Весна шепнет тебе:
«Живи…»
И ты от шепота качнешься…
И выпрямишься…
И начнёшься…
Слова бывают грустными,
слова бывают горькими
Летят они по проводам,
низинами, пригорками,
В конвертах запечатанных
над шпалами стучат они,
Над шпалами, над кочками:
«Все кончено…
Все кончено…»
Роберт Рождественский
Приходить к тебе,
чтоб снова
просто
вслушиваться в голос;
и сидеть на стуле,
сгорбясь,
и не говорить ни слова.
Приходить,
стучаться в двери,
замирая, ждать
ответа…
Если ты узнаешь
это,
то, наверно, не поверишь,
то, конечно,
захохочешь,
скажешь:
«Это ж глупо
очень…»
Скажешь:
«Тоже мне -
влюбленный!" -
и посмотришь
удивленно,
и не усидишь на месте.
Будет смех звенеть
рекою…
Ну и ладно.
Ну и смейся.
Я люблю тебя
такою.
Льдины, растаяв, становятся синью в реке.
Птицы, взлетая, становятся стаей упругой.
Дети, рождаясь, кричат на одном языке,
заклиная взрослых людей понимать друг друга!
ПОЗАПРОШЛАЯ ПЕСНЯ
Старенькие ходики.
Молодые ноченьки…
Полстраны - угодники.
Полстраны - доносчики.
На полях проталинки,
дышит воля вольная…
Полстраны - этапники.
Полстраны - конвойные.
Лаковые туфельки.
Бабушкины пряники…
Полстраны - преступники.
Полстраны - охранники.
Лейтенант в окно глядит.
Пьет - не остановится…
Полстраны уже сидит.
Полстраны готовится.
Мы цапаемся жестоко,
мы яростно молчим.
Порою -
из пижонства,
порою -
без причин.
На клятвы в дружбе крупные
глядим, как на чуму.
Завидуем друг другу мы,
не знаю почему…
Взираем незнакомо
с придуманных высот,
считая,
что другому
отчаянно везёт.
Ошибок не прощаем,
себя во всём виним.
Звонить не обещаем.
И всё ж таки звоним!
Бывает:
в полдень хрупкий
мне злость моя нужна.
Я поднимаю трубку:
«Ты дома,
старина?..»
Он отвечает:
«Дома…
Спасибо - рад бы…
Но…»
И продолжает томно,
и вяло,
и темно:
«Дела…
Прости…
Жму руку…»
А я молчу, взбешён.
Потом швыряю трубку
и говорю:
«Пижон!!»
Но будоражит в полночь
звонок из темноты…
А я обиду помню.
Я спрашиваю:
«Ты?»
И отвечаю вяло.
Уныло.
Свысока.
И тут же оловянно
бубню ему:
«Пока…»
Так мы живём и можем,
ругаемся зазря.
И лоб в раздумьях морщим,
тоскуя и остря.
Пусть это всё мальчишеством
иные назовут…
Листы бумаги
чистыми
четвертый день живут, -
боюсь я слов истёртых,
как в булочной ножи…
Я знаю:
он прочтет их и не простит мне
лжи!
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их не успеваю!..
Вслушайтесь!
Вглядитесь!
Убивают
время.
Убивают время
сообща и в одиночку,
Будто бы друг с другом соревнуясь:
кто скорее?
Убивают в полдень.
Убивают ночью.
Убивают
время
нахально и молитвенно,
Убивают время
стыдливо и истошно.
Убивают
прямо перед окнами
милиции!
(Что там
«перед окнами».
За окнами -
тоже…)
Люди спотыкаются.
Погоду ругают.
На площадках лестничных
толкутся вдвоём.
Зазывают в гости.
Так и предлагают:
«Приходите…
Как-нибудь
вечерок…
убьём…»
Люди суетятся.
Люди верят в слухи.
Ссорятся.
Ждут из Саратова
родных.
Убивают время!
После -
моют руки.
Чтоб не оставалось крови
на них…
Люди
убивают время отрешённо.
Пухлые портфели загадочно несут.
Убивают
собственное время.
И чужое.
И никто
за это
не зовёт их в суд.
И никто -
ни разу! -
не вручает похоронных,
мол, «погибло время…
Нужнейшее.
Зазря…»
Падают
минуты
повзводно и поротно.
Начиная
с самого первого
января…
Мёртвые минуты молчат,
не обижаются;
Мёртвые минуты
выстраиваются в века…
Зачем люди плачут?
Чего докторам
жалуются,
что мало успели сделать,
что жизнь -
коротка?
Память
за прошлое держится цепко,
то прибывает,
то убывает…
В школе
когда-то
были оценки
две:
«успевает»
и «не успевает»…
Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный
разбойничий рокот…
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать…
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю…
Не успеваю.
Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чём-то
бессмысленно спорю.
Вижу
всё больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню…
В душном вагоне -
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их не успеваю!..
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
немею.
Надо б, наверное,
жить
по-другому!
Но по-другому
я не умею…
Сильным бываю.
Слабым бываю.
Школьного друга
нежданно встречаю.
«Здравствуй!
Ну как ты?..»
И -
не успеваю
вслушаться
в то, что он мне
отвечает…
Керчь и Калькутта,
Волга и Висла.
То улетаю,
то отплываю.
Надо бы,
надо бы остановиться!
Не успеваю.
Не успеваю…
Знаю,
что скоро метели
подуют.
От непонятной хандры
изнываю…
Надо бы попросту сесть и подумать!
Надо бы…
Надо бы…
Не успеваю!
Снова меняю
вёрсты
на мили.
По телефону
Москву вызываю…
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю!..
Отодвигаю
и планы, и сроки.
Слушаю притчи
о долготерпенье.
