Сентябрь.
Хорошо-то как стало!
Солнце еще в силе, в душе воду нагревает, но уже не пекло, как летом.
Утром свежо.
Вечером просто хорошо.
Помидоры, перец, синенькие.
Сливы, яблоки, груши, виноград, молодые орехи.
Щедра земля.
А цветы, радость для души!
Буйство астр, розы стоят все в бутонах, отходят от жары.
Амаранты покоряют глубиной цвета - бордовые, красные, желтые.
Все заплел вьюнок, у меня он синий, белый, красный, голубой. Влез даже на антенну.
Сентябринки, мелкие хризантемы, у нас их почему-то называют дубочки.
А небо, никогда, кроме как осенью, вы не увидите такого высокого и пронзительно синего неба.
Весной оно голубое, летом - выцветшее от жары, а сейчас - торжественно-синее.
Хорошо…
На душе легко и умиротворенно, какое-то спокойствие с легким привкусом грусти. Такое чувство охватывает меня когда смотрю на Рублевскую «Троицу».
НЕМНОГО ГРУСТНЫЙ, НО ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩИЙ РАССКАЗ О СОВРЕМЕННОЙ ЗОЛУШКЕ:)
Он позвонил мне очень поздно. Долго и сбивчиво напоминал, где, когда и при каких обстоятельствах мы с ним познакомились. Да-да, ну как же, как же. На каком-то форуме. Конечно, помню. На меня обычно в полночь именно такие воспоминания и накатывают. Да нет, шучу я. В полночь я обычно сплю. Память начинает что-то проявлять и я вспоминаю, что да, действительно, пересекались, ник у него гламурный был, я еще подумала, не гей ли он. Потом он попросил телефон, я как-то быстро и необдуманно его дала. А он так и не позвонил.
А сейчас он хочет встретиться. Голос звучит глухо и просительно. Вдруг он болен? Хочет заехать или вызовет такси. Надо ехать. Кому надо? Мне не надо. Не поеду. А вдруг он болен? Вдруг у человека что-то случилось, и он готов ухватиться за последнюю соломинку? Надо ехать. А почему он вспомнил обо мне? Мы с ним перебросились парой слов в каком-то чужом блоге. И не более. Почему мужчины вспоминают обо мне только в глубоко брошенном состоянии? Или когда им негде жить. Или когда у них диагноз малосовместимый с жизнью и картина маслом называется «Последняя осень патриарха»? Или когда трубы горят, а поправиться нечем. Интересно, что у этого стряслось? Кстати, а вдруг он маньяк? Мои родители с ума бы сошли, если бы узнали, что я в мыслях допускаю возможность ночной поездки на другой конец города к абсолютно незнакомому человеку.
Чтобы как-то привести мысли в порядок, спрашиваю:
-- И что мы с вами будем делать?
-- Будем раговаривать. И пить. У меня замечательная коллекция вин в погребе. Вы какие вина любите?
Какие-какие. Я все спиртное делю на две категории: от которых болит наутро башка и от которых не болит. Так, пошли понты и распальцовка.
-- Может, вы маньяк?
-- Нет, я фотограф.
-- Одно другому не мешает. Боюсь, вам со мной будет не очень интересно, и мы вряд ли найдем, о чем поговорить.
-- Тогда мы найдем, о чем пить. И молчать.
Загнал в угол. Ой, мамочки.
-- Ладно, вызывайте такси. И адрес диктуйте.
Приезжаю. Дом. Нет, не дом. Вилла. Я такие на Лазурном берегу видела. Там все виллы под женскими именами. Вилла Надин. Вилла Николь. Вилла Диана. Дом такой, что я сразу поняла, что мы с ним из параллельных реальностей, и параллельным же реальностям будет спокойнее никогда не пересекаться. Сам хозяин на вид не маньяк. Но кто их, маньяков, знает, поди влезь в душу. Я лично не полезу. Лет 45 ему навскидку. Подтянутый. Глаза какие-то очень синие. Насквозь прошивают. Линзы? Или свои такие? Рот. Рот такой. В общем, рот. Хороший рот.
Но не мой вариант. Точнее я не его. Такие любят девушек высокохудожественной худобы с длинными ломкими пальцами и ногтями такой длины, как у меня эти самые пальцы. А на ногтях этих… Музей Прадо отдыхает. А я в музее Пушкина себя с «Осенью» отождествляю. Там две статуи стоят друг на против дружки: одна «Весна» анорексичная, другая «Осень» винтажных женских форм. Так вот я всегда с той стороны, где «Осень» хожу, хотя осень не люблю и сама весной родилась.
-- Что будешь пить? Chateau Margaux или Chateau Petrus?
И тянет куда-то в подвал. А вдруг там изнасилует и убьет? В моем случае лучше наоборот. Там действительно винный погреб. Ой, дурочка, зачем ты себе искала приключения? А он начинает рассказывать мне в час ночи всю жуткую правду об эмпириокритицизме. То есть о винах, о винодельческих регионах, о воздухе, травах, лугах, почвах, солнце, склонах. А меня так в сон клонет, что нет сил устраивать на лице заинтересованную морду. Наконец поднялись наверх. Меня сразу потянуло к старому уютному креслу у камина. Сели, выпили. Вино было требовательным и уверенным. Потихоньку оглядываю интерьер, и свожу сложные счеты с рисунком на паркете. Смотрю, на стенках много фотографий. Мама дорогая, Форбс и Голливуд отдыхают. Кого только на них нет. А на некоторых сам хозяин в обнимку с Милошем Форманом, Николь Кидман, Билом Гейтсом, с Дэвидом Линчем, Ростроповичем. Я сразу догадалась, что это его работы. Но уточнила.
-- Да, все мои. Я же сказал, я - фотограф.
И начинает рассказывать о том, что из-за того, что у людей всего 5 органов чувств они видят какие-то несчастные процентов пять-шесть того, что их окружает. Что, например, фотография выхватывает еще один процент у невидимого и дополняет людскую ущербность. Под треск камина и его речи я начинаю задремывать. Утром просыпаюсь в кровати. Мамочки… Я вчера и не заметила, что у него кровать круглой формы и вся на какие-то сектора, как Берлин поделена. Он где-то на Чекпойнте Чарли сопит, а я, без сомнения, в Советской зоне залегаю. Поднимаюсь, вокруг бутылки, бокалы, плетусь на кухню, составляю все это в посудомоечную машину, а сама в душ. Выхожу, глаза прячу, волосы свисают мокрые, накраситься не могу, косметичку не захватила. Он уже встал. Сидит за компьютером, наверное, новую тетку на ночь ищет.
