Сумбурно, а порою и цинично,
Курсивом почерк скачет за поля.
Я напишу, пожалуй, и о личном,
Как под ногами плакала земля.
И не понятно мне её молчанье,
Лишь только вздохи волн мне говорят:
- Где слышно было нежное журчанье,
Теперь течёт прозрачный горький яд.
Отравлен след ведёт нас к катастрофе,
Весь мир на бочке с порохом сидит.
С таким успехом, море цветом кофе
Ворвётся ввысь и попросту сбежит.
И под ногами вместо трав душистых,
Повсюду будет пепел и зола.
Не станет больше слов простых и чистых,
Всё от того, что в мире много зла.
Вы уж простите, что я так о личном,
Наверно я устал давно молчать.
Но просто это как-то неприлично,
Когда гниёт земля - родная Мать.
Я тебя потерял на вокзале холодных огней,
Где по-белому чёрные тени кружились, как ветер.
Ты стояла, ждала, у скамьи, между двух фонарей,
Только я в дикой спешке тебя, ты прости, не заметил.
И гудок торопил, подгоняя, скорее-скорей.
Не пришла, может что-то случилось, иль, просто, забыла?
А, ведь, только вчера, мы стояли с тобой у дверей,
Где призналась, что сердцем меня и душой полюбила.
Мысли в спешке ломали меня, что пошло всё не так,
Стук колёс раздражал своим медленным стонущим ходом.
А внутри, что-то тихо шептало, - дурак ты, дурак,
Называя меня почему-то глупцом и уродом.
Я тебя потерял на вокзале холодных огней,
Где по-белому чёрные тени кружились, как ветер.
А теперь, вот, стою у скамьи, между двух фонарей,
Где тебя в дикой спешке тогда, ты прости, не заметил.
Пишет время дрожащей рукой,
На изломанных каменных плитах.
Там, где кровь протекала рекой,
Там, где судьбы в единое слиты.
Где холодные капли свинца,
Оставляли кровавые раны.
Где спиной вставал сын за отца,
Защищая свой дом от тиранов.
Где снаряды равняли с землёй,
Деревенские старые хаты.
Пишет время дрожащей рукой,
Для истории тёмные даты.
Все реплики скиньте, прошу Вас, на полку,
В запыленный угол подальше.
Поймите, я просто устал, да и толку
От вашей заезженной фальши.
К чему эта ложь и актёрские взгляды…
Когда всё и так мне понятно.
Отбросьте надежду, что вам все тут рады,
Ваш образ сумбурно невнятный.
Вы любите только своё отраженье
В зеркальных мирах перед сценой.
И клялись мне трижды, играя сомненье,
Себя доведя до измены.
Вас тут же бросали и Вы, как актриса,
Ко мне возвращались и слёзно
Шептали, - люблю… как тогда, за кулисой,
Но поезд ушёл, уже поздно!
Зима унынием объята
И снег - не снег, лишь мокрый дождь.
Застыли стрелки циферблата,
И в памяти проснулась ложь.
Где от осколков слов разбитых,
В душе капризной жар огня.
Вином пленён, вином убитый,
В ночи седого января.
И заполнял я дно бокалов,
Пытаясь, спьяну, разорвать,
Всё то, что было, то, что стало
И то, что не сумел понять.
Слепая жизнь была, как ветер,
Несла дорогами вдоль скал.
Вот так вот жил и не заметил,
Как в плен бушующий попал.
Обрывы, стонущие реки,
Перрон, вокзалы и луна.
Мечтал стать просто человеком,
Но продал жизнь за грамм вина.
Из алых рек рождается свобода,
Из глубины возводятся мосты.
По рельсам ржавым тянут пароходы,
Но время превращает их в кресты.
Трясутся «пешки», плачет «королева»,
Всё вперемешку, каждый за себя.
Мужья бегут, в который раз, налево,
Безумный мир, по-своему, любя.
И гнутся стрелки от пустого взгляда,
И время ускользает в никуда.
А нас всё травят, убивают ядом,
«Прогнившие» от власти господа.
И там, где были фабрики, заводы,
Где жизнь кипела волей и теплом,
Теперь стоят руины… а «Уроды»,
Весь труд за раз расплавили на лом.
Из алых рек рождается свобода,
Из глубины теперь стоят мосты.
Убрали рельсы, нет и пароходов,
Остался лишь заброшенный пустырь.
Вновь режет память прошлые сомненья,
Блуждаю в мыслях словно не живой,
Мне не хватило силы и терпенья,
И вот теперь я спорю с тишиной.
Обрывки слов над серыми полями,
Врезаются в незримые мечты.
Где бродит власть, трясущая цепями
И метит жертву кровью с высоты.
Кто был, кто есть и что теперь осталось,
Жизнь краской чёрной мечена без слов.
И спину гнёт чертовская усталость,
От тяжести наброшенных мешков.
И в пустоте растерзанных сомнений,
Стою и в мыслях спорю с тишиной.
Что есть, то есть, найдётся и терпенье,
Ведь главное, что я ещё живой.
