У нас то грозы, то ясно. Погода меняется так быстро, что я не успеваю за ней, а в итоге стою промокший в зазеркаленной дождем траве, уже вбирающей в себя солнце. Стою, пахну этим летом и сочиняю новое письмо для тебя. Впрочем, что здесь сочинять, если ты - внутренняя речь всех этих писем? Или просто мои глаза полны тобой? Вот и выходит, что пишу про лес, а в духовности деревьев между строк танцуешь ты. Пишу про поле, а на тонких шейках полевых цветов проступают твои улыбки. Как много их, как светлы они, как горят! И знаешь, звенящее твоим именем небо вдруг начинает выглядеть моложе на целую эпоху. Сизо разливается над головой снами наружу, и из растрепанных карманов облаков сыпятся на землю то ли стихи, то ли молитвы. Милая моя, вслушайся, весь мир поет, и звучим в его огромной песне и мы. Ты, моя млечная и озорная, я, влюбленный дурак, и все в унисон, и все вместе. А где-то совсем близко, шаг в шаг (вслушайся, родная!), рядом с нами тихо ступает Бог.
Я прошу тебя, Господи, сделай так,
чтоб глаза не бывали мои черны.
На минуту рассей первозданный мрак.
Прикури от вечного твоего огня.
Дай мне, Господи, капельку тишины.
Тишины не только внутри меня.
Жизнь иногда бьет так, что ни слез, ни зги,
Ни подышать - лишь кашлять,
Ни спеть - лишь матом.
Только стихи остаются, одни стихи -
Вырваны из души, а не с неба взяты.
Только блокнот,
Пахнет кровью он и смолой,
Только слова,
Не писать их - на горле резать.
Вместо спокойствия в строках - за упокой,
Вместо молитвы светлой - до черни мерзость.
Век мой стоит в дверях.
Он угрюм, небрит.
Я у него в ногах как щенок канючу.
Вместо костей ломая размер и ритм,
Жизнь, улыбаясь стервой, чему-то учит.
1. 99% православных даже не подозревают, что христиане, евреи и мусульмане верят в одного бога. Зовут его Элохим (Аллах).
Несмотря на то, что у этого бога есть название, имени собственного у него нет. То есть, слово Элохим (Аллах) -- просто означает «бог».
2. Некоторые православные даже не догадываются, что к христианам относятся все люди, которые верят, что Иисус существовал. И католики, и протестанты, и православные.
Но на сегодняшний день нет ни одного достоверного подтверждения существования Иисуса, однако Магомет был исторической личностью.
3. Мифический Иисус был иудеем по вере и евреем по национальности. Умные евреи, которым не давало покоя, что еврейской паствой рулят только кланы коганов и левитов, решили отпочковаться и создать свою контору, которую впоследствии назвали «христианством.»
4.Любая религия имеет целью своего существования всего две вещи. Их следует помнить, кто бы вам какой лапши на уши не вешал.
Первая - это обогащение.
Вторая - обыдление
Обогащаются священнослужители того или иного культа. Обыдляется народ. Любое государство поддерживает основную религию, потому что церковь помогает превращать людей в стадо.
В христианстве так и говорится - паства, то есть стадо. Стадо, которое пасёт пастух или пастырь. Пастырь стрижет с барашка шерсть и увещевает перед тем, как сделать из него люля-кебаб.
5. Как только человек при помощи религии загнан в стадо, у него появляются стадные чувства и стадные мысли. Он перестает думать логически и перестает использовать органы восприятия. Все, что он видит, слышит и говорит - есть набор штампов, используемых в стаде.
6. В 1054 году произошло разделение христианской Церкви на Римско-католическую церковь на Западе с центром в Риме и Православную - на Востоке с центром в Константинополе.
Все теории и обоснования почему это случилось не стоят и выеденного яйца (мы позже к этому вернемся), главная проблема заключалась в первенстве. Кто должен верховодить - папа римский или патриарх.
В итоге каждый стал считать себя главным.
Ребята рассудили так: дружба дружбой, а табачок врозь. Деньги счет любят.
7. В 988 году киевский князь Владимир принимает решение креститься от Константинопольской Церкви. На протяжение многих веков, церковь огнем и мечом выжигает на Руси инакомыслие и многобожие.
Почти подчистую были уничтожены все документы, относящиеся к дохристианскому периоду.
Был почти полностью уничтожен целый класс людей, называвшихся на Руси волхвами, ведунами, ведьмами, колдунами.
То есть, пласт древнейших знаний и умений, первозданный язык на котором люди общались с природой и богами, весь опыт, который копил народ в течении столетий, был стерт из людской памяти.
8. Считается, что ведуны (от санскритского слова «ведать», «знать») были своего рода совестью племени, его нравственным и духовным ориентиром: «со-» «-весть»,
Народ, обладающий совестью, не нуждалось в таких инструментах, как государство, религия, пропаганда, смертная казнь.
Есть мнение, что ввиду огромной территории евразийского континента, остатки совести сохранились где-то в глубинке России.
Поэтому генетическая память русских свято хранит веру в существование справедливости (корень «вед», кстати) совести и правды.
За злобный нрав, алчность и черные рясы поповство на Руси прозвали «вороньём».
9. Уничтожение христианством «совести» на Западе происходило много позже, было более тотально и технологично.
Лагеря смерти начались именно с европейской инквизиции, когда колдуны и ведьмы на всей территории Европы были выявлены, зафиксированы, приговорены и сожжены. Все, без остатка.
Правду и совесть на Западе заменили «правом». Западный человек не верит ни в какую гипотетическую справедливость, зато верит законам, да еще и придерживается их.
10. Первый крестовый поход начался в 1096, а последний закончился в 1444. 350 лет миролюбивое христианство, именем Иисуса, уничтожало страны, города и целые народы. И этим занималось, как вы наверное понимаете, не только католичество или какой-нибудь тевтонский орден. Десятки племен существовавших на территории Московии, так же были насильно обращены в православие или стерты с лица земли.
11.В зарубежных источниках «православная» церковь пишется, как «ортодоксальная». Мы с вами ортодоксы, ребята.
