Вчера звонит внук (напомним, Игореха у нас первоклассник) и гордо сообщает, что он написал рассказ.
- Да ну, - не поверил я. - Какой еще там рассказ? А ну-ка, открой тетрадку и прочитай мне, что ты написал?
- Я уже сдал рассказ, - сообщает мне Игореха. - Это не тетрадка, это один листок. И его уже повесили на стенку достижений!
- Тааак… И что же, я так и не увижу теперь, какой рассказ написал мой внук? - расстроился я.
- А я его тебе так расскажу, - обрадовал меня Игорь. - Я его наизусть запомнил.
- Да ты что! Значит ты долго думал над ним, можно сказать, выстрадал его, - похвалил я начинающего писателя. - Ну, давай, читай!
- «Лабораторные опыты с вирусами и бактериями проводит Игорь Владиславович» - почти без запинки зачитал мне внук свой опус.
Зато заикаться начал я.
- Как… как…какие опыты? А ну-ка, еще раз!
И внук повторил, слово в слово.
- А это, - прокашлялся я. - Почему именно такие слова ты написал?
- Ну, нам сказали, писать о чем чаще всего думаем.
- Ну да, - вспомнил я. - Ты же у нас биолог.
У парня дома, представьте только себе, два микроскопа (у меня в 12 лет появилась половинка бинокля, и пацаны выстраивались в очередь посмотреть в этот окуляр, и это было невероятное богатство, а тут - два микроскопа! И Игорь таскает домой и разглядывает под многократным увеличением всяких жучков, гусениц, песок стал разглядывать, пыль. Потом стал смешивать всякие жидкости и тоже разглядывает их. Потом стал всем рассказывать, что вывел опасную для людей бактерию, но сам же ее и уничтожил. А сейчас работает над добрым микробом, который бы лечил людей. В общем, готовый этот… как его… микробиолог.
Таким образом. вопросов по поводу. почему внук выбрал именно такую тему своего «рассказа», у меня не возникло. Еще до школы, в пять-шесть лет он, увлекшийся… динозаврами, насобирал коллекцию примерно в два десятка игрушек-копий видов этих доисторических чудовищ и спокойно, без запинки выговаривал все их названия, что мне удавалось не сразу. Писать Игорь тогда еще не умел, хотя буквы распознавал уже все. А сейчас что ж, он уже и читает по слогам, и, как видим, пишет. И я пока затрудняюсь предположить, что же из нашего парня со временем получится.
«Дилектолом нивелситета», где работают его дедушка (другой) и мама он быть уже расхотел, палеонтологом тоже и динозавры его грустно пылятся без хозяйского глаза уже который месяц. Сейчас вот ударился в микробиологию. Но - ведь и на писательство при этом уже сделана замашка. Рассказ он написал! И хоть и крупными печатными буквами, но без ошибок.
- Признайся - говорю, - мама помогала?
- Немножко, - честно сказал внук - Когда писал слово «Лабораторные».
Ну, семилетнему школяру это простительно. У нас многие, уже закончившие учебу, кто где, продолжают говорить «лабалатория»,"колидор" и «билютень», а то и пишут так же.
Так что - будущий писатель Игорь, точно! Вон даже подпись себе уже выбрал какую внушительную…
Глаза… в них прячется небо: необъятное, глубокое, свободное! Сколько в них тайн? Их кристальная чистота притягивает, хочется окунуться, погрузиться в загадочную прохладу …
Губы… Они слеплены из самого сладкого материала, любовно оформлены самой природой… Так и манят, так и просят их коснуться, позволить поцелую стать откровеннее… М-м-м, фантастика!
Руки… они божественны. В них не страшно вложить свою жизнь… Почувствовать щекой тепло ладони, обжечь её поцелуем…
Дыхание… такое ровное, такое упоительное. Ветром… в моих волосах…
Улыбка… твоя улыбка! Она редко дарит свою ласку, своё тепло, но от этого - ценна. Особенно, когда отвечает взаимностью. Она согревает мой внутренний мир, разгоняет будни, оставляет свет…
Ты так много о себе не знаешь, а мне приятно открывать в тебе что-то новое и всегда - интересное.
