Там где есть место мужеству, всегда найдется женственность, которая это оценит по достоинству
Настоящий мужчина в своей жизни должен оставаться верным 4 женщинам
Той которую он называет мама
Той которая называет его папой
Той которая будет называть его деда))
Той которой он однажды скажет пока смерть не разлучит нас
Только по истине сильный сможет говорить о своей слабости, только по истине слабый будет кричать о своей силе…
Мужчина
Я стал взрослым, но не тогда когда первый раз переспал с девушкой, не тогда когда начал зарабатывать деньги сам, не тогда когда закончил институт, не тогда получил права и даже не тогда когда заступился за слабую девушку в ночной драке, я стал взрослым когда моя 6 летняя племянница спросила «Можно я буду называть тебя папой?» и я твердо ответил «Да, мое солнышко»
Вот чего не переношу - это грубости. Мужчины, если вы думаете, что грубость - это признак мужества, то вы сильно заблуждаетесь. Терпеть женские капризы и истерики, детские шумные игры и отвечать на множество «почему» - вот это мужество! А грубость - лишь признак недалекого ума.
Ох, чувствую, не бывать мне офицером. Да и на службе не удержаться. Посадить не посадят, но, как пить дать, переведут куда-то поглубже. А то и вовсе уволят. Не выполнил я свой профессиональный долг. Не выполнил…
Ох, да что говорить, если не жалею я ни о чем. И карьерные страсти меня не мучают.
В ту весну у нас маньяк объявился. Пять девчонок изнасилованными и убитыми нашли. Младшей пятнадцать, старшей восемнадцать…
Вся область на уши встала.
Нашли вскорости этого «маньяка». Почему в кавычках? Да потому, что маньяком оказались два студента, сынки богатеньких родителей. У одного папаня всеми игорными заведениями владел, у второго - рынками.
А у таких папаш и детишки на славу. Ославили…
Папаши попытались сходу дело замять. Не вышло. Больно много шуму-то было. Плюс доказательства убойные. Да и ребятки, в папах уверенные, такое несли…
В общем, до суда дело дошло.
Обвиняемые в клетке. И я рядом с автоматом. Охраняю…
Адвокаты у подонков самые лучшие. А еще и судьей Синявкина назначили. Его всегда назначают, когда высшая мера обвиняемым светит. Правда, порой, эта высшая мера оборачивается пятью-шестью годами. А пару раз и вовсе оправданием.
Вот так…
А подсудимые эти наглеют поминутно. Первой они девчушку пятнадцати лет погубили… Сидят, меж собой ее обсуждают. Мол, худенькая была… Родителям девочки укор кинули, мол, плохо ребенка кормили. Мать в истерике. Врача вызвали…
Но мне-то что? Стою в броннике своем с автоматом. Молча, разумеется. И не такое видывал. Душа, наверное, уже, как подметка.
Время такое. Озверели люди. Или взбесились. Как эти двое. Без насилия, свидетельствуют, кайфа никакого. А потом, что делать? Так что, не со зла убивали. По необходимости…
Нет! Я лучше про футбол думать стану.
Или про то, что пацан у меня, а не дочка. А ведь, как дочку хотел!
Наверное, и родители девочек так о них мечтали…
Нет! Нельзя мне! Нельзя!
А эти еще и на свидетелей покрикивают.
- Ты бы, дура, помолчала! Лет шесть нам дадут. Через три выйдем и тобой займемся!
А меня, как током.
Как шесть лет? Почему? За пять убийств?
Вопросы так и роятся! Но стою, невозмутимый до ужаса. Лучше не думать. И на людей в зале не смотреть.
И на этих выродков…
А ведь я их охраняю! Интересно, а что бы с ними сотворили, не стой я тут с калашом?
А ничего б не сотворили! Народ у нас какой-то… Неуважаемый, короче, народ!
А эти… подсудимые меня шкафом обзывают. Интересуются, какой я: посудный или для вещей?
Молчу…
День процесс идет, неделю, месяц… Вот уж и полгода прошло…
На эту пару я давно внимание обратил. Старуха и мужик. Бабка и отец одной из пострадавших. Сидят, как каменные. Глаза только сухие-сухие.
Подсудимые тоже их приметили.
- Ну, что, батя, - говорит один, - неужто убить нас, таких нехороших, не хочется?
- Хочется! - мужик отвечает.
А подсудимые ржут!
- Перехочется! Руки коротки! - это первый.
А второй:
- Смотри, какой амбал нас защищает! Ежели б он твою дочку защищал, мы б ее, так и быть, не тронули!
Тут даже судья не выдержал.
- Подсудимые! - говорит, - Делаю вам замечание!
Так и сказал!
- Делаю вам замечание!
Строгий, ох, строгий!
Прокурор выступил. Пожизненное требовал.