12. В 1650-х - 1660-х в Московии происходит так называемый «раскол». Не будем сильно углубляться в детали, скажем лишь, что причиной церковных реформ, проведенных патриархом Никоном было всего две вещи - резкое отличие церковных порядков в Московии и в греческой церкви.
По сути, московская церковь превратилась в самочинную религиозную организацию, поражавших своей дикостью заезжих греческих священников. Особенно это стало явно видно ввиду присоединения Малороссии. Малороссия отделилась от Польши, признала своим царем Алексея Михайловича и вошла в состав Московского государства как его нераздельная часть, но церковно-обрядовая практика южноруссов сходилась с тогдашнею греческою и разнилась от московской.
Нужно было срочно все это унифицировать.
И второе. Главный политический аспект реформы заключался в «византийской прелести», то есть завоевании Константинополя и возрождении Византийской империи с помощью и за счёт России. В этой связи, царь Алексей хотел наследовать со временем престол византийских императоров, а патриарх Никон хотел стать Вселенским патриархом.
Вот так. Жажда власти. Жажда первенства.
Благодаря этому православная паства (помните, что означает паства, #necro_tv?) во главе с пастырями еще триста лет охотилась на раскольников, которые не хотели перестраиваться.
Так что, перестройка, это не только подрывная деятельность херра Питера и Михаила Горбачева.
13. Если кто не знает, сообщу. Единственной вещью, которая отличает католическую церковь от православной, называется «филиокве» (лат. filioque - «и Сына») добавление к латинскому переводу Никео-Константинопольского символа веры, принятое Западной (Римской) церковью в XI веке в догмате о Троице: об исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но «от Отца и Сына».
То есть, иудейский Элохим в православии является единственным источником святого духа. А вот католики полагают, что святой дух исходит еще и от иудея Иисуса из Назарета.
Это конечно формальности, всё всегда упирается в деньги и власть.
14. Но вот в чем проблема.
В 1438 - 1445 проходит XVII Вселенский собор, названный Ферраро-Флорентийским собором. Вселенскими такие соборы называются потому что на них присутствуют представители всех христианских церквей.
Решения вселенских соборов обязательны для всех (как решения Гаагского суда) и для католиков, и для православных.
На этом соборе долго обсуждались разногласия между западной и восточной церковью, а в итоге было принято решение об объединении. Собор закончился подписанием унии.
Отгадайте, кто через несколько лет открестился от решения собора?
Правильно, Московия.
15. А какой смысл отдавать первенство? Так мы сами своё стадо пасём, сами себе начальники, а тут Папа римский будет рулить.
Итого.
К двум главным целям любой религии - обогащению церковников, обыдлению (оболваниванию) масс, мы добавляем третью, выявленную эмпирическим путем - жажда власти.
В христианстве самым главным из смертных грехов является «гордыня».
Жажда власти - это и есть гордыня.
- Ты спишь что ли? А?
- Никак нет, товарищ сержант! Задумался я чего-то, - ответил невысокий паренек и поправил ремень.
- Не ори, дурень! Сейчас немцы услышат и как отстрелят тебе макушку… Будешь знать!
Молодой солдат опасливо покосился на бруствер окопа и поплотнее прижал каску к голове.
- Да не боись! Тебе еще долго жить, - усмехнулся сержант, - и мне тоже. У нас работы еще много, нельзя нам сейчас помирать. Никак нельзя… Особенно тебе.
- Почему мне, товарищ сержант? - удивленно-испуганным взглядом уставился на него солдат.
- Потому что, ежели немцы унюхают, что помер рядовой Максименко, то они сразу решат, что наша армия больше сопротивляться не может и мигом перейдет в наступление по всем фронтам. А нам этого никак нельзя допустить, понимаешь? - серьезным голосом сказал сержант и опустил руку на плечо солдата. Молодой боец, не совсем понимая, как ему реагировать на слова своего командира, молча стоял и хлопал глазами.
- Вот представь такую ситуацию, - продолжил сержант, облокотившись на край окопа, - сидит, значит, Гитлер в своей берлоге. Тут к нему заходит его помощник и говорит: «Срочное донесение с фронта - Максименко убит!». Гитлер от такой новости аж подскочит. Уверен, что подскочит. Да как заорет: «Ура! Теперь моим солдатам можно окопы не рыть! С танков можно не стрелять! Патроны не нужны теперь! Можно смело идти на Москву! Потому что Максименко для меня был как кость в горле! Если б не этот чудо-солдат, я б уже давно войну выиграл!». Так что, Максименко, на тебе лежит огромная ответственность! Не дай Бог, что-то с тобой случится. Смотри мне!
- Это вы так хохмите, товарищ сержант?
- Да как я могу? - ответил он, еле сдерживая смех.
- Ну и шуточки у вас, если честно, - обиженно заметил солдат и, подобрав с края траншеи маленький камушек, принялся подкидывать его в руке.
- Да ладно тебе, - еще раз похлопал его по плечу сержант, - ты еще обидься.
- Ничего я не обиделся, - как-то по-детски ответил боец и бросил камушек через плечо.
- Так о чем ты там задумался, Максименко? А то я своими росказнями совсем тебе, наверное, голову задурил.
- Да там… - немного замешкался солдат.
- Ну, чего? Девку свою вспомнил что ли?
- Да не. Такое дело… Сон мне вчера приснился.
- Что за сон? - сержант аккуратно выглянул за бруствер и прислушался, - вроде тихо, показалось. Так что за сон?
- Страшный такой… Я ж сам из Киева, у меня там все родичи. Мамка, папка, дед, бабка…
- Внучка, жучка, - продолжил сержант, - давай уже, рассказывай. Ближе к делу, у меня обход еще не закончен.
- Ну так вот. Вроде как война уже закончилась и мы победили.
- Это хороший сон, - улыбнулся сержант.
- Да это не все еще. Значит, война закончилась и стою я прям в центре города. В форме вот этой, с медалями, орденами…
- Ну, так… кто бы сомневался! Звание хоть запомнил свое? Никак не ниже генерала, небось? Ладно, ладно, рассказывай, - заметив взгляд солдата, поправился сержант.
