В приморском городе N рядом с домом престарелых находится заброшенный парк с чугунными скамейками, отлитыми ещё в довоенное время. На двух или трёх из них, сохранивших свои деревянные рейки с облупившейся краской, можно сидеть и сейчас.
На крайнюю от дома скамейку уже четвёртый раз за последнюю неделю приходит Галина Ивановна, бывший педагог, а в последние годы перед пенсией, завуч одной из центральных городских школ. Она приходит сюда вовсе не от того, что в доме престарелых её что-то не устраивает - там, в общем-то, не плохо: и кормят вкусно, и врачи постоянно о здоровье спрашивают. Просто в этом доме Галина Ивановна первую неделю и пока ещё не свыклась с мыслью, что это действительно её место.
Сидя вне своей новой территории обитания и глядя на лёгкие, сухие листья под ногами, она размышляет о превратностях своей судьбы.
Рядом со сквером, останавливается дорогая синяя иномарка, из задних дверей которой выходит женщина, примерно ровесница, одетая по-дачному (это как-то сразу угадывается). А со стороны водителя - молодой человек с папкой в руке. Он кладёт эту папку на капот, раскрывает её и перебирает какие-то бумаги. Судя по всему, ему нужно сходить куда-то по делам, а женщина не хочет ждать его в машине.
Так уж выходит, что самая ближняя от них «дееспособная» скамейка как раз та, на которой сидит Галина Ивановна, и женщина направляется прямо к ней. Не дойдя нескольких шагов, она, спохватившись, ощупывает карман своей вязаной серой кофты и быстро оглядывается.
- Гена! - не громко окликает она. - Я в машине телефон забыла.
Молодой человек убирает бумаги в папку, видимо, уже разобравшись с ними, заглядывает в салон и находит там сотовый телефон.
- Извини, Гена, - говорит женщина, когда он приносит ей его, - гоняю тебя зря. Думала, позвоню Наташе, пока ты в банк бегаешь. Пусть она на стол накроет, ты хоть немного подкрепишься, прежде чем по делам ехать.
- Да ладно мама, чего вы извиняетесь, - отмахивается Гена, он смотрит на свободный край скамейки. - Подождите, я плед принесу. Скамейка, наверное, холодная.
Быстро сбегав к машине, он возвращается со сложенным пледом и, совсем приблизившись к скамейке, обращается к Галине Ивановне:
- Здравствуйте! Ничего, что мы вас потревожим?
- Ничего, ничего.
Женщина, наконец, устраивается на своём месте, тоже извиняется за беспокойство, делает свой короткий звонок и, зачем-то показывая телефон Галине Ивановне, поясняет:
- Внучка. На даче сегодня ночевала. Ездим вот… Там ещё разной уборки навалом…
Галина Ивановна лишь грустно кивает головой. Да знает она, что это такое. Была дача и у неё…
- А Гена - это ваш сын? Или зять? - спрашивает она.
- Сын.
- Он, вам не родной?
- Почему это? - даже чуть обижается женщина.
- Он вас на «вы» зовёт…
- Хм-м… У нас принято так. Я своих родителей так называла и меня все мои дети так называют. У меня их трое. Так и отца своего называли…
- Извините, - говорит Галина Ивановна, - просто не привычно сейчас…
- Да, ничего, - отвечает женщина, - это же от воспитания зависит…
И тут, уже одного слова «воспитание» бывший завуч чувствует, невольно поднимающееся раздражение. У нас ведь сейчас плюнуть некуда, заговоришь о воспитании, так все подряд ушинские, да макаренки. А вот повоспитывали бы они современных учеников… Теперь эта случайная соседка по скамейке уже не кажется Галине Ивановне такой привлекательной, какой показалась вначале. Она, вроде, и говорит с каким-то вызовом, с неким самодовольством что ли… Ну, удалась у неё жизнь, повезло ей, так что ж теперь?
- А вы, простите, кто по образованию? - спрашивает Галина Ивановна.
- Да бухгалтер, простой бухгалтер, - неловко улыбнувшись, говорит соседка.
- Ну вот, видите, бухгалтер…
- Вы это к чему?
- Просто я хотела сказать: да при чём здесь воспитание? Оглянитесь кругом. Родители для детей - пустое место. У кого сейчас нет проблемы с детьми? Ну, бывает, конечно, кому-то и везёт…
- Как это везёт? Простите, а у вас дети есть?
- Есть.
- Сколько?
- Да тоже трое, - вдруг упавшим голосом признаётся Галина Ивановна.
- Во, какое совпадение! - обрадовано восклицает женщина.
Это обстоятельство, видимо, кажется ей чем-то объединяющим, и она предлагает познакомиться. Её зовут Любовь Иннокентьевна. Раздражение Галины Ивановны от этого знакомства только увеличивается, и Любовь Иннокентьевна, тут же замечает его.
