Жена моя, просьб у меня немного
Но эту ты исполни, ради бога!
Прошу: цени друзей моих вчерашних
Всех тех, кому когда-то был я мил
Которых издавна, ещё до наших с тобою лет, любил я и ценил
Люби людей, с которыми вначале
Я шел тропой пологой и крутой
Кем бы сейчас друзья мои не стали
Они - частица жизни прожитой
Пусть странными сочтешь ты их повадки
Не уличай их ни в какой вине
Все малые грехи и недостатки
Ты им прости, как ты прощаешь мне
Спеши друзьям на встречу, дорогая,
Открой им дверь и взглядом их не мерь
Считай, что это молодость былая
Нежданно постучалось в нашу дверь.
Где реки похожи на барсов
И прыгают с горных вершин
Слыхал я, что есть у аварцев
Жестокий обычай один -
Коль восемь десятков минуло
Отцу, что ещё не почил
В корзине его из аула
На кладбище сын относил
Печально, темнее агата
Терзались сыновья сердца
И плакал невольник адата
Живым хоронивший отца
Казалось, мир в камень закован
К скале прижималась скала
Но совесть схлестнулась с законом
И верх над законом взяла…
Вещает из древности дальней
Легенда устами гонца:
Однажды невольник печальный
Могилу копал для отца
Шел снег, и земля леденела
И заступ тяжелый стонал
И медленно двигалось дело
И парень измаясь устал
Вдруг голосом полным заботы
Участливо старец изрек:
- Присядь, отдохни от работы
Дай я покопаю, сынок.
Меня погребешь, а корзину
С собою захватишь, она
В свой срок твоему ещё сыну
Окажется тоже нужна…
Тут парень, отбросив лопату
И двинув корзину ногой
Воскликнул: «Такому адату
Я быть не желаю слугой!»
Как - будто и впрямь с того света
Домрой возвратился старик
Сочли за пророчество это
И новый обычай возник
С тех пор до столетья аварцы
Счет собственным годам ведут
А после, столетние старцы,
Годов не считая живут.
Вон человек, что скажешь ты о нем?
Ответил друг, плечами пожимая:
«Я с этим человеком не знаком:
Что про него хорошего я знаю?»
Вон человек, что скажешь ты о нем?
Спросил я у товарища другого.
«Я с этим человеком не знаком.
Что я могу сказать о нем плохого?»
- Радость, помедли, куда ты летишь?
- В сердце, которое любит!
- Юность, куда ты вернуться спешишь?
- В сердце, которое любит!
- Сила и смелость, куда вы, куда?
- В сердце, которое любит!
- А вы-то куда, печаль да беда?
- В сердце, которое любит!
Рождены мы в самый светлый час
Женщинами, в доброте святыми.
Почему же многие из нас
Иногда бывают очень злыми?
Малыши растут у нас в дому,
Тянутся к нам добрыми руками.
Люди, объясните, почему
Мы порою злы бываем сами?
Всезнающих людей на свете нет,
Есть только те, кто мнит себя всезнающим.
Порой мне страшен их авторитет,
Взгляд осуждающий и взгляд карающий.
Всего не знал ни Пушкин, ни Сократ,
Всё знает в целом мир, большой и многолюдный,
Но судят мир порою те, что мнят
Себя носителями истин абсолютных.
В Хиросиме этой сказке верят:
Выживает из больных людей
Тот, кто вырежет, по крайней мере,
Тысячу бумажных журавлей.
Мир больной, возьми бумаги тонкой,
Думай о бумажных журавлях,
Не погибни, словно та японка,
С предпоследним журавлём в руках.
Мы все умрём, людей бессмертных нет,
И это всё известно и не ново.
Но мы живём, чтобы оставить след:
Дом иль тропинку, дерево иль слово.
МАТЬ
По-русски - «мама», по-грузински «нана».
А по-аварски - ласково «баба».
Из тысяч слов земли и океана
У этого особая судьба.
Став первым словом в год наш колыбельный,
Оно порой входило в дымный круг
И на устах солдата в час смертельный
Последним зовом становилось вдруг.
На это слово не ложатся тени,
И в тишине, наверно, потому
Слова другие, преклонив колени,
Желают исповедаться ему.
Родник, услугу оказав кувшину,
Лепечет это слово оттого,
Что вспоминает горную вершину -
Она прослыла матерью его.
И молния прорежет тучу снова,
И я услышу, за дождем следя,
Как, впитываясь в землю, это слово
Вызванивают капельки дождя.
Тайком вздохну, о чем-нибудь горюя,
И, скрыв слезу при ясном свете дня,
Не беспокойся, мама, говорю я, Все хорошо, родная, у меня.
Тревожится за сына постоянно
Святой любви великая раба.
По-русски «мама», по-грузински «нана»
И по-аварски - ласково «баба».
И ты, кого все чествуют и славят,
Не забывайся, ибо, может статься,
По лестнице, тебя ведущей наверх,
Тебе же предстоит ещё спускаться.
Живите долго, праведно живите,
Стремясь весь мир к собратству сопричесть,
И никакой из наций не хулите,
Храня в зените собственную честь.
По-русски «мама», по-грузински «нана»,
А по-аварски - ласково «баба».
Из тысяч слов земли и океана
У этого - особая судьба.
Став первым словом в год наш колыбельный,
Оно порой входило в дымный круг
И на устах солдата в час смертельный
Последним зовом становилось вдруг.
На это слово не ложатся тени,
И в тишине, наверно, потому
Слова другие, преклонив колени,
Желают исповедаться ему.
Родник, услугу оказав кувшину,
Лепечет это слово оттого,
Что вспоминает горную вершину -
Она прослыла матерью его.
И молния прорежет тучу снова,
И я услышу, за дождём следя,
Как, впитываясь в землю, это слово
Вызванивают капельки дождя.
Тайком вздохну, о чём-нибудь горюя,
И, скрыв слезу при ясном свете дня:
«Не беспокойся, - маме говорю я, -
Всё хорошо, родная, у меня».
Тревожится за сына постоянно,
Святой любви великая раба.
По-русски «мама», по-грузински «нана»
И по-аварски - ласково «баба»
По-русски «мама», по-грузински «нана»,
А по-аварски - ласково «баба».
Из тысяч слов земли и океана
У этого - особая судьба.
Став первым словом в год наш колыбельный,
Оно порой входило в дымный круг
И на устах солдата в час смертельный
Последним зовом становилось вдруг.
На это слово не ложатся тени,
И в тишине, наверно, потому
Слова другие, преклонив колени,
Желают исповедаться ему.
Родник, услугу оказав кувшину,
Лепечет это слово оттого,
Что вспоминает горную вершину -
Она прослыла матерью его.
И молния прорежет тучу снова,
И я услышу, за дождём следя,
Как, впитываясь в землю, это слово
Вызванивают капельки дождя.
Тайком вздохну, о чём-нибудь горюя,
И, скрыв слезу при ясном свете дня:
«Не беспокойся, - маме говорю я, -
Всё хорошо, родная, у меня».
Тревожится за сына постоянно,
Святой любви великая раба.
По-русски «мама», по-грузински «нана»
И по-аварски - ласково «баба»
Я о тебе, кто мне всего дороже,
Боюсь писать стихи…
Вдруг, их прочтя,
Другой, меня достойней и моложе,
Тебя полюбит тоже не шутя.
Я о тебе, кто мне всего дороже,
Боюсь писать…
Вдруг кто-нибудь, любя,
Заговорит с другой любимой тоже
Словами, что нашел я для тебя.