Сначала она услышала запах… Знакомый? Нет…, скорее, до боли узнаваемый…
Мужской. Нет… не просто мужской. Запах мужчины, который давно поселился в твоем сердце. Притягивающий, как магнит, запах. Он был здесь…
Блестящие двери зеркального лифта распахнулись на 2-м этаже. И звонкий звук каблуков по камню холла, еще стоящий в ушах, медленно утихал, переходя на бесшумное движение… Может, из-за запаха?
Остановилась. Глубоко вдохнула, успокаиваясь. Мельком глянула в зеркало. «Хороша, чертовка…»
Хотела подмигнуть себе. Не получилось.
Чуть слышно хлопнула дверь.
Стоя спиной, услышала запах. Дрогнула кожа спины… Обволакивая затылок, тепло расползалось ниже… В живот.
«Не смотри на меня»,-твердила про себя…
«Смотри!»,-требовала…
Глаза. У Него уставшие глаза… Очень уставшие, отметило Сердце… Обволок взглядом… Всю, с ног до головы… Шепотом. Но внятно: «Привееет…»
Интересно, Он нагоняй подчиненным тоже шепотом дает??? (Бред, подумалось…)
Смотрела, как в первый раз. Узнавала то, что знала. И искала новое или изменившееся… Не дал досмотреть. Не дал ответить. Прижал к стене и окунул в собственный запах. С головой.
Задыхалась. И дышала одновременно. Захлебывалась. И не могла надышаться.
Ответить на «привеееет…» не дал. Закрыл губами…
Забыла… Соскучилась… Пробежалась пальцами, вспоминая… По коже, по мышцам, по голове, по шее… Вспоминая и запоминая… Запах впитывался в пальцы… Въедался. В пальцы и в память.
Прижавшись к стене, не отпускала… Или Он не отпускал… Оторваться сил не было. Желания тоже. Зачем отрывать не отрываемое?
Двое сумасшедших… Или, наоборот, нормальных???
Во всем теле пульсировало «Мой»… Сгусток Энергии рос… как огненный Шар, увеличиваясь в размерах и белея в сердцевине… Двое в Шаре. И ни-че-го вокруг не существовало… Хотелось закрыть глаза и раствориться.
Шептали друг другу в рот, в шею, в ухо «Боже, кааак я хотел тебя…», «Господи, как я соскучилась…»
Почувствовала, как Он вдохнул Ее у шеи… Знала, чем пахнет… Любимые духи, подошедшие однажды, как кожа… Мелькнула мысль, что не надо было… Нельзя Ему. Ее запах тоже стойкий… Мелькнула и улетела… Вкууууусно… Знала, что вкусно именно в сочетании с Ее кожей…
Запах мужчины, которого знаешь. Хочешь. Любишь. Он неповторим. Он незабываем… Он Твой.
Что они за люди такие - женщины? Даже в обмороке и экстазе юлят и выкручиваются.
На вопрос: «Тебе хорошо?» - отвечают: «М-м, неплохо».
На изумление: «Так, тебе плохо?» - торопливо успокаивают: «Всё хорошо».
Иди и пойми, когда нашатырь совать, когда что.
То же самое и с «пожалуй».
- Хочешь выпить? - Пожалуй.
- Пожалуй, нет? - Пожалуй, да.
Чего они вечно боятся? Почему не сказать прямо и расставить точки?
Отчего вместо: «Хочу, давай!» - у них непременно: «Не знаю, возможно». К чему эта неопределённость.
И ещё это тягучее «э-э-э».
