Пятьдесят два понедельника —
Это свободные мысли невольника…
Пятьдесят два вторника —
Это «худые » мысли Треблинка …
Пятьдесят две среды —
Это голодные мысли во время еды…
Пятьдесят два четверга —
Это обмороки в процессе Нюрнберга…
Пятьдесят две пятницы —
Это пожизненные мысли пленницы…
Пятьдесят две субботы —
Это ненависть, к тем в ком нет доброты.
Пятьдесят два воскресения —
Это пятьдесят второе ВОСКРЕСЕНИЕ …
Моего тела и моей души.
Из тридцати пяти лет работы акушеркой, два года я провела как узница женского концентрационного лагеря Освенцим-Бжезинка, продолжая выполнять свой профессиональный долг.
Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных. Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок, со множеством щелей, прогрызенных крысами. Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные койки.
На каждой из них должны были поместиться три или четыре женщины — на грязных соломенных матрасах. Было жестко, потому что солома давно стерлась в пыль, и больные женщины лежали почти на голых досках, к тому же не гладких, а с сучками, натиравшими тело и кости.
Посередине, вдоль барака, тянулась печь, построенная из кирпича, с топками по краям. Она была единственным местом для принятия родов, так как другого сооружения для этой цели не было. Топили печь лишь несколько раз в году. Поэтому донимал холод, мучительный, пронизывающий, особенно зимой, когда с крыши свисали длинные сосульки.
О необходимой для роженицы и ребенка воде я должна была заботиться сама, но для того чтобы принести одно ведро воды, надо было потратить не меньше двадцати минут. В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки — необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов. Сначала я была предоставлена сама себе; в случаях осложнений, требующих вмешательства врача-специалиста, например, при отделении плаценты вручную, я должна была действовать сама.
Немецкие лагерные врачи — Роде, Кениг и Менгеле — не могли запятнать своего призвания врача, оказывая помощь представителям другой национальности, поэтому взывать к их помощи я не имела права. Позже я несколько раз пользовалась помощью польской женщины-врача, Ирены Конечной, работавшей в соседнем отделении.
А когда я сама заболела сыпным тифом, большую помощь мне оказала врач Ирена Бялувна, заботливо ухаживавшая за мной и за моими больными. О работе врачей в Освенциме не буду упоминать, так как-то, что я наблюдала, превышает мои возможности выразить словами величие призвания врача и героически выполненного долга.
Подвиг врачей и их самоотверженность запечатлелись в сердцах тех, кто никогда уже об этом не сможет рассказать, потому что они приняли мученическую смерть в неволе. Врач в Освенциме боролся за жизнь приговоренных к смерти, отдавая свою собственную жизнь. Он имел в своем распоряжении лишь несколько пачек аспирина и огромное сердце.
Там врач работал не ради славы, чести или удовлетворения профессиональных амбиций. Для него существовал только долг врача — спасать жизнь в любой ситуации. Количество принятых мной родов превышало 3000. Несмотря на невыносимую грязь, червей, крыс, инфекционные болезни, отсутствие воды и другие ужасы, которые невозможно передать, там происходило что-то необыкновенное.
Однажды эсэсовский врач приказал мне составить отчет о заражениях в процессе родов и смертельных исходах среди матерей и новорожденных детей. Я ответила, что не имела ни одного смертельного исхода ни среди матерей, ни среди детей. Врач посмотрел на меня с недоверием. Сказал, что даже усовершенствованные клиники немецких университетов не могут похвастаться таким успехом.
В его глазах я прочитала гнев и зависть. Возможно, до предела истощенные организмы были слишком бесполезной пищей для бактерий. Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба, за который могла достать себе простыню. Эту простыню она разрывала на лоскуты, которые могли служить пеленками для малыша.
