Почему я???
Должен что-либо доказывать?
Тебе, себе и другим.
А напиши мне письмо?
Без лицемерия, без трусости, лично…
Легко завидовать таланту, но как сложно жить с этим.
Что кто-то лучше тебя или нет, но хуже тот, кто молчит…
Скажи?
Уметь писать от себя, сложнее дать оценку?
Или не писать - критиковать?
Знаешь, я уже давно не верил в чудеса, а тут поверил.
Неужели снова ты обманешь?
Себя…
Delfik 2017 г.
Я помню письма в конвертах… Как их ждала… Как каждый день заглядывала в почтовый ящик: нет ли там заветного конвертика… И какое счастье было, получив его… С таким знакомым и родным почерком…
Какой сегодня необычный день…
Весна в душе пришла - тепло, свободно.
Легко дышать в преддверии дождей.
Тону в твоих словах бесповоротно.
Пройду к реке. Их снова повторю…
Зазеленела в памяти тропинка
к твоей судьбе, которой я иду.
Ты солнышко моё, ты мой любимка!
Слова твои хрустальные в себе
ношу так бережно и аккуратно,
боясь разбить. В привычной суете
загадочно вдруг улыбнусь, украдкой.
Мне б только их надолго сохранить,
не расплескать напиток твой целебный,
дать времени друг друга напоить…
А сердце о тебе поёт молебны.
О, как же хочется тебя обнять!
К плечу припасть, щекою прислониться
к щеке твоей, и долго целовать.
Бесчисленно. И воедино слиться.
Я варю вишневое варенье,
Я люблю высоких и строптивых.
Здесь, наверное, лунное затменье,
Вместо лиц - сплошные негативы.
Я считаю косточки от вишен,
Их число стремится к Пифагору.
Если я тебя еще увижу,
Мы еще вернемся к разговору.
Мне ужасно тесно в этих стенах,
Лето разрывается на части,
Голуби уселись на антеннах,
Говорят о голубином счастье.
А на мне передник от Кардена,
Разрисованный вишневым соком.
В городе такие перемены,
Даже страшно, чтоб не вышли боком.
Русское теперь у них в опале,
Гоголя читают в переводах,
Деньги их опять в цене упали,
Землю снова раздают народу.
У Андрюши кофе варят гуще,
На столах расставлены букеты,
Виноградник зелен и запущен,
Там сидят студенты и поэты:
Умные в портфелях носят «Будду»,
Знают толк в китайском алфавите.
Боже, как мне хочется отсюда,
Как же я хочу тебя увидеть!
Там, где ты, теперь, наверное, вечер,
Ты устал и вышел к океану,
Горизонт красив и бесконечен,
Корабли плывут в чужие страны.
Я увязла в ближнем зарубежье,
Сад вишневый требует терпенья.
Я пишу тебе на побережье
И варю вишневое варенье.
ПРОЩАЛЬНОЕ ПИСЬМО
Ах, какие по небу гуляют
Ясные, в прожилках, облака!
А меня сегодня расстреляют
У забора местного Чека.
Убегу от этой подлой яви,
Где живут лишь низость и обман.
Лишь глаза закрою, слышу grave
Баха, что играла нам маман.
Уплыву с улыбкой в неизвестность -
Мне уже давно неведом страх.
О, моя Мари, какая мерзость
Эти негодяи в сапогах!
Что мне их угрозы и наганы,
Вечный, миль пардон, так-перетак,
Ведь они, Мари, всего лишь хамы,
Что легко сорвали русский банк!
Их удел, поверь, убог и жалок,
Как у всех, кому неведом стыд.
Им Отчизну кинули в подарок,
Но она, как птица улетит.
В наших изувеченных поместьях
Поселились ужас и разор.
Что им Бог, лишённым напрочь чести,
Коль из них любой подлец и вор?
Проиграли мы свою Россию,
Вотчину и любящую мать.
Ах, Мари, как это небо сине!
Знай, под ним мне легче умирать.
Как с тобой мы страстно целовались
В первую, святую нашу ночь!
Как твои глаза, Мари, смеялись! -
Помню каждый час и миг точь в точь.
Всё. Шаги. Будёновка. Тужурка.
Стенка. В крике «пли!» раскрытый рот.
Жизнь моя, ты, словно сивка-бурка,
Мчишься за далёкий горизонт.
Если бы письмо написать я мог
В семьдесят восьмой самому себе
Может отчего-то бы уберёг,
Может всё исправил в своей судьбе.
Я бы написал всё как есть, клянусь,
Всё, что понял сам и что пережил.
А он бы прочитал, намотал на ус
И тогда, возможно, счастливей жил. Выучи французский язык,
Научись играть на трубе,
И живи на полную каждый миг
Так бы я писал самому себе. Знай, что всё тебе по плечу,
Верь в свою звезду и лети,
Уломай отца, чтоб сходил к врачу
И может быть удастся его спасти.