Всю дорогу ехали молча. Когда приехали, попрощались. Я лично навсегда.
*********************************************************************************************************************************
Ехал я обратно такими невменяемыми районами, будто одновременно в себя погруженными и в совершенно ни в кого. Как аутисты. Которым терять нечего. Разруха. Пленэр такой, словно немцы уже отошли, а русские еще город не заняли, но ожесточенные бои ведутся где-то на подступах. Этот гибельный ландшафт позднего пиздеца, как ничто соответствовал моим, что называется жизненным прогнозам. То есть тому, что значилось в справке о результатах цитолотологического исследования мaтериала за номером 3055. Нет, как она все-таки правильно попрощалась. Как соответствовало текущему моменту ее «Прощай!» А, может, почувствовала, что жить мне осталось совсем недолго. Процент выздоровления фифти-фифти. В какие фифти я попаду, никто не ведает. Дорогой думал о ней. Правильная женщина. Не играет и не рисуется. Вина ее мои не интересовали. Она и не пыталась сделать вид, что интересуется. Даже из вежливости. Ничего не изображала. Никаких шоу. Никаких тупых вопросов о жене и детях. А вот фотографии заинтересовали. Скорее люди, изображенные на них. И спит на животе, трогательно накрыв одеялом ухо, будто сны слушает. И молчит. Такое пространство тишины, кажется, что качаешься в нем, как в гамаке на даче в Загорянке. О творческих планах не спрашивает. Какие там планы. Мне жить осталось неделю.
Припарковал машину у вокзала и пошел к пригородным кассам. В Абрамцево потянуло. К старым липовым алеям. За рукав кто-то дернул. Цыганка. Средних лет, в оперетточном прикиде и с айфоном. Растет благосостояние кочевых народов.
-- Давай погадаю?
В другой ситации я бы наотрез отказался. А теперь терять нечего.
-- Давай.
-- Отойдем в сторонку.
Помусолив мою ладонь и поводя по ней грязными пальцами, она нахмурилась. Ее лицо зависло, как компьютер.
-- У тебя что-то важное, что-то нехорошее на следующей неделе. Так?
-- Так, - согласился я.
-- Операция?
-- Да. Серьезная.
-- Перенеси. Вперед или назад. Лучше вперед. На любой день. На следующей неделе никак нельзя.
Спасибо, как говорится, на добром слове и вам не хворать, но от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Нужно было срочно звонить в больницу и просить перенести операцию.
Жить мне оставалось 2 дня.
Из палаты я дозвонился ей и сказал, что хотел бы пригласить к себе. Только не сегодня, а после операции. Она согласилась как-то очень легко.
-- А я вдруг решила погадать на тебя. У меня тут подружка в гостях.
-- Спасибо, мне уже погадали.
-- Нет, я не так гадаю. Надо подойти к окну и что первое бросится в глаза, то и будет.
Господи, как здорово, что окна моей палаты выходят не на 17-й корпус. 17-й корпус - морг.
-- У меня из окна вывеска магазина «Мир белья и колготок».
-- Звучит жизнеутверждающе.
-- Ну, приедешь, договорились? Я позвоню, когда выпишут.
-- А что будем делать?
-- Будем молчать.
-- Тогда я постараюсь не так быстро отключиться.
-- А я постараюсь не умереть.
Как только мне разрешили вставать, я покачиваясь от слабости, побрел в магазин «Мир белья и колготок». Наобум, не зная твердо ее размеров, накупил самого дорогого белья. Под цвет ее глаз. Зеленых. У самого лифта вдруг увидел ее.
-- Привет, неплохо выглядишь.
-- Как ты меня разыскала?
-- Такое название магазина, как у тебя напротив, поискать еще.
И посмотрела на меня так, что я понял, что все свое время я еще не прожил. Жить мне оставалось… ну, и так далее…
Август.
Летними вечерами, минут за 30−40 до сна, обычно предлагаю
- Ну, что пошли подышим?
Только вечером можно немного отойти от жары.
Наконец-то она начинает сдавать свои позиции. Сначала приходит утренняя прохлада, потом к ней присоединится и вечерняя.
Пока вечером только отступает духота, ну и то хорошо.
Аромат петуньи постепенно набирает силу, особенно старается фиолетовая, к нему вплетается запах ночной фиалки.
Только начинают сгущаться сумерки, бругмансия с королевской небрежностью выступает на первый план.
Ее аромат буквально пульсирует в своем завораживающем ритме, накатывает волнами, не оставляя никого равнодушным.
Смена периодов года - это и смена запахов. Постепенно уходит летняя сладость, ее все больше теснит осенняя горчинка.
Горьковатый запах хризантем, горьковатый вкус молодых орехов, с которых еще можно содрать молодую шкурку, обнажая белизну ядра, горьковатый привкус прохладного утра, в котором слышен запах тлеющих с вечера листьев.
Но это еще не скоро.
Пока бросаем покрывало на крылечко и садимся.
Дышим…
Муж и жена, лет так за 60, празднуют свою 35-годовщину свадьбы в маленьком ресторанчике. Цветы, музыка, романтика… И тут появляется фея и говорит: «За то, что вы такие молодцы, уже 35 лет вместе, никогда друг другу не изменяли, жили мирно и счастливо, я подарю каждому из вас по желанию Загадывайте, что хотите».
Ну, жена, радостно озвучивает свое желание: «Хочу в кругосветное путешествие со своим любимым мужем" - бах!- и 2 билета на роскошнейший лайнер у нее в руках.
Очередь мужа загадывать. Он подумал и говорит: «Это все конечно хорошо, романтика и всё такие, но такой шанс выпадает только раз в жизни, поэтому извини, дорогая, но я хочу себе жену на 30 лет моложе».
Жена в шоке, фея в шоке- но желание есть желание… Бах! - и муж Стал 92-летним стариком.
Мораль: Неблагодарные мужчины, помните, феи - тоже женщины.
Донбасс.
Если копнуть от Геродота жили здесь скифы, сарматы, половцы, потом Дикое поле - граница христианской Руси и кочевников.