Стирка пеленок вызывала много трудностей, особенно из-за строгого запрета покидать барак, а также невозможности свободно делать что-либо внутри него. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле. До мая 1943 года все дети, родившиеся в освенцимском лагере, зверским способом умерщвлялись: их топили в бочонке.
Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. Поэтому она была лишена права работать по специальности. Ей было поручено делать то, для чего она была более пригодна. Также ей была доверена руководящая должность старосты барака. Для помощи к ней была приставлена немецкая уличная девка Пфани.
После каждых родов из комнаты этих женщин до рожениц доносилось громкое бульканье и плеск воды. Вскоре после этого роженица могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами. В мае 1943 года положение некоторых детей изменилось. Голубоглазых и светловолосых детей отнимали у матерей и отправляли в Германию с целью денационализации.
Пронзительный плач матерей провожал увозимых малышей. Пока ребенок оставался с матерью, само материнство было лучом надежды. Разлука была страшной. Еврейских детей продолжали топить с беспощадной жестокостью. Не было речи о том, чтобы спрятать еврейского ребенка или скрыть его среди нееврейских детей. Клара и Пфани попеременно внимательно следили за еврейскими женщинами во время родов.
Рожденного ребенка татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака. Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Их кожа становилась тонкой, словно пергаментной, сквозь нее просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости. Дольше всех держались за жизнь советские дети; из Советского Союза было около 50% узниц.
Среди многих пережитых там трагедий особенно живо запомнилась мне история женщины из Вильно, отправленной в Освенцим за помощь партизанам. Сразу после того, как она родила ребенка, кто-то из охраны выкрикнул ее номер (заключенных в лагере вызывали по номерам). Я пошла, чтобы объяснить ее ситуацию, но это не помогало, а только вызвало гнев. Я поняла, что ее вызывают в крематорий.
Она завернула ребенка в грязную бумагу и прижала к груди… Ее губы беззвучно шевелились — видимо, она хотела спеть малышу песенку, как это иногда делали матери, напевая своим младенцам колыбельные, чтобы утешить их в мучительный холод и голод и смягчить их горькую долю. Но у этой женщины не было сил… она не могла издать ни звука — только большие слезы текли из-под век, стекали по ее необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного.
Что было более трагичным, трудно сказать — переживание смерти младенца, гибнущего на глазах матери, или смерть матери, в сознании которой остается ее живой ребенок, брошенный на произвол судьбы. Среди этих кошмарных воспоминаний в моем сознании мелькает одна мысль, один лейтмотив. Все дети родились живыми. Их целью была жизнь! Пережило лагерь едва ли тридцать из них.
Несколько сотен детей было вывезено в Германию для денационализации, свыше 1500 были утоплены Кларой и Пфани, более 1000 детей умерло от голода и холода (эти приблизительные данные не включают период до конца апреля 1943 года). У меня до сих пор не было возможности передать Службе Здоровья свой акушерский рапорт из Освенцима.
Передаю его сейчас во имя тех, которые не могут ничего сказать миру о зле, причиненном им, во имя матери и ребенка. Если в моем Отечестве, несмотря на печальный опыт войны, могут возникнуть тенденции, направленные против жизни, то — я надеюсь на голос всех акушеров, всех настоящих матерей и отцов, всех порядочных граждан в защиту жизни и прав ребенка. В концентрационном лагере все дети — вопреки ожиданиям — рождались живыми, красивыми, пухленькими.
Природа, противостоящая ненависти, сражалась за свои права упорно, находя неведомые жизненные резервы. Природа является учителем акушера. Он вместе с природой борется за жизнь и вместе с ней провозглашает прекраснейшую вещь на свете — улыбку ребенка.
Позже ей был поставлен памятник в Церкви Святой Анны около Варшавы.
Станислава Лещинска польская акушерка, узница Освенцима
Абсолютный чемпион из концлагеря.
Узник номер 10 491. Через Бухенвальд к Олимпиаде: уникальная история гимнаста Виктора Чукарина.
