На днях была охота, Легко нашел я логово волков. Волчицу сразу пристрелил я дробью, Загрыз мой пес, двоих её щенков. Уж хвастался жене своей добычей! услышал вой, Но в этот раз какой-то необычный. Он был пропитан, горем и тоской. А утром следующего дня, Хоть я и сплю довольно крепкой, У дома грохот разбудил меня, Я выбежал в чем был, за дверку. Картина дикая моим глазам предстала: У дома моего, стоял огромный волк. Пес на цепи, и цепь не доставала, Да и наверно, он бы помочь не смог. А рядом с ним, стояла моя дочь, И весело его хвостом играла. Ничем не мог я в этот миг помочь, А что в опасности-она не понимала Мы встретились с волком глазами."Глава семьи той", сразу понял я, И только прошептал губами:"Не трогай дочь, убей лучше меня." Глаза мои наполнились слезами, И дочь с вопросом: Папа, что с тобой? Оставив Волчий хвост, тот час же подбежала, Прижал её к себе одной рукой. А волк ушел, оставив нас покое. И не принес вреда ни дочери, ни мне, За причиненные ему мной боль и горе, За смерть его Волчицы и детей. Он отомстил. Но отомстил без крови. Он показал, что он сильней людей. Он передал, свое мне чувство боли. И дал понять, что я убил ДЕТЕЙ!
…Когда пыль осела, первые лучи солнца коснулись обожженной земли. Горелая пустыня простиралась на тысячи километров, пепеля взор единственному, выжившему по непонятным причинам человеку. Струи раскаленного песка и горелой пыли кружили вокруг него, но боли от ожогов он не ощущал. Шок… только шок читался на его лице. «Что же могло произойти, если все вокруг так изменилось? Почему остался жив?»
Пытаясь хоть что - то вспомнить, он присел на камень, который в тот же миг рассыпался в прах.
«Неужели я прочнее камня? Где все остальные люди?»
Жажда, дикая жажда мучила человека, но воды тут не было и быть не могло… Но что же тогда так шумит, напоминая прибрежные волны?
Шаг за шагом, периминая босыми ногами раскаленный до красна песок… Миг за мигом, которые складывались в вечность… Вода! Вопреки всем законам физики и всем Земным наукам перед ним открылось огромное синее озеро!
Бежать! Бежать, что есть сил, спотыкаясь на камнях и утопая в потоках магмы… Пить! Жадно захлебываясь этой леденящей своей прохладой воду!..
Утолив свою жажду, «единственный» поднял глаза от глади «спасительницы» и оцепенел. По середине озера стояла как на твердой земле обнаженная девушка и что-то прижимала к груди. Младенец! Она прижимала к груди совсем маленького, новорожденного ребеночка!
Человек кинулся в воду и пытался плыть к ним, но сколько бы не бился он, ни на сантиметр не приблизился…
«ЭЭЭЭЙ! Ты меня видишь?» - прокричал он теряю всякую надежду.
«Я ЗДЕСЬ! Посмотри же на меня…»
Но девушка также молча стояла по центру этого островка прохлады, бережно прижимая младенца к груди.
Человек вышел на сушу, песок трещал под ногами, хрустальной пылью рассыпаясь в дребезги, взлетая от порывов горячего ветра. Он опустил голову, обхватив ее руками и тресясь заревел, как маленький ребенок…
Но вдруг кто - то его коснулся его рук…
Он поднял глаза и увидел ту самую девушку. Она молча смотрела на него, спокойно улыбаясь.
«Кто ты…" - произнес удивленно и растерянно человек.
«Я - всего лишь мираж» - сказала она и растворилась как дымка…
Раскаленную пустыню разорвал бешеный вопль…
Схватив камень рвал себе предплечья, шею, грудь! Но все тщетно… Камни рассыпались в пыль.
«СНЯТО!» откуда то раздался громкий голос…
- А все-же не плохая идея, Петр Константинович, вызвать амнезию у этого актеришки… Глядишь и в люди выбьется. Какая игра! Смеясь произнес ассистент режиссера.
-Ну так какие бабки - то вбухали на декорации и спец.эффекты. Глупо было бы не подстраховаться…
Раз столкнувшись с жестокостью, навеки обретаешь спутников, чьи имена: Подозрительность, Страх, Тревога, Отчаяние, Безрадостность.
Мой сосед - не фраер, имеет Лексус
и пьет Шабли.
У него в квартире на стенке подлинник
Пикассо,
Но вчера, сучок, своего же пса
кипятком облил,
Потому что тот помочиться вздумал
на колесо.
Я отбил беднягу, сменил ошейник и верь - не верь,
Пес лежит теперь на моей постели
и лижет бок,
На меня рычит и тоскливым глазом
глядит на дверь,
Потому что я для него никто,
а хозяин - бог.
Ты прости нас, Господи, мы не ведаем,
что творим.