Место постоянных стычек, названия и сейчас говорят сами за себя - Раздоры, Лихая, Могила, Зверево.
Это здесь половцы манили князя Игоря («Плач Ярославны») вглубь своих владений, современный стык Донецкой, Луганской, Ростовской областей.
И новый виток - опять приграничье, кто бы мог подумать, что это повторится?
Теперь раздел России и Украины. Бывает почти по-живому, есть прецеденты, что пол-двора там, пол-двора здесь. Театр абсурда для политиков!
А делят нас.
После Дикого поля - казачий Дон.
С Дону выдачи нет! - и бежали крепостные отовсюду, пробираясь к заветному Тихому Дону.
За сравнительно вольную жизнь платили постоянной воинской службой, трехлеток сажали на коня и до старости в седле.
Во всех военных стычках, хоть больших, хоть малых казаки как нынешний спецназ. И жонок себе привозили отовсюду - и гордых полячек и чернооких турчанок.
Это образ жизни - или грудь в крестах иль голова в кустах, первое правило казачьей службы, ничего не презиралось больше трусости.
А потом пришел черед черного золота.
Сначала рудники, потом просто шахты, которые требовали в свою черную пасть постоянного притока новой рабочей силы.
И опять повалил народ, где сам, где подневольно.
Кому на старом месте терять уже нечего, кто нагрешил выше крыши, большинство с голодухи - всех уравнивала шахта, всех принимала.
Отпускала не каждого.
И так до сих пор. Вот и не было особой веры ни в черта, ни в бога, а только надежда что надо «сдюжить» в любой ситуации.
Вот и живем, на улице - русские, украинцы, белорусы, татары, греки, армяне.
Татары едят сало, мы - беляши, готовим гремучую смесь разных блюд.
Чего в Донбассе не услышишь - понаехали разные! Все такие.
И ссорятся соседи не потому, что выясняют что важнее Рамадан или Рождество, а потому, что соседский кот, вот зараза, лежбище на грядках с рассадой устроил.
А праздники, под настроение, все отмечаем, без обиды.
Игра называется «пишем книгу вместе»! Кто-то пишет одно слово например «Оля» второй пишет «была» третий пишет «хорошей» четвёртый пишет «девочкой». И так Дальше… Выйдет рассказ)))
Первое слово ---- ЖИЛИ
Нарастая и заполняя все, как горный поток, зажатый между скал, физическое наслаждение неумолимо несется к своей кульминации.
Наслаждение начинает становится мучительным, нет никаких сил выдержать его нарастание, но оказывается можно, еще, еще выше и все…
Черная пустота, нет ничего, ни ощущения времени, ни ощущения собственного тела.
Даже тебя нет, какая-то маленькая искорка сознания, больше ничего.
Потом, как прорезываясь, начинают хаотично появляться отдельные вспышки ощущений.
Прислушиваешься к себе, стараясь медленно ощутить эту полную наполненность тела пережитым наслаждением.
Хочется, чтобы тебя в этот момент никто и ничто не отвлекало.
Проходят - минуты? года?, еще как-то вне реальности, и возникает острое желание закурить. Не открывая глаз, слышишь щелчок зажигалки, улыбка трогает твои губы и одновременно мгновенно в уголках глаз становится жарко и влажно.
Господи, как мы совпадаем, разве бывает настолько?
Затяжка сигареты, ощущение высыхающих слезинок, внезапно резко поворачиваешься и приживаешься лицом к груди, ты уже в кольце сильных рук.
Вдыхаешь его запах, такой головокружительно прекрасный, в теле опять начинает пульсировать жизнь.
Иногда кажется, что он понимает тебя лучше и раньше, чем ты сама.
- Ну, что, повторим?
А то, любимый, и не раз.
Однажды остановилась машина «скорой помощи» возле комерческого киоска. Водитель побежал к киоску за сигаретами, а на пассажирском сиденье «скорой»
осталась молодая и чертовски привлекательная врачиха.
Проходившие мимо пьяные лоботрясы стали приставать к красотке-медичке. Подоспевший ей на выручку водитель был свален ударом в глаз. И тут точно Бэтмены,
из задней дверцы машины выпрыгнули один за другим трое санитаров. «скорая» оказалась «психиатричкой». И надо ли расказывать, какие там «трёхстворчатые»
санитары.
…Проезжавший спустя 20 минут мимо патруль милиции был вынужде прервать следующую экзекуцию пьяным «шалунам» дюжими медбратками. Пьянчужки бегали вокруг
«скорой» друг за другом и при этом кричали хором:
- Товарищ старший санитар ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени городской больницы, торжественный пробег имени Общества Красного Креста и Красного Полумесяца выходит на N-й круг! Разрешите продолжать движение?
Остаётся только предпологать, через что хулиганам пришлось пройти - ибо всю эту охинею они повторяли без запинки, чётко, ясно и с вырожением
Пример массового психоза.
Было это где-то в начале моей трудовой деятельности, в декабре месяце.
Любимый месяц для проведения ремонта, все, что в течение года было «нельзя» и строго экономилось и регламентировалось, на это короткое мгновение становится «можно» и «давайте, давайте, чтобы все успели освоить и закрыть формой 2».
Буквально несколько дней назад произошло Спитакское землетрясение, скупая информация о котором потрясла всех.
Вот интересное свойство человеческой натуры, сейчас часто новости как с района боевых действий, а бывает, что и действительно так, а уже чуть-ли не привычная картина.
Так вот, ввиду ремонта в комнате разместились два отдела.
Сидели с разной степенью неудобства, кто мог довольно свободно отодвинуть стул, зато лицом к стене, кто пробирался к себе, сделав глубокий вдох и максимально втягивал живот, кто видел перед собою спину соседки.
Мне, чтобы сесть, надо было сесть боком, потом развернуться и перенести ноги под столешницу, так как стул занимал все место до соседнего стола.
В тот обеденный перерыв на месте остались четыре человека, соседка за моей спиной, потихоньку прихлебывая огненный чай, низко склонилась над журналом, разглядывая узор на свитере, была большим любителем этого дела.
Соседка напротив, два стола лицом к лицу, оживленно болтала со мной.
Еще одна женщина, почти у самой двери, снимала лак с ногтей и готовилась к новой покраске.
