Где ты, наивный Дон Кихот,
Отважный, безрассудный воин?
Печаль покоя не даёт,
Ты, лучшей участи достоин…
Не мог же Автор, чёрт возьми,
С тобою, рыцарь, распрощаться,
Ты должен, должен был сражаться,
Пусть с мельницами, не с людьми,
Не с великанами… Неважно…
Осталось слишком много зла
На белом свете… Несть числа,
И оттого тревожно, страшно…
А, Дульсинея из Тобосса,
А, Санчо Панса, Росинант?
Не мог же Автор, в хлам забросить,
Перо, чернила, фолиант?
Нельзя! Как можно? Он обязан
Дать Дон Кихоту победить,
Он с ними прочной нитью связан!
Жаль… Автора, не воскресить…
1. Отвага толкает нас на те поступки, каким рассудок не успевает с подсказкой.
Нельзя бояться своих желаний и чувств. Нельзя скрывать свою душу от окружающих. Во лжи и страхе нет силы. Эти чувства пожирают все в нашей душе. Лишь отвага и стремление ведут нас к просветлению.
Нельзя бояться своих желаний и чувств. Нельзя скрывать свою душу от окружающих. Во лжи и страхе нет силы. Эти чувства пожирают все в нашей душе. Лишь отвага и стремление ведут нас к просветлению.
Нам не хватает отваги не из-за того, что впереди слишком большие трудности; это трудности возникают из-за того, что нам не хватает отваги.
Свобода требует отваги.
Одолев пески, он вызвал на поединок горы, устремленные в небо вершины, на которых развеваются по ветру снежные покрывала; и предгрозовую мглу, что гасит все земные краски; и воздушные потоки, рвущиеся навстречу меж двух отвесных каменных стен с такой яростью, словно вступаешь в драку на ножах. Мермоз начинал бой с неизвестным противником и не знал, можно ли выйти из подобной схватки живым. Мермоз прокладывал дорогу для других.
Трусость реже «награждается» позором, чем отвага смертью.
Летим, обжигаясь
теряем способность полёта.
но… столько веков
ну хоть кто-то
покаялся кто-то…
Она отважная Женщина! Отваживает всех мужчин.
Отвага либо мёд пьёт, либо кандалы трёт.
В степи ковыльной - ночь родилась,
Укрыв курганы темнотой,
Фигура воина осветилась
Поникнув головой седой.
В костре горят, треща углями,
Все тайны прожитого дня,
Лишь освещая языками
Черты усталого коня.
Сражений пыл отображая,
И память незабвенных лиц,
Мерцаньем в звёздах отражаясь,
Искра костра упала ниц.
И Бог Войны спросил у воина,
Огнём костра в него глядя, -
- Ты, уважения достоин,
Спасайся, жизнь свою щадя.
Беги быстрее, до рассвета,
Под небеса чужой земли,
Оставив память в поле где-то,
Кто был с тобой - все полегли.
Один, в Степи Большой - не воин!
Один в степи не проживёшь,
Ветров холодных волей-волен,
В тени кургана ты умрёшь!
Беги, спасайся за курганы,
Нет в том презренья и обид,
С рассветом, разорвав туманы,
Тут вражье войско пробежит!!!
- Нет! Я не верю! - молвил воин, -
- Ты, Бог Войны, мне говоришь,
Что я в своих поступках волен,
Но бросить Родину велишь!?!
Презренны трусости обманы,
И не согласен я с тобой,
Здесь умереть - на поле брани,
Мне предназначено судьбой!
Жить не смогу я без курганов,
В чужом краю как раб лоснясь,
Соратников позоря память,
Пирует где чужая власть.
Но я не слабый раб, я воин,
Либо победа, либо смерть!
Пускай один, но не безволен,
Напротив, веры славлю твердь!
Уже я вижу что к курганам,
Плывёт последний мой рассвет,
Я, Бог Войны, бежать не стану,
Я здесь закончу тяжесть лет…
…Настал рассвет, и войско вражье
Под облака седых небес,
Ступает гордо. И отважно,
Приподнялся зловещий лес,
Из копий вражьих, степь пугая.
Копыт стук, да кольчуги звон.
Тот воин взор приподнимая,
Роняя ненавистный стон,
Со звоном меч достал из НОЖЕН,
Обняв коня в прощальный миг,
Что невозможное - возможно!
Победоносный громкий крик! -
- Вперёд! - один в степи не воин!
- Вперёд! - разя врага один!
Он преклонения достоин,
И побеждён - непобедим!
Колышет гриву ветер встречный,
Один - на тысячу мечей,
Несётся воин славой вечной,
В сказанья памятных речей!
Пронзив врага строй удивлённый,
С мечом поднятым, рядом встал,
Но сотней вражьих пик пронзённый,
К ногам коней он их упал.