- И вот стою я, значит, а вокруг меня какие-то парни молодые, девушки… И все, как один, пальцами в меня тычут и смеются. Да не просто смеются, а прям гогочут. И кричат мне в лицо: «Деды воевали! Ха-ха! Деды воевали!». И слюна прям у каждого брызжет, пена у рта, а глаза… Знаете, товарищ сержант, пустые глаза. Вот как будто неживые они совсем.
- А дальше что?
- А я стою, оглядываю себя, думаю - может, что не так с формой у меня? Может испачкался где? Чего они гогочут то?.. Нет, вроде нормально все, как надо. А они со всех сторон обступили, руки тянут ко мне свои, за медали хватают, сорвать пытаются… Я кое-как вырвался и деру оттуда. Они за мной. А, самое интересное, люди ходят вокруг, видят все это непотребство и никто не помогает. Я им: «Товарищи! Да что ж такое творится то?».
- А они что?
- Кто улыбается тоже, кто виновато так глаза отводит в сторону, кто вообще мимо проходит, даже не смотрит, - ответил солдат, - и бежал я, бежал, они меня уже догнали почти и я проснулся. Вот такой вот сон. Уже второй день его вспоминаю, все никак из головы не выходит.
- Максименко, вот я стоял тут пять минут, думал - может, и в правду, дельное что расскажешь, а ты мне какую-то чепуху в уши заливаешь. Ну, мало ли какая чушь присниться может… Что ж теперь, думать об этом? - проворчал сержант.
- Да понятно, что чушь, просто покоя мне эти слова не дают.
- Какие слова?
- Ну, эти - «Деды воевали». Чего они смеялись то? Что смешного?
- Смешно дураку, что уши на боку. Всё, Максименко, хватит мне зубы своими бреднями заговаривать. Я дальше пошел. Смотри тут, не усни ненароком. А то приснится какой кошмар, еще стрелять начнешь с перепугу почем зря.
- Есть, товарищ сержант, - бодро ответил солдат.
- Да не ори ты, говорю ж… - с этими словами сержант махнул рукой и двинулся дальше по траншее.
Закончив обход, он, завернув в одно из ответвлений траншеи, присел на землю и, прислонившись спиной к стенке, принялся крутить самокрутку.
- Тоже мне - кошмар ему приснился! Подумаешь, - сказал он сам себе, - деды воевали… Что тут такого? Вот мне на днях сон причудился, что внуки воевали, да еще и друг с другом. Я аж в холодном поту подскочил. Вот это кошмар, так кошмар… Господи, не дай Бог, не дай Бог…
- Скажите, а вы сдачей в аренду не занимаетесь?
- Нет, к сожалению, только продажами.
Пожилой мужчина вздохнул и принялся дальше листать каталог.
- Дорого у вас, если честно. Я недавно сам просматривал варианты, там подешевле было.
- Нашли что-нибудь подходящее? - хитро ухмыльнулся молодой человек.
- Если бы нашел, к вам бы не обратился, - буркнул мужчина, - развелось вас тут… Все хорошие варианты позабирали и сидите, спекулируете.
- Не спекулируем, а предлагаем вам. Чтобы вы не тратили много времени на поиск, мы делаем эту работу за вас.
Мужчина, пропустив мимо ушей последнюю фразу агента, ткнул пальцем в страницу каталога.
- Вот эта есть еще? Расскажите про нее.
- Отличный выбор! - с заученной интонацией произнес парень, - свежая, светлая. Очень хороший вариант.
- Совсем убитая, наверное? - прищурился мужчина.
- Нет, что вы! Мы убитыми не торгуем. Очень чистая, симпатичная.
- Торг будет?
- Ну вы же понимаете, - расплылся в улыбке агент, - торг дело такое… Посидеть нужно, обсудить…
- Ну, я и так сижу. Давайте обсуждать!
Мужчина явно нервничал. Его раздражал этот холеный паренек, который, скорее всего, просто пытался втюхать ему не то, что хотелось бы купить клиенту, а то, что нужно было продать агенту. Это чувствовалось и очень бесило.
- Она еще есть в продаже? - глядя прямо в глаза молодому человеку, спросил мужчина.
- Конечно, есть! Наша база данных обновляется ежедневно, поэтому у вас в руках самая актуальная информация на этот момент. Все вариан…
- Я это уже слышал, - перебил мужчина разошедшегося продавца, - цена вопроса?
- О цене рано еще говорить. Не хотите чаю?
- Нет, спасибо, я не хочу чаю! Давайте уже быстрее к делу перейдем!
- Ну, не хотите, как хотите. А я, пожалуй, налью себе чашечку.
Молодой человек встал со стула и направился к шкафу. Из него он извлек небольшую кружку и принялся неспеша заваривать чай. Через несколько минут он присел обратно с дымящейся чашкой в руке.
- На чем мы с вами остановились? Не напомните? Кстати, будьте любезны, передайте, пожалуйста, вон ту вазочку с печеньем.
- Вы издеваетесь что-ли? - мужчина негодовал, но все же подвинул к парню вазу, - давайте уже решим вопрос и разойдемся по своим делам!
- Я только за, - отхлебнув из чашки, ответил парень, - вы окончательно определились с выбором?
- Да, да, да и еще раз да! Я ее забираю!
- Даже смотреть не будете?
- Да оформляйте уже, хватит мне мозги компостировать!
- Как скажете, как скажете… - проговорил агент и достал из стола папку с договорами, только я попрошу вас полностью рассчитаться сейчас.
- Хорошо, - раздраженно ответил мужчина и открыл свой чемодан.
Сергей пригнулся и выбежал из-за угла здания. Из окна противоположного дома тут же раздалась автоматная очередь. Каким-то шестым чувством он увидел, как сзади его догоняют маленькие фонтанчики, вырывающиеся из земли. Пять метров, два, один…
Всё. Практически впечатавшись в остатки сгоревшего танка, Сергей перевел дыхание. В этот раз он оказался быстрее. Стрелок еще пару раз выстрелил по танку короткими очередями и замолчал.
- Что, Леха, страшно? Ты не бойся. Один раз помирать.