- Ладно, - примирительно предлагает она, - закроем эту тему… Вон, поглядите, какая нынче осень чудесная. А на даче что творится! Урожай нынче такой богатый, что мы на одной нашей даче сделаем запасы на все три семьи.
Ну, вот… Закрыла, называется, тему… А сама снова, так или иначе, о детях. Хотя, о чём ещё она может говорить, если это и есть её жизнь, как-то совершенно принципиально не совпадающая с жизнью Галины Ивановны? И подумав так, Галина Ивановна не выдерживает сама. Тем более, это-то у неё сейчас и болит.
- Вот вы говорите: воспитание… А вы думаете я своих детей плохо воспитывала? Да так же, как и все, любила, заботилась… Не в воспитании тут дело. Дети сейчас совсем другие. Не одна я так думаю. Я вот сейчас в новом коллективе оказалась, так там иного мнения и нет.
Любовь Иннокентьевна вздыхает. Ей совсем не хочется портить себе предстоящий день, но разговор-то уже идёт.
- А вы знаете, в чём я совершенно убеждена? В том, что дети никогда не бывают виноваты. Спросите: почему? Потому что они вырастают в семье. А семейное воспитание - дело очень тонкое, хотя все считают себя в нём знатоками.
Любовь Ивановна едва не всплёскивает руками: да почему же она её-то слова говорит?
- Ну-ну, - почти уже совсем ядовито произносит она, - и что это, интересно, за никому не известные тонкости воспитания?
Любовь Иннокентьевна на минуту задумывается.
- Вообще-то, этих тонкостей много, - говорит она. - Возьмём хотя бы одну. Скажите: вот когда ваш маленький ребёнок ударялся в детстве обо что-то, ну, например, о стул или угол стола, то как вы его успокаивали?
Галина Ивановна смотрит с недоумением. А при чём здесь это? Сейчас, вот так, вдруг, она даже и вспомнить тех слов не может.
- Я напомню, - не дождавшись её, продолжает Любовь Иннокентьевна. - Вы говорили: «Ах, этот нехороший стул! Он сделал тебе больно! А вот мы тоже его ударим. Вот так тебе не хороший стул, вот так! Не обижай нашего Ванечку или Санечку, не делай ему больно!» И ваш ребёнок было доволен, он успокаивался и улыбался. Ведь, обычно, это было так?
- Так, - соглашается Галина Ивановна, пожалуй, впервые за свою жизнь, задумываясь над тем, почему это было именно так. Все так делали и делают. Это вроде бы и не воспитание даже, а так, привычный приём. - А что же говорили в таких случаях вы? - спрашивает она Любовь Иннокентьевну.
- А я говорила, так, как слышала это от мамы и от бабушки. Я говорила: «Ой, Геночка, как тебе больно! Ты ударился. А ведь ты сделал больно и стульчику. Только стульчик не умеет плакать. Давай пожалеем его, скажем: прости нас стульчик, мы не станет тебя больше бить, не станем делать больно…»
И тут Галина Ивановна почти физически чувствует какое-то внутреннее осыпание всего своего многолетнего педагогического и воспитательного гонора… Она и сама не дура, и сразу видит всю разницу между тем и другим.
- Ну, вы и скажите, - всё же ещё на каких-то остатках своего гонора говорит она уже просто по инерции, - как можно сравнить боль своего ребёнка и… какого-то стула. Тут ещё додуматься надо, что стулу может быть больно…
- Хм-м… А додуматься надо. Я постоянно призываю к этому всех своих молодых знакомых. Ведь потом перед ребёнком окажется не «какой-то» стул, а «какая-то» кошка, которая случайно царапнула его, ну, значит, будет правильно её побить. Потом «какая-то» собака, потом «какой-то» человек, «какая-то» бабушка или просто старуха, потом «какие-то» отец или мать…
- Мама, я уже всё! - радостно показываю папку, докладывает сын Любовь Иннокентьевны, подхода которого женщины не заметили, - пойдёмте…
Он протягивает матери руку, а когда она легко, в общем-то, не нуждаясь в помощи, поднимается, забирает плед со скамейки.
- До свидания! - говорит он Галине Ивановне.
- До свидания! - говорит ей и Любовь Иннокентьевна.