Внезапно посреди какой-то фразы, у моей собеседницы начинают округляться и даже, как бы выдвигатся вперед, наподобие перископа, глаза, и она она кричит, да где там кричит, визжит, местами переходя на ультразвук.
Моментально вплетается второй голос, в иной тональности, ну то же очень громко.
Слышен звук падения разлетевшихся флакончиков, женщина срывается с места и, широко расставив руки, хватается ими за дверной проем, застывает, крепко зажмурив глаза, продолжая голосить во все горло.
Все это происходит за какие-то доли секунды, я не успеваю испугаться или удивиться, да вообще хоть что-либо почувствовать, но, тем не менее, начинаю тоже орать и резко пытаюсь вскочит, но выпрямившемуся как пружина телу деваться некуда, поскольку проход заблокирован ножками стула.
Мгновенье и я сижу на столе соседки сзади.
Сижу несколько перекосившись, поскольку одна половинка попадает прямо на дырокол, «радуясь» его твердости и резким очертаниям.
Вслед раздается резкий звук удара об стену и вопль, в котором явно слышна боль.
Сбежавшиеся на выступление нашего квартета, пытались оторвать женщину от дверного проема и выяснить в чем дело.
Итог.
Моей собеседнице показалось, что в углу мелькнула толи мышь, толи крыса, и она заорала первой.
Как обычно бывает, как закоперщику ей и досталось пострадать меньше всех.
Женщина в дверном проеме отделалась порванными колготками, зацепилась за стул и испорченной юбкой, куда первоначально свалился флакон ярко-красного лака.
Я отделалась синяком на пятой точке.
А нечего запрыгивать с разгону на дыроколы.
Соседка сзади, увлеченная журналом, сначала услышала наш вопль, а потом даже еще не увидев, а просто ощутив движение, инстинктивно поняла, что на нее что-то падает, ну то-есть это «что-то» было я в «полете», если так можно назвать мое резкое выпрыгивание, резко откинулась назад, ударилась головой об стену весь чай выплеснула себе на живот.
Повезло, что не месяц май, толстый свитер несколько спас нежную кожу живота, приняв первый удар на себя.
Мышей же у нас не наблюдалось ни до, ни после, так что скорее всего, просто показалось.
Яркий пример массового психоза, орали так, что было слышно даже на улице.
Да, забыла написать причем же о землетрясении.
В новостях услышала, вспомнила.
А та женщина, что изображала распятие, вцепившись в дверной косяк, потом рассказывала, что в голове что-то щелкнуло и сложилось - землетрясение!
А как раз смотрела передачу, где было сказано, если не успели выскочить на улицу, становитесь в дверной проем, в тот момент в здании это самое безопасное место.
Вот и применила полученные знания на практике!
Было это так в середине 90-х, довелось мне работать в одном из подмосковных ОВД, в должности оперуполномоченного уголовного розыска. Работа была интересная, каждый день новые лица, прогулки по свежему воздуху, красота одним словом. Гром грянул одним осенним прекрасным утром. Дежурный зарегистрировал заявление о пропаже десяти курочек Рябушек, у одной старенькой, но очень активной бабушки, короче спели мне курочки глухариную песню. А в то время глухарей очень не любили, нет в кулинарном виде за милую душу, в ином виде никак. Тут и ежику понятно, но его к делу свидетелем не притянешь, что кур спёрли, стащили, экспроприировали, негодяи-бомжи, которые обитают везде где можно и где нельзя. Ясно то, ясно, но мне то этого не легче, ни свидетелей, ёжик не в счёт, ни следов на месте преступления, короче н и ч е г о. И тут ещё начальство, либо раскрывай, либо отказывай, но чтоб куры- глухарями у нас не сидели! Побежал я к бабушке, с тортиком, с цветочками, старая как меня увидела, аж назад попятилась, никто за ней уж лет 100 не ухаживал. Сели за стол, старушка губы помадой измазала, Красной Москвой, купленной за долго до моего рождения, надушилась. Тараканы зажимая нос, кулаками мне грозят, но от таких духов из дома сваливают. Короче посидели мы с бабушкой, чайку попили, и я пошёл в атаку:
- Бабушка, а Вы склерозом, часом на голову не прибитая?
- Да нет милок, я как сейчас царя Николая помню
- Ну может видения у Вас бывают или галлюцинации
- Да вроде нет, к окулисту кажный месяц хожу, а чегой-то ты сынок такой подозрительный, как Берия в молодости?
- Да вот бабушка, подпишите мне бумагу, что почудились Вам курочки, а то мне начальство а-та-та сделает
Не понравилось что-то старушенции, взъярилась она на меня, как Ленин на капитализм, глаза горят, руки что-то тяжёлое ищут. Короче, пришлось отступать во всем правилам военного времени.
А время то идёт, срок рассмотрения заявления к концу подходит, Начальство брови грозно хмурит, ногами топает, яви отказной под грозны очи! А был у нас старший опер, годами стар и умён также. Говорит мне;"Бери-ка ты волшебные две бутылки армянскага коньяка и рысью дуй к ректору местной ветакадемии, он мужик умный, профессор, авось да поможет тебе"
Я бешеным галопом, прихватив с собой магический подарок, помчался в Ветеринарную Академию, где вечером, вместе с профессором под коньячок и жареные останки какой-то живности, (подозреваю что курицы!) он мне выдал Бумагу с Большой Круглой Печатью, на основании которой родился этот опус:
Начальнику N-кого ОВД
копия прокуру города N ПОСТАНОВЛЕНИЕ
об отказе в возбуждении уголовного дела
дата обратилась гр-ка____________ с заявлением…
в ходе ОРМ… не обнаружено, однако согласно справки, полученной в Ветеринарной Академии, в которой указано, что некоторые виды кур являются перелётными, а на дворе осень, дознание пришло к выводу, что куры улетели на зимовку в тёплые края. Копию постановления отдать заявительнице.
С приветом оперуполномоченный
Вспомнилась такая история.
Я делала свой первый годовой отчет, а качестве начальника планово-экономического отдела, для главного бухгалтера это тоже был первый «ее» годовой.
Лишь зам. главного уже в этой должности проработала лет десять. Прекрасная женщина, прекрасный специалист, но по натуре именно «зам», сама это прекрасно понимала так что работать было комфортно.
Обычно экономисты и бухгалтера как бы немного в состоянии войны, но у нас сложилось все нормально. Мало того, что по работе, но и в плане нормального общения, но это так, для полноты картины.