Последний вздох и взгляд последний,
В Степи Большой осела пыль,
Лишь ветер в памяти наследной,
Колышет выжженный ковыль…
…Знак уваженья отдавая,
Склонившись над обильем ран,
Хан приказал, с коня слезая,
Построить памятный курган,
Чтоб издали был узнаваем,
Примером верности другим
Служил - почтенье отдавая,
Кто даже мёртв - непобедим!
Похоронили, смелость славя,
И славя доблестную честь,
И на кургане том оставив,
Лишь уважение - не лесть…
…А смог бы я, с судьбой поспорив,
Как в поле воин тот, один,
Забвением память не позоря,
Стать побеждён - непобедим…
Мне казалось, что жизнь долговечна,
Течёт рекою тихой, мутной и беспечной…
Так жил мой Друг…
Ничем не отличался и скучал.
Мы с ним неоднократно углублялись
в философский афоризм и в «астрал»…
Но так недолго продолжалось и лилось…
Я восхищаюсь решением Его,
Не только «ЗА» или «Кому»…
Я восхищаюсь лишь не только жизнью,
Что Друг вдруг приобрёл…
Он изменил Судьбу и не поддался чувствам,
низвергнутых из глубины Души…
А просто так решил лишь для Себя -
«Пойду и выполню Свою заветную Мечту»
Отвага - это не отбегать от кастрюли, когда бросаешь пельмени в кипяток.))))))
.
Когда Владимир Калиниченко приезжал в Москву в гости к Константину Симонову, тот со словами: «Ко мне приехал товарищ из Донбасса» откладывал все дела.
Дружба завязалась после письма, которое Володя отправил из-за колючей проволоки автору «Жди меня, и я вернусь». Симонов не побоялся ответить зэку, сидевшему по политическим мотивам, и стать для него «крёстным отцом» в литературе.
«Смотри в глаза»
…"Ти есть животный… Ми запрягать - ти бегать. Бистро, бистро!" - сказал 8-летнему Володе немецкий офицер. В концлагере мальчик стал «пфердиком» - «лошадкой» (нем.), развозил на тележке грузы.
Владимир родился в 1935 году, но днём рождения считает апрель 1945 года, когда десант советских войск освободил концлагерь Сан-Пёльтен (Австрия). Вернувшись домой, пытался забыть пережитое, но лагерь не отпускал, настигал во сне. Вот он закрывает глаза и видит лица пьяных немецких офицеров: те решили позабавиться и натравить на Володю огромного серого дога - любимца начальника лагеря.
Собака величиной с телёнка в один прыжок оказалась рядом. И тут мальчик словно услышал голос с небес: «Не двигайся, смотри ей в глаза». Холёное животное обнюхало жертву и с царственным достоинством отошло от мальчика. Хозяин взбешён - собака лишила его зрелища. Нетвёрдой рукой пьяный достал револьвер и прицелился. Пуля настигла собаку в прыжке, уже раненная, она успела сомкнуть клыки на плече обидчика. «Эту собаку я вспоминаю как человека. Единственного человека среди фашистских собак», - напишет потом Владимир.
Как ему удалось выжить? Мальчика спас помощник коменданта. Вовсе не из человеколюбия. Ему было жаль терять ценного раба. Офицер выращивал в теплице виргинский табак. Володя, у которого от природы были тонкие и длинные пальцы, лучше других полол прихотливые растения. Правда, это не помешало «спасителю» вскоре чуть не до смерти забить мальчика за то, что тот нечаянно повредил куст.
Мог ли представить Володя, что впереди, уже в мирной жизни, его снова ждёт лагерь… 1961 год. Львов. Звонок у входной двери квартиры раздался в 6 утра. Начался обыск. Искали рукопись повести, которую Володя несколько раз читал друзьям. Кто-то из них донёс, что отнюдь не все герои произведения комсомольцы и отличники. «Я вырос во Львове в подворотнях Краковского рынка, где фарцовщики и проститутки не были редкостью, и перенёс персонажей из жизни на бумагу, - рассказывает Владимир
Григорьевич. - На меня наклеили ярлык антисоветчика. Завели уголовное дело. За недописанную и неопубликованную повесть дали 10 лет строгого режима. Суд был за закрытыми дверями и без адвоката. Так после „оттепели“ Хрущёв решил „подморозить“ интеллигенцию».
«Леденцы»
На недавнего выпускника факультета журналистики и успешного фотографа надели арестантскую робу. Володе было 25 лет.
«Начальник лагеря поручил мне снимать новоприбывших фас и профиль, - вспоминает Калиниченко. - Но я в глазок фотокамеры видел не обыкновенного зэка, а судьбу человека. И за короткое время сделал несколько десятков художественных портретов. Негативы передал на свидании отцу, а ещё адрес знакомого чешского фотохудожника Вацлава Йиру, главного редактора журнала „Фоторевю“,
издававшегося в Праге».