- Хочешь? - Э-э-э…
- Не хочешь? - Э-э-э…
- Воды или водки? - Э-э-э…
Какое тут «э-э-э»? - это вообще не из одной шкалы ценности. В вопросе: «пиво почки?» - больше общего.
Или это их дикое мычащее отрицание на вопрос: «Ты спала?». Что в этом предосудительного? Я же не спросил со сколькими.
А фраза: «Голодна ли ты?», запросто может их укокошить.
- Я?! С чего ты взял?!! - глаза навыкат, пена у рта. Обвинение в убийстве вызывает в них меньше экспрессии.
- Ну, а со мной? За компанию? - ёрзаешь ты.
Даже на пищу их надо уговаривать.
- Ну, разве что-нибудь лёгкое…
Будто ей кто хряка на вертеле предлагал.
А с вопросами о внешности так, вообще, боже упаси!
На безобидное: «Это твой натуральный цвет?», отреагирует, словно ты её спросил: «Зубы свои?!», при этом залез пальцами в рот и шатаешь.
Сходу надует обколотые губки, вскинет выщипанные бровки, тряхнёт силиконом и скажет, не моргнув подтянутым веком: «У меня всё натуральное!».
Вроде нам не однобоко. Да, скажи ты: «Хочу, давай!», а потом хоть протез отстёгивай - так нам ценна откровенность. А они не понимают.
- Конечно, читала… Конечно, люблю… Конечно, знаю…
И пишет это «конечно» - через «ша».
Да, если кость твоя тонка, а сама ты гибка, пиши хоть через «же». Через «же» мы, вообще, любые ошибки вам прощаем. Такая это буква!
Правило «жи» и «ши» знаешь? - всё - достаточно! При условии, что сказала: «Хочу, давай!». А с этим своим: «Не знаю, возможно» - иди, читай букварь, ищи правильные буквы.
И запомни, слово «искренность» всегда пишется с двумя большими, упругими «эн». И если у тебя есть такие, можешь писать с одной.
Худею… Третий час… Правая нога роет паркет.
- Пр-р! - осаждаю.
Упрямится.
- Мне б подразмяться, застоялась, затеклась.
Шлёпаю по ляжке.
- Пр-р, скаженная! Договаривались де, разгрузочный - никаких выгулов.
- Так мы ж только туда и назад! К кухне не шагу. Правда ведь? - толкает левую.
- Конечно! - вытягивается та. - То есть, разумеется.
- Ну, если так… но только по салону, не дальше!
- Ага! - сговорчиво кивают колени, и пружинно разгибаясь, начинают гарцевать.
- Пр-р, окаянные! Осади!.. Да, что ж такое-то? Кому говорю, осади?!
Но те на дыбы и галопом к кухне. Шлёп, шлёп по ступенькам…
- Стоять! - заваливаюсь. - Стоять, сказал! - и за перила рукой. А та, как взвизгнет:
- Произвол! Не позволю!
И бац - парализованная от плеча.
Опрокинулся я. Грохнулся. А ретивые всё несут, волокут позвонками по ступеням…
На равнину кафельную вырвались, и гой-да к холодильнику.
- Вороти! - извиваюсь. - Да вороти же!
Но они уже в холодную дверцу копытами.
- Рученьки, миленькие - шепчу, - не дайте сгинуть! Выгребайте! Вытаскивайте!..
А те и пальцем не шевелят. Ладонями кверху - бултых, будто рыбины дохлые.
И нос уж тут как тут. Ноздрями пляшет. Дух чесночный втягивает.
- Ну-ка, чего тут у нас? - лупятся глазки.
- Да, бросьте, - говорю, - эка невидаль. Подумаешь, - колбаска, да соляночка…
- Колбаска?! - немееет язык. - Соляночка?!
А слюна всё прибывает, прибывает.
- Разгрузочный ведь, сволочи! - всхлипываю.
Но кто меня слушает?
Зубы уже дверную резину жуют. Язык буравчиком втискивается.
