В тот день, когда я уйду, будет тонко и горько пахнуть сиренью. Наверное, это будет просто привычный будничный день. Спокойный, тихий, неприметный и похожий на многие другие. Весь мир будет крутиться в обычной суете, лишь остановившись на мгновение, потом, меня забыв, опять вернется к знакомому ритму. Забудется все: нежные краски рассветов; разговоры ночь напролет, приглушенные специально, чтобы никто не услышал, плащом из загадочных звезд; слова, что строчками ложились на бумагу и тонкое чувство понимания даже без слов. Забудется все когда-то, людское сердце под защитой времени и не способно бесконечно печалиться. Память наша загадочна, бывает иногда сомнительной и не очень прочной, но если кто-то и смог бы запомнить все до последнего мгновения, секунда за секундой, ценой невероятных усилий и рискуя состоянием собственного рассудка, то есть ли в этом какой-то смысл. Пусть тихонько все уйдет, осторожно, не спеша и незаметно, даже чувство. Быть может, в чувство мы окунаемся, чтобы забыть свое одиночество и тревогу, которые всегда подтачивают душу? Или оттого, что томимся духовной жаждой и безмерным океаном нерастраченных чувств? Грусть и тоску скрываем за улыбкой и бравадой, доказывая миру, что все у нас хорошо, однако отчаянно ждем чудес и исполнения самой заветной мечты. И вот наступит день, когда я однажды вернусь пылинкой легкой, каплей дождя, дыханием теплого ветра, ароматом сирени, но не узнают и не заметят меня. Только кто-то вздрогнет, обнимет свои озябшие плечи руками и, устремив свой взор далеко-далеко, коснувшись им Вселенной, тихо скажет: как холодно мне, и как одиноко…
С тех пор, как из крайнего подъезда съехала буйная семья алкоголиков, двор поскучнел, ничего не происходит.
Ну не Лизку же дворничиху обсуждать, вон, махнула метлой три раза и усвистала, шалава, и замечание ей не сделай, ты слово - она в ответ десять, да ещё каких ядрёных.
Два месяца в алкогольной квартире шел ремонт (там не то что обои, там стены менять надо! говорила старушка Павленко старушке Зозуле), а по весне въехал новый жилец.
Не молоденький, в возрасте, но спина прямая, волосы соль с перцем, левая бровь с изломом, над губой родинка.
Подошёл, представился, про здоровье спросил, сказал, девушки, хорошо выглядите.
Через пару дней старушка Павленко сделала маникюр и покрасила волосы, а старушка Зозуля распатронила смертный набор, подумав, да какая разница, в чём я там лежать буду, и вышла на лавочку во французской блузке нежного фиалкового цвета.
Новый сосед с утра на пробежку, вечером на велосипеде, шутил, давайте, девушки, со мной, вместе веселее.
Какой интересный мужчина, говорила старушка Павленко старушке Зозуле, какой воспитанный, почти как мой Владик.
С каждым годом покойный Павленко-муж обрастал всё новыми достоинствами, постепенно и неуклонно приближаясь к идеалу. Старушка Зозуля на память не жаловалась, но помалкивала.
Сосед и сумку из магазина всегда помогал донести, и розетку Зозуле починил, и Павленкину кошку к ветеринару на своей машине возил, а как зима пришла, Лизке-шалаве помогал снег чистить.
Наглая какая, возмущалась старушка Павленко, ни стыда, ни совести, нашла бесплатную рабочую силу, пользуется тем, что человек хороший, отзывчивый!
В феврале сосед с утра вышел с лыжами, постоял на крыльце, присел на ступеньки да там и остался.
Скорая только руками развела.
Приехали дочки с зятьями, внуками.
У старшей та же удивлённая левая бровь, у младшей родинка - и всё сходство, видно, в мать пошли.
Сказали, кто захочет проститься, будет подан автобус, сперва отпевание, потом на кладбище, после кладбища помянуть в кафе.
Лизка тоже щемилась, но Павленко этого потерпеть не могла, отчитала, таким только дай повод примазаться, что свадьба, что поминки, лишь бы им на халяву выпить-закусить, бесстыжим.
Через полгода квартиру продали тихой семейной паре.