Потом адвокаты речь держали. Отпустить за недоказанностью просили…
А потом судья своих подельников, то есть, заседателей, совещаться повел.
Хотели мы этих двух из клетки увести. Так положено. Но судья сказал, что не стоит…
Действительно, минут через пятнадцать появился. Приговор оглашать. Видно он у судьи уже отпечатан был.
- Именем республики…
…
И в конце: одному пять лет колонии, другому шесть!
Родители подонков ликуют!
Подонки эти ликуют!
- Девочки, подождите, - кричат, - скоро вернемся и вам уважение окажем!
Отцы матери пострадавших девушек в шоке. Судью проклинают. Он уже грозится кого-то за неуважение к суду привлечь…
Вижу боковым зрением, как старуха за пазуху полезла, что-то достала и мужику дает. Опа! Да это же пистолет!
Мне бы кинуться, предотвратить, так сказать.
А я стою…
Не вижу и все!
Хорошо тот мужик стрелял! С первого раза одному промеж глаз пулю засадил. Второй на колени.
- Пощади! - кричит.
Тот случай!
Уложил мужик и второго. И все за доли секунды.
Гляжу, а он уже и в судью целится.
- Тварь продажная! - шепчет.
Тут уж я кинулся, пистолет выбил, мужика к полу прижал. За этих двух ему много не отсыпят. А за судью могут и навек закрыть!
Держу я его, а сам на ухо шепчу:
- Молодец, мужик! Какой ты молодец!
Гляжу, а из-под судьи лужа величиной в Черное море расползается.
Начальство с меня, конечно, три шкуры спустило.
- Разжалую! - орал наш полкан перед строем. - Уволю из рядов к такой-то матери!
А когда мы вдвоем остались, вдруг спросил:
- Предотвратить мог?
- Мог! - честно отвечаю.
- Ну, и орел! - полкан говорит.
Так что, наверное, так оно все и закончится…
Да, за был сказать, а судья-то наш слинял. По собственному желанию.
Мужественный человек обычно страдает не жалуясь, человек же слабый жалуется, не страдая.
Ванечка. (К сожаления автор указан не был… а жаль!)
До него четверо умерли в раннем детстве, и среди них - пятилетний Алеша.
- Мама, Алеша теперь Ангел? -спросил мальчик.
- Да, говорят, что дети, умершие до семи лет, бывают Ангелами.
- Лучше и мне, мама, умереть до семи лет. Теперь скоро мое рождение, я тоже был бы Ангелом. А если я не умру, мама, милая, позволь мне говеть, чтобы у меня не было грехов.
Чувство справедливости и доброты всегда исходило от Ванечки. Он просил не звать на рождественскую елку детей из богатых семей, а пригласить бедных и обязательно каждому сделать подарок. Когда выговаривали няне за какие-то прегрешения, он тут же вступал в защиту. А с какой радостью мальчик раздаривал свои любимые игрушки и писал: «От Вани Маше», или вместо имени сестры назывались няня, горничная, соседские дети. Мальчику сказали, что по завещанию ему принадлежит 350 десятин земли.
- Она не моя, а всехняя, - возразил Ваня.
Ранней весной 1894 года Ванечку заинтересовала бывшая по соседству психиатрическая клиника.
Случилось так, что мальчик остался в своем саду без няни. Он подбежал к забору, взобрался на пень, нашел в заборе дырочку и стал смотреть. В саду клиники собрались какие-то незнакомые дяди. Одни пели, другие беседовали, третьи, сидя на лавочках, что-то чертили палками на освободившемся от снега песке. Один из них, подойдя к забору, заметил, что кто-то подсматривает с другой стороны. Он нагнулся и посмотрел в ту же дырочку. Мальчик испугался и побежал домой. Обо всем Ванечка рассказал няне, и тут она поняла свою промашку.
- Что ты, Ванечка, - волнуясь, говорила няня, - разве можно смотреть туда. Там больные, сумасшедшие. Это страшно, они могут тебя испугать, обидеть.
На следующий день, когда няня обедала, Ванечка позвал Сашу, и они побежали к заветной дырочке в заборе. К радости мальчика, тот же дядя, со слегка поседевшими волосами, гулял по саду.
- Здравствуйте, - тоненьким голоском произнес Ванечка.
Дядя подошел к забору.
- Здравствуйте, - обратился он к мальчику. - А как Вас зовут?
- Ванечка. А Вас?
- Меня тоже зовут Иваном, Иваном Васильевичем.
- Вы больной?
- Да, я больной и очень несчастный. Был у меня сын, такой же, как и Вы, и он умер, а я страшно заскучал и заболел.
Ванечка задумался. Он всегда старался обласкать печального, утешить плачущего, несчастного.
- Я Вас буду любить, - сказал он, - и мы сможем, если захотите, разговаривать всякий день.
Саше стало страшно, ведь брат говорил с больным, и она стала звать Ваню домой.