Личное дело.
Чукарин Виктор Иванович родился 9 ноября 1921 года. Трехкратный чемпион мира по спортивной гимнастике (1954 г.). Семикратный олимпийский чемпион (1952 г., 1956 г.). После окончания карьеры работал во Львовском институте физкультуры, создал свою школу гимнастики. Умер в 1984 году, похоронен на Лычаковском кладбище во Львове.
Неприкосновенная улица
В постсоветский период в западноукраинском Львове прошла целая кампания по переименованию улиц, чьи названия связаны с «наследием русских оккупантов». Досталось всем - и советским полководцам, и классикам русской литературы.
Среди тех немногих названий, на которые до последнего времени у националистов не поднималась рука, есть улица Чукарина.
Кем же был этот человек с не самой украинской фамилией, перед авторитетом которого отступили даже самые матёрые поклонники Степана Бандеры?
Люди любят потакать своим слабостям, жалеть себя, и при любом удобном случае готовы заявить: «У меня больше нет сил». Жизнь Виктора Ивановича Чукарина - это немой укор всем, кто лелеет слабость собственного духа.
Парень, влюблённый в гимнастику
Витя Чукарин родился в ноябре 1921 года на юге Донецкой области, в селе Красноармейское, в семье донского казака и гречанки. Семья вскоре после рождения сына перебралась в Мариуполь, где Витя и пошёл в школу.
В той школе работал учителем Виталий Поликарпович Попович, искренне влюблённый в спортивную гимнастику. Свою страсть он прививал своим ученикам, в том числе и маленькому Вите Чукарину.
Увлечение набирало силу - после окончания школы Чукарин учился в Мариупольском металлургическом техникуме, продолжая серьёзно заниматься гимнастикой. Затем молодой парень, почувствовавший, что увлечение становится делом всей жизни, перевёлся в Киевский техникум физкультуры.
В годы «большого террора» беда не обошла и семью Чукариных - арестовали отца Виктора. Домой вернуться ему было не суждено…
Сын за отца не отвечает - по счастью, этот принцип сработал в отношении Чукарина-младшего. Он продолжал учиться и заниматься гимнастикой, в возрасте 19 лет завоевав титул чемпиона Украины и получив звание «Мастер спорта СССР».
Честолюбивый спортсмен мечтал об успехе на чемпионате СССР, но чёрный июнь 1941 года изменил жизнь Виктора Чукарина так же, как и жизнь десятков миллионов других советских людей.
Баржа смерти
Война для 20-летнего добровольца Виктора Чукарина, бойца 1044-го полка 289-й стрелковой дивизии Юго-Западного фронта, получилась непродолжительной. В бою под Полтавой он был ранен и контужен и оказался в плену.
В концлагере Занд-Бюстель его имя заменили на номер «10 491». И начался ад, растянувшийся на долгих три с половиной года.
Он прошёл через 17 немецких концлагерей, включая Бухенвальд, через непосильный труд, болезни, голод, когда каждый день мог стать последним.
Кто-то, не выдержав мучений, сам бросался на колючую проволоку под высоким напряжением, кто-то покорно ждал своей очереди в газовую камеру. А Витя при каждой возможности пытался заниматься гимнастикой, подсматривал упражнения у немецких надзирателей - спортивная гимнастика до войны была культовым видом спорта в Германии, и спортсмены этой страны считались сильнейшими в мире.
Последние месяцы войны Виктор Чукарин провёл в лагере на самом севере Европы. В первых числах мая 1945-го, когда уже пал Берлин, узников лагеря загнали на баржу и вывезли в море. От заключённых, свидетелей гитлеровских злодеяний, немецкое командование приказало избавиться. Но то ли исполнители не решились взять на свои души ещё один тяжкий грех, то ли просто спешили спасти собственные шкуры, однако топить баржу не стали.