- Му-м-ма-мля-му! - упираюсь. Но тут шея голову раскачала, да как лбом в ножную педаль - хрясь!
Распахнулся агрегат дьявольский, захихикал. Из разверзнутого чрева солянкой потянуло - аж глаза из орбит.
- Ну-ка, ну-ка! - лезут. - Поднимите нас повыше!
Услужливое туловище по полкам вьюном, и «хрум!» - зубами в колбасу…
- Тьфу! - сплёвываю, - тьфу!, но лишь сглатываю.
- Это ж холестерин! Закупорка!
А глотка уже булькает. Кишечник безумствует. Желудок, гад: «Вира помалу!» - вопит.
- Мозг! - кричу. - Это же яд! Образумь, ты же умный!
- Я-то - да, - соглашается, - но голодный.
И вдруг повелительно так: «А ну-ка яду мне!».
И такая тут загрузка началась.
Жил-был Мишка, он же - Михаил Иванович. Жил - поживал спокойно до той поры, пока рядом с ним не поселился сосед со своей длинноногой красавицей Зойкой. Однажды Мишка увидел во дворе своего дома новую машину соседа. Дождавшись темноты, он взял ржавый гвоздь и тайком пробравшись вдоль машин, провёл им, глубоко надавливая, на дверцу машины соседа. А через два дня, на том же месте, он увидел её без всяких следов царапины.
Недолго думая, Мишка разработал новый план. «Зойка!Эта красавица!» И он решил соседку заманить к себе. Заманить-то заманил, а назад вернуть не мог, пока у него деньги не закончились.
А самое интересное началось дальше, когда Мишку повысили по должности и перевели в другое место. Его начальником оказался… сосед Федя, он же - Фёдор Кузьмич.
Фёдор Кузьмич ничего не знал о шашнях своей благоверной, так как сам был увлечен своей секретаршей. Он принял соседа как родного, но предупредил, что на работе он - Фёдор Кузьмич, его босс, а после работы можно посидеть в ресторане, что и сделали, заказав парочку дорогого марочного коньяка.
Время шло… Работал Мишка хорошо, оклад его повышался. Он купил себе хорошую машину, женился на Маринке с соседнего отдела. И через год родился сынишка Никитка. Родители нарадоваться ему не могли, в доме всегда звучал весёлый детский смех. Теперь ему стали завидовать соседи. Не долго думая, они тоже решили не отставать и через два года у них родилась прелестная дочка Марийка.
Дети росли вместе, играли, ходили друг к другу в гости. Окончив школу, Никитка поступил в Высшее Военное Училище. Марийка же потом поступила в Мединститут, который находился в том же городе, где и её любимый. Любовь разгорелась с новой силой и когда Марийка закончила институт, она уехала к нему в часть. Они сыграли свадьбу и зажили счастливо. Счастливы были и их родители, ещё более сдружившись.
А как всё начиналось…
Позвонил внук-первоклассник, поздравил с Новым годом. Разговорились про учебу его, про дружбу с одноклассниками. Я, зная, что он продолжает таскать в школу конфеты таинственной Таисии, поинтересовался, что же его в ней так привлекает.
- Что ты имеешь в вид, дед? - спросил Игорёха.
- Ну, она хоть красивая?
- Красивая, - вздохнул внук.
- Как выглядит, опиши мне ее.
- Как я ее тебе опишу? - не понял вначале Игорёха. - В тетрадке, что ли?
- Нет, на словах, - терпеливо пояснил я. - Ну вот, какие у нее волосы?
- Коричневые, длинные - подумав, ответил он.
- А глаза?
- Синие.
- Большие?
- Как сказать… Больше, чем у Даши.
- Ага, ниче так, - одобрительно сказал я (про Дашу смолчал - это у нас уже пройденный этап, еще с подготовительной группы). - Шатенка. А еще что тебе в ней нравится?
- Ну, она обнимает меня, когда я ей конфеты дарю, - стеснительно сказал Игорёха. - Спасибо говорит.