На душе ненастно, как после собственных
похорон.
Полыхает дымным рекламным заревом
Третий Рим,
И соседа выжигу, как нарочно,
зовут Нерон.
А ведь был Мироном, но имя в паспорте
подскоблил,
И летает в Ниццу, как VIP-персона,
и в Хургаду,
У него есть банк, где старушки держат
свои рубли -
В самый раз мотаться по заграницам
сто раз в году.
Пес уснул, устав дожидаться «бога»,
Но мне не рад.
Подлечу страдальца и на охоту
возьму в тайгу.
Мы еще подружимся, мы похожи
мой бедный брат,
У меня ведь тоже свой Бог, и тоже
саднит в боку.
На душе ненастно, как после собственных
похорон.
Полыхает дымным рекламным заревом
Третий Рим,
А соседа выжигу, как нарочно,
зовут Нерон.
Ты прости нас, Господи, мы не ведаем,
что творим…
Умные люди часто бывают жестоки. Глупые люди жестоки сверх всякой меры
У жителя Иркутска на улице случился приступ эпилепсии, он упал на тротуар и забился в конвульсиях. Целый час несчастный мучился в припадке, пока не ударился головой о бордюр и не умер от полученной травмы. Хотя мужчину можно было спасти, никто из проходивших мимо людей так к нему и не подошёл, вероятно, думая, что человек просто пьян.
таких, как я, увы, не любят,
таких, как я, увы, не ждут,
таких, как я, всегда лишь губят
сердца таких жестоко жгут
Правда в обёртке сарказма
Становится ложью.
Ядом приправить лекарство -
Значит убить.
Дёгтем ворота измазать
Конечно, возможно…
Только вот с этой грязью -
Кому-то жить…
У АРЕНЫ
С грустью и презрением во взгляде
Лев собак к арене провожает:
Пуделя в сверкающем наряде,
Шпица, что, завидев плётку, лает.
Цирк собакам тоже неприятен,
Тяжко им играть в людские игры.
Сколько ж бич рисует алых пятен
На телах пантер, медведей, тигров!
Млеет лев от томного урчанья
Юной и живущей рядом львицы.
Клетку б в щепки, но стальные спицы
Острыми шипами лапы ранят.
Влажным бы обнюхать львицу носом,
Нежно облизать ей ушки, шею,
Только в мире нет конца угрозам -
Лев бы рассказал, да не умеет.
Хочет лев к своим вернуться львятам -
Плюшевым, смешным, родным комочкам,
А старик-ковёрный с акробатом,
У разбитой реквизитной бочки,
Отвечая льву таким же взглядом,
Поминает умершую дочку.
Нет большей жестокости, чем возведение в категорию друга того, кто сгорает по тебе от любви…
Не приручайте, мужчины, своих брошенных детей ради утешения собственного самолюбия! Они очень ранимы и доверчивы! Они верят в искренность ваших чувств, хотя ВЫ им и ЛЖЕТЕ!!!
…Уже светало. Пахло хлебом,
Овчиной, близким очагом.
А рядом волк лежал и в небо
Смотрел тоскующим зрачком.
Он видел всё: рассвет и звезды,
Людей, бегущих не спеша,
И даже этот близкий воздух,
Которым больше не дышать.
Голодной крови теплый запах
Тревожил утреннюю рань,
И нервно сокращалась в лапах
Рывками мускульная ткань.
Бежали судороги в теле,
В снег ртутью падала слеза,
А в небо синее смотрели
Большие серые глаза…
Каждым вечером, в мгле распластаным,
За клозетом, на куче торб,
Я на спину прокисшим пластырем
Налепляю громадный горб.
Мажу губы помадой алою,
Синей тушью-круги у глаз,
Выползаю на сцену малую,
Начинаю я свой показ.
Я хромаю, кривляюсь, падаю,
Получаю пинок под зад,
За хлопков свою долю малую
Я не так испошляться рад!
Толпы больше не лают спорами,
Ах, как ярко горят глаза!
И швыряются помидорами
Бабы, тощие как коза.
Ах славно, что вам не видиться,
Оболочку мою круша,
Как в предсмертных мученьях
выгнеться
Изувеченая душа!
Как из губ ее напомаженных
Пена с кровью стечет на пол,
На носки сапогов загаженных,
На пропитанный вивом стол.
Вы ликуете, бесталанные
Над уродством своей судьбы,
Как на кладбище урки пьяные,
Те, что мочатся на гробы…
Ну, бегите к огням безумолчным,
К рампе, хохоту и борьбе,
Что б потом, в балагане уличном,
Отражаться в моем горбе!
Мир не жесток. Он просто безразличен.
О том, что ты теперь с рогами,
Ты сам по свету раструбил.
Меня, терзая кулаками,
В себе мужчину ты убил.
А если честно разобраться
До самой сути, как все было,
Ты не был им, а лишь казался…
Мужчине б я не изменила.