Так вот у зама, особенно в момент волнения, все было на «О», она уроженка Вологодской области, давно жила на Донбассе, прекрасно понимала и сама говорила на нашем «суржике», но в волнительные моменты родное прорывалось.
Как Штирлиц говорил Кэт:
- Мама будешь кричать по-русски.
Отчет надо было везти в область и там как-бы еще сдавать, процедура не быстрая, назначали дату, два района до обеда, два после, а там живая очередь, кто быстрее доедет, расстояние-то у всех разное.
Надо ли объяснять, что мы горели желанием приехать первыми, ведь это наш первый!
Такси заказали на 5 утра, январь, темень, заезжает по адресу от таксопарка. Каждый разобрал свои бумаги к себе, больше всего, естественно у главного, такая себе миленькая тяжелая посылка, еще большеформатная.
Утро, с мандражем от холода и нервов сажусь, первый адрес мой, забираем зама, она тоже, волнуясь, ожидала и выскочила из подъезда, на ходу застегивая пальто.
Подъезжаем к дому главного, свет горит во всех окнах, сигналим - никого, еще раз.
Открывается калитка, подбегает главный, в ночнушке и кофта сверху (уже странно), буквально подвывая на ходу, распахиваем одновременно дверцы машины, у нее настолько запухшее лицо, что вместо глаз щелочки, едва можно разобрать:
- Я никуда не поедуууу…
Разворачивается и убегает в дом.
Немая сцена, мы смотрим друг на друга, тут зам быстро садится и захлопывает дверцу. У меня вообще шок, заглядываю, она сидит крепко вцепившись в сумку и как-бы выставив ее наперед, глаза круглые:
- Не пОйду, там пОкОйник…
Ну так у нее сложилось.
Она сидит, я стою возле машины, перевожу взгляд на водителя, как бы теплится какая-то надежда - мужчина, но отвернулся и рассматривает что-то в темном окошке…
Ну значит мне надо идти. Сказать, что испугана - так нет, просто все настолько выпадает из реальности, что как и эмоций нет.
Захожу во двор, входная дверь распахнута, прохожу коридор, краем сознания отмечая, что он весь в обрывках бумаги, захожу.
Картина маслом - главный лицом вниз на разобранном диване и уже не рыдает, а как бы подвывает на одной ноте, в другом конце муж сидит у курит, молчит и смотрит на меня ничего не выражающим взглядом, в кресле дочка, во что-то кутается и тихонько тоже подвывает. Это, так сказать, первый взгляд. Опять смотрю на каждого, в голове медленно - трое, все здесь, а где покойник?, потом сразу вопрос немного меняется - а кто покойник?
Хорошо, что не успела ляпнуть.
Муж:
- Тут понимаешь какое дело, собака отчет испортила…
Ничего не доходит, кроме идиотской мысли - так это собака покойник?
Просто стою, смотрю, молчу.
Тут главный вскакивает, хватает меня за руку и ташит в коридор:
- Смотри!
Смотрю - везде разорванная бумага и что? И тут начинаю узнавать знакомые формы…
Оказывается, главный с вечера решила все бумаги положить сразу возле двери, чтобы как-только так сразу.
А в январе установились холода, не очень привычные для нас, и муж иногда пускал собаку спать в коридоре, а не в будке. Так он и сделал на этот раз.
Собачка, а это действительно была небольшая собачка, была рада, а тут уще нашла себе развлечение - когтями драть бумагу, шуршит, хорошо…
Нам еще довольно повезло, это уже в машине дошло, когда разбирались, что все было перевязано и сверху и снизу картонные вставки, но что смогла - выдрала.
Отчет представлял собой жалкое зрелище с этими обгрызенными и ободранными боками и разбросанными везде клочками.
Да, я такого в жизни не то, что не видела, а даже подумать не могла.
Но в действительности, конечно не считая внешнего вида, ценного пострадало на удивление мало. Но, опять-таки, это стало ясно потом.
Что делать?
Рядом главный опять начала подвывать, причитая:
- Я сейчас повешусь, нет, сначала повешу эту сучкууу…
Тут у меня потихоньку начали включаться мозги, ну, во-первых, честно говорю испытала огромное облегчение от своего вчерашнего решения, свой отчет тащить домой, а не в общую кучу (вечером машину отвезла только ее, ну и отчет, естественно), во-вторых - покойника нет, а вешаться зачем?
Говорю - быстро собирайся, едем.
Никакой реакции, воет и все. Смотрю на мужа, он подходит и резко выплескивает воду из ковшика в лицо.
Помогло, хотя бы затихла. С горем-пополам, совместными усилиями одеваем и сажаем в машину наперед.
Сама назат к заму с несчастным отчетом, она даже не смотрит, что я с трудом затаскиваю, просидев где-то минут 20 в страхе и неизвестности, нервно спрашивает:
- Кто пОкОйник?
У меня приступ нервого смеха, хохочу и не могу остановится, приговариваю:
- Да отчет наш годовой покойник!
Смеюсь до слез и спазмов в животе так, что уже разворачивается таксист и наконец подает голос:
- Так ехать в область будем или сразу в дурку? Одна воет, другая ржет, третья трясется!
Будем, конечно.
Пока доехали, разобрались, что потери меньше, чем думалось вначале, но как-то объясняться надо.
Мои бухгалтера заняли круговую оборону и сказали, что к начальнику на ковер не пойдут.
Мне же, после всего пережитого, почему-то абсолютно это не было страшно.
Я зашла, и потом долго вспоминали, сказала:
- У нас собака отчет съела (почему именно съела?), но все живы.
Потом, конечно, все было более внятно, но долго нам потом вспоминали это «собака отчет съела».
А с замом у меня появилась фраза, вначале понятная только нам, ну, а потом и всем рядом, если предстояла работа, которую ну очень не хочется делать, мы смотрели друга на друга и кто-то первый не выдерживал и говорил:
- Не пОйду, там пОкОйник…
И начинали хохотать.
У меня есть сосед - мальчик Аркашка. Ему восемь лет. Аркашка - плотненький, крепкий, с серьезными карими глазами. Волосы у него - жесткая каштановая копна. Когда кто-нибудь из родителей пытается ее расчесать, Аркашка начинает глухо рычать, как собака. Скалит зубы (переднего, правда, нет - выпал). Может и укусить.