Леха был еще совсем молодым парнем. Молчаливый и всегда задумчивый, он старался избегать общения. В редкие минуты отдыха, начищая свой автомат, он изредка бросал взгляд на своих гогочущих сослуживцев, за что и получил свое прозвище - «Кощей». Он недавно попал в отряд Сергея, но в таком горячем бою оказался впервые. Сейчас он сидел на земле, облокотившись спиной на разорванную гусеницу танка и дрожал.
- Леха, ты слышишь меня? - Сергей схватил его за плечо и сильно встряхнул.
- У меня дочка… Дочка родилась… Три месяца… Дочка… А я… Страшно… Не видел… Как же… Страшно… А я… Она болеет, денег не было, а я сюда… Много денег нужно. А где их взять? Негде… А она очень болеет… Врачи сказали… - бессвязные слова вырывались из него как из пулемета.
Размахнувшись, Сергей влепил ему пощечину и еще раз встряхнул.
- Ты чего тут нюни распускаешь, дурачок? Слышишь меня?
Леха посмотрел на него отрезвевшим взглядом и захлопал глазами.
- Слушай меня, - Сергей придвинулся к нему поближе, - Сейчас я отвлекаю этого стрелка чертового, а ты со всех ног мчишь к вон тому БТРу сгоревшему. Понял? Леха закивал головой.
- На счет три. Раз. Два…
За спиной Сергея что-то глухо ударилось об землю. Даже не оборачиваясь, он понял, что это.
- Ложись!!!
Леха упал набок и замер. Сергей со всего маху навалился на него сверху, прикрыв его своим телом. Взрыва гранаты он уже не услышал.
- Всё? Можно забирать? - мужчина нетерпеливо посматривал на часы.
- Да, конечно, - агент сделал приглашающий жест рукой.
Подойдя к лежащему солдату, клиент схватил его за волосы и попытался приподнять. Убедившись, что одной рукой сделать это не получится, он поставил на землю свой чемодан и схватился за волосы двумя руками.
- Да что такое? В чем дело? - обратился он к агенту, стоящему неподалеку.
- А в чем проблема? - удивился тот.
- Ну… Не получается что-то…
- Ну так и не получится, - улыбнулся парень.
- В смысле? Я ж купил его душу. Почему не получится?
- Вы разве не видели, как он погиб? Вон, парень под ним шевелится. Живой. А если бы не Сергей, был бы мертвый. Что непонятного-то? Самопожертвование! Во! - парень с умным видом поднял вверх указательный палец, - сами понимаете, это отменяет все договоры.
Мужчина отпустил волосы и принялся отряхивать руки.
- То есть, ты хочешь сказать, что ты меня кинул?
- Почему сразу - кинул? Все по закону. На момент подписания договора и расчета, он живой был. Так что, извиняйте…
- Ах ты ж, гад! Тогда возвращай мне ту душу, которой я с тобой рассчитался.
- Тоже не получится, к сожалению. Вон он, Алексей Иванов. Как видите - живой. Правда, контуженный скорее всего… Если я не ошибаюсь, он вам свою душу продал в обмен на здоровье своей дочери, которая недавно родилась? У нее какая-то болезнь была не очень хорошая, правда?
Мужчина стоял и молча смотрел на агента исподлобья.
- Ну, так вот теперь и дочка здоровая вырастет, и Леха живой останется. И Сергей отправится в очень хорошее и приятное место. И, что самое важное - все по закону. Разве вы не рады? - агент улыбнулся и развел руками.
- Ты… Ты не агент, ты - мошенник! Я… Я буду жаловаться на тебя! Ты обманул!
- Жалуйтесь на здоровье. Кстати, возьмите визитку. Наше агентство «Риелтор от Бога» всегда будет радо видеть вас снова и снова.
Дьявол плюнул на землю, развернулся и быстро зашагал прочь, яростно размахивая чемоданом.
Октябрь в этом году выдался мокрым. Чуть ли не каждый день, с неба срывался снежок и пытался застелить землю, как-будто стараясь скрыть от людских глаз грязь и мусор, валявшийся где попало. Земля сопротивлялась, мгновенно превращая снег в такие же грязные лужи, в которых отражалось низкое серое небо. Старик переступил через одну из них и, что-то пробурчав себе под нос, направился дальше, оглядываясь по сторонам, негромко вздыхая и покачивая головой. Вдруг, резко остановившись, он запрокинул голову, прислушиваясь. Немного помедлив, он прибавил ходу и направился к одной из воронок.
- Что у тебя тут случилось?
- Ты кто? - боец правой рукой неуклюже вскинул автомат, а левой схватился за живот, из которого, пропитывая грубую ткань, сочилась красная жидкость. Резкие движения заставили лицо солдата сморщиться от боли. Автомат тут же упал на землю.
- Дед Пихто, - ответил старик, - что там у тебя? Зацепило?
- Зацепило, зацепило… Дед, сходи за помощью, а? Я сам до наших не доползу.
- Не, сынок, не пойду. Они меня все равно слушать не станут.
- Станут, дед! На, возьми мой смертник. Скажи, что я тут живой.
- Оглох что ли? Говорю ж - не будут меня слушать.
- Ну ты и сволочь! Видишь же - помираю. Что ты за человек?!.
Старик подошел поближе и наклонился над солдатом.
- Дай погляжу. Руку убери.
- Нечего там глядеть. Осколок…
- Беда, - вздохнул старик и огляделся по сторонам, - не жилец… Ну ладно, помогу чем смогу.
Две минуты прошли в тишине. Старик стоял рядом и оглядывался по сторонам.
- Дед!
- А?
- Ну помогай, чего стоишь? Не видишь, хреново мне?!
- Помолчи, сынок, не трать силы. Пригодятся еще. Видишь, снег тает?
- И что? - солдат посмотрел на землю.
- И то, что хорошо это. Вот когда перестанет таять, будет плохо.
- Мать твою, дед! Ты… Иди отсюда к чертям! Издевается еще надо мной…
- А я тебе говорю - послушай старого человека! Пока тает, все не так уж и плохо. Плохо будет, когда… - старик прищурился и уставился куда-то вдаль, - ага… Вот уже хуже. Значит так, сиди тут и не дергайся, понял? Как мышка.
