День окончен. Это значит
Завтра новый день.
За окошком дождик плачет,
Нагоняя лень.
Свет от лампы тихо льётся,
В чашке стынет чай.
Может быть тебе взгрустнётся,
Только не скучай.
Пусть из нас двоих скучает
Кто-нибудь один.
Кто смеётся, тот не знает
Горестных причин.
Смейся, пусть твоя улыбка
Грезится во сне.
Ведь на свете всё так зыбко.
Даже дождь в окне.
Быть разлукою томимый
Сердце отучай.
Вспоминай меня, любимый,
И чуть-чуть скучай.
Ты снова растревожил рану.
Слова … слова… А я боюсь.
Ведь если я ненужной стану,
То в одночасье растворюсь
В тумане, в суете вокзальной,
В дорогах, что ведут туда,
Где мир заоблачно-зеркальный,
Где сотни лиц и города.
Лишь будет стук колёс вагонных
Напоминать твои слова -
«Люблю … люблю»… В глазах бездонных
Разлуки вечной синева.
Ты снова ждёшь моих признаний.
А я довериться тебе
Боюсь… боюсь, как тех желаний,
С какими я давно в борьбе.
Твоя любовь в душе, как рана.
Любить? А я опять боюсь …
Ведь если я ненужной стану,
То в одночасье растворюсь.
А на улице вечер а, за окном дождь.
Он напомнит мне, рисуя на стеклах, облик твой.
А я брожу один, и, не понимаю
Как же я, смог открыть тебе, врата, к своему я раю.
Ты, проходишь мима, мне улыбаясь при встрече.
А, в душе знаешь, мне так не легче.
Пройдешь с ним ты рядом, я в этот вечер, один останусь.
А, он с тобою рядом, он тебя обнимает.
Я вспоминаю, как мы были рядом.
И, с тобою вдвоём, я счастлив был, и вечера с тобой проводил.
Ты была не та, и твоим словам, я поверил тогда.
А вечером я, один брожу и этот вечер о тебе мне напомнит.
Ты, проходишь мима, мне улыбаясь при встрече.
А, в душе знаешь, мне так не легче.
Пройдешь с ним ты рядом, я этот вечер, один останусь.
А, он с тобою рядом, он тебя обнимает
От отношений след - поступки,
но если честно, без затей,
главней всего, что не хватает,
привычной сотни мелочей…
Смерть как и любимая женщина, никогда не придет когда ты ее ждешь!
Вы в памяти остались смутным сном,
Мечтою, вдребезги разбитой,
Сумбурным неотправленным письмом,
Сюжетом, временем размытым.
Ваш образ стёрся вереницей дней,
Став тенью, блёклой и бесплотной,
Фантомным звуком скрипнувших дверей,
Ночным звонком в тиши дремотной.
Вы - прошлого полузатёртый след,
Судьбы моей вираж опасный,
А ныне - призрак, миф, в шкафу скелет…
Любимый, как же я несчастна!
Осень шумит листопадом и плачет дождём,
С летом милуется, грустно поет на прощание.
Мы посидим на скамейке с тобою вдвоем,
Поговорим, возвращая свои обещания.
Точки расставим, не нужно вопросов и клятв.
Счастья друг другу желая, навеки простимся.
В нашей разлуке никто ведь не виноват:
Просто у общей судьбы вдруг пасьянс не сложился.
Просто ты любишь котов, ну, а я - за собак.
Ты за деревню, а я городская по сути.
Просто сложить не хотели мы судьбы, никак.
Каждого держат работа, привычки и люди.
Каждый осенним листом устремляется вдаль,
Тихо по ветру летит, оторвавшись от ветки.
Осень шумит листопадом, смывая печаль.
Мы, обнимаясь, сидим на старинной скамейке.
Промокший под дождем…
Спешащий в никуда…
Никто его не ждет
За приоткрытой дверью.
Легко ли разлюбить?
Скорее, нет, чем да.
Она - смогла.
Он, уходя,
Поверил.
Две тысячи долгих лет,
А может всего лишь два дня,
Со мной тебя рядом нет…
Значит, нет на земле меня.
Все окрашено в серый цвет,
Нет красок, нет в мире огня.
Две тысячи долгих лет,
Два страшных безумных дня!..
(Николай ЛЯТОШИНСКИЙ)
Жил на белом свете Доктор Джон -
Правда, не в России, а в Америке.
Настоящий доктор - не пижон,
Не хотите - значит, не поверите.
Как студент, квартиру он снимал,
Офис помещался над квартирой,
На двери которой написал
Доктор Джон прохожим ориентиры:
«Доктор Джон. Мой офис - наверху», -
Солнце от таблички отражалось.
Доктор Джон ну просто чепуху
Делал каждый день. Какая жалость!
Доктор Джон был правда простоват.
Он хирургом много лет работал,
А свою зарплату, говорят,
На чужие тратил он заботы.
Он лекарства нищим покупал
И сиротам смешивал микстуры,
С вечера до ночи бинтовал
И давал таблетки от простуды.