Нет, Аркашка - он хороший. Типичный восьмилетний бандит. Не любит делать уроки, умываться, не зашнуровывает кроссовки, любит животных, сладости, садистские стишки, подраться… Все нормально, как у всех.
Но вот примерно год назад с Аркашкой кое-что произошло.
Началось все с того, что родители в начале каникул накупили Аркашке книг: про хоббитов, про Гарри Поттера. Ну, про очкарика этого меченого более-менее живенько написано. А вот про хоббитов с кожаными пятками… Все эти Митрандиры-Горгоробы-Азанулбизары… Хотя - дело вкуса.
Аркашка сначала прочитал всю Дж. К. и всего Дж.
- Буду писателем.
Подумал и добавил:
- Воистину так повелевают Высшие Силы.
Подумал и еще добавил:
- Ибо.
- Что ибо-то? - спросил папа.
- Просто ибо, - пожал плечами Аркашка. - Ну, я пошел.
…Лежа на полу в какой-то немыслимой позе кверху попой и книзу головой (так к мозгу кровь лучше приливает, я пробовал писать в аркашкиной позе - класс!), шевеля, как змея, высунутым языком, похожим на кусок радуги (от сосания фломастеров), Аркашка выводил в своей красного цвета общей тетради:
«И злой волшебник Курамор ванзил мечь в плоть нещаснова добрава валшебника Гулюлюна и три раза пиривирнул яго. Хахаха! Ты пагибнеш! Кричал Курамор. **мат** !..»
Особенно Аркашке почему-то нравилось слово «**мат** !» А еще - «ваистену!» и «дабудит так!». А еще он любил их комбинировать, например:
- Да будет так, ибо!
Или:
- Ибо, воистину!
Описания Аркашке не очень давались. Он их обычно, так сказать, максимально сокращал. Например: «Лес был страшный». Или так (почти по-чеховски): «Море было большое. В нем было много воды».
Но зато страшные вещи Аркашка смаковал. У него все время кто-нибудь что-нибудь откусывал с криком: «Да будет так!», кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь вонзал и обязательно то, что вонзал, три раза «пириворачивал» («ибо!»).
Вечером Аркашка читал свои произведения ближним. Сначала ближние (мама с папой) Аркашку слушали, но потом их терпение иссякало.
- Господи, какой ужас! - говорила мама. - Аркаша! Да что у тебя там за кошмары такие! Ты же ведь добрый мальчик!..
- И плодть его содрыгнулыся от боли, - продолжал бубнить ровным, низким, зловещим голосом Аркашка, - и страшные черные птицы обклювали иго со всех сторон…
- Не могу больше слушать это «содрыгание»! - восклицал папа. - Опять кого-то там «обклювали»!.. Я сейчас сам кого-нибудь обклюваю!..
- А злой волшебник Хухур достал иликрическую пилу и стал, весело хохоча, отпиливать ему ногу и отпилил ее три раза! Воистину!.. - вдохновенно гундосил Аркашка.
- Боже мой!.. Ногу три раза отпилили… - стонала мама.
- А потом, - продолжал Аркашка, - он вонзил в его руку лазерную палицу, обмазанную смертным ядом, и стал ее медленно пириварачивать, чтобы тот больнее обстрадался…
- Все! Не могу больше эти «обстрадания» терпеть! - кричал папа и убегал в свой кабинет. А мама тоже убегала и запиралась в ванной.
Тогда Аркашка, который папу все-таки немного побаивался, а маму - нет, читал под дверь ванной:
- И тогда Чудовище схватило жертву, и, дружно хохоча, обожрало ее со всех сторон…
В ванной на полную мощность включались краны.
- Ибо я голоден, кричало Чудовище!.. - орал на манер Чудовища Аркашка под дверь, но перекричать краны не мог…
Аркашка со всей своей новаторской рукописью долго слонялся по квартире. Опять ложился на пол кверху попой, чтобы написать продолжение. Но ему не писалось. Настоящему писателю нужна аудитория. А мама с папой объявили Аркашке бойкот.
Тогда Аркашка переключился на меня. Он набирал мой номер и говорил:
- Дядь Вов, слушайте: «Черные зловещие скалы торчали со всех сторон…»
- «Торчали» исправь, - автоматически говорил я, исправляя что-то свое. В своей рукописи.
- Хорошо. «Черные зловещие скалы… были со всех сторон. За скала’ми…»
- За ска’лами…
- «За скалами жили страшные пивцы крови…»
- Что еще за «пивцы»?
- Которые пьют…
- Нет такого слова.
- Ладно… «Они обгрызали жертву со всех сторон три раза, а потом брали острый молоток…»
- Достаточно. Извини, Аркашка, я занят…
Скоро Аркашка потерял и меня тоже в качестве аудитории. Единственным слушателем Аркашки остался старый пес Чапа. Помесь таксы с болонкой, что-то вроде карликового шакала.
Чапа тихо лежал на своем коврике и дремал. Аркашка ложился рядом с ним и громко читал Чапе в самое ухо:
- И он, хохоча, откусил ему глаз…
Чапа терпел пару дней, потом начал скулить.
- Злая колдунья острым ножом разрезывала плоть жертвы…
- У-у-у! - выл Чапа, как фабричный гудок, и полз под кровать.
Аркашка ложился рядом с кроватью и кричал под кровать на воющего Чапу:
- Воистину прольется кровь, ибо да будет так!!!
В отчаянном вое Чапы была мольба: «Ведь я не собака Павлова!..».
На третий день Чапа начал лаять и кусаться, чего раньше за ним не наблюдалось. Он даже слегка «вонзил в плоть» Аркашки свои старые зубы. Не больно, но все-таки ляжку прихватил. Чапу не наказали, ибо он был воистину не виноват.
На следующий день папа сказал Аркашке:
- Аркадий! Завтра мы улетаем отдыхать. На море. В Судак. Вместе с дядей Вовой. Мы хотели взять и тебя. Но только с одним условием: ты не будешь нам читать свою… прозу. Договорились? Даешь слово?
- Даю, - ответил, горько вздохнув, Аркашка. Ему очень хотелось на море. Но когда папа вышел из комнаты, Аркашка шепотом все-таки добавил: - Ибо!