- Да пошел ты…
Дед, не обращая внимания на слова парня, направился навстречу приближающемуся силуэту. Через несколько десятков шагов они встретились.
- Опять ты, старик? - прошипела фигура в капюшоне.
- Ага, я. Потеряла кого? - добродушно ответил он.
- Не мешай мне, старый. Я чую… Где он?
- Кто?
- Мой… Где он?
- Не знаю я про кого ты мне говоришь. Кто твой то?
- Я чую его, он где-то здесь… Еще живой…
- Да нету тут никого вроде, - старик развел руки в стороны.
Смерть мотала головой из стороны в сторону, хищно принюхиваясь.
- Здесь, тут он, - прошипела она.
- Ну ладно, сдаюсь, - покачал дед головой и махнул в ту сторону, откуда пришла смерть, - там он лежит, у оврага.
- Я там была. Там нет никого.
- Ну, значит мимо прошла, бывает… Пойдем, покажу.
Сделав несколько шагов в противоположную от солдата сторону, смерть резко остановилась.
- Есть кто живой? - со стороны деревни показалось несколько человек. Они шли цепью, внимательно смотря себе под ноги. Старик заметно побледнел.
- Пойдем быстрее, а то найдут его раньше тебя, останешься сегодня с носом.
Смерть недоверчиво покосилась на него, затем оглянулась в сторону приближающихся людей, но все-таки зашагала вслед за своим проводником. Они уже почти подошли к оврагу, как сзади снова раздался окрик.
- Живые есть?
И тут же послышался слабый голос солдата.
- Я… Здесь я…
Смерть, оскалившись хищными зубами, толкнула старика в грудь. Тот, еле удержавшись на ногах, схватил ее за длинный подол двумя руками. Длинная рука наотмашь ударила его по лицу, дед на секунду разжал ладони, но тут же попытался снова ухватиться за ее длинные одежды. Рука схватила воздух и он упал лицом в грязь.
- Стой, снег еще тает! Стой, сволочь черная!
Смерть огромными прыжками приближалась к раненому бойцу. С другой стороны к нему бежали люди из розыскной команды. Старик, с трудом поднявшись на ноги, смотрел на разворачивающуюся драму. Расстояния стремительно сокращались…
***
- Дед, видишь, спасли меня, а ты говорил…
Солдата медленно несли на носилках. Старик ковылял рядом.
- Кстати, а что ты там про снег говорил? При чем тут снег то?
- При том, сынок, что слушать меня нужно было, - тяжело вздохнул старый, - сказал же тебе - сиди тихо. Чего орал?
- Как это чего? А как бы они меня нашли? Ты ж не захотел мне помогать. Так что там со снегом? Вроде не тает уже. Белое все.
- Вот в том то и дело, что не тает, - старик взял солдата за руку и приподнял так, чтобы ее было видно бойцу. Прямо на безжизненной ладони возвышался небольшой сугробик снега.
- Ладно, сынок, счастливого пути. Прости меня, что не уберег, - старик виновато улыбнулся и растворился в воздухе.
Скамья такая была одна, во всем парке, как белая ворона среди коричневых деревянных сестер… Словно осыпались здесь лепестки яблоневого цвета, или низко в поднебесье пролетали аисты и, взмахами крыльев, подарили ей - одной этот оттенок снежной чистоты… И ничьи кованые ботинки не протоптали на ней грязный след. Ничьи грубые руки не исписали ее корявыми надписями… Или это было невозможно - запачкать ее… Даже просто прикоснуться к ней.
Но, тем не менее, они почти одновременно присели именно на эту скамью. Он подошел слева… Она как раз подносила зажигалку к сигарете… Пройти бы ему мимо… Но у нее дрожали руки, и он заметил это… и еще заметил, что она потрясающе рыжая.
А она… Осенью она чувствовала, что стареет. И новая морщинка никогда не превратится в изящную ямочку на щеке. Сперва она считала эти морщинки. Затем бросилась покупать новомодные кремы: «Антиэйджинг - эффект гарантирован! Вы молодеете не по дням, а по часам! Несколько капель нашего нового серума и вы вновь почувствуете себя двадцатилетней…»
В двадцатилетние она уже не метила… А зачем? Зачем вновь университет, экзамены, нервотрепка, неопределенность с карьерой, с личной жизнью. Впрочем, с личной жизнью и сегодня все было туманно и расплывчато… Как в двадцать… несмотря на морщинки…
В тот парк она пришла, потому что ей нужно было побыть одной.
Разрыв оказался неминуем. Ее, наконец, бывший мужчина наговорил ей кучу злых слов: из-за нее он расстался с прежней пассией, она не ценила его достоинства, от нее невозможно дождаться женской ласки, она безрука, как статуя Афродиты и холодна, как лед, ужасная снежная королева. И хлопнув дверцей машины, он ушел из ее судьбы на все четыре стороны, без ее благословения… Жалеть ли о нем, она не знала… Знала, что вновь рушится личная жизнь… Осколки витража валяются под ногами, заманчиво переливаются на осеннем солнце, не поколоться бы… И этот парк, покрытый мягкой золотой листвой, обещал ей несколько мгновений одиночества и спокойствия.
И тогда, к той же белой скамье подошел этот мальчик… Право, не мальчик, молодой мужчина. Он помог ей включить зажигалку, руки предательски дрожали… И остался, молча сидеть на скамье. И остался в ее жизни… Видит Бог, она бежала от него, от мыслей о нем, о его взгляде, улыбке… Он был молод, и ей хотелось порвать свой паспорт на мелкие клочья, … Имеет ли значение паспорт, думала она и убеждала себя, что не имеет. Но даже через подкладку сумки и множество отделений она видела дату своего рождения… и не чувствовала эту разницу, когда смотрела в его глаза…
Он больше не позвонит, убеждала она себя каждый раз, когда несколько дней на экране мобильника не высвечивался его номер телефона. Она не звонила ему никогда… Он, в той своей жизни был не один. И тоже был не очень счастлив. «Это было мгновенье, - убеждала она себе, - не более того… Красивое мгновенье, которое больше не повторится». Оно - в прошлом, и эта белая скамья, и тот первый поцелуй. Осенний. В том же парке, ставшем местом их встреч.