Проходил к крыльцу, бывало, он,
Сквозь людей, стенающих от боли.
Не ложился, падал Доктор Джон,
И глаза слипались поневоле.
Не было у Доктора жены,
Домика, одиннадцати комнат,
Были только белые штаны,
Инструментов тысяча знакомых,
Был колпак - почти что шутовской:
На потеху докторам-соседям.
- Лет ему уж сорок! Холостой -
И гоняет на велосипеде!
- С нами не общается, зато
Лечит прямо дома чернокожих!
За него пойдёт, скажите, кто?
Ну кому такой сгодиться может?
Среди тысяч одиноких дней
Доктор встретил Барбару, влюбился,
Да настолько крепко, что на ней
Чуть было, чудак, и не женился.
Перед свадьбой чистил он пиджак
И за этот день молился Богу,
Нет, не мог поверить он никак
В счастье, что торопится к порогу!
В дверь услышал Доктор громкий стук.
Отворив, увидел: там стояла
Стонущая женщина, от мук
Белая, как будто покрывало.
Не успел и слова он сказать,
Как она упала на пороге.
Роды… Нужно роды принимать!
Не рожать же, право, на дороге.
Свадьба, что же делать, подождёт,
Было б только всё благополучно.
Барбара, конечно же, поймёт.
Нет её на белом свете лучше!
Роды были тяжкими. Но вот
Раздаются крики новой жизни!
Барбара одна меня поймёт,
И не будет места укоризне.
Снял халат, умылся Доктор Джон
И заметил, что подкралась полночь.
Лишь присел на кресло - видит сон:
Видно, утомился Доктор очень.
Лишь проснулся, слышит - почтальон.
- Вот Вам, Доктор, два кольца в конверте.
Не поверил Доктор. Это сон!
Да и вы, не хочется - не верьте.
Так и не женился Доктор Джон,
И не приобрёл автомобиля,
А когда он умер, погребён
Был в что ни на есть сырой могиле.
Провожала доктора гурьба
Чернокожих горькими слезами.
Вот такая Доктору судьба
Выткана небесными руками.
Кто-то снял табличку со двери
И прибил к кресту простые строки.
Солнце бьёт в неё, она горит
Золотом, сияющим с дороги.
На бумаге вздумалось оставить
Для чего такую чепуху?
Вот и всё. Мне нечего добавить. «Доктор Джон. Мой офис - наверху».
29 сентября 2004 года
Наталья Грэйс
Внутри меня давно живет двойник,
сидит, читает, постоянно спорит:
- порви и выбрось прожитый дневник,
ты в этой жизни времени заложник.
пусть догорят и дружба и война,
мы ж свою осень вместе полюбили
наш рейс на север утром, ровно в восемь,
мы улетим в такие города,
где проживает снежная зима,
где в черно- белой краске осень растворили…
В осень куплю билет, смело зайду в вагон.
И провожатых нет, кроме седых ворон.
Каркают, тормошат душу уставших дней,
С сердцем моим трещат на языке теней.
Кажется.Отвернусь, спрячусь за облака,
Глупо с собой борюсь. Память, что шелк легка,
Кутает в бахрому, вяжется в узел крест,
Скалится по нему в море свободных мест.
Тянет с собой, назад, в кассы, что у вокзала,
Вечно смотреть в глаза, прятать, что не сказала.
Вечно любить и быть там, где остался он.
В осень куплю билет, смело зайду в вагон.
Ваши часы идут точно,
Мои отстают на час,
Вы в мире моем прочно,
Я в сердце у вас- про запас,
Молчаньем душа простыла
И кажется, что хронически.
Я вас, как себя, любила,
А вы же-периодически:
Секундами и минутами,
Урывками, сквозняками,
Внеплановыми маршрутами,
Обветренными губами.
И даже сейчас, украдкой,
Смотрите на циферблат.
Вам же со мною сладко?
Даже коленки дрожат,
И в теле чёртова нега,
Бьётся слезой из глаз.
Я вас любила полвека,
А вы приходили на час.
Все поймешь, все порвешь - ветром вырвет из круга,
ты свободу вернешь, возвращаясь в снега,
бесконечность разлуки и полярная вьюга,
как любовь без границ, как морская волна.
убегающий день пробежит за кормою,
светом белых лучей полыхнет на волне,
строчкой скомканных слов полетит за тобою,
как любовь без границ растворится во тьме.
Проснусь с лучом серебряной зари,
К щеке небритой захочу прижаться,
Услышать пульс негаснущей любви
И губ твоих волнительных касаться.
Хочу принять тепло и нежность рук,
Возволнованность разбуженного тела,
Твой лёгкий шёпот, обнаженность чувств,
И чтоб душа опять от счастья пела.
Но ты ушёл. Раскаты тишины…
Упругий шёлк нетронутой постели…
И гулко бьют настенные часы,
И боль утрат не скрыть и не измерить.
Москва,
Copyright: Тамара Казанцева 2, 2017
Свидетельство о публикации 117 082 308 155