Галина Ивановна остаётся, как замороженная. Ей кажется, что её новая знакомая, которую она, уже наверняка, никогда не увидит, сказала ещё не всё. Да, пожалуй, и не надо всего. Тут и так, всё ясно. «Странно, - думает она, - казалось бы, такая мелочь - утешить, плачущего ребёнка… Да его в этот момент хочется просто утешить и даже не важно как… Но ведь выходит, что мои-то дети утешались агрессией, которую они проявляли, местью, причинением боли, а дети этой женщины вниманием, сочувствием, состраданием. Вот тебе и мелочь…»
А сколько приходилось ей заниматься воспитанием в школе, где были специальные программы патриотического воспитания, привития доброты, внимания, уважения, любви к Родине большой, и к малой… Ну, да - попробуй привей потом всё это, если в семье в голову уже вбито другое… Это как с некоторыми горе родителями, которые считают, что произнося маты, ребёнок быстрее учится говорить. Ну, мол, пусть он сначала заговорит, как следует, а от матов потом быстренько отучим. Да уж вытащи потом из него то, что заложено на самое дно…" Так же и здесь…
Галина Ивановна смотрит, как садится в машину Любовь Иннокентьевна, как закрывает за ней дверь её Гена. Сейчас на даче они будут пить чай. Машина легко и бесшумно стартует, блеснув хромированными дисками, и Галина Ивановна вспоминает, что ей тоже пора возвращаться. В её новом доме в одиннадцать часов дают по кружке овсяного отвара, очень полезного для пищеварения.
Бывший завуч поднимается, проходит несколько шагов и вдруг, вытянув руку, утыкается ладонью в шершавый ствол старого тополя. Ей вспоминается свой сын, который привёз её сюда так же на своей машине, и за всю эту первую, трудную неделю лишь однажды позвонил по сотовому, сказав несколько, по сути-то, пустых слов. Вспоминается дочь, которая пряча глаза, складывала в чемодан её кофты и чулки. А вторая дочь не приехала вовсе…
«Простите меня, мои дорогое, - заплакав, шепчет Галина Ивановна, - простите, меня, дуру, за то, что я вырастила вас такими несчастными…»
Если вы сперва решили,
Что воспитывать ребенка
Будет вам довольно просто
И вы справитесь легко,
То как только вам в роддоме
ВрУчат маленькое чудо,
Воспитание начнётся,
Но займётесь им не вы
Ваш малыш за две минуты
Вам покажет кто здесь главный
И кого беспрекословно
Будет слушать вся семья.
Вот, допустим, вы решили,
Что режим вам очень нужен:
Кушать, спать, гулять, купаться,
Важно строго по часам.
Что ж, возможно вы счастливчик,
И ваш маленький бутузик
Будет даже пИсать - какать
Важно глядя на часы.
Если нет - задорным криком,
В пять часов, примерно, утром
Сообщит он вам, что нужно
Поменять вам свой режим.
Как немного подрастёте
То начнёте кушать кашки,
Фрукты, овощи и мяско
В общем, типа взрослый корм.
Тут опять же вы - счастливчик,
Если ваш малыш спокойно
Будет кушать эту пищу,
И при этом не придётся
Вам стоять на голове.
Если нет - не унывайте:
Разучите сотню песен,
Номер цирковой освойте,
Может сжалится над мамой
И чего-нибудь поест.
Много разных и чудесных
Вы игрух не покупайте,
Лучше малышу отдайте
Ноутбук и телефон,
Папин ящик с инструментом,
Пульты, музыкальный центр,
На худой конец сгодится
Видеомагнитофон.
Очень также интересно
Поиграться с унитазом
Посмотреть как исчезает
То, что брошено туда.
В общем скучно вам не будет,
Даже и не сомневайтесь
Ну, а если всё же станет,
Можно взять, ещё родить!
Джентльменов надо воспитывать с детства.
Кажется, чья то попа, очень - очень соскучилась по папиному ремню…
Никогда не говори плохо о ком-либо, говори лишь хорошее о всех, кого знаешь
Быть скромным с начальством - долг, с равным - хороший тон, с подчиненным - благородство
Вам не удастся никогда создать мудрецов, если будете убивать в детях шалунов.
Теоретизируя, мы забываем, что обязаны учить ребёнка не только ценить правду, но и распознавать ложь, не только любить, но и ненавидеть, не только уважать, но и презирать, не только соглашаться, но и возмущаться, не только подчиняться, но и бунтовать.
Берегите и любите своих детей. За порогом вашего дома,-беспощадный мир жестокости, ненависти и моббинга. (Ирина Берманн)
Если педагогика хочет воспитывать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его тоже во всех отношениях.
Порядочность девушки не зависит от строгости ее родителей. Мои дали мне полную свободу. И я их не подвела.
Героями не рождаются ими становятся.
Мужество появляется, а не дается в наследство.
Можно стать тряпкой, а можно и человеком.
Воспитать можно все, гены ничего не решают.
Ребёнок рождается с ЖЕЛАНИЕМ ЖИТЬ.
Взрослые !
Помогите ребёнку расти так, что бы это ЖЕЛАНИЕ сохранилось на всю ЖИЗНЬ.
Воспитание - дело совести; образование - дело науки. Позднее, в уже сложившемся человеке, оба эти вида дополняют друг друга.
Мужчину можно воспитать, но перевоспитывать - бесполезно!!!)))