Я бы рассказал ему что любовь -
Это не тиски и не кабала.
Я бы написал ему что Господь -
Это не кресты и не купола.
Я бы объяснил ему всё про роль
Ту, что так хотел и не смог сыграть
А если б было можно и бандероль
Я б всего Акунина смог послать.
Скоро ты поедешь на юг,
Вот тебе хороший совет:
Не спеши дружок заводить семью,
Ждёт тебя любовь через много лет.
А хочешь, вышлю песню письмом
Ту, что все побила хиты?
Спой её в своём семьдесят восьмом
Ведь в конце концов её автор ты.
Если бы письмо написать я мог
В семьдесят восьмой самому себе,
Может отчего-то бы уберёг,
Может всё исправил в своей судьбе. Сотня или даже полсотни слов,
И жизнь бы стала сладкой как эскимо.
А всё-таки не зря так устроил Бог
Что в прошлое нельзя написать письмо.
«Если бы на одно мгновение Бог забыл, что я тряпичная марионетка, и подарил бы мне кусочек жизни, я бы тогда, наверно, не говорил всё, что думаю, но точно бы думал, что говорю. Я бы ценил вещи не за то, сколько они стоят, но за то, сколько они значат. Я бы спал меньше, больше бы мечтал, понимая, что каждую минуту, когда мы закрываем глаза, мы теряем шестьдесят секунд света. Я бы шел, пока все остальные стоят, не спал, пока другие спят. Я бы слушал, пока другие говорят, и как бы я наслаждался чудесным вкусом шоколадного мороженного. Если бы Бог одарил меня ещё одним мгновением жизни, я бы одевался скромнее, валялся бы на солнце, подставив теплым лучам не только мое тело, но и душу. Господь, если бы у меня было сердце, я бы написал всю свою ненависть на льду и ждал пока выйдет солнце. Я бы нарисовал сном/мечтой Ван Гога на звездах поэму Бенедетти, и песня Серрат стала бы серенадой, которую я бы подарил луне. Я бы полил слезами розы, чтобы почувствовать боль их шипов и алый поцелуй лепестков… Господь, если бы у меня оставался кусочек жизни, я бы не провел ни одного дня, не сказав людям, которых я люблю, что я их люблю. Я бы убедил каждого дорогого мне человека в моей любви и жил бы влюбленный в любовь. Я бы объяснил тем, которые заблуждаются, считая, что перестают влюбляться, когда стареют, не понимая, что стареют, когда перестают влюбляться! Ребенку я бы подарил крылья, но позволил ему самому научиться летать. Стариков я бы убедил в том, что смерть приходит не со старостью, но с забвением. Я столькому научился у вас, люди, я понял, что весь мир хочет жить в горах, не понимая, что настоящее счастье в том, как мы поднимаемся в гору. Я понял, что с того момента, когда впервые новорожденный младенец сожмет в своем маленьком кулачке палец отца, он больше никогда его не отпустит. Я понял, что один человек имеет право смотреть на другого с высока только тогда, когда он помогает ему подняться. Есть столько вещей, которым я бы мог еще научиться у вас, люди, но, на самом-то деле, они вряд ли пригодятся, потому что, когда меня положат в этот чемодан, я, к сожалению буду мертв. Всегда говори то, что чувствуешь, и делай, то что думаешь. Если бы я знал, что сегодня я в последний раз вижу тебя спящей, я бы крепко обнял и молился Богу, чтобы Он сделал меня твоим Ангелом-Хранителем. Если бы я знал, что сегодня вижу в последний раз, как ты выходишь из дверей, я бы обнял, поцеловал тебя и позвал бы снова, чтобы дать тебе больше. Если бы я знал, что слышу твой голос в последний раз, я бы записал на пленку все, что ты скажешь, чтобы слушать это еще и еще, бесконечно. Если бы я знал, что эти последние минуты, когда я вижу тебя, я бы сказал: Я люблю тебя и не предполагал, глупец, что ты это и так знаешь. Всегда есть завтра, и жизнь предоставляет нам еще одну возможность, что бы все исправить, но если я ошибаюсь, и сегодня это все, что нам осталось, я бы хотел тебе сказать, как сильно я тебя люблю, и что никогда тебя не забуду. Ни юноша, ни старик не может быть уверен, что для него наступит завтра. Сегодня, может быть, последний раз, когда ты видишь тех, кого любишь. Поэтому не жди чего-то, сделай это сегодня, так как если завтра не придет никогда, ты будешь сожалеть о том дне, когда у тебя не нашлось времени для одной улыбки, одного объятия, одного поцелуя, и когда ты был слишком занят, чтобы исполнить последнее желание. Поддерживай близких тебе людей, шепчи им на ухо, как они тебе нужны, люби их и обращайся с ними бережно, найди время для того, чтобы сказать: «мне жаль», «прости меня», «пожалуйста и спасибо» и все те слова любви, которые ты знаешь. Никто не запомнит тебя за твои мысли. Проси у Господа мудрости и силы, чтобы говорить о том, что чувствуешь. Покажи твоим друзьям, как они важны для тебя. Если ты этого не скажешь сегодня, завтра будет таким же как вчера. И если ты этого не сделаешь никогда, ничто не будет иметь значения. Воплоти свои мечты. Это мгновение пришло.