Переполненное измученными узниками судно, носившееся в море по воле волн, перехватил английский сторожевик, спасший их от смерти.
От «доходяги» до чемпиона страны
Когда Виктор вернулся домой, это был не бравый атлет, а человеческая тень. Скелет, обтянутый кожей, с глазами глубокого старика, не узнала даже родная мать. Только шрам, оставшийся на голове с детства, убедил женщину, что перед ней действительно её сын.
«Доходяге» весом в 40 килограммов нужно было думать не о спорте, а о восстановлении здоровья - так считали все, включая друзей Виктора.
Но сам Чукарин полагал иначе. Он решил продолжить учёбу и, не сумев поступить в Киевский институт физкультуры, поступил в аналогичный вуз, только что открывшийся во Львове.
Постепенно он набирал форму. На первом послевоенном чемпионате СССР по спортивной гимнастике в 1946 году он занял 12-е место. Для человека, за год до этого находившегося между жизнью и смертью, это был огромный успех, но у Чукарина были совсем иные цели.
Годом спустя на аналогичном турнире он становится пятым, а в 1948 году 27-летний Виктор Чукарин впервые становится чемпионом СССР. Спустя год спортсмен завоёвывает звание абсолютного чемпиона страны и сохраняет этот титул ещё в течение двух лет.
Мечта исполнена, тебе уже 30, за плечами лагерные муки и изнурительные тренировки, пора найти занятие поспокойнее?
Ничего подобного. У Виктора Чукарина появляется новая цель - Олимпиада.
Золотой дебют в Хельсинки
В 1952 году на Играх в Хельсинки сборная СССР впервые присоединяется к олимпийской семье. На новичков смотрят со смесью любопытства и придирчивости - могут ли эти парни и девушки из страны товарища Сталина тягаться с лучшими атлетами мира?
31-летний Виктор Чукарин даже по куда более мягким, чем сейчас, меркам послевоенной гимнастики считался ветераном. Дебютант и ветеран в одном флаконе - забавное сочетание.
Но Чукарину было не до забав - нужно было доказывать всему миру свою спортивную состоятельность и состоятельность страны, которую он представлял.
У Чукарина, как у истинного героя, была своя «ахиллесова пята» - вольные упражнения, в которых мощный атлет смотрелся не слишком выгодно. Сбой Чукарина в вольных упражнениях на Олимпиаде в Хельсинки осложнил борьбу сборной СССР за золотую медаль, а самого Чукарина - за абсолютное первенство.
Но в трудные минуты он умел собираться максимально. Итогом выступления стала золотая медаль в командном зачёте и победа Виктора Чукарина в абсолютном первенстве.
К этому успеху Виктор добавил «золото» за упражнения на коне и в опорном прыжке, а также два «серебра» - за упражнения на кольцах и на брусьях.
Из Хельсинки 31-летний Чукарин возвращался в ранге четырёхкратного олимпийского чемпиона.
Он, как никто, имел полное право почивать на лаврах. Он, как никто, заслужил это.
Драма в Мельбурне
Но люди той эпохи были сделаны из какого-то особо сплава мужества, стойкости и воли.
Виктор Чукарин остаётся в гимнастике, и в 1954 году становится трёхкратным чемпионом мира.
На Олимпиаду в Мельбурне 1956 года 35-летний ветеран Чукарин едет с одной целью - сражаться за победу.
А сражаться было с кем. Команда Японии во главе с Такасио Оно в Мельбурне поразила всех своим стремительным прогрессом. За «золото» в командном первенстве развернулась яростная схватка, но сборная СССР сумела отстоять первое место.
Ещё драматичнее развивались события в борьбе за абсолютное первенство. Оно был просто великолепен, а партнёры Чукарина один за одним выбывали из борьбы. Когда в упражнении на брусьях японец получил оценку 9,85 балла, большинство решило, что победа достанется ему.