Лизка куда-то пропала, её место заняла грузная крикливая тётка, тот ещё работничек, хуже Лизки.
Время неспешно перевалило через Новый год, плыло неторопливо из зимы в весну, из весны в лето.
Старушка Зозуля затеяла генеральную уборку, нашла в комоде забытую коробку с бусами, брошками, всё дешёвое, никому не нужно, внучки такое носить не будут.
Сидела, перебирала, наткнулась на янтарный кулон с завязшим в смоле доисторическим комаром, тёплый на ощупь.
Комар прям как живой.
Смотрела и думала, вот и она сама как живая, застыла почти недвижно, со стороны глянешь - жизнь, а присмотришься - ну какая жизнь, так, имитация.
Видела? спросила старушка Павленко, Лизку видела? явилась-не запылилась, с дитём, нагуляла, небось, сама не знает, где и от кого, прошмандовка, а кто б сомневался, что так оно и будет! на рынке тебе надо чего? говори, за мной сын заедет, отвезёт, ничего не надо? ну как знаешь.
Лизка поставила коляску под липой, бегала к ней поминутно.
Вроде ж в декрете три года сидят.
Значит, деньги нужны.
Зозуля подошла, тёмненький мальчик заулыбался ей и протянул погрызенного пластмассового кота, сказал, на!
Не жадный.
Левая бровь изломана, родинка над губой.
Оглянулась, Лизка застыла со своей метлой, как натянутая струна.
Зозуля сказала, Лиза, ты иди себе, работай, я за дитём посмотрю, не бойся, не обижу, иди, Лиза.
Ещё раз глянула на мальчика, на Лизку и сказала, как на тебя похож, одно лицо.
Как бы ни казалось это странным и даже трагичным, но уход из жизни для человека, рано или поздно, становится предметом размышления. Ведь наступит то время, когда мы уйдем. И совсем неважно, будет ли это темный туннель, по направлению к свету, или река с далеким берегом, куда пристанет лодка, но ждать там будут все те, кого потеряли сейчас. Когда-то случится это, но сейчас, невероятная сила держит здесь, в этом мире, в этой жизни, эта сила заставляет бороться даже тогда, когда опускаются руки, когда кажется, нет возможности даже дышать, да и желания тоже. Эта сила находит возможность и терпение убедить задержаться здесь. Она в миг собирает все, вдруг разлетевшиеся обломки опыта, знаний, планов, надежд, выстраивая целостность. И вновь в душе радость и печаль, восторг и трепет, страх, сожаления, надежды и мечты.
Словом, все то, чем наполнена наша жизнь.
я не знаю кому предназначены эти слова
и кого воскрешать доставая из памяти братской
одичавший трамвай обойдет стороной петроградской
белогривую ночь
колотушками цыкнув едва
поиграв в города возвращаешься в тот что живей
на мгновенье забыв как характером с ним не сошёлся
здесь дождливый июнь и его неразборчивый шёпот
а луна растеклась и дрожит на газонной траве
для своих и чужих здесь фасады хранят имена
предлагая взаймы если чьи-то опять разминутся
подойди к фонарю в этом городе тени не мнутся
обнимая живых
значит формула счастья верна
Каждого и прости, и благослови,
Вот тебе жизнь, вот тебе Бог над нею.
Нет ничего мучительнее любви,
Нет ничего прекраснее и сильнее.
Там где одна дорога, сомнений нет.
Хочешь - иди; не хочешь - и так протащат.
Лестница в небо строилась сотни лет
Лишь для тебя, помни об этом чаще.
Все поезда уходят не вдаль, но вверх.
Каждый решает сам, что закон, что случай.
Быть несчастливым - это смертельный грех.
Странно, что нас этому здесь не учат.
Сердца на всё не хватит, не торопись,
Только представь - собрался любить, а нечем.
Смерть не страшнее жизни, но тоже жизнь,
Выдохнешь этот ужас - и станет легче.
Выдохнешь этот страх, суету и боль -
Время-старьёвщик всякого обдирает.
Видишь, в сухом остатке одна любовь,
Только она одна, без конца и края.
Только она останется навсегда.