Застыли дома в одиночестве скромном,
Пустые стоят корабли.
Горят фонари над затишьем безмолвно,
Лучами касаясь земли.
И звёздная россыпь, манящая светом,
Врезается в наши глаза.
Мы, в сладком молчании, ждали рассвета,
Как вдруг, постучалась гроза.
Расправили крылья небесные силы,
Под ветра пронзительный стон.
Сметая песчинки с забытой могилы,
К подножью бушующих волн.
И грозные взоры швыряли раскаты,
Пугающим залпом огня.
Тряслись в нищете стёкла старой палаты,
Протяжно, капризно звеня.
И только, лишь, мы, не дождавшись рассвета,
С тобой побрели не спеша.
А, что говорить, когда лето, есть лето.
Погода, ведь, всяк хороша.
Картина… зигзагом две линии, сердце, повсюду осколки.
Чуть выше, в углу, паутина, добыча трясётся, но толку…
Спасения нет, остановка, конечная, все наблюдают,
Мы просто привыкли к тому, что всегда на земле убивают.
И будь ты слабее, сильнее, но только всё это пустое,
Найдутся и те, кто сожрёт вас, за раз, без единого боя.
И шрамы, казалось, ну что в них такого, жизнь всё залатает,
Но нервы ни к чёрту и память всю боль просто так не стирает.
Вы скажете, - жизнь, всё пройдёт, ведь, бывало и вовсе похуже.
Но ноет спина… седина и ответ, - никому ты не нужен.
И след от вчерашних шагов запылился в пустом коридоре,
А в мыслях мечта - тишина, тёплый ветер и синие море.
Любила иль нет, но теперь и не важно,
Сгорели мосты и стоят корабли.
Лишь только слова на листочке бумажном,
Который лежал двадцать лет, весь в пыли.
«Люблю или нет, ты прости, я не знаю»…-
Всё то, что оставила ты и ушла.
Я долго ходил, спотыкаясь по краю
И даже кричал вслед, - ну, как ты могла…
Любил или нет, да теперь и не важно,
Я помню тогда и не долго грустил.
Но, только теперь написал я отважно,
«Спасибо за всё… и тебя я простил!»
Был бы принцем ёлки-палки,
Не нужна б была Наталка.
Сразу жён завёл так пять,
Чтобы долго не считать.
Приобрёл бы я машину,
Да рогатую скотину.
Две свиньи, да ещё кур,
Чтоб было, что на шампур.
Тёщам дачи, по шубейке,
Их мужьям всем по «Копейке»
Телевизор «Горизонт»
И на всякий случай зонт.
За меня бы все считали,
Если надо и писали.
Сам то я умом бум-бум,
Ещё с детства тугодум.
Ну, а так, мечты мечтами
И скажу вам, между нами, -
Принцем быть не всем дано,
Ну, а мне не суждено.
Зима, в который раз зима,
Метёт вовсю, резвится.
В сугробах спрятались дома,
А мне в ночи не спится.
Пью тёплый чай, горит свеча,
Камин трещит дровами.
Кот сел, мурлыча у плеча
И щурится на пламя.
И строки вьются не спеша,
На листике бумажном,
Простым куском карандаша,
Но это всё не важно.
Не важно даже то, что ночь,
Морозная резвится.
Спит сладко сын, жена и дочь,
Лишь только мне не спится.
А руки твои, словно крылья, касались плеча,
Взгляд жадно ловил отражение нежности тел.
На столике справа, где ваза, горела свеча
И ветер в окошко, метелью играя, свистел.
В глазах океан… мотыльками порхали мечты.
Хмелела душа от нектара пьянящего слов.
Я в сладком плену целовал эталон красоты,
Вселяя в себя это чувство от Бога - любовь…
Как будто всё сон или, просто, такое кино,
Где сцену снимают с обычным названьем «Постель».
На столике справа, где ваза, в бокалах вино,
И бьётся в окошко, игриво, ночная метель.
Дышала ночь туманом над рекой,
Смеялся ветер, берег обнимая.
Берёза нежно тонкою косой,
Качалась, мою душу согревая.
И спал вдали мохнатый тёмный бор,
Луга склонили острые верхушки.
А я пел, под гитарный перебор,
Ту песнь, про знаменитую «Кукушку».
И рвались струны всем ветрам на зло,
Стучало сердце бешеным аккордом,
За тех, кому в боях не повезло,
Кто умирал с достоинством и гордо.
Я знаю, что ещё не раз вернусь
С гитарой на зелёную опушку.
И струны вновь навеют во мне грусть,
И я спою вновь песню про кукушку.
В твоих глазах дома и лунный свет,
Разлуки крик и даже не прощаясь…
На полуслове прерван был ответ,
Мы в пустоте с тобою потерялись.
Не поделили чувства пополам,
Разбита чаша, лопнуло терпенье.
Я лепестки бросал к твоим ногам,
Но, ты ушла без слов и сожаленья.
Кто виноват…- уж лучше промолчать…
Быть может время всё вернёт на место?
Ты без меня умеешь, лишь, скучать,
Мне без тебя в огромном мире тесно.