Единственным, кто мог превзойти Такакси Оно, оставался Виктор Чукарин. Для этого ему нужно было получить оценку не ниже 9,55 балла в последнем упражнении. Балл не запредельный, но дело в том, что оставались у Чукарина… вольные упражнения, его вечная «ахиллесова пята».
Эта жизненная драма - готовый сценарий для оскароносного фильма. Замерший зал, застывший в напряжении соперник, и Чукарин, под прицелом взглядов арбитров выполняющий, возможно, самое сложное упражнение в своей карьере.
Он отработал на ковре без грубых ошибок, и все взгляды устремились на табло. И когда там появилась оценка 9,55 балла, Виктор Чукарин бросился в объятия товарищей по команде, не скрывая слёз.
А потрясённый Оно сказал журналистам: «У этого человека невозможно выиграть. Просчёты действуют на него лишь как призыв к новым попыткам».
Великий и забытый
За всю историю олимпийских турниров по спортивной гимнастике лишь трём спортсменам удавалось дважды стать абсолютными олимпийскими чемпионами - итальянцу Альберто Бралье, японцу Савао Като и Виктору Чукарину. Но ни итальянец, ни японец не пережили того, что пережил на пути к своему успеху советский спортсмен.
К «золоту» Мельбурна в команде и абсолютном первенстве Виктор Чукарин добавил «золото» на брусьях, а также «серебро» в вольных упражнениях и «бронзу» в упражнениях на коне.
Итого 11 олимпийских наград, включая семь золотых медалей.
На сегодняшний день история Олимпиад насчитывает почти 120 лет. За это время лишь 17 спортсменов сумели завоевать 7 и больше золотых олимпийских медалей за карьеру. Из отечественных атлетов превзойти Чукарина удалось лишь гимнастке Ларисе Латыниной (9 золотых наград), повторить - гимнастам Борису Шахлину и Николаю Андрианову.
Но нет больше в истории мирового спорта атлета, который сумел завоевать семь золотых наград Олимпиады, имея за плечами 17 концлагерей и утлую баржу с обречёнными на смерть людьми.
В 1957 году Виктор Иванович Чукарин был награждён орденом Ленина.
После окончания спортивной карьеры он перешёл на тренерскую работу, однако достичь тех успехов, которые были у него самого, ученики Чукарина не смогли.
Он всегда был немногословным, не любил вспоминать о том, что выпало на его долю, не искал сочувствия, переживая беды и неудачи в одиночку.
В последние годы жизнь его сосредоточилась вокруг кафедры Львовского института физкультуры, где он преподавал.
Виктора Ивановича Чукарина не стало 25 августа 1984 года. На его похороны во Львов съехались друзья, товарищи по команде, ученики.
Но годы идут, а спортивная слава не вечна. Сегодня о Викторе Чукарине помнят лишь любители гимнастики со стажем. И это в высшей степени несправедливо…
вот приехал мой состав
в спину тычет автомат
бренно мы колотим ноги
об холодные пороги.
слышен крик и визг и вой
не вернемся мы домой
не куда нам не бежать
не чего нам не сказать.
запах дыма крик людской
мне уже давно родной.
так сложилось в нашем мире
выживает только сильный.
вот и смерть приехала на рельсах
скоро едим мы в Освенцим
.
Фашист был сытым и хмельным,
а мы голодными и трезвыми
и по приказу шли за ним,
ведь нам не полагалось брезговать.
Он выдумал для нас игру,
когда спокойно ломти резал,
А мы должны были кричать:
«Моритури салютант, Цезарь!».*
И расшибать друг другу лбы:
поляк - французу, русский - чеху…
Катались по земле рабы,
А господин сдыхал от смеха.
Знаток латыни и манер,
он упивался этим действом…
Огромный черный Гулливер
топтался сапогом по детству…
Он уходил жрать коньяки,
петь «Роза мунде» под гитару,
а мы, держась за синяки,
ныряли под любые нары:
поляки, венгры, русаки,
французы, чехи и евреи -
выкладывали все куски,
от духа хлебного немея.