Поезд легко отчалит и не заметишь,
Как железнодорожные провода
Тянутся мимо жизни и мимо смерти…
Если отчаянье жмет и в душе твоей пусто…
Волю в узду и ладони сжимай в кулаки…
Помни, счастливою быть - это тоже искусство,
Даже тогда, когда рвет тебя всю на куски.
Голову выше… Смелей… От бедра прямо в небо…
Не забывай, всем подряд лучше точно не знать…
Помни, как важно всегда быть для всех королевой,
Даже тогда, когда трудно от боли дышать.
Если тебя одиночество режет, истерзаны чувства,
Ты вопреки улыбайся, всем бедам назло…
Помни, счастливою быть - это все же искусство,
Даже когда под ногами босыми стекло.
На площади любви и осмеяний
Она стоит, отжившая до дыр,
И руки износившиеся тянет
К горячему лицу своей звезды.
Замерзла, милая?
Ну что тебе до солнца,
Оно обманет или опалит,
А ты…
В тебе в тот миг все задохнется,
В тот миг в тебе весь мир переболит.
Сложи ладони.
Лучше бы молиться,
И Бог подаст, и кто-нибудь еще
Согреет твое сердце, сердце птицы,
Испитое не счастьем, но дождем.
Ну что там солнце?
Жаркое, конечно,
И для тебя светило столько лет,
Одно оно с тобой простосердечно
Разнашивало кожи сухоцвет.
Одно оно не отдавалось эхом
Шагов.
Ведь все ушли, как ни глаголь.
Ну что там солнце?
Слабая утеха.
Оно одно, но слишком далеко.
Уж лучше просто жить.
Пусть никудышно,
Но мирно и изнеженно на вид.
Не верит.
Тянет руки - выше, выше,
Все выше к солнцу тянет
И горит.
О чём мы молчим? Что мы с тобой скрываем? Делая вид, что мы не как все… иные… Вот моя рана. Открытая, ножевая. Вот твои шрамы, хранящие разрывные пули у сердца. Я пальцами их читаю. Без перевода. Танцем босым по стеклам. Мы ещё помним, как безопасно в стае, но уже знаем /шрамами/ - срок истёк и табор уходит заданной параллелью. Мы - одиночки волею наших судеб. Линия жизни яркой строкой алеет. Мне по живому боги её рисуют.
Если решишься, если возьмёшь руками тёплые звезды, чувствуя их солёность, мы совпадём отчаяньем и штрихами. Так совпадают листья опавших клёнов, нити дождей, рисующих мокрым шпалы, стук поездов, что где-то вдали утонет…
Мой неожиданный, я же почти пропала
Ангелом Павшим на теплых твоих ладонях.
Так дайте мне дорожный посох,
Чтоб разглядеть однажды смог
Среди ответов без вопросов
Я истину в пыли дорог.
а мы, как герои лучших антиутопий,
себя ощущаем бедными чужаками…
и ходим среди людских бесконечных копий,
пытаясь увидеть сердце-не только камень.
гордиться своей несхожестью? пострадали…
отличие-это повод признать «изгоем».
ведь общество может только идти стадами,
за благо оно не примет ничто другое.
подобно героям лучших антиутопий,
узнали давно, что мир наш не идеален…
в любимых глазах мы ищем душевный опий,
желая сбежать за грань одиноких спален.
___________
мы снова одни. и близкое сердце-камень!
рисуем пейзаж-а разум подобен кисти.
да только все мы отрезаны островками.
и всюду вода. и ложь там красивей истин.
но мы, как герои лучших антиутопий,
которые веру с глупостью повенчали.
надеемся: где-то рядом есть счастья копи…
хоть сами пока стоим в руднике печали.
за эту наивность мир нас ещё накажет.
и всякого, кто не будет совсем смиренным.
живем, как хотим…
а, может быть, так, как скажут.
свободные мы…
до звука штрафной сирены.
Весна рассеяннее и тише,
на плечи моря ложится медь.
И что другим про меня не слышно - я не успела ещё суметь.
Здесь клейкий воздух, о нас не знают ни понаслышке, ни из газет.
И лишь дрожит высота земная, а все идут на неё глазеть.