…А тогда, когда его губы впервые настолько близко приблизились к ее губам, что она, несмотря на ноябрьскую прохладу, почувствовала тепло его дыхания, она все-таки удержала себя на краю и спросила:
- Ты хоть знаешь, сколько мне лет?
- А разве для того, чтобы поцеловать желанную женщину нужно заглянуть ей в паспорт? - ответил он вопросом на вопрос, прикоснувшись к ее губам, еще не обладая ими, только даря им чувство принадлежности. Чувство, от которого кружилась голова и пульсировали вены. А потом она все же растворилась там, в маковом поле его поцелуя…
Через полгода они расстались. Она настояла на этом. Кто-то должен реально смотреть на жизнь… Конечно, она. Он пообещал ей больше не звонить. И сдержал слово.
А она, перестала считать морщинки, и думать о большой любви. Всему свое время… и все проходит. Должно пройти…
Только иногда она возвращалась в тот парк… Побыть наедине с собой. Вот и сегодня так потянуло к тишине, которую во всем большом городе ей дарило лишь это место. Притормозила машину у ворот. Зябко укуталась в рыжую шаль…
Она увидела его издалека… И не поверила, что это случается с ней. Он шел с маленьким букетом прозрачных цветов. Словно в осенней сказке, которую невозможно самой придумать… Она ведь бежала от мыслей о нем все дни и месяцы. Думала, что перевернула эту страницу в жизни. Так не бывает… Не должно быть… По всем законам прагматичного времени…
Наверное, всему виной скамья их знакомства, белая и чистая, как невеста… Или, все-таки, у Золушки не может быть возрастных границ? Лишь бы ее догнал тот, кто уверен, что потерянная туфелька непременно будет впору.
Мне было лет пять, может, чуть меньше, мои аспиранты-родители тогда снимали квартиру в Теплом Стане и, не имея возможности за мной особо следить, они были приятно удивлены, когда с очередной самостоятельной прогулки я вернулась не одна, а в сопровождении милой седой старушки, цепко держащей меня за капюшон.
Старушка церемонно раскланялась, согласилась на чашечку чая, и как-то так вышло, что она взялась со мной гулять и вообще мною заниматься, пока родители пишут свои важные и нужные диссертации. Совершенно безвозмездно - Анна Тимофеевна человек одинокий, детей любящий, ей в радость, а за малышкой все-таки пригляд будет: нехорошо если девочка одна день-деньской по двору шляется и бросается грязными ледышками в голубей…
Весь следующий год родители периодически вопрошали - чем мы занимались сегодня с Анной Тимофеевной, и я рапортовала, что мы гуляли, ходили в магазин и играли. Что, в общем, было правдой. Хотя и с некоторыми купюрами, о которых родителям знать было необязательно - об этом и бабуся меня строго предупредила, да и я сама не дура, чай, была.
Обычный же день наш в несколько более развернутом виде выглядел так. Сперва мы с саночками - или с тележкой на колесиках - это уж как по погоде - обходили все места, где местные алкоголики имели привычку предаваться губительным своим увеселениям. Набрав бутылок и кое-как отмыв их в ближайшей луже, мы шли сдавать их в универсам. Там обычно стояла очередь, но Анна Тимофеевна еще метров за тридцать начинала заунывно голосить, чтобы ребенка пустили без очереди - и ребенка всегда безропотно пускали, ибо всем постоянным посетителям было известно, что Анна Тимофеевна будет громогласно причитать до последнего,(а до непостоянных осознание этого факта докатывало примерно через три минуты, обильно сдобренных сочным старушечьим матерком.)
Потом мы шли к метро просить у людей денег. То есть, бегала промеж пассажиров с предложением дать нам с бабусей пять копеечек - я, а Анна Тимофеевна на парапете тем временем мирно торговала мочалками, плетеными браслетами-оберегами и сушеными травками, зорко следя, чтобы малютку никто не обидел.
Совсем окоченев или изжарившись согласно календарному расписанию, мы шли к бабусе домой, более или менее пополам делили добычу, (Анна Тимофеевна иногда малость плутовала, так что арифметике я с ее помощью обучилась изрядно), пили чай и снова срывались на улицу. В этот раз мы топали в лес за новостройками - и там собирали те самые травки, которыми Анна Тимофеевна приторговывала. А еще ягодки, грибочки, листочки, наростики, кладбищенскую земельку и множество другой полезной добычи (если находилась брошенная бутылка - мы ею тоже не брезговали).
Снова возвращались к бабусе, питались, чем бог послал, и занимались рукоделием и изящными искусствами.
Я преотлично насобачилась сушить травки, растирать их в толкушке и делать крутейшие разноцветные мочалки из свитых в клубок пластиковых овощных сеточек, (когда через несколько лет я принесу дюжину таких на школьную ярмарку солидарности - учительницы выстроятся за ними в очередь). А попутно мы учили заговоры, привороты, отвороты, молитвы и рецепты. Очень загадочные рецепты. Например, понятия не имея о том, что такое «выкидыш», я назубок знала, как вызвать его при помощи горчицы и коры можжевельника. Почему-то особый упор был на всякую отраву - и я не ведаю, каким ангелам нужно возносить хвалу за то, что, обладая исключительно смутными представлениями об этике, я в детстве так никого никогда и не отравила, несмотря на многократно затверженные правила о приготовлении всяких интересных напитков из веха или болиголова, вполне обильно растущих по теплостановским лесам и болотам, если знать места. Да что там болиголов - изумительно смертоубийственную гадость можно сотворить даже из банки со шпротами - если подойти к делу с душой.
Под окном у Анна Тимофеевны рос чудный палисадничек - где она заботливо разводила цветочки, которыми можно было бы свести в могилу весь микрорайон: ландыши, лютики, синие кустики аконита - все соседи умилялись и любовались.