Письмо осталось без ответа…
И в сердце заползла тоска,
Наивно спрашивая… где ты…
Я жду… сегодня…и вчера…
Друзья мне пишут и… чужие…
Все сообщения рАзом шлют…
А мне б, слова твои… родные…
От них в душе такой уют…
Пусть даже просто по Инету…
Пусть виртуально… не беда…
Поверь… дороже слов тех, нету…
Я жду… сегодня…и всегда…
Письмо осталось без ответа…
Когда мне говорят о художественном и антихудожественном, о том, что сценично или не сценично, о тенденции, реализме
Из письма
Ушёл. Мне некому теперь писать стихи.
Так пусть сгорят в веках, сгниют во мгле!
Листами можно все камины растопить,
Какие существуют на земле.
Он всё равно менял в них, что хотел:
И смысл фраз, и отношение к жизни.
Его гордыня к рифмам - не предел;
Слова любви он не желал в них слышать.
Но я живу, пока внимаю образ
Того, кого придумала сама.
Я помню всё: глаза, походку, голос.
Я помню тон прощального письма.
Небо снег пушистый крошит,
Новогодним дышит чудом,
Я пишу письмо: «Ну, здравствуй,
Добрый Дедушка Мороз!
Я весь год была хорошей:
Не подверженной ни блуду,
Ни ехидству, ни злорадству,
Ни гуляниям вразнос.
Я весь год сидела дома,
Вечерами - четкий график,
Все цивильно и культурно
Поперек и даже вдоль.
Мужиков своих знакомых
Посылала строго нафиг
[Как известно, этим дурням
Нужен секс и алкоголь].
Не курила - это ж скверно,
Не бухала втихомолку,
Не ругалась бранным словом,
В общем, проще говоря…
Я весь год была примерной,
Только хрен ли в этом толку?!
Обещаю впредь такого
Никогда не повторять!"
Не хнычь, что я тебе не пара,
что некрасива и смешна,
бываю зла от перегара,
когда ты пьян и я пьяна.
Соседи нас с тобой доводят,
ругают нас, им сносу нет,
а ты всё спишь, мужик же вроде,
купи хоть ржавый пистолет.
Что скажешь? Скажешь, что не модно
стрелять в людей - не судия,
тогда твори с ним, что угодно,
хоть пулю в сердце. Я твоя.
Твоя Судьба.
Сквозь плен разлук тебе пишу, любимый,
Мне не страшны ни вьюга, ни дожди,
Молю, чтоб Ангелом ты был хранимый,
И чтоб ждала фортуна впереди.
Пусть стороною обойдет ненастье,
Рассеются печаль в душе и тьма,
Я с поцелуем отправляю счастье
И от любви к тебе схожу с ума.
Тобой дышу и днем и ночью темной,
Разлуку проклиная… Бог, прости!
Мне без тебя так холодно и больно,
Но луч надежды теплится в груди.
Я жду тебя, и чтобы ни случилось,
Ты точно знай, я - верность берегу.
Сквозь плен разлук пишу тебе, любимый,
Скорее приезжай, тебя я жду…
Тихо катится по пыльной
По Луне который год
Свето-атомно-мобильный
Смарто-фото-космоход.
Фотки - всё одно и то же.
Зря прожектор режет мглу.
Но в один из дней…"О, Боже!"
Он врезается в скалу.
И на склоне обнажило
Два загадочных письма:
«Ристандула, турундилла».
«Шен дэр мэ, шайтанама».
Милый мой, Сашенка. Вот давно не слышала от тебя ни одного письма, мой самый добрый, добрейший и любезный и самый дорогой в мире. Может что приключилось с душей твоей неуёмной, может и все хорошо. Однако, чувствую себя без твоих писем превратно, все равно, что суп соленый - день целый кушать, целый день горечь во рту и слабость. Думаю о тебе непрестанно, да так, что до обмороков доходит. Иду, недавно, колыхнуло, а ты у меня в глазах своими светлячками-глазами синими светишь мне дорогу.