Захлебываясь от слюны,
шептал мой друг, держась за спину:
«Перестарались пацаны…
Ну, ничего. Дели, Калина!»
Съедали хлеб. Потом без слов -
язык для дружбы не помеха -
мы вытирали кровь с носов:
поляк - французу, русский - чеху.
__________________________
* - «Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь!»
.
Дело моё было - табак.
Не знаю, кто продал меня,
Скрутили руки и били так,
Что лопалась кожа ремня.
Потом сапогом пытали: зачем,
Кому табак воровал?
Зубы сцепив на своём плече,
Я лишь головой мотал.
Наш комендант был великий знаток
По части табачных дел.
Построил теплицу, провёл к ней ток,
Каждому дал надел.
Три ряда ростков - вирджинский табак.
Лучше нет табака!
Я перед тем, как идти в барак,
Тайком срывал два листка.
Не для себя, я тогда не курил.
Спал рядом, на нарах сосед -
Контуженный дядька… я имя забыл,
Прошло ведь немало лет.
Он гладил меня заскорузлой рукой,
Шептал: «Спасибо, сынок».
А мне казалось, то батя мой
В кулак пускает дымок.
Не мог же я вахманам выдать его.
Он взрослый, а я пацан.
Пусть, сволочи, бьют!
Стерплю!
Ничего!
Ведь я защищаю отца!..
Меня принесли, швырнули под бак.
Ни есть, ни пить я не мог,
Но крепко сжимал вирджинский табак
Мой худенький кулачок.
Сосед оторвал бумаги кусок,
Цигарку свернул - вот так! -
И глухо сказал: «Покури, браток».
С тех пор я курю табак.
.
Когда Владимир Калиниченко приезжал в Москву в гости к Константину Симонову, тот со словами: «Ко мне приехал товарищ из Донбасса» откладывал все дела.
Дружба завязалась после письма, которое Володя отправил из-за колючей проволоки автору «Жди меня, и я вернусь». Симонов не побоялся ответить зэку, сидевшему по политическим мотивам, и стать для него «крёстным отцом» в литературе.
«Смотри в глаза»
…"Ти есть животный… Ми запрягать - ти бегать. Бистро, бистро!" - сказал 8-летнему Володе немецкий офицер. В концлагере мальчик стал «пфердиком» - «лошадкой» (нем.), развозил на тележке грузы.
Владимир родился в 1935 году, но днём рождения считает апрель 1945 года, когда десант советских войск освободил концлагерь Сан-Пёльтен (Австрия). Вернувшись домой, пытался забыть пережитое, но лагерь не отпускал, настигал во сне. Вот он закрывает глаза и видит лица пьяных немецких офицеров: те решили позабавиться и натравить на Володю огромного серого дога - любимца начальника лагеря.
Собака величиной с телёнка в один прыжок оказалась рядом. И тут мальчик словно услышал голос с небес: «Не двигайся, смотри ей в глаза». Холёное животное обнюхало жертву и с царственным достоинством отошло от мальчика. Хозяин взбешён - собака лишила его зрелища. Нетвёрдой рукой пьяный достал револьвер и прицелился. Пуля настигла собаку в прыжке, уже раненная, она успела сомкнуть клыки на плече обидчика. «Эту собаку я вспоминаю как человека. Единственного человека среди фашистских собак», - напишет потом Владимир.
Как ему удалось выжить? Мальчика спас помощник коменданта. Вовсе не из человеколюбия. Ему было жаль терять ценного раба. Офицер выращивал в теплице виргинский табак. Володя, у которого от природы были тонкие и длинные пальцы, лучше других полол прихотливые растения. Правда, это не помешало «спасителю» вскоре чуть не до смерти забить мальчика за то, что тот нечаянно повредил куст.