Свое слово Аркашка сдержал: нас он оставил в покое. Зато окружающим досталось по полной…
В самолете Аркашка прибрал к своим рукам стюардесс. Через полчаса полета симпатичные стюардессы, косясь на Аркашку расширенными зрачками, шарахались от юного прозаика, как лошади от волка.
На море, на пляже, отойдя подальше от наших лежаков, Аркашка находил себе жертву, какую-нибудь одинокую скучающую бездетную даму посредственных лет.
- Здравствуйте, - очаровательно улыбался он даме.
- Здравствуй, малыш, - охотно сюсюкала дама. - Здравствуй, кисонька.
- Я не кисонька, я - писатель, - сурово объявлял Аркашка. - Хотите, я почитаю вам мое литературное художественное произведение?
- Конечно! - соглашалась дама. - Почитай, лапочка. Надо же, такой малепуньчик, а уже писатель! Прямо Моцарт, а не ребенок!..
Малепусенький Моцарт читал:
- Его жилы, хохоча, хрустнули под ударом стальной дубины, и кровь толстым потоком затопила Долину Смерти…
- О-о-о… - стонала дама, и, траурно колыхая бюстом, откидывалась на лежак.
Через две недели Аркашку знали все. Когда он появлялся на пляже со своей алой, как кровь, тетрадкой, пляж пустел. Даже какой-то неизвестно как затесавшийся в Судак немец, едва говоривший по-русски, завидев Аркашку, махал руками и кричал:
- Найн! Найн! Ихь - это не надо! Аркашка, цурюк!
Так прошло еще две недели. На обратном пути стюардессы вновь хлебнули по полной.
И истошно выл Чапа, как вдова на похоронах, а потом лаял и кусался. Надо было что-то предпринять.
Мы с Аркашкиными родителями держали совет на кухне. Держали почти всю ночь. Ничего не решили. А на следующий день у Аркашки был день рождения. И тут меня (как я думал тогда), осенило. Я быстренько пошел в книжный магазин и купил «Вредные советы». О, наивный!
Несколько дней Аркашкины родители ликовали. Аркашка перестал писать. Они осыпали меня благодарственными звонками. Но потом…
Я вообще-то живу этажом ниже, непосредственно под Аркашкой. Сначала Аркашкины родители перестали мне звонить. Потом надо мной начало происходить что-то странное: то раздавались какие-то глухие удары, то что-то зловеще скрипело и шуршало… а потом мои верхние соседи меня затопили.
Это все Аркашкины дела. Я знаю.
А что сейчас читает Аркашка, понятия не имею. И даже боюсь предполагать…
«Она не знает, кто я, зато я знаю, кто она»
Это было обычное хлопотливое утро, когда, приблизительно в 8:30, на прием пришел старик лет 80-ти. Ему нужно было снять швы с большого пальца руки. Было видно, что он очень спешит, и он сказал слегка дрожащим от волнения голосом, что у него важное дело в 9 часов утра. Сочувственно покачав головой, я попросил его присесть, зная, что все доктора заняты и им смогут заняться не ранее, чем через час. Однако, видя, с какой печалью в глазах он то и дело посматривает на часы, я почувствовал к нему сострадание и решил, что сам займусь его раной - благо у меня не было в тот момент других пациентов.
Я обследовал его палец: ранка успела хорошо зажить. Тогда я посоветовался с одним из врачей, получил необходимые инструменты для снятия швов и медикаменты для обработки раны.
Пока я занимался его пальцем, мы разговорились. Я не удержался и спросил его:
- «У вас, наверное, назначен прием у другого врача, раз вы так спешите?»
- «Нет, не совсем так. Мне надо успеть в больницу покормить мою больную жену».
Тогда я спросил, что с ней. И старик ответил, что у нее, к сожалению, обнаружили болезнь Альцгеймера.
Пока мы разговаривали, я успел снять швы и закончил обработку его раны. Взглянув на часы, я спросил, будет ли она волноваться, если он немного опоздает. К моему полнейшему удивлению, мой собеседник сказал, что она, увы, не узнает его последние пять лет.
- «Она даже не знает, кем я ей прихожусь», - добавил он.
Изумленный, я воскликнул:
- «И вы все равно ходите туда каждое утро, несмотря на то, что она даже не знает, кто вы?!» - Он улыбнулся и, по-отечески похлопав меня по руке, ответил:
- «Она не знает, кто я, зато я знаю, кто она». - Я с трудом удержал слезы. А когда он ушел, я подумал: «Ведь это именно та любовь, о которой я мечтал всю свою жизнь…» Несомненно, что она была счастливой женщиной, несмотря на болезнь, если у нее был такой заботливый и любящий муж.
Истинная любовь - это не физическая страсть и не просто романтика. Настоящая любовь - это способность принять все - все то, что было, что есть и что будет.
СКОТИНА
Рассказ основан на реальных событиях.
- Тимофеич, - лохматый толкнул в бок своего собутыльника, толстого мужчину, который обсасывал воблу.
- Ну, - отозвался тот.
- Смотри, кто к нам пожаловал, - лохмач кивнул на облезлого пса, стоявшего недалеко от их столика.
- Т-тебе чё надо, рожа? - еле выговорил толстый, обращаясь к животному.
Собака смотрела на людей, шевеля ноздрями. И вдруг тихонько гавкнула.
- Спеть нам хочешь?.. Так я и сам умею… - И он заскулил, вертя головой вправо и влево.
Лохматый прыснул со смеху… Затем сделал серьёзное лицо:
- Слушай, она явно желает с нами выпить…
- Третьим будешь? - глянул на пса толстый.
Он полил из бутылки на горбушку и бросил её собаке. Та, хромая на одну лапу, подошла к угощению, обнюхала его и посмотрела на мужчин.
- Брезгует… - лохматый сжал челюсти.
- Ты, лопоухая, в натуре… нас не уважаешь?.. Или водяра не по душе? «Белого аиста» не держим.
- Голубая кровь, мать её… Слушай, - лохматый обратился к другу. - Щас я такую штуку сбацаю… душу отведём.
Он выбрал из бельевых верёвок самую тонкую, срезал её ножом, привязал к её концу кусок сала и бросил его псу. Тот с жадностью, почти не жуя, его проглотил.
- Ну и чё? - не понял толстяк.
- Погодь, - тихо проговорил лохматый, - дай ему в нутро пролезть…
А минуты через две сказал:
- Теперь смотри…
И он принялся медленно тянуть за верёвку…
Собака насторожилась… затем опустила морду к земле и начала судорожно взвизгивать, время от времени открывая пасть.