А написать
свои главные строки
не успеваю!
И вряд ли успею…
Как протодьякон
в праздничной церкви,
голос
единственный
надрываю…
Я бы, конечно,
исправил оценки!..
Не успеваю.
Не успеваю.
Идут
обыденные дожди,
по собственным лужам скользя.
Как будто они поклялись
идти, -
а клятву нарушить
нельзя…
Даже смешно -
ничего не ждёшь.
Никакого чуда
не ждёшь.
Засыпаешь -
дождь.
Просыпаешься -
дождь.
Выходишь на улицу -
дождь.
И видишь только
пустую мглу,
город видишь пустой.
Газировщица скрючилась на углу -
упорно
торгует водой.
А воды вокруг! -
Столько воды,
просто
некуда разливать.
Это всё равно,
что идти торговать
солнцем -
там, где сейчас
ты!..
Послушай,
а может быть, и у вас
такая же чехарда?
У подъезда в глине
«газик» увяз,
на балконе слоем -
вода…
Если так -
значит, в мире какая-то ложь!
Так не должно быть!
Нет!
Потому что нужно:
если мне -
дождь,
то тебе -
солнечный свет.
Как дочка солнечный!
Как слюда!
Как трескучая пляска огня!
У тебя не должно быть дождей
никогда.
Пусть они идут
у меня…
А они идут -
слепые дожди.
Ни деревьев нет,
ни травы…
Пожалуйста,
это письмо
порви.
И меня за него прости.
А впрочем,
дело совсем не в нём.
Просто
трудно терпеть.
Море гудит за моим окном,
как поезд,
идущий к тебе.
Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на всё неизвестное,
на всё безрассудное -
в море брошусь,
густое,
зловещее,
и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне,
сердцем
велено…
Но ведь ты же сильнее меня,
сильней
и уверенней!
Ты сама
готова спасти других
от уныния тяжкого,
ты сама не боишься
ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь,
зла
не накопишь,
Не заплачешь
и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной,
если захочешь…
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье -
я прошу,
робея, -
помоги мне
в себя поверить,
стань
слабее.
Жил да был.
Жил да был.
Спал, работал, ел и пил.
Полюбил.
Разлюбил.
Плюнул! -
снова жил да был…
Говорил себе не раз:
«Эх, махнуть бы на Кавказ!..»
Не собрался.
Не махнул…
Лямку буднично тянул.
Жил да был.
Жил да был.
Что-то знал да позабыл.
Ждал чего-то,
но потом -
дом, работа, снова дом.
То жара,
то снега хруст.
А почтовый ящик пуст…
Жил да был.
Грустил.
Седел.
Брился.
В зеркало глядел.
Никого к себе не звал.
В долг
не брал и не давал.
Не любил ходить в кино,
Но зато смотрел в окно
на людей
и на собак -
интересно как-никак.
Жил да был.
Жил да был.
Вдруг пошёл -
ковёр купил.
От стены и до стены
с ворсом
сказочной длины!
Красотища -
Бог ты мой!..
Прошлой слякотной зимой
так,
без видимых причин -
умер,
отошёл,
почил…
Зазвенел дверной звонок.
Двое
принесли венок
(от месткома)
с лентой рыжей…
(Вот под этой ржавой крышей,
вот под этим серым небом
жил да был.)
А может, не был.
Что ж,
собираться начнём помаленьку.
В город уедем от непогод…
Надо бы в море
бросить монетку,
чтобы вернуться сюда
через год.
Здесь был спокойно и солнечно прожит
месяц,
где так далеко от зимы.
Здесь были счастливы мы,
а быть может,
нам показалось,
что счастливы мы.
Надо вернуться опять в этот месяц…
В тёплое море
падает
мелочь.
Круглые капельки серебра.
Капли надежды…
Едем.
Пора!..
…Где-нибудь
в тихой палате больничной
за пять минут до конца своего
вспомню я снова
этот обычай,
слабой рукой
ухвачусь за него.
И, завершая собственный опыт,
на промелькнувшее
оглянусь.
Брошу монетку
в жизненный омут…
Может, вернусь?
Жизнь летит, как шоссе,
от любви до любви…
Полпланеты - в росе.
Полпланеты - в крови.
Тают угли в золе,
как огарок свечи.
Полпланеты - в заре.
Полпланеты - в ночи.
Я кидаюсь к мечте,
а догнать не могу.
Полпланеты - в дожде.
Полпланеты - в снегу.
Я за отблеск в окне
благодарен судьбе…
Полпланеты - во мне,
остальное - в тебе.
- Идут часы…
- Подумаешь,
открытье!
Исправны, значит.
Приобрёл -
носи…
- Я не о том!
На улицу смотрите:
по утренней земле
идут часы!
Неслышные, торопятся минуты,
идут часы,
стучат ко мне в окно.
Идут часы,
и с ними разминуться,
не встретить их живущим не дано…
Часы недлинной жизни человека,
увидите -
я вас перехитрю!
Я в дом вбегу.
Я дверь закрою крепко.
Теперь стучите -
я не отворю!..
Зароешься,
закроешься,
не впустишь,
свои часы дарёные испортишь,
забудешь время
и друзей забудешь,
и замолчишь,
и ни о чём не вспомнишь.
Гордясь уютной тишиной квартиры
и собственною хитростью
лучась,
скорее
двери забаррикадируй!..
Но час
придёт!
Неотвратимый час.
Наступит он в любое время года
на мысли,
на ленивые мечты.
Наступит час
на сердце и на горло…
И, в страхе за себя,
очнёшься ты!..
И разобьёт окошко
мокрый ветер.
И хлынут листья
в капельках росы.
Услышишь:
бьют часы!
И вслед за этим
почувствуешь:
наотмашь
бьют
часы!