Бывает холодно от любви:
Моя - не греет, твоя - другую.
Какой-то чувственный неликвид
Во мне работает вхолостую.
Срываюсь, дергаю за стоп-кран.
Нескладно пишется наша повесть…
Но все по-прежнему по местам:
Вагоны - разные, общий поезд.
Я в переходе беру тротил,
Тоннель взрываю, меняю стрелки,
А ты не любишь, как не любил…
Мне врут, что бабочки - однодневки.
Бывает холодно изнутри,
Мороз по сердцу - такая гадость!
Соври, единственный раз соври!
Сказав, что любишь. Хотя бы малость.
Ни врагом, ни другом ты мне не был.
Так зачем под грохот майских гроз
Всё, чем ликовало наше небо,
Ты, смеясь, в глазах своих унёс?
Мечутся отчаянно, печально
Ночи, потерявшие покой,
Словно крылья бабочки, случайно
Сломанные детскою рукой…
Выстрадаю утра светлоокость,
Вытерплю, покорная судьбе,
За твою беспечную жестокость
Вымолю прощение тебе.
Бедная киска сошла с ума.
Не ест, и не пьет, и ночами без сна.
Грустно в окно на луну всё глядит.
«Мяу» чуть слышно она говорит.
«Мяу котёнок, ты где, отзовись.
Маленьким облачком сверху спустись.
Что ж ты ушел? Что оставил меня?
Смотри, как мне плохо одной без тебя»
Котёнок не слышал или просто молчал.
Он может быть тоже, по киске скучал.
Но только ответом на ее все слова
Была лишь звенящая тишина
И ей не понять, почему он ушел.
Он может, другую игрушку нашел?!
А может, устал? Может, просто забыл?!
А может, совсем никогда не любил?!
И как же теперь кисе все пережить?
Не может она про котёнка забыть.
И не понимая теперь, кто она?
Медленно киска сходит с ума…
Наверное у моего счастья перепутали адрес. И оно либо затерялось на почте, либо было возвращено адресату…
Порой так хочется махнуть на всё рукой и уйти на свет иной! А дети не дают! И спасибо им за это большое!
Тушь, тени, румяна, губная помада.
Я выгляжу супер, всё так как и надо.
А что же внутри, в душе у меня?
Об этом узнает никто никогда!
Люблю тебя, родной.
Люблю все также.
Может, даже больше.
Жаль, не услышишь
Ты уже меня. но С неба вдруг раздастся:
«А я тебя люблю
Наверно все же больше»
Где рассвет встречает лето,
Проводив закат,
Убежало в цыпках детство,
Не найти ни как.
Нет в тумане над рекою,
Эхо за горой,
Босоногое, такое,
И смешной вихор…
Лишь осталось сожаленьем,
В том далёком доме,
Да бумагой пожелтевшей,
В мамином альбоме.
…Вокзал - место, где душе всегда неспокойно. Люди снуют туда-сюда, каждый озабочен чем-то своим: ожиданием поезда, покупкой билета или поиском места, чтобы присесть. Приходили и уходили поезда. Вокзал пустел и снова наполнялся. И только в одном его месте не происходило никаких движений.
В конце зала ожидания пригрелась старушка. Вся в черном. Сухонькая. Сгорбленная. Рядом лежит узелок. В нем не было еды - иначе старушка в течение суток коснулась его хотя бы раз. Судя по выпирающим углам узелка, можно было предположить, что там лежала икона, да виднелся кончик запасного платка, очевидно, «на смерть». Больше ничего у нее не было.
Вечерело. Люди располагались на ночлег, суетились, расставляя чемоданы так, чтобы обезопасить себя от недобрых прохожих. А старушка все не шевелилась. Нет, она не спала. Глаза ее были открыты, но безучастны ко всему, что происходило вокруг. Маленькие плечики неровно вздрагивали, будто зажимала она в себе какой-то внутренний плач. Она едва шевелила пальцами и губами, словно крестила кого-то в тайной своей молитве.
В беспомощности своей она не искала к себе участия и внимания, ни к кому не обращалась и не сходила с места. Иногда старушка поворачивала голову в сторону входной двери, с каким-то тяжким смирением опускала ее вниз, безнадежно покачиваясь вправо и влево, словно готовила себя к какому-то окончательному ответу. Прошла нудная вокзальная ночь. Утром она сидела в той же позе, по-прежнему молчаливая и изможденная. Терпеливая в своем страдании, она даже не прилегла на спинку дивана.
К полудню недалеко от нее расположилась молодая мать с двумя детьми двух и трех лет. Дети возились, играли, кушали и смотрели на старушку, пытаясь вовлечь ее в свою игру. Один из малышей подошел к ней и дотронулся пальчиком до полы черного пальто. Бабуля повернула голову и посмотрела так удивленно, будто она впервые увидела этот мир. Это прикосновение вернуло ее к жизни, глаза ее затеплились и улыбнулись, а рука нежно коснулась льняных волосенок.