Но Ванечка не слышал уговоров сестры, он весь был поглощен горем больного.
- Как звали Вашего мальчика? - поинтересовался Ванечка.
- Ванечкой, как и Вас. Он ловил рыбу и упал в реку. Его вытащили, но он простудился, заболел и умер. У меня теперь никого не осталось.
- Он теперь Ангел, - утешал Ванечка.
- Наверно, но я остался совсем один.
- Я буду приходить всегда, всегда. Я Вам принесу свою книжечку, и у меня много картинок, и мы будем обо всем говорить и о Вашем Ванечке тоже.
- У Вас есть папа и мама? - спрашивал Иван Васильевич.
- Да, есть.
- А Вы кого больше любите? Ванечка нахмурился, строго посмотрел на больного, а затем спокойно ответил:
- Я всех люблю. И Вас буду любить.
Беседа продолжалась. Ванечка рассказывало няне, о том, канона молится Богу, как он любит собирать грибы.
После этой встречи и домашние, и няня уже не препятствовали дружбе мальчика и больного.
Как-то Иван Васильевич подарил Ванечке шоколад. Мальчик принес его домой и спросил, можно ли его кушать. И очень обрадовался, когда получил разрешение. Он очень любил сладкое. В другой раз мальчик передал маме букет подснежников.
- Это от бедненького Ивана Васильевича, - пояснил Ванечка. Пришло время отъезда в Ясную Поляну. В доме суета, сборы. В мешочек, сшитый из коврового материала, Баночка складывал свои вещи. Это были и карамельки, и апельсин, и книжечка с карандашом, и гребешок, и свисток - настоящий, как у кондукторов. Не забыты были и бронзовая собачка, и пряник.
В день отъезда Ванечка побежал прощаться с Иваном Васильевичем.
- И я тоже еду домой, - с радостью: говорил бывший больной. - Я поправился и перестал скучать.
- Правда? - переспросил Ванечка. - Как я рад! Прощайте!
- Прощай, мой милый маленький дружок. Ты меня утешил, ты добрый, хороший мальчик. Я очень, очень полюбил тебя, и я тоже теперь всех люблю, и буду любить всех детей, а не только своего умершего мальчика.
Иван Васильевич на прощание подарил Ване две большие шоколадки и еще письмо.
- Передай его, пожалуйста, маме, - попросил он.
«Сударыня, - читала письмо Софья Андреевна, - уезжая, я хотел Вам сказать, что я скорбел душой, тосковал и оплакивал своего единственного умершего сына и помешался от горя. Я думал, что возврат к жизни мне невозможен. Теперь я здоров, и не доктора исцелили меня, но Бог послал мне утешением Вашего Ванечку, этого-Ангела, который мне дал счастье новой любви к нему и через него ко всем детям и людям. Я исцелился через него и теперь уезжаю из лечебницы, благословляя соседство Вашего дома с ней. Да благословит Господь Вашего малютку сына и весь Ваш дом.
Прощайте. И. Т."
Остается добавить, что Ванечка - последний, самый младший из детей Льва Толстого. Он умер от молниеносной формы скарлатины 23 февраля 1895 года. Ему было 6 лет, 10 месяцев и 22 дня от роду.
Спасибо деду за Победу, за каждый отстоявший дом, за небо чистое, за веру, за то, что мы теперь живем!
КО ДНЮ ПОБЕДЫ!!!
Майский день света и радости,
Праздник Победы, час памяти.
Будет он вечным днём младости.
Вашего мужества, доблести.
Нет у Отечества нашего
Более чистого праздника!
Для поколения младшего
Нету мудрее наставника.
Ваши заслуги пред Родиной
Ценим мы. В поисках совести,
В поисках правды все ходим мы.
Ваша она сквозь все горести.
Так торжество победителей
Будет навеки отмечено.
Нам, дорогие родители,
Вами победа завещана!
Эти заветы прекрасные,
Дороги нам, как и жизнь сама.
Ваши глаза горят ясные
Зоркостью светлого разума.
Будьте Здоровы и Счастливы,
Будьте прекрасны и молоды,
Пусть будут внуки догадливы -
Вам на плечо склонят головы…
Во время своих военных походов персидский царь Кир взял в плен одного князя с его семьей.
Кир спросил князя:
«Что ты мне дашь, если я верну тебе свободу?»
«Половину моего царства», - был ответ.
«А если я освобожу и твоих детей?»
«Все мое царство».
«А что ты дашь за свободу твоей супруги?»
«Себя самого!»
Киру так понравился ответ этого князя, что он даровал всей семье свободу без выкупа.
На пути домой князь спросил свою жену:
«Заметила ли ты, насколько великодушен был Кир?»
На это она ответила:
«Я видела только того, кто сам был готов отдать свою жизнь, чтобы выкупить мою свободу!»