Обида не имеет право быть у сильного человека. Сильный тот, кто больше действует, одним словом живет и не имеет права растрачивать время на эмоции
Чувства, сопровождающие нашу жизнь многообразны, как цвет океана
Улыбка ребёнка имеет цвет его генетики
Обида — больше свойственна детям. Сожаление ведущее к действие сильным людям
Каждый человек считает, что ему хуже всех,
— но всегда это не так
Чёрствость и скудоумие — составляющие одного звена
Грех над слабостью стебаться, бог накажет, раз так двадцать. А потом ещё сто раз в правый даст и в левый глаз. Будешь выглядеть не лучше, над тобой сгустятся тучи, поумнеешь, может быть и научишься любить не за внешность и одежку, не за красную дорожку, а за душу и за сердце, и за то, что есть на свете для чего-то человек. Для насмешек годен грех. Ты найди кого с виною — вора, пьяницу — их море и гноби, гноби, гноби… Как герой. а не дебил.
Уже не будет идеально —
Последней тайне возраст — давность.
Порой обыденно-тоскливо —
Поблекла, стихла — утомилась
Нести по жизни эту данность,
Откуда брать, не знаю, силы.
Прижато небо к мутным далям,
Вокруг бытует блажь и память,
Стекло стареет свежей болью.
Я этой болью в даль ведома,
Но вновь прошу меня оставить,
Хотя б на время или боле.
Куда идти, ворчу, не важно.
Процесс важнее. Мысли. Жажда.
Во что сама с утра поверю,
На что случайно понадеюсь,
О чем жалеть, вздыхая тяжко,
Мне не придется, мол — потеря.
Я понимаю, что там — дальше.
Окно осеннее, озябше
Придвинув истину, как пищу,
Мне показало — нет, не выжить.
Так происходит, жаль, всё чаще.
Жаль, идеально снова ближе…
Воспитанная совесть не позволяет поддаться искушению.
Брожу мЫслями в закоулок
Там неизвестность где-то спит
Ведёт в тупик вот тот проулок
Другой злОбами весь расшит
Вот это улочка ведёт домой
А где мой дом не знаю я
Вот этот переулок зовёт меня - Постой
Меня ведь нет, иль я — не я
«Цветными вшами» весь цветет проспект
Он обустроен так, что даже нету слова — НЕТ
«Счастливый» тот проспект хорАми прёт безвременьем, я — куклсовет
Кричит над ним ворона недоумений — «ПРИВЕТ, ПРИВЕТ»
Пасквиль растёт в той улице наперекор
Его не видно, он глухой немой укор
Слепцы толкаются в Метро
Тоска же выедает всё нутро
Иду по улочкам тоски
И собираю совЕстей ростки
2017 07 20
schne
Шила в мешке не утаишь. Вопрос в том, насколько это шило из мешка торчать будет.
Так, под Москвой в поселках Дачная Поляна, Барвиха, Горки-6 выстроены великолепные дачи для маршалов и высших генералов. Сейчас в Московской области насчитывается более 70 таких дач. Вот одна из них, так называемый «объект 10», выстроенная для главного инспектора Министерства обороны СССР: 341 кв. метр, 9 комнат, мрамор и гранит. Участок свыше 2 гектаров, пруд. Расходы на эту дачу составили 343 тысячи рублей.
Это у генералов. А у маршалов и дачи просторнее, и участки больше. Маршал Ахромеев жил в даче площадью свыше 1000 кв. метров, а участок при ней был 2,6 га. Скромный маршал! Его коллега маршал Соколов имеет дачу 1432 кв. метра на участке более 5 га.
Для заместителей министра дачи двухэтажные, каменные — холл, гостиная, столовая, несколько спален, комната для прислуги, кухня, ванные и туалеты, на участке — хозяйственные постройки, теплицы, гаражи. Расходы были предусмотрены по 350 тысяч рублей на дачу. Оказалось, что мало: один из заместителей министра обороны СССР истратил на свою дачу в Барвихе 627 тысяч рублей — разумеется, из казенных денег. Такую сумму рядовой Советской Армии (денежное содержание которого 7 рублей в месяц) сможет накопить только к 9454 году. Возле дачи первого заместителя министра воздвигли дом приемов.
Впрочем, недалеко от этой дачи высится, по словам журналиста, «дворец раза в три-четыре больше и во много раз роскошнее». Там живет отставной (!) председатель Комиссии партийного контроля ЦК КПСС пенсионер Соломенцев. Но это уже иная категория номенклатуры, не чета заместителям министра. О дачах этой категории мы расскажем дальше.
(Усадьба Неклюдово в Мытищинском районе Подмосковья с парком в 1930-е годы являлась правительственной дачей, на которой проживал народный комиссар обороны СССР, член Политбюро ЦК ВКП (б) Климентий Ефремович Ворошилов. После пожара, при котором полностью сгорел старый барский дом, в 1949 г. ХОЗУ МО СССР было построено новое здание, сохранившееся до наших дней. Сейчас это здание принадлежит Гуманитарной русско-испанской школе «Город Солнца» («Casadelsol»)
Как много вас и как вас мало
Любимых близких и родных
Меня вчера уже не стало
Средь вас сегодняшних живых
По окольной тропинке, заросшей бурьяном и мхом,
Что вела к почерневшим руинам готической церкви,
Два монаха, укрывшись плащами, скакали верхом
На арабских кобылах. Огни зажигались и меркли,
Провожая скитальцев в последнюю долгую ночь.
За их спинами Кёльн. Впереди или казнь, или слава.
Говорят, если Бог не сумел — сможет дьявол помочь
Совершить самосуд христианской рукой. Только правой
Разжиревшей от масла и мяса священной щеке
Наплевать, когда бьют прихожан по измученной левой*.
Прикрываясь молитвой отцов на чужом языке,
Два монаха вспороли гнилое адамово чрево,
Чтобы бездна, разинув свою ненасытную пасть,
Поглