РОВЕСНИКАМ
Артуру Макарову
Знаешь, друг,
мы, наверно, с рожденья
такие…
Сто разлук нам пророчили
скорую гибель.
Сто смертей
усмехались беззубыми ртами.
Наши мамы
вестей
месяцами от нас ожидали…
Мы росли -
поколение
рвущихся плавать.
Мы пришли
в этот мир,
чтоб смеяться и плакать,
видеть смерть
и, в открытое море бросаясь,
песни петь,
целовать неприступных красавиц!
Мы пришли
быть,
где необходимо и трудно…
От земли
города поднимаются круто.
Век
суров.
Почерневшие реки
дымятся.
Свет костров
лег на жесткие щеки
румянцем…
Как всегда,
полночь смотрит
немыми глазами.
Поезда
отправляются по расписанью.
Мы ложимся спать.
Кров родительский
сдержанно хвалим.
Но опять
уезжаем,
летим,
отплываем!
Двадцать раз за окном
зори
алое знамя подымут…
Знаю я:
мы однажды уйдем
к тем,
которые сраму
не имут.
Ничего
не сказав.
Не успев попрощаться…
Что
с того?
Все равно: это -
слышишь ты? -
счастье.
Сеять хлеб
на равнинах,
ветрами продутых…
Жить взахлеб!
Это здорово кто-то придумал!
Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное -
в море брошусь,
густое,
зловещее,
и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне,
сердцем
велено…
Но ведь ты же сильнее меня,
сильней
и уверенней!
Ты сама
готова спасти других
от уныния тяжкого,
ты сама не боишься
ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь,
зла
не накопишь
Не заплачешь
и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной,
если захочешь…
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье -
я прошу,
робея, -
помоги мне
в себя поверить,
стань
слабее.
Ах, как долго тянулось время в детстве
Ах, как звонко тогда стучало сердце
Мне те кто старше двадцати казались древними почти
И все дни и ночи я старался очень, поскорее подрасти
Однажды я и эту грань перешагнул
И на себя уже с улыбкою взглянул
И вот живу и жизнь люблю
Своих годов летящих я не тороплю
Ах, как в двадцать зари сияла кромка
Ах, как в двадцать звучали песни громко
Мне тот кто старше сорока был чем-то вроде старика
Он забыл о счастье, он болеет чаще, и я жалел его слегка
Однажды я и эту грань перешагнул
И на себя уже с улыбкою взглянул
И вот живу, и жизнь люблю
Своих годов летящих я не тороплю
Жаль, что стали теперь длиннее ночи
Жаль, что стали календари короче
Дорога кружится моя со мной идут мои друзья
Где наступит старость где придет усталость до сих пор не знаю я Однажды я и эту грань перешагну
И на себя с улыбкой грустною взгляну
И буду жить и жизнь любить
Свои года не стану гнать и торопить
Человеку надо мало:
чтоб искал
и находил.
Чтоб имелись для начала
Друг -
один
и враг -
один…
Человеку надо мало:
чтоб тропинка вдаль вела.
Чтоб жила на свете
мама.
Сколько нужно ей -
жила.
Человеку надо мало:
после грома -
тишину.
Голубой клочок тумана.
Жизнь -
одну.
И смерть -
одну.
Утром свежую газету -
с Человечеством родство.
И всего одну планету:
Землю!
Только и всего.
И -
межзвездную дорогу
да мечту о скоростях.
Это, в сущности, -
немного.
Это, в общем-то, - пустяк.
Невеликая награда.
Невысокий пьедестал.
Человеку
мало
надо.
Лишь бы дома кто-то
ждал.
Я спокоен, я иду своей дорогой.
Не пою, что завтра будет веселей.
Я - суровый,
я - суровый,
я суровый.
Улыбаешься в ответ:
а я - сирень.
Застываю рядом с мраморной колонной,
Удивляюсь, почему не убежал.
Я - холодный,
я - холодный,
я - холодный.
Улыбаешься в ответ:
а я - пожар.
Я считаю перебранку бесполезной.
Всё в порядке, пусть любовь повременит.
Я - железный.
Я - железный.
Я - железный!
Улыбаешься в ответ:
а я - магнит.
Как тихо в мире! Как тепло…
А если в этой тишине
ты - мне назло, себе назло -
устала думать обо мне!
И номер набрала рывком.
И молча отворила дверь…
Я, может, даже не знаком
с ним - постучавшимся теперь.
А если и знаком, так что ж:
он - чуткий. У него - душа…
И вот в ладони ты идешь
к нему, белея и дрожа!
Не понимаешь ничего…
А простыни - как тонкий дым…
И называешь ты его -
забывшись - именем моим!
И падаешь, полужива.
И задыхаешься от слез.
И шепчешь жаркие слова.
Всё те Все самые. Всерьез!
А сумрак - будто воспален.
И очень пьяного голове…
Телефонистка - о своем:
«Алло! Кого позвать в Москве?..»
«Кто подойдет…» Наверно, ты.
А если он, тогда… Тогда
пусть вычеркнется навсегда
твой телефон!.. Из темноты
приходит медленная боль.
А я уже над ней смеюсь!
Смешно, что я вот так с тобой
то ссорюсь, то опять мирюсь!
И мысли пробую смягчить, весь - в ожидании грозы…
Как долго телефон молчит!
Как громко тикают часы!
Знаешь,
Я хочу, чтоб каждое слово
Этого утреннего стихотворенья
Вдруг потянулось к рукам твоим, словно
Соскучившаяся ветка сирени.
Знаешь,
Я хочу, чтоб каждая строчка,
Неожиданно вырвавшись из размера
И всю строфу разрывая в клочья,
Отозваться в сердце твоем сумела.
Знаешь,
Я хочу, чтоб каждая буква
Глядела на тебя влюбленно.
И была бы заполнена солнцем, будто
Капля росы на ладони клена.
Знаешь,
Я хочу, чтоб февральская вьюга
Покорно у ног твоих распласталась.
И хочу,
Чтобы мы любили друг друга
Столько,
Сколько нам жить осталось
Усталость забыта колышется чад
И снова копыта как сердце стучат
И нет нам покоя гори, но живи
Погоня погоня погоня погоня в горячей крови
Погоня погоня погоня погоня в горячей крови
Есть пули в нагане и надо успеть
Сразиться с врагами и песню допеть
И нет нам покоя гори, но живи
Погоня погоня погоня погоня в горячей крови
Погоня погоня погоня погоня в горячей крови
В удачу поверьте и дело с концом
Да здравствует ветер который в лицо
И нет нам покоя гори, но живи
Погоня погоня погоня погоня в горячей крови
Погоня погоня погоня погоня в горячей крови
И нет нам покоя гори, но живи
Погоня погоня погоня погоня в горячей крови
Погоня погоня погоня погоня в горячей крови
Взял билет до станции…
Взял билет до станции
Первая любовь.
Взял его негаданно.
Шутя.
Невзначай.
Не было попутчиков.
Был дым голубой.
Сигареты кислые.
И крепкий чай.
А ещё шаталась
монотонная мгла.
А ещё задумчиво
гудел паровоз…
Там, на этой станции,
вершина была.
Тёплая вершина.
До самых звёзд.
Ты её по имени сейчас не зови,
хоть она осталась -
лицом на зарю…
Встал я у подножия
Первой любви.
Пусть не поднимусь уже -
так посмотрю.
Потянулся к камню
раскалённой рукой.
Голову закинул,
торопясь и дрожа…
А вершины вроде бы и нет
никакой.
А она,
оказывается,
в пол-этажа…
Погоди!
Но, может быть,
память слаба?..
Снег слетает мудро.
Широко.
Тяжело.
В слове
буквы смёрзлись.
Во фразе -
слова…
Ах, как замело всё!
Как замело!..
И летел из прошлого
поезд слепой.
Будто в долгий обморок,
в метели
нырял…
Есть такая станция -
Первая любовь.
Там темно и холодно.
Я проверял.
Черт с тобой, не приходи!
Вспоминать - и то противно!
Сгинь, исчезни, пропади!
Я-то! Нюни распустила!
Не желаю подбирать
Со стола чужие крохи.
Если вновь захочешь врать -
Ври уже другой дурёхе.
Ишь, нашёлся эталон!
