Меня всегда восхищало умение плести венки сонетов. Это, пожалуй, наиболее сложная форма стихопроизводства. Такое впечатление, будто огромная волна медленно, но неудержимо поднимается на высоту четырнадцатиэтажного дома, а затем стремительно обрушивается вниз, круша всё на своём пути.
А можно мне милая,
Тебя на руках подержать?,
Я хочу посмотреть
И увидеть, как ты будешь
У меня на руках улыбаться,
А потом мы будем с тобой долгим, медленным
И очень нежным поцелуем целоваться,
И от нашего с тобой поцелуя,
Мы вдруг начнем в чувстве
Нашей с тобой, красивой любви,
Очень медленно так растворяться,
И на мелкие-мелкие любовные
Части, мы начнем с тобой распадаться,
И пусть в итоге части, моей сильной
Силы мужской и любви,
Останутся в тебе,
А части твоей женственной
И мягкой любви,
Пусть плавно так,
Приплывут ко мне…
Всё о тебе: смешная моя рассеянность
с непостоянством, будто мне лет двенадцать.
высшее счастье - просто с тобой беседовать
или суметь заставить тебя смеяться.
или прочесть ответ по твоим движениям,
лёгким улыбкам, нежным ответным взглядам.
всё о тебе: принятие поражений
так, будто это высшая из награды.
хватит гадать - получится, не получится?
хватит анализировать и тревожиться.
всё, что с тобой - всегда неизменно лучшее,
сколько бы на пути ни встречалось сложностей.
всё о тебе: все строчки стихов и песенок.
всё без тебя - ненужное и забытое.
тот, кто сказал о том, что любовь болезненна,
видимо, никогда её не испытывал.
Я всегда хохотала, в пространство крича:
«Удиви меня! Что тебе стоит, Любовь!»
И она удивляла - рубила с плеча,
И тяжелым наркотиком портила кровь.
Наигравшись, бросала останки в огонь,
А потом воскрешала, в Эдем вознося.
На спектакли свои безлимитную бронь
Подарила, сказав :"Отказаться нельзя!".
Сидя в первом ряду, я орала :"На бис!"
И бросала букеты из лилий к ногам
Этой самой коварной из лучших актрис,
Самой ветреной и бессердечной из дам.
Был похожим сюжетец у всех этих пьес -
Так талантлив пролог, так бездарен финал.
В первом акте за ангелом прятался бес,
А в последнем, как правило, он побеждал.
Насмотрелась сполна и уже не смешно
И казалось бы нечем меня удивить…
Но я снова прошу :"Покажи мне кино,
Где ты можешь, Любовь, бесконечною быть!.."
если однажды ты станешь городом…
я (несомненно!) его найду.
мне Украина устроит проводы,
и похоронит печаль в дыму.
если однажды ты станешь заревом -
не захочу потушить огонь.
каждое утро, влюбляясь заново
я представляю твою ладонь…
между лопаток своих у кружева,
около родинок.
между тел.
но расстоянья не время суживать -
нужно, чтоб этого ты* хотел.
и потому остаюсь недвижимой -
пленницей слова в утробе дней.
если ты спросишь меня, как выжила…
лишь ожиданьями
стать
твоей.
Изнаночная нежность, - это боль,
Просыпанная солью по-живому.
Так волоса таинственную смоль, -
Ревнуешь даже к сказанному слову.
Но там, внутри её пустых квартир,
Прописан будешь вплоть до самой смерти.
Где всё знакомо: шёлк и кашемир,
И даже куст у сломанной скамейки.
В ушах звенит земное бытиё.
Бессонна ночь, и кофе в чашке крепче.
И вот уже любое забытьё, -
Хватает с каждым годом только цепче.
Своя ли ноша будет нас тянуть,
Как ветви тянут: тополь или ива…
Зима придёт, - её не обмануть, -
Как жизнь, как смерть… А дальше будет видно.
Раны, раны ножевые:
Не для тела, для души.
Мы с тобой еще живые, -
Разлучиться не спеши.
То ли в прошлом, то ли сниться:
Вся земля белым-бела.
Стынут капли на ресницах - это ты,
А не зима.
Век хожу, сказать не смею,
Мой негаданный жених.
То ли я тобой болею,
То ли ветер в поле стих…
Серьезный, сдержанный и строгий,
Придет, увидит, победит,
Я знала разных, знала многих,
Качели, курс валют, каштаны
И блеск в каштановых глазах,
Переговоры, деньги, планы
И проседь в черных волосах…
«Какой-то слишком идеальный», -
Мелькнула первой мысль во мне,
Он - победитель изначально,
Он изначально на коне…
Глубокий голос, славно сложен,
И смотрит вглубь, и вширь, и вдаль,
Широк душой, но осторожен,
В глазах и тайна, и печаль…
В глазах каштановое чудо,
Каштан в цвету - его магнит,
Я разных, многих позабуду,
Ведь он, бесспорно, удивит…
Он, как скала, непробиваем,
Он непонятен, он умен,
Вулкан идей неиссякаем,
Какой-то идеальный он…
И эта мысль во мне крепчала,
И я почувствовала страх,
Таких я раньше не встречала,
Каштан цветет в его глазах…
Серьезный, сдержанный и строгий,
Пришел, увидел, победил,
Я знала разных, знала многих,
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве
И хрюкатали зелюки,
Как мюмзики в мове
О, бойся Бармаглота, сын!