Женщина потянулась к ребенку вытереть носик и, заметив ожидающий взгляд старушки, обращенный к дверям, спросила ее: «Мамо, а кого вы ждете? Во скильки ваш поезд?». Старушку вопрос застал врасплох. Она замешкалась, засуетилась, не зная, куда деваться, вздохнула глубоко и будто вытолкнула шепотом из себя страшный ответ: «Доченька, нет у меня поезда!». И еще ниже согнулась.
Соседка с детьми поняла, что здесь что-то неладно. Она подвинулась, участливо наклонилась к бабушке, обняла ее, просила умоляюще: «Мамо, скажите, что с вами?! Ну, скажите! Скажите мне, мамо, - снова и снова обращалась она к старушке. - Мамо, вы кушать хотите? Возьмите!» И она протянула ей вареную картофелину. И тут же, не спрашивая ее согласия, завернула ее в свою пушистую шаль. Малыш тоже протянул ей свой обмусоленный кусочек и пролепетал: «Кушай, баба».
Та обняла ребенка и прижала его кусочек к губам. «Спасибо, деточка», - простонала она. Предслезный комок стоял у нее в горле… И вдруг что-то назрело в ней и прорвалось такое мощное и сильное, что выплеснуло ее горькую беду в это огромное вокзальное пространство: «Господи! Прости его!» - простонала она и сжалась в маленький комочек, закрыв лицо руками.
Причитала, причитала покачиваясь: «Сыночек, сыночек… Дорогой… Единственный… Ненаглядный… Солнышко мое летнее… Воробышек мой неугомонный… Привел… Оставил». Она помолчала и, перекрестившись, сказала: «Господи! Помилуй его грешного».
И не было у нее больше сил ни говорить, ни плакать от постигшей ее безысходности. «Детки, держитесь за бабушку», - крикнула женщина и метнулась к кассе. «Люди добрые! Помогите! Билет мне нужен! Старушку вон тую забрати, - показывала она в конец зала - Мамою она мне будет! Поезд у меня сейчас!». Они выходили на посадку, и весь вокзал провожал их влажными взглядами.
«Ну вот, детки, маму я свою нашла, а вы - бабушку», - сияя от радости, толковала она ребятишкам. Одной рукой она держала старушку, а другой - и сумку, и детей. Я, глядя на них, тихо молилась и благодарила Бога за эту встречу.
моя печаль улетай… Я улыбнусь фортуне…
Оставаться наедине со своими мыслями - весьма опасное занятие…
Простите меня за боль, за слезы мои, за проблемы, простите меня за всё… я сильная, но мне нужно ВРЕМЯ
КаринаЭМ
Отпускаю тебя, отпускаю!
Не кляня ни за что, не моля!
Лёд и снег безусловно оттают
И теплом озарится земля.
И когда-нибудь, очень тоскуя,
Отойдя от скитаний и дел,
Ты захочешь, преграды минуя,
Забрести на мой старый E-mail.
Только сервер мой найден не будет,
Затеряется образ и лик.
И заблудшую память остудит
Изменившийся временем Ник.
Отпускаю тебя, отпускаю…
По живому разорвана нить!
Я одно только истинно знаю
Ничего нам нельзя изменить!
Не кляну, не ругаю за ночи,
Из сомнений и высохших слёз.
Отпускаю тебя с непорочным
Светом так и не сбывшихся грёз!
Птице белой на волю дорога!
В неба свод, где дрожит синева.
Чтобы вёл от родного порога,
Крик души, обретая слова!
Видишь в небе высоком и синем
Разделились пути птичьих стай.
И холодных небес белый иней
Нас напутствует - с Богом, прощай
Как странно, как странно
Я словно Такеши Китано
Смотрю на себя с экрана
Так часто, почти постоянно
У каждого на сердце раны
Я словно герой романа
Смотрю на себя туманно
Я новый агент Тегерана
Дни без движенья
Головокружение
Так сыро на улице, сыро
Я словно Роберто де Ниро
Выхожу из своей квартиры
Чтобы начать править миром
Так сыро на улице, сыро
У каждого на сердце дыры
Я король прямого эфира
Я новый агент Каира
Дни без движенья
Головокружение
Февраль
А за окном такая благодать,
Такое небо - детское, весеннее,
Что, кажется, мне незачем и ждать
Другого утешенья и спасения.
Забыто зло, которое вчера
Горланило и души нам коверкало.
Ну, милые, ну, женщины, пора
Взглянуть в окно, как вы глядите в зеркало.
Уже плывет снегов седая шерсть
И, словно серьги, с окон виснут каплищи.
Еще чуть-чуть - и всем вам хорошеть,
Сиять глазам, платкам спускаться на плечи.
Еще чуть-чуть - и вам ночей не спать,
Мечтать взахлеб и все дела откладывать.
На улице года помчатся вспять,
И у прохожих будет дух захватывать.
(А в этот миг умолкнет перестук,
Собрав мешок, на полустанке выйду я,
За тыщу верст учую красоту
И улыбнусь, ревнуя и завидуя.)
А вас весна до самого нутра
Проймет словами нежными и грубыми.
Ну, милые, - пора, пора, пора
Расстаться вам с печалями и с шубами.