Я в гробу таких видала!
Тоже мне - Ален Делон
Поселкового масштаба.
Бабник - только и всего!
Трус! Теперь я точно знаю!
Он решил, что на него -
я! - свободу променяю.
Думал, баба влюблена!
Что, не вышло? Ешьте сами!
Вашей милости цена -
Три копейки на базаре.
Я везде таких найду.
Десять штук - на каждый вечер.
Не звони, не подойду.
А напишешь, не отвечу…
Надо верить в обычное.
Надо рассчитывать
здраво.
У поэтов
с убийцами,
в сущности,
равная слава.
Кто в веках уцелел?
Разберись
в наслоенье мотивов…
Мы не помним
царей.
Помним:
были Дантес и Мартынов.
Бесшабашные,
нервные,
святые «блюстители долга».
Ну подумаешь,
невидаль:
однажды вспылили -
и только!
За могильной оградою
все обвиненья
напрасны…
Пахнут
их биографии
лишь
типографскою
краской.
Вот они на портретах
с улыбками благопристойными…
Так что цельтесь
в поэтов -
и вы попадёте
в историю!
Ты ждешь его
теперь,
когда
Вернуть его назад нельзя…
Ты ждешь.
Приходят
поезда,
на грязных
спинах
принося
следы дорожных передряг,
следы стремительных
дождей…
И ты,
наверно, час подряд
толкаешься среди людей.
Зачем его здесь ищешь ты -
в густом водовороте слов,
кошелок,
ящиков,
узлов,
среди вокзальной
суеты,
среди приехавших
сюда счастливых,
плачущих навзрыд?..
Ты ждешь.
Приходят поезда.
Гудя,
приходят поезда…
О нем
никто не говорит.
И вот уже не он,
а ты,
как будто глянув с высоты,
все перебрав в своей душе,
все принимая,
все терпя,
ждешь,
чтобы он простил тебя.
А может,
нет его уже…
Ты слишком поздно поняла,
как
он тебе необходим.
Ты поздно поняла,
что с ним
ты во сто крат сильней
была…
Такая тяжесть на плечах,
что сердце
сплющено в груди…
Вокзал кричит,
дома кричат:
«Найди его!
Найди!
Найди!»
Нет тяжелее ничего,
но ты стерпи,
но ты снеси.
Найди его!
Найди его.
Прощенья у него
проси.
Из объятий моды
не уйдешь, не вырвешься.
Мир заштамповался!
он сошел с ума!
Это -
наказание,
это -
вроде вируса:
модные лекарства,
брюки
и дома.
Стали вдруг похожими
центры и окраины,
сумрачные будни,
грохоты торжеств…
Женщина экранная
волосы поправила, -
все земные женщины
повторили жест…
Ты танцуешь бодро
то, что мир танцует,
и покорно носишь
то, что носит он.
Мода отвергает,
мода указует,
шепчет и подсказывает
с четырех сторон.
Обладает мода
силою убойной.
Украшает время.
Ослабляет боль.
Ты по телевизору смотришь матч футбольный,
и сидит полмира
рядышком с тобой!
И какая разница,
грек ты иль испанец,
финн или малаец,
серб или индус!
Есть еще различия
в отпечатках пальцев,
нет почти различий
в отпечатках душ!
Все твои желания
модой предусмотрены,
превратилась мода
в Книгу Бытия…
Хорошо, что есть еще
женщина немодная.
Милая.
Усталая.
Навсегда моя.
Чай возник из блюдца.
Мир из хаоса возник.
Дождь из тучи.
А из утра - полдень.
Ах, как много в жизни мы читаем разных книг!
Ах, как мало, в результате, помним!
Вот она - река,
да нечем горло промочить.
Что-нибудь от этого случится…
Ах, как нам приятно окружающих учить!
Ах, как стыдно нам самим учиться!
Глупые раздумья можно шляпою прикрыть,
отразиться в зеркалах и в лужах…
Ах, как хорошо мы научились говорить!
Ах, как плохо
научились слушать!
Истину доказываем, плача и хрипя.
Общими болезнями болеем…
Ах, как замечательно
жалеем мы себя!
Ах, как плохо мы других жалеем!