- Ишь ты, обнимает, - ворчу я. - А ты?
- А я потом убегаю, - сообщает мне Игорь.
- Ну, это нормально, - говорю я. А про себя думаю: вырастешь - уже не убежишь.
- Ну, а так, в общем… Она высокая, маленькая, толстенькая или худая?
- Она симметричная! - ошарашивает меня Игорёха.
Вот так да! Так еще никто о женщинах не говорил. А ведь это очень емкое и точное определение. Симметричная - значит правильная, значит пропорциональная, все у нее в норме то есть. Это же почти идеал!
Однако хороший вкус моего внука.
- Ну, раз симметричная, - продолжай с ней дружить, - выношу я свой вердикт. - Только вот смотри: однажды ей твои конфеты надоедят. Что тогда?
- А что скажет, то и принесу, - беззаботно отвечает Игорёха. - У нас дома много чего есть…
Печаль
Печаль - это темноволосая девушка
в образе Афины Паллады,
на время ставшая обычной красоткой
с томными уставшими глазами.
В ее руках что-то напоминающее
чашу - чашу жизни, чувств, любви.
Она смотрит вперед
и в ее взгляде,
как и в ее мыслях,
голубое, разбавленное
одиночеством одичалое небо;
в уголках губ - тайна…
еще с незапамятных времен,
когда колыбелью была сама планета,
когда первым словом было слово - Жизнь…
Печаль - это заставка
на мониторе нашего сознания…
И отчего-то хочется,
чтобы
она улыбалась…
Copyright: Запах Звёзд, 2014
Притворство
Ночь сбрасывает покрывало и раскрывает свои объятия…
Белое покрывало остается за окном,
под восхищенный шепот звезд
и искусственную улыбку новогодних гирлянд.
Ночь легка и свободна - она знает дорогу
в другой мир, где
свет
является итогом,
а не неоновым
притворством
в мире
теней…
Copyright: Запах Звёзд, 2014
Так мило…
Одна знакомая тётенька лет пятнадцать была уверена: в её браке она - та самая везучая сторона, что «великодушно позволяет себя любить». Ну, типа она же красивая, умная, яркая, все мужчины её хотят, мир клубится алмазной крошкой у её ног, и она одним мановением мизинца (ну, если захочет) привлечет к себе всех высокоранговых самцов, включая, но не ограничиваясь сами знаете кем.
Императрица!
Ну, а мужик у нее тютя, мямля, дурачок, тюфяк и бездарь. А также «я сделала из него человека», а еще «кому он нужен, кроме меня», и еще «он, конечно, ничтожество, но мне с ним удобно, он не мешает мне БЫТЬ СОБОЙ», и еще «он так благодарен мне за то, что я все эти годы с ним» проч. и проч.
Периодически она размышляла о том, чтобы оставить своего тюфяка и уйти (к высокоранговому самцу, само собой), но внутреннее благородство, душевная щедрость, порядочность и чувство сострадания к тому, кто «никому, кроме меня, не нужен» и «умрет без меня от тоски и бессмысленности бытия» её останавливали. Она даже не решилась на адюльтер, потому что это могло бы стать катализатором бла бла бла…
Как женщина умная, тётенька ни словом, ни жестом, ни намёком ему на его никчёмность не указывала. К тому же, это было НАСТОЛЬКО ей и всем очевидно, что зачем ещё и говорить-то? Пошлость какая…
Ну, и это ее царственное великодушное потакание его преданной собачьей влюблённости очень соответствовало образу Императрицы.
Хехе.
***
Нет-нет. Он не поменял её на молодую высокоранговую самку. Не дождетесь… Это было бы too simple.
Просто недавно первый раз за пятнадцать лет он выпил чуть больше, чем обычно, и его слегка развезло. Разговорился мужичок.