Здоровье мое ты знаешь, чувствуешь, что не очень. Не спрашиваешь, но понимаешь. Как же ты понятен мне, таки никому и невозможно понять тебя твою сложную и переменчивую истерзанную войнами, душу и истерзанное сердце. Вот пишу эти строки и плачу. Слезы капают на стол, я их мажу, а они высохнут, Сашенка, высохнут, как вот увижу тебя живого невредимого, так и высохнут, а сама еще пуще начинаю и рыдаю, как тоже что ли больная какая. Вроде жив, ты, наверное и сыт и обут, да, что-то не так с тобой, сердце мое чувствует, маешься ты от того, что не чисто все кругом, что много такого, что изменить бы, но не в силах человеческих совершить это. А Господу, сам знаешь невозможно за всем уследить, да еще и Сатана есть. Так мы и обязаны смотреть на это все, грехи человеческие, страсти и мерзости и молчать, а если и не молчать, что что делать?, Сашенка. Ты человек вон какой сильный, горы переворачиваешь, делаешь невозможно е возможным, а и то, что можешь ты, без помощи Господа нашего. Так ведь ничего.
Что с тобой? Где ты, я измучалась вся в мыслях, вот пойду пить чай, заварю, все поставлю, а и глотка сделать не могу. Чай уже и холодный, вылью и стою так с кружкой, потупив взгляд. Сердце так знает ноет, побаливает так, мне подсказывает, что-то не так с тобой. Так ты ведь не просто Сашенка - ты ведь часть моя и коли что болит в твоей части - болит и у меня.
Ответь мне, коли будет время для того, что порадовать меня. Если сможешь, так ведь не прошу, умоляю и нет ничего здесь зазорного, как умолять свое сердце и душу ответить мне. Встану вечером на колени, посмотрю в окно, открою его, а там Бог - и прошу его, чтобы с тобой все хорошо было, слышишь меня? Ты же - душа моя, коли не права, поправь. Только вот смотрю в твои синие анютины глаза и плачу, но ты же жив, я же знаю и плакать то, от чего. Так просто. Не буду, Сашенка. Вот сейчас молока в чай, как ты учил и бутерброд с сыром, да и буду думать о тебе. А что не делаю, ты в голове моей стоишь. А еще теплая твоя рука, всегда сухая, такая теплая и такая, словно вся там можешь спрятаться, такой ты сильный у меня, душа моя, Сашенка.
Вот помню идем мы, как всегда рука об руке, ветер встречный такой холодный весенний, пронизывает наши одежонки, а мне тепло, потому как ты рядом, И даже не знаю, может и мороз бы был, но ощущение того, что ты есть и рядом и есть то, что означает целостность организма, то есть нет тебя и меня-то нет вовсе, так пылинка, пушинка…, летающая меж людей и домов, со своими мыслями устроить жизнь, семью, детей. Ох Господи, чтож это я так размечталась, а жизнь-то другая. Вот когда ты рядом, Сашенка, то нет ни зла, ни злобы человеческой, особливо зависти, от которой на Руси много бед всяких происходит. Зависть - она же, как плесень.
Вот у нас там немного по-другому. Если человеку лучше и он что-то может, то к нему тянутся люди, он вроде как маленький такой Божок, Сашенка. А выход-то просто совсем, нету у Вас в странах СССР частной или личной собственности, будто живете Вы на сене, который внизу, кто-то подпалил, так слегка, тлеет, или мокрый и подгнивает сено. Но ведь только законные конституционные гарантии, Сашенка на личную собственность и могут дать уверенность, чего у Вас как не было, так и не будет. Потому, рассуждая детским умом своим, жадные Вы, а территория у Вас у какая огромная, а поделиться тем, чем пользуетесь - это же никогда. Это так Америка - у которой территорища огромная, да еще есть странны рабски зависящие от них.
Чтой то я отскочила от тебя, вот думаю перлюстрируют это письмо и в почтовый ящик выбросют. Обними меня, помнишь, как это было, ты обнимешь меня и стоим аж 2 часа так, мир умирает, все исчезает… Я плачу… прости… Да жаль будет, так ведь тут мой ты весь в этих словах, строчках. Моих ударах по клавиатуре - ты просто не понимаешь, видимо, что каждое слово, это ведь прикосновение к тебе. Не скучай, так как мы увидимся непременно, и вскоре, не плачь и не мучай душу свою любовью ко мне, так и знай, что люблю я тебя безмерно, проникновенно и безвозвратно, и знаешь, Сашенка, мне ведь и ничего не нужно, абы только ты и был, залезть в твою ладошку и жить там. Прости мои откровенности, но мне без тебя невыносимо печально, грустно, одиноко и так и хочется забыться, чтоб прошло время до встречи нашей.
Твоя Салли
Колонадо, улица Вишневых деревьев, 2А
without date