Не думаю, впрочем, что бабуся кого-нибудь регулярно изводила все же - клиентки к ней приходили все больше по любовной и по радикулитной части, при мне, по крайней мере, убийственных контрактов не заключалось.
При этом набожна бабуся была чрезвычайно - ее изрядно захламленный дом был увешан иконами, крестилась и молилась она дома безостановочно, периодически даже на четвереньках, потому что, как мне объяснялось, - грешить приходится много, вот и отдуваешься потом, земные поклоны бьешь. Там была какая-то очень любопытная бухгалтерия, где каждому «греху» соответствовало определенное количество поклонов и строчек из молитвослова, и Анна Тимофеевна зорко следила за тем, чтобы всегда оставаться в плюсовом балансе (и, судя по всему, немножко мухлевала и тут). В церковь при этом бабуся не ходила - по крайней мере, она любила, дерябнув вечером стаканчик, поплакаться мне, что грехи не пускают ее в храм зайти, на что я, как и положено праведному советскому ребенку, уверенно отвечала, что бога все равно нет, а в церковь одни дураки ходят.
Были еще забавные нюансы. Анна Тимофеевна очень радовалась, когда я разбивала коленку или царапалась ветками в лесу - она бережно промакивала ранки холстинкой, кусочки которой потом добавлялись в различные смеси и поделки под наименованием «кровь некрещеного младенца». Надо отдать ей должное: другими путями она ее из меня добывать не соглашалась, хотя я пару раз честно предлагала ей просто порезать мне руку ножом и заготовить крови сразу впрок.
В аптеку бабуся бегала не реже, чем в лес, и часто говорила, что когда я вырасту, мне-то уж не придется «по кустам ползякать - зайдешь в аптеку и чистенько все, что надобно, купишь». Я объясняла, что я в любом случае ползякать нигде не собираюсь, потому что буду писателем, поэтом и классическим филологом, на что Анна Тимофеевна хихикала и приговаривала: «Всякому - по-якому»
Вечером, нагулявшись таким образом и наигравшись, я бежала домой, но сперва вытаскивала из некого тайного подвального окна привязанный там на веревочке пакет с моими сбережениями и ссыпала в него медяки, серебро и свернутые квадратиком рублевки. Дома этакие богатства было держать небезопасно.
Ну, а потом мы опять переехали - и на этом мое ученичество у ведьмы, увы, закончилось. Впрочем, я до сих пор могу снять жар - ивовой корой, зубную боль - чесноком, а суставную - крапивой или птицемлечником. Но скучно предпочитаю делать это пенталгином, ципролетом и диклофенаком: возни меньше, пользы больше - права была бабуся.
Прест скриптум :) Хунта - Мне просто понравилось :)
.
Капля
.
Человек стоял у фонтана и смотрел как колышутся монеты сквозь поверхность воды. Он не пытался угадать номинал, он отдыхал глазами, изредка надолго их закрывая. Шел исчезающе мелкий дождик, но Человек не любил натягивать капюшон, как, впрочем, и не любил носить зонты.
.
В очередной раз открыв глаза он заметил, что рядом стоит фигура в бежевом плаще под зонтом и внимательно смотрит на него.
- Что-то не так?
- Все так. Вот - это Вам - и он протянул Человеку конверт.
- Что это?
- Это приглашение.
- Приглашение куда?
- На ужин. Остались только Вы.
.
Человек развернул конверт и достал от туда продолговатый билет, одна сторона которого была белоснежно белой, на другой стороне был нарисован контур чем-то напоминавший кляксу: как будто капля чернил упала на бумагу разметав от центра утолщающиеся на концах ножки-щупальца.
.
- Когда?
- Переверните и прочитайте.
Человек снова перевернул билет и увидел там одно слово, написанное посередине простым шрифтом и без кавычек: «Сейчас».
- Сейчас?
- Да, здесь недалеко, я провожу, прошу Вас.
И бежевый плащ не торопясь, но, тем не менее уверенно зашагал в сторону от фонтана.
.
Человек еще раз посмотрел на билет, потом на монеты преломляемые водой фонтана, потом на пасмурное небо, не желающее пропускать отчаявшееся пробиться солнце и зашагал следом. Он с отстраненным интересом разглядывал спину впереди идущего. Пытался снизить темп шага или ускориться, в любом случае получалось, что Человек отставал от спины шага на три-четыре.
.
Занятый данным парадоксом он и не заметил, как они вскоре пришли. Действительно было недалеко. Его встретили в дверях и попросили билет. После того, как очередной бежевый плащ проверил и вернул ему билет Человек обнаружил, что на билете по периметру абриса капли появились разноцветные точки, вплотную как бусинки нанизанные на контур капли и только одна точка была обведена красным.
.
- Это Ваше место - пояснил ему бежевый плащ и вручил потертый коричневый портфель закрывающийся пропущенным через ручку ремнем на массивной пряжке.
- Что здесь?
- В конце узнаете.
- В конце чего?
- Вас пригласили куда?
- На ужин.
- Вот в конце него и узнаете.
.
Человек прошел в зал и увидел в центре зала впечатляющих размеров стол, который в точности повторял форму капли на билете. В некоторых местах уже сидели какие-то люди. Некоторые просто, некоторые оживленно разговаривая с соседями, некоторые, улыбаясь, пытались подать какие-то знаки другим людям на противоположном конце стола.
.
Было видно, что люди пришли кто по одиночке, кто парами, но места у всех были разные. Человек посмотрел на свой билет и попытался определить какому месту соответствует его красная точка.
.
Сев на свое место он огляделся. Слева и справа никого не было. Ему досталась сиреневая салфетка, по всему столу на каждом месте салфетки были разных цветов, в остальном все было похоже: пара тарелок, вилки-ложки-ножи и прочая нехитрая ресторанная атрибутика.
.
Постепенно шорох голосов утих и плавно из темноты появился Ведущий. Он занял место напротив выхода, на конце одного из ответвлений капли и у Человека вдруг возникло чувство, что они раньше встречались. Ведущий улыбнулся и из затемненных концов зала к столу заскользили официанты, по одному на каждого посетителя. Они разложили на тарелки перед посетителями содержимое своих подносов.
.