Мог ли представить Володя, что впереди, уже в мирной жизни, его снова ждёт лагерь… 1961 год. Львов. Звонок у входной двери квартиры раздался в 6 утра. Начался обыск. Искали рукопись повести, которую Володя несколько раз читал друзьям. Кто-то из них донёс, что отнюдь не все герои произведения комсомольцы и отличники. «Я вырос во Львове в подворотнях Краковского рынка, где фарцовщики и проститутки не были редкостью, и перенёс персонажей из жизни на бумагу, - рассказывает Владимир
Григорьевич. - На меня наклеили ярлык антисоветчика. Завели уголовное дело. За недописанную и неопубликованную повесть дали 10 лет строгого режима. Суд был за закрытыми дверями и без адвоката. Так после „оттепели“ Хрущёв решил „подморозить“ интеллигенцию».
«Леденцы»
На недавнего выпускника факультета журналистики и успешного фотографа надели арестантскую робу. Володе было 25 лет.
«Начальник лагеря поручил мне снимать новоприбывших фас и профиль, - вспоминает Калиниченко. - Но я в глазок фотокамеры видел не обыкновенного зэка, а судьбу человека. И за короткое время сделал несколько десятков художественных портретов. Негативы передал на свидании отцу, а ещё адрес знакомого чешского фотохудожника Вацлава Йиру, главного редактора журнала „Фоторевю“,
издававшегося в Праге».
В «Фоторевю» вышло семь снимков Калиниченко, которые потом перепечатал известный американский журнал «Лайф». Причём дал под этот материал разворот. Скандал разразился чудовищный, полетели головы высокопоставленных милицейских начальников. В назидание Владимира так избили, что он потерял зубы. Правда, про зубы, равно как и про отбитые внутренние органы, он никогда в стихах не напишет, будет другое: «Как из меня выдушивали душу!/ И что ж? Она щедрее, чем вчера,/ мне говорит: «Живи. А я не струшу». Той ночью избитый, но не сломленный Володя лёг на нары, закрыл глаза. Из тайников памяти всплыло лицо солдата, который на руках вынес его из фашистских застенков. Володя схватил его за шею, прижался, как к родному бате. На военную гимнастёрку закапали слёзы. «Ты поплачь. Это счастье, что мы не счерствели…» - сказал солдат. Когда Володю из Австрии эшелоном отправляли домой на Украину, старшина притащил на перрон футляр от огромного барабана. Он был доверху набит конфетами, которых мальчик не видел три года. И весь эшелон до Бреста смаковал леденцы…
Ещё ему приснилась завуч школы. Она сказала: «После уроков загляни». «Вроде бы ни в чём не провинился», - подумал Володя. Когда он зашёл в кабинет, на столе лежал кусочек хлеба. «Поешь», - сказала учительница и вышла. И он съел. Потом завуч не раз отдавала ему половину пайка. В том, что он всё-таки выжил, есть её заслуга. После концлагеря Володя в свои 11 лет весил 19 кг (как 4-летний ребёнок). На уроках падал в голодный обморок.