Он так свиреп и дик.
А в чаше рымит исполин,
Злопастный Брандашмыг.
Но взял он щит, и взял он меч,
Высоких полон дум.
Далекий путь его лежит
Под дерево тум-тум.
Он стал под дерево и ждет,
И вдруг граахнул гром -
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнем!
Раз-два, раз-два! Горит трава,
Взы-взы - стрижает меч,
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч!
О светозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
Держи меня. Держи, не отпускай.
Ладонь в ладонь, сжимай как можно крепче.
Сначала будет сложно - после легче.
Но ты сплетенье рук не разрывай.
В глазах душа. Перехвати мой взгляд.
Читай в нём мысли, разгадай все тайны,
И взглядом дай понять: МЫ - неслучайны.
Мы суждены друг другу, - говорят.
Без лишних слов. Вся пышность длинных фраз
Нам ни к чему, не делает нас ближе.
- Ты будешь рядом? - спрашиваю тише,
- Всегда! - ты отвечаешь каждый раз
В мозгу моем гуляет важно
Красивый, кроткий, сильный кот
И, торжествуя свой приход,
Мурлычет нежно и протяжно.
Сначала песня чуть слышна, -
В басовых тихих переливах,
Нетерпеливых и ворчливых,
Почти загадочна она.
Потом она струит веселье
В глубины помыслов моих,
Похожа на певучий стих,
На опьяняющее зелье.
Смиряет злость мою сперва
И чувство оживляет сразу.
Чтобы сказать любую фразу,
Коту не надобны слова.
Он не царапает, не мучит
Тревожных струн моей души
И только царственно в тиши
Меня как скрипку петь научит,
Чтобы звучала скрипка в лад
С твоею песенкой целебной,
Кот серафический, волшебный,
С гармонией твоих рулад!
II. Двухцветной шкурки запах сладкий
В тот вечер я вдохнул слегка,
Когда ласкал того зверька
Один лишь раз, и то украдкой.
Домашний дух иль божество,
Всех судит этот идол вещий,
И кажется, что наши вещи -
Хозяйство личное его.
Его зрачков огонь зеленый
Моим сознаньем овладел.
Я отвернуться захотел,
Но замечаю удивленно,
Что сам вовнутрь себя глядел,
Что в пристальности глаз зеркальных,
Опаловых и вертикальных,
Читаю собственный удел.
Песнь твоя так зовет маня,
Словно арфы приятен звук.
Я прошу, вспоминай меня
В этом мире слепых разлук.
Я молю, наш не долог век,
Сохрани теплоту души.
Мой любимый родной человек
О былом давай помолчим…
Как же ночи порой тихи
Расставания так близок час.
Только нежные наши стихи
Как зерно прорастают в нас.
Этот мир очень стар и нем.
Будем жить номера изменя.
Мы остались друг другу никем.
Все равно, вспоминай меня.
Как приятен песок в руке
И кристально чиста слеза.
Изнывая в любовной тоске,
Представляю твои глаза.
Называется: не судьба
Или просто не мой год.
Эта осень со мною груба
Мою душу на части рвет.
Вот и все - и очерчен круг.
Я усну образ твой храня.
В этом мире слепых разлук,
Я прошу, вспоминай меня…
В прядях волос заплутает весеннее солнце,
Путая их в золотистые кипу узлы;
Майский рассвет отразится в бездонном колодце
Наших сердец, воскрешая былые мечты.
Так полетим же! На крыльях весеннего ветра,
За руки взявшись, в загаданный мыслями край;
Феникс, родившись из горсти полынного пепла,
Пением встретит черемухой сотканный май.
Души воскреснут, ликуя в лазури рассвета,
Ландышей звоном и сердцем горящим в огне;
Солнце на холод наложит незримое вето,
В пряди тепло заплетя нам в родившемся дне.
Вечерний мрак еще блуждал,
искал обитель, где бы вечность
уснуть могла, лечь на чувал,
чтоб превратиться в скоротечность
другого дня,
немых стропил,
крестов могил
и жизни вечной;
чтоб был в кругу её светил
недосягаемый Путь млечный.
Вечерний мрак прилег, застыл,
листва в саду угомонилась.
А ковш на землю звездность лил -
она текла, не торопилась.
Вот ночь торжественно пришла
и шторы вечности раскрыла.
А та смотрела на меня
глазами звездными строптиво.
Чудовища красивы. Их глаза
похожи на бездонные колодцы.
Чудовище, не зная, что сказать,
уходит от ответа
и смеется.
Так, привыкая к собственным чертам,
знакомится душа с неловким телом -
ответ на нежность - уголками рта,
зрачками - на просвет в конце тоннеля.
Чудовище не знает, что оно
при внешней мнимой хрупкости - жестоко.
В осенней акварельности тонов
так трудно оставаться одиноким.
Так странно в одночасье осознать,
что движет сонмом выбравших свободу,
и щуриться на солнце, как со сна,
играть с огнем, казавшись беззаботным.
Чудовище торопится забыть
и, в то же время, что-то тщится вспомнить.
Качаются фонарные столбы,
вселенная, лишенная опоры.
Вскипают волны, тает тонкий лед,
на счастье разбивается посуда.
Чудовище, нашедшее свое,
однажды сокращается до чуда.