Мужики заулыбались.
А когда у пса начались приступы рвоты и в конце концов собака выплюнула сало, они громко захохотали…
- Здорово! - толстяк хлопнул друга по плечу.
- Слопала? - пошатываясь, глядел на пса лохматый. - Я ещё не то могу, - он обратился к собутыльнику, - мы пацанами такое сочиняли!.. Эх, где мои молодые годы!.. Давай на посошок.
- Ага, - тот разлил остатки водки в оба стакана. Чокнувшись, они выпили, закусили кусочками ветчины и говяжьей тушёнкой.
- Слушай, - после некоторого молчания сказал толстяк, - айда к Зинке.
Лохматый, закурив, махнул рукой:
- После вчерашнего? Когда ты из неё чуть котлету не сделал? Ради паршивого червонца? Не, она не даст…
- Уговорю, падла буду…
- И вообще, на фига тебе Зинка, когда у этой суки, - он кивнул на собаку, - целых восемь сисек! - Он закатился в смехе. По его подбородку потекла тушёнка со слюной.
- Пошёл знаешь куда!.. А её… Щас я тоже кое-что изображу, не один ты умник…
Он взял кусок ветчины, забрался на стол и стал подманивать пса:
- Цуцик… на… возьми…
Собака недоверчиво, с опаской подошла к столу и принюхалась.
Толстяк расстегнул ширинку и обмочил пса прямо в морду.
Лохматый от хохота свалился со скамейки, а толстый крикнул вослед хромающей собаке:
- Что, хлебнула с нами?! С-скотина!
И швырнул в неё пустой бутылкой…
… Альма с трудом пролезла под бетонную плиту и очутилась в небольшой «теплушке»,
в которой зимой обычно спали бомжи.
Ещё раз тряхнула сырой мордой и лизнула опухшую подушечку лапы, в которой торчала заноза.
Огляделась. Два щенка лежали в углу в куче тряпья; по ним уже ползали жирные чёрные мухи. Третий, по бокам которого выступили рёбра, еле-еле поднялся на тоненьких лапках и подошёл к Альме. Та растянулась на битых кирпичах, и кутёнок припал к её животу… Однако вскоре принялся поскуливать, вопросительно глядя на свою мамку.
Та встала и несколько раз лизнула его в мордочку. Затем виновато опустила перед ним голову. Потому что давно ощутила, что в её сосках не осталось молока. Иначе и быть не могло, ведь она вторую неделю ничего не ела. Из-за сильной боли в лапе Альма не могла, как раньше, доходить до мусорных контейнеров, в которых находила немного пищи. Более того, она чувствовала, что скоро у неё не получится даже выползти из своего убежища. Что тогда станет с её последним малышом, самым любимым, ещё недавно пухленьким и весёлым?
Не в силах вынести его страдальческого взгляда, Альма подняла голову и впервые в своей жизни протяжно взвыла…
Никогда не сдавайся. Никогда не плачь.
«Никогда не сдавайся. Никогда не плачь. И никогда не показывай, как тебе плохо» - всегда учила ее бабуля. «Как только ты покажешь свою слабость - тебя сожрут. Погубят и сомнут. Ты - сильная»
Она никогда не забывала этих слов.
Никогда не сдавайся…
В школе она училась лучше всех. Ей совсем не нравились физика и химия, но она не сдавалась и учила, учила, учила.
Никогда не плачь…
На похоронах своего друга она до боли сжимала кулаки, оставляя на ладонях ногтями кровавые следы, но не плакала. Все это выбило ее из колеи, и она не смогла получить золотую медаль. На выпускном балу не было человека, у которого была бы лучезарнее улыбка.
Не показывай свою слабость…
Учебу в институте она совмещала с небольшим делом, пытаясь раскрутиться. Она отчаянно материла поставщиков и своих продавцов, мысленно прося у них прощения.
Ты - сильная…
Она вышла замуж и помогала мужу в его бизнесе, который ей был неинтересен. Попутно раскручивала свое дело. Встречи, банкеты, договора, непрерывные телефонные переговоры. Ночи, полные страсти, долгие разговоры, утомленная, она проваливалась в недолгий сон. И снова - переговоры, встречи, договора.
Она была на седьмом месяце, когда попала под машину. Потеря двойняшек, множественные переломы и двухнедельная кома. Потом она не узнавала родных, ничего не помнила и только молча смотрела в окно палаты, провожая глазами глупые облака, которые куда-то спешили.
Никогда не сдавайся…
Изнурительная реабилитация. Стиснутые зубы, казалось, раскрошатся, так она их сжимала, когда заново училась ходить.
Никогда не плачь…
«У вас никогда не будет возможности родить ребенка» - сказал доктор. Она сказала спасибо, и, прихрамывая, покинула кабинет.
Не показывай свою слабость…
«У меня СПИД». Отец с надеждой смотрел на нее. Он оставил ее на попечение бабули после смерти матери, и никогда не звонил, отправляя деньги по почте. Она молча ушла, и на следующий день перевела на его счет огромную сумму на лечение. «Пусть это и не лечится, но хотя бы поможет продлить его жизнь», - думала она.
Ты - сильная…
«Я ухожу. Моя любовница беременна». Муж собирал вещи, стараясь не смотреть на нее. «Желаю удачи» - больше ей нечего было сказать.
Она сидела у постели бабули. Бабуля не узнавала ее. Уже два года у нее болезнь Альцгеймера. «Она больше никогда не приедет ко мне, не привезет бутылочку коньяка и не скажет: „Привет, любимая моя девочка. Давай, рассказывай, как твои дела“. Она больше никогда не прижмет меня к себе, и я никогда не почувствую аромат ее сладких духов. Она больше никогда не скажет мне…»
- Милая? - бабуля накрыла сухой рукой в старческой «гречке» руку внучки. - Я люблю тебя и всегда буду с тобой. Ты справишься. Ведь ты у меня сильная"
Бабуля умерла через два часа. Просто закрыла глаза и больше не открыла.
- Я сильная! - невысокая, хрупкая женщина, стояла на коленях у постели умершей бабули, и сжимала ее холодную руку. - Сильная! Сильная! Сильная!!!
Слезы бежали по щекам, но облегчения не приносили… Наверное, уже поздно меняться…