«Мёртвый тиран»
…В дверях камеры заскрипел ключ: «Собирайся. Тебя из нашего лагеря переводят на севера». На Севере Володя написал две книги стихов: «И когда от тоски подыхали/ те, кого и чифирь не спасал,/ я лечил свои боли стихами». Из-за колючей проволоки отправил письмо мэтру советской поэзии Константину Симонову. И тот ответил, прекрасно понимая, что пишет человеку, который сидит по политическим мотивам. Их дружба продлится долгие годы, вплоть до смерти Симонова. Они не раз встретятся, когда Калиниченко выйдет на свободу. Это произойдёт в 1967 году - вместо 10 лет он отсидел 7. Дело, шитое белыми нитками, уже после отставки Хрущёва пересмотрел Верховный суд Украины по протесту нового областного прокурора. Тот оказался честным профессионалом. Впрочем, когда Володя вернулся во Львов, его тут же вызвал местный начальник МВД: «Если не уберёшься из города в течение 24 часов, я найду повод и упеку тебя снова». Володя уехал в Донбасс. И начал зарабатывать деньги шахтёрским трудом. Несколько лет ему было запрещено заниматься литературной деятельностью. Он писал в стол,
ездил в Москву в гости к Симонову. Здесь же, в столице, поссорился с Евтушенко: «Будучи ещё в лагере, я прочитал в газете „Правда“ стихотворение Евтушенко „Наследники Сталина“, где автор обличает тирана Сталина и ничего не имеет против Хрущёва. В ответ написал другие строки: „Хорошо писать о мертвецах, / мертвецы не встанут для ответа, / не нахмурят грозного лица, / не сошлют дерзнувшего поэта…“ Стихотворение в списках ходило по Москве. Евтушенко это задело за живое, поэтому, когда мы встретились, произошла стычка».
После лагерной отсидки впервые несколько стихотворений Калиниченко были опубликованы в 1970 году в сверхпопулярной «Юности». Стихотворение «Собака» (о том самом лагерном доге) собрало огромную почту, письма со всего Союза шли мешками. После этого уже в десятках журналов стали выходить и проза, и стихи поэта. Публиковались сборники. Начались фотовыставки. В 1981 году в Москве было выставлено 80 фоторабот, среди которых портреты Симонова, Астафьева, Распутина, Лихачёва, Высоцкого - людей, с которыми Владимир был знаком. На той выставке у него украли больше половины фотографий. «Значит, людям нравится», - решил Калиниченко.
После развала СССР Владимир остался жить на Украине, в Донецкой области. Здесь на русском продолжают издаваться его книги. В этом году поэту, писателю и фотохудожнику исполнится 75 лет. Он продолжает писать, ни о чём не жалеет и ни на кого не таит обиды. «Для счастья нужно столько же несчастья», - повторяет Владимир Григорьевич вслед за Фёдором Достоевским. Эту формулу он испробовал собственной судьбой.
В последние дни несколько раз приходилось возражать своим друзьям по поводу событий на Украине. Решила собрать возражения.
1. На Украине нет (и очень надеюсь, не будет) гражданской войны. Ни в Киеве, ни в Ровно, ни в Черкассах, ни во Львове, нигде нет противостояния между гражданскими людьми. Везде противостояние гражданских с милицией, «Беркутом», армией - государственными силовыми структурами. Никто из гражданских не вышел защищать здания областных администраций. Наемные «титушки» в Киеве не в счет. Это не гражданская война, это восстание против неправедной власти.
2. Восставшие не борются за евроинтеграцию, это было поводом для Майдана в ноябре-декабре, сейчас этот вопрос снят с повестки дня. Вопрос сейчас решается другой: превратится ли Украина в концлагерь или останется свободной страной (а отнюдь не о том, будет ли она интегрирована в ЕС или ТС).
3. Восставшие не вышли из правового поля. Из правового поля вывел страну Янукович, подписав антиконституционные законы и совершив государственный переворот. Мирных средств для восстановления правового порядка не осталось. Народ имеет право на восстание, если все мирные средства использованы и не дали результата.
4. Восставшие не являются объектом манипулирования неких темных сил. Так называемые лидеры не могут ими манипулировать, по крайней мере в Киеве (за событиями в других местах слежу не так внимательно). Киевский Майдан имеет собственную волю.
5. Не всякое солидарное действие больших масс людей порождает непременно всякие гнусности, связанные с образами массы, толпы и пр. Такая опасность есть, но пока этого не произошло.
6. Если восстание победит, возможно, будет не так, как хотелось бы тем, кто сейчас борется, - кто-то может воспользоваться победой в своих целях
7. Худой мир не всегда лучше доброй ссоры. В Северной Корее мир.