Так вот представьте, все эти пятнадцать лет он, оказывается, жил, испытывая сострадание к ней - глупой, никчёмной, суетливой, тщеславной, неумелой и никому, кроме него, не нужной. И конечно же он мог одним лишь движением мизинца уронить к себе в ноги и постель тысячи высокоранговых самок, но не стал, потому что это «пошло» и он, разумеется, выше этого… Опять же это могло бы стать катализатором развода, и тогда «кому бы еще она оказалась нужна»?
Он еще ей сказал, что благодарен за молчаливое принятие его бытия и за то, что она всю жизнь была любящей стороной, тогда когда он всего лишь позволял себя любить.
Вот, блядь, называется и поговорили по душам.
Алкоголь - зло.
Не-не. Тётка ок. Ржот даже. Но небесную ось ей изрядно перекосило.
Внук к этому дню уже получил в общей сложности пять пятерок. И втюрился в девочку по имени Таисия. Он ей и рисунки посвящал, и конфеты все перетаскал из дома. А Таисия на него - ноль внимания. Мало того, на той неделе она его толкнула. Игорь, оскорбленный в самых своих лучших чувствах, в ответ толкнул ее.
Не по-джентльменски, конечно. Но сейчас он пытается вернуть к себе расположение Таисии (хотя его вообще-то и не было), для чего приударил за другой девочкой по имени Зоинька. Вернее, обратил, наконец, внимание на нее, чего она давно и безуспешно добивалась.
Теперь Игорь носит конфеты ей и дарит их, выбирая момент, когда это видит Таисия. Зоинька на седьмом небе и выражает свои чувства нежным поглаживанием Игорька по спине. А вчера ударила портфелем по спине Савелия, который дал щелбана Игорьку.
Даже ума не приложу, что будет, когда они повзрослеют. Ко второму классу…
Собака стояла и смотрела на меня голодными глазами, сглатывая слюну.
Я вздохнул и покачал:
-Эх, жизнь ! Даже Собаке в этом мире нет места ! Куда катимся !?
Собака снова сглотнула слюну.
- Э-хе-хе… - Выдохнул я из горла комок.
Собака продолжала смотреть. Она ждала.
Я достал из сумки варенную колбасу. Оторвал кусок и дал ей в руки.
Собака быстро схватила его. Жадно кусая мягкое мясо и, не жуя, глотала вместе с упаковкой.
- Как в миру тебя кличут?- Спросил я.
Она ответила:
- Ирина Игоревна Собака… Второй год бомжую.
- А почему у тебя фамилия такая - Собака.
- Не знаю… Отец у меня носил фамилию Собака и я ношу…
- Не хочешь ее сменить?
- А зачем? В этой жизни мы все собаки… Не нужно ничего менять…
Я отдал ей остатки колбасы, повернулся и быстро зашагал ко входу на станцию метро «Сходненская». Я шел по тротуару. Навстречу мне спешили люди, они разговаривали между собой, а мне казалось, что они лают и скулят.
Всё было хорошо. Я не знала никаких проблем и бед. Все вокруг были счастливы. Жизнь цвела красотой и хорошим погодным настроением.
И вот, пришёл тот день, когда обязательно всё меняется.
Я гуляла по оранжерее и наслаждалась жизнью, пока до моих ушей не достигли непривычные звуки. Не хорошие. Крики в панике. Земля под ногами задрожала. А небо будто лопнуло, голубизна краской стекла в неизвестность, утянув за собой солнце. И всё вокруг потонуло во тьму. После чего всё замерцало, это были неимоверно быстрые движущиеся тени, с каким-то собственным мерцанием.
- Это нападение! - кричали со всех сторон люди и беспорядочно метались в панике.
Я засмотрелась. Я уже знала, что нет смыла куда-либо бежать и просто смотрела в ожидании будущего. Хотя о каком будущем может быть тут речь? Даже смешно. Но я даже наслаждалась неописуемой красотой. Да это было красиво. Тени в неимоверном множестве летали с блеском и поглощали всё живое, в том числе и людей, а после трапезы тут же раздваивались, а то и больше.