Каждому разное. Человек с удивлением обнаружил у себя жаренную картошку с лучком и рядом розетку с маринованными грибами. Он это любил. Портфель он попытался поставить рядом со стулом, но увидел, что все остальные держат свои портфели на коленях и свой решил тоже не отпускать.
.
Не решаясь притронуться к угощению он стал разглядывать публику. Единой формы одежды не существовало. Были и вечерние платья и рабочие комбинезоны, скромные костюмы клерков и карнавальные разукраски, поэтому он перестал комплексовать по поводу своей повседневной одежды.
.
Попытки прощупать содержимое сквозь шершавую кожу портфеля не дали результатов и он несмело взяв вилку стал ковыряться в картошке.
.
Ведущий встал и пять раза хлопнул в ладоши, не переставая улыбаться. Зал зашумел, все встали, прижимая к себе портфели и пришли в движение. Выстроенная по периметру стола-капли цепочка людей стала двигаться по часовой стрелке и каждый минуя четыре стула садился на пятый. Человек понял это тогда, когда справа его легонько подтолкнули и какой-то молодой улыбающийся человек кивком показал ему на его место через четыре стула.
.
На этот раз оказалось, что салфетка имеет нежно-розовый цвет. Все вокруг достали свои билеты и принялись переговариваясь и перешучиваясь хаотично меняться местами. Человек совершенно не понимал что происходит, пока к нему сзади не подошла девушка и положила руку на плечо. От неожиданности Человек встал, а она показала ему свой билет, на котором красным была обведена точка соответствующая его месту. Человек посмотрел на свой билет и увидел, что с его места идет стрелка почти на противоположный край стола и уже та точка обведена для него красным.
.
Человек чуть не споткнувшись и не опрокинув стул выкарабкался из-за стола и пошел на свое новое место, которое уже было сервировано простыми пельменями с непонятного вида соусом. Попробовав он понял - это он тоже любит…
Отчаявшись в чем-либо разобраться, Человек не глядя отхлебнул из стоящего рядом бокала, чтобы с удивлением понять, что именно в такой пропорции льда и Мартини он любит этот напиток.
.
Ведущий встал, поднял одну руку вверх и в мгновенно наступившей тишине произнес: «Меняемся!» И весь зал ожил, все стали меняться портфелями, причем делали это совершенно хаотично. Кто-то брал от соседа справа его портфель и тут же передавал его соседу слева. Кто-то получив портфель выбирал из нового и своего который потяжелее, кто-то тряс портфели, прислушиваясь что внутри, кто-то так и прижимал свой портфель к груди и просто передавал дальше отдаваемые ему портфели. Человек сбился со счету сколько через него прошло портфелей и не задумывался над тем что в них было, он просто с изумлением смотрел на все происходящее и думал о том, что же именно он здесь делает и что все это означает.
.
Так повторялось несколько раз. Человеку приходилось перемещаться с места на место, меняться портфелями. Портфели все были одинаковые, но весили по-разному. В некоторых что-то звенело, в других шуршало. Одни были тяжелыми, другие легкими. При смене мест Человек оказывался рядом с разными людьми, которые либо смотрели на него доброжелательно, либо пытались завести разговор, либо откровенно игнорировали. В конечном итоге Человек оказался на стуле слева от Ведущего. Так близко с ним за этот вечер он никогда не был.
.
Ведущий встал и произнес: «Вскрываемся!» Все зашумели, стали отстегивать пряжки на своих портфелях и вытаскивать содержимое. Кому-то досталась бутылка дорогого вина, кому-то билеты на концерт любимой певицы, кому-то полис на квартиру, кому-то ключи от машины, кому-то сертификат на покупку острова, кому-то контрольный пакет акций небольшого завода, кому-то серьги для жены, которые она хотела, но невозможно было достать, кому-то раритетный диск с любимой группой незапамятных времен прошлого века, кому-то ботинки, кому-то перьевая ручка, кому-то ошейник для собаки, кому-то семена декоративной карликовой пальмы, кому-то просто зеркальце или пакет с деньгами.
.
Все были безумно счастливы, ведь именно этого они так сильно хотели именно сейчас. Посетители хвастались друг перед другом своими подарками и радовались за соседей. Человек посмотрел на Ведущего. Тот по-прежнему улыбаясь кивком головы указал на портфель Человека.
.
Человек отстегнул пряжку своего портфеля и вытащил из него сначала бутылку водки. Простую пол-литровую бутылку водки. Потом один граненый стакан. Потом пухлый конверт. Больше в портфеле ничего не было.
.
Человек поставил портфель рядом на пол и открыл конверт. В конверте лежала толстая пачка фотографий. Одну за одной он просматривал их, складывая лицевой стороной вниз в стопку на столе и изумление его все росло и росло.
Это были снимки из его жизни, начиная примерно с середины школы и дальше. Причем все ситуации на снимках были ему знакомы, на всех снимках он узнавал себя, но не помнил, чтобы в это время их кто-то фотографировал. Разнообразные ракурсы, немыслимые моменты, совершенно нереальные положения, но это был он и это были эмоции его жизни. Причем на всех снимках он был не один, а с друзьями. Где-то их было много, где-то не очень, а где-то только один друг.
.
И тогда Человек снова посмотрел на Ведущего и сразу его узнал… Они расстались что-то около трехсот лет назад. Сто лет они пытались забыть друг друга, да так, что им это удалось… Сто лет пытались не думать и сто лет искали, да так, что ничего не нашли…
.
Тогда Ведущий снова улыбнулся, открыл свой портфель и достал из него всего один предмет - второй граненый стакан…
.
Плавно затухал свет начиная с периметра зала и к центру стола-капли, оставляя освещенным лишь небольшой участок стола, за которым сидели два Человека, обнявшись за плечи, тыкая пальцем в фотографии и перебивая друг друга выкрикивали:
- А помнишь?!
- Нет, ты помнишь?!
- Вот этот вот еще…
- Это то помнишь где!!!
- А вот тут ты вообще…
.
И только фонтан недалеко на площади преломлял изображение лежащих на дне монеток с помощью падающих в него капель исчезающе мелкого дождя.