В «Фоторевю» вышло семь снимков Калиниченко, которые потом перепечатал известный американский журнал «Лайф». Причём дал под этот материал разворот. Скандал разразился чудовищный, полетели головы высокопоставленных милицейских начальников. В назидание Владимира так избили, что он потерял зубы. Правда, про зубы, равно как и про отбитые внутренние органы, он никогда в стихах не напишет, будет другое: «Как из меня выдушивали душу!/ И что ж? Она щедрее, чем вчера,/ мне говорит: «Живи. А я не струшу». Той ночью избитый, но не сломленный Володя лёг на нары, закрыл глаза. Из тайников памяти всплыло лицо солдата, который на руках вынес его из фашистских застенков. Володя схватил его за шею, прижался, как к родному бате. На военную гимнастёрку закапали слёзы. «Ты поплачь. Это счастье, что мы не счерствели…» - сказал солдат. Когда Володю из Австрии эшелоном отправляли домой на Украину, старшина притащил на перрон футляр от огромного барабана. Он был доверху набит конфетами, которых мальчик не видел три года. И весь эшелон до Бреста смаковал леденцы…
Ещё ему приснилась завуч школы. Она сказала: «После уроков загляни». «Вроде бы ни в чём не провинился», - подумал Володя. Когда он зашёл в кабинет, на столе лежал кусочек хлеба. «Поешь», - сказала учительница и вышла. И он съел. Потом завуч не раз отдавала ему половину пайка. В том, что он всё-таки выжил, есть её заслуга. После концлагеря Володя в свои 11 лет весил 19 кг (как 4-летний ребёнок). На уроках падал в голодный обморок.
«Мёртвый тиран»
…В дверях камеры заскрипел ключ: «Собирайся. Тебя из нашего лагеря переводят на севера». На Севере Володя написал две книги стихов: «И когда от тоски подыхали/ те, кого и чифирь не спасал,/ я лечил свои боли стихами». Из-за колючей проволоки отправил письмо мэтру советской поэзии Константину Симонову. И тот ответил, прекрасно понимая, что пишет человеку, который сидит по политическим мотивам. Их дружба продлится долгие годы, вплоть до смерти Симонова. Они не раз встретятся, когда Калиниченко выйдет на свободу. Это произойдёт в 1967 году - вместо 10 лет он отсидел 7. Дело, шитое белыми нитками, уже после отставки Хрущёва пересмотрел Верховный суд Украины по протесту нового областного прокурора. Тот оказался честным профессионалом. Впрочем, когда Володя вернулся во Львов, его тут же вызвал местный начальник МВД: «Если не уберёшься из города в течение 24 часов, я найду повод и упеку тебя снова». Володя уехал в Донбасс. И начал зарабатывать деньги шахтёрским трудом. Несколько лет ему было запрещено заниматься литературной деятельностью. Он писал в стол,
ездил в Москву в гости к Симонову. Здесь же, в столице, поссорился с Евтушенко: «Будучи ещё в лагере, я прочитал в газете „Правда“ стихотворение Евтушенко „Наследники Сталина“, где автор обличает тирана Сталина и ничего не имеет против Хрущёва. В ответ написал другие строки: „Хорошо писать о мертвецах, / мертвецы не встанут для ответа, / не нахмурят грозного лица, / не сошлют дерзнувшего поэта…“ Стихотворение в списках ходило по Москве. Евтушенко это задело за живое, поэтому, когда мы встретились, произошла стычка».
После лагерной отсидки впервые несколько стихотворений Калиниченко были опубликованы в 1970 году в сверхпопулярной «Юности». Стихотворение «Собака» (о том самом лагерном доге) собрало огромную почту, письма со всего Союза шли мешками. После этого уже в десятках журналов стали выходить и проза, и стихи поэта. Публиковались сборники. Начались фотовыставки. В 1981 году в Москве было выставлено 80 фоторабот, среди которых портреты Симонова, Астафьева, Распутина, Лихачёва, Высоцкого - людей, с которыми Владимир был знаком. На той выставке у него украли больше половины фотографий. «Значит, людям нравится», - решил Калиниченко.
После развала СССР Владимир остался жить на Украине, в Донецкой области. Здесь на русском продолжают издаваться его книги. В этом году поэту, писателю и фотохудожнику исполнится 75 лет. Он продолжает писать, ни о чём не жалеет и ни на кого не таит обиды. «Для счастья нужно столько же несчастья», - повторяет Владимир Григорьевич вслед за Фёдором Достоевским. Эту формулу он испробовал собственной судьбой.