Мы вышли в люди - зачем нам перья? Зачем нам в небо макать крыло,
когда все страхи и суеверия всегда держали небесный флот?
И вот, напоенные земными простыми радостями, мы так
друг друга любим - чтоб пальцы ныли в низу горячего живота.
И это всё. Что ещё нам надо - каких регалий и картотек,
когда мы так научились падать,
что слаще этого не взлететь?
Забыть про всё забыть. Уйти в места,
Где небо переходит в гладь залива.
Где сосны могут иглами латать,
И душу исцелять неторопливо.
Забыть про всё. Смотреть как на камнях
Безвременье расчерчивает знаки.
И тоненькое деревце обняв,
От счастья неподъёмного заплакать.
От радости, что жизнь всегда права,
Ты ей своим рождением подарен.
Душа не умещается в слова,
Храня в себе космические дали.
А исповедь - не более, чем сон,
Который непонятной жизнью снится…
Оставь свое руно, оставь, Ясон,
Пусти в ладонь озябшую синицу.
Не слушай, как в распахнутой дали,
Извечен, потому не забываем,
Летит куда-то журавлиный клин,
Всю душу твою зовом надрывая…
Не знаю, где ты сейчас, но если ты читаешь эти строки, значит, ты меня слышишь. Пожалуйста, посмотри сейчас в окно. Хотя бы просто взгляни в его сторону. Что там? Рассвет или закат? Ясный день или темная ночь? Или ветер? Или туман? Или дождь идёт? Или снег мелькает? Что бы там ни было, но, пожалуйста, поверь: именно сейчас твоя душа не одинока. Пусть я совсем не знаю тебя, пусть так, но не некто - безликий и абстрактный, а именно я - пишущий тебе эти строки, очень хочу, чтобы вот сейчас, здесь, немедленно, пока ты читаешь мои слова, твоя душа ощутила моё присутствие …
И если там, за окном, солнечно - это я улыбаюсь тебе. И если там сияет звёздное небо - мы оба глядим на него сейчас. Льют ли дожди, шумят ли ветра, летят ли снега, сияют ли радуги - посмотри же, посмотри в окно!
Чувствуешь, как я радуюсь, как печалюсь вместе с тобой? Пусть я не знаю, где ты, но я чувствую твое присутствие. Спасибо тебе за это…
За что? Да, хотя бы за то, что ТЫ - ЕСТЬ…
Тому, кто доживает до весны,
награды никакие не нужны:
гремят литавры в солнечной октаве,
и терция - картавящий трамвай,
и прорастает в воздухе трава,
и что ни пропоёшь - выходит «Аве».
В саду Никольском или в Бенуа
проспишь полдня почти как на Гоа,
проснешься, чтоб до вечера шататься
среди других весенних горожан,
и затемно вернуться к гаражам,
и Пасху ждать, и, может быть, дождаться.
Смотри, зима тебя обобрала,
а ты стоишь, хлебаешь из горла,
глядишь в глаза убитому дракону:
в них мертвый виноградник на скале,
и семена, погибшие в земле.
И никогда не будет по-другому.
Мне чудится - звонят колокола, и этот звук касается души. А я с тобою столько лет была, что мне другой любовью не зашить на сердце шрам - в горах моих каньон, где путь реки немыслимо извит, которая то плачет, то поет мне реквием единственной любви.
Забыть, забыть, ни слова не сказать, как я порою маюсь от тоски. И горечь, мной отмытая в слезах, ложится белым снегом на виски.
Я все воспоминания запру в кромешной темноте на самом дне. Но память, словно мой коварный Брут, кинжально возвращает их ко мне. Знакомым жестом, голосом в толпе, который мне, единственной, так рад. И я боюсь на голос не успеть. Но снова обознавшись в сотый раз, решу отречься, пленкой отмотать в закрытом зале грустное кино, жизнь начиная с чистого листа, летящего в ладонь, с веселых нот. С красивых, ярких, праздничных цветков, которые сама себе куплю. И буду дуть всегда на молоко. И больше никогда не наступлю на грабли и на скользкую тропу. И буду жить легко и налегке.
Но прошлое, отлитое из пуль,
Мне чертит белым метку на виске…