Я шла вперёд будто под чёрным дождём, под салютом из их блеска, а они меня не трогали. Казалось они меня понимают и даровали возможность насладиться перед смертью их хвалебным нападением, потому что я единственная кто это оценил.
Когда я осталась одна, они закружили вокруг, и я взлетела, раскинув руки в наблюдении неизбежного. Я не чувствовала боли, моё сердце трепетало, когда ладони потонув в тенях стали исчезать, а затем и вся я. Вот где я сильно испугалась!
Темнота! Я умерла! Значит не должна ни видеть и не думать. Меня не должно быть. А темнота молчит. И я начинаю паниковать.
Я открыла глаза с оглушающим криком из груди, я охрипла и только тогда замолчала. Мой разум стал оценивать ситуацию. Кожа ощутила неимоверный холод.
Когда мои глаза открылись и вне понимания стали смотреть на людей, они запрыгали от радости, хлопая друг друга по рукам.
Я лежала на сочной зелёной траве рядом с открытой колбой из которой стекала жидкость, а на колбе мерцал темнотой маленький экран. И вокруг было много таких… в перерождении.
- Привет мой друг. Как я тебя заждался. - Волнительно тряс руку доктор давно не видавшего друга. Помог снять в нетерпении заснеженное пальто и наспех встряхнув повесил на свободный крючок.
- Да, давненько мы не встречались. Чувствую сегодняшняя встреча сулит удивить нас чем-то особенным.
- Ооо, да! Я тебе это обещаю. Но сначала горячего чаю в моём кабинете.
- Не откажусь. - Довольно потрусил за доктором в кабинет друг, потирая подмёрзшие руки.
- Ну. Не томи душеньку! - раскрасневшись от горячего и душистого чая напомнил друг.
- Готов значит?
- Ага.
- Ну пойдём, по дороге что скажу и на деле покажу как придём.
Они двинулись по тихим коридорам его лечебницы. Пациенты уже давно потонули в глубоких и беспробудных до утра снах, так как он им всем в обязательном порядке прописывает снотворное собственного хитросплетённого открытия, как и то новое, которым он хочет подивить первым друга себе в усладу.
- Уже несколько дней как мне привезли интересную пациентку. Она была без сознания, - он глубоко вздохнул и заключил как-то загадочно, торопясь к далёкой приоткрытой двери, - по-моему ни разу и не приходила в себя. Она постоянно видит сны и лопочет непонятно… Сначала лопотала непонятно, - усмехнувшись поправился доктор и вошёл в палату, впуская за собой нахмуренного и вникающего друга, - Я дал ей свой фирменный рецептик - лекарство, которое давненько томится на моих полках непроверенным и признанным без надобности.
Они подошли к спящей.
- Мой укол действует два часа. То есть она начинает рассказывать то, что видит во сне, но ни разу не открыв при этом глаза. По-моему, она находится в постоянном сне. Её разум застрял где-то там, поэтому не может проснуться.
Он подошёл к шкафчику чтобы приготовить укол, дав тем самым присмотреться к спящей пациентке. Она лежит вся бледная и худая, волосы растрёпаны по подушке, будто иногда мечется в страхах. Его внимание привлекли её закрытые глаза, они судорожно и беспрерывно бегают под веками.
- Её нашли парни в лесу, когда были на охоте. Она лежала скрючившись, вся в ссадинах и бредила. Ещё бы с чуток при таком морозе и мы бы с ней вот так не встретились. Я не смог пока ничего узнать о том, кто она, но думаю скоро смогу. Но не об этом речь, а о её бреде.
- О бреде? - переспросил друг, будто, не доверяя слуху нахмурившись.
- Сейчас поймёшь. - и сделал ей укол в вену на руке.
Бледность девушки сменилась на здоровый румянец прямо на глазах. Она приоткрыла рот и как с облегчением заговорила о том, что казалось ждало своей участи вырваться с неё неимоверно как долго.
Она заговорила о красивой брюнетке, от её лица. Описала всё до мелочей до самой смерти. О том, как её вечером неизвестные силой затолкали в машину, как где-то в глуши долго над ней издевались, пока смерть не сжалилась и не забрала под своё крыло.
Пациентка рассказывала с чувством и с криками всё также не открывая беспрерывно бегающих глаз.
Друг доктора ещё долго стоял столбом с раскрытым ртом и не мог прийти в себя, хотя та лежала уже в безмолвии. В каком-то ожидании, она готовилась ещё что-то сказать. Он не верил тому что происходит, но где-то подсознательно понимает, что слышит произошедшее с давно пропавшей без вести родной сестры.
Он обтёр намокший от пота лоб и присел, как упал на стул. Доктор сам подобного не ожидал, поэтому молчал и ждал. А запись работает дальше. Он всегда при опытах включает видео и звукозапись. Только сейчас до него дошло как ценна эта пациентка. В его голове росла буря от того что он уже успел услышать и записать от незнакомки.
Она вновь заговорила:
- Как красиво. Летит небрежно лёгкий снег. Луна заигрывает со мной своим светом в невольно стекающих в уголках глаз слезах. Вот иду я, съёжившись от трескучего мороза и наслаждаюсь, сдувая редкие снежинки с воротника коричневого пальто, чтобы не таяли и не морозили ещё больше шею и подбородок. Потому что забыл шарф у друга на вешалке. Вот я заворачиваю за угол дома, а там сквозной и мощный порывистый ветер срывает мою шапку и подкидывает вверх. Я поднимаю голову и вижу, как с крыши срывается сосулька и падает… Она вонзается в голову, я умираю.
Тут друг не особо слушая срывается с места и торопится домой, ему не терпится рассказать родным о происшедшем. Он знает где искать останки сестры. Он не слышит, что говорит доктор-друг, просто одевается и уходит не прощаясь.
Он идёт, торопится. Но вдруг его взор падает на кружащий лёгкий снег, луна засветила в глаза. Он их зажмурил и стало не приятно от слёз, что успел подморозить морозец. Он идёт и сдувает снежинки, а в голове завертелись слова пациентки «потому что забыл шарф у друга…, коричневое пальто» - всё как у него. Не смотря на потрясение он усмехнулся. Тут он сворачивает за угол под резкий и сильный ветер. Шапка слетает, он в последний момент отпрыгивает в сторону, подавив любопытство поднять голову вверх. И рядом с ним тут же появляется гора из сосулек.
Он хватается за сердце и бежит назад в больницу. Не раздеваясь он врывается в покои к лежачей пациентки. Доктор как раз осматривал её глаза приподняв веки. Он выпрямился с вопросом на изумлённом лице к другу. Тут девушка резко села, открыла глаза и глядя на мужчину в заснеженном коричневом пальто закричала в испуге. Они пытались её успокоить. Но это было не возможным без ещё одного, только успокаивающего укола.
Она успокоилась, но дышала всё так же не равномерно, глядя на умершего, по её мнению, человека.
- Спасибо. - тихо пролепетал ей друг, - Спасибо. Ты спасла мне жизнь.
- А ты мне. - прошептала в тон ему она и улыбнулась обоим мужчинам, взирающим на неё как на что-то божественное.
Рядом с кактусом поставили красивую нежную фиалку и кактус влюбился. Он пытался её обнять, но фиалке было больно, она отодвинулась подальше, чтобы кактус не мог к ней прикоснуться… И кактус заплакал…
- Ну почему я - кактус? И стал сохнуть от любви. А через несколько месяцев - зацвёл… Расцветший цветок потянулся к фиалке. Они обнялись… Так они и стоят до сих пор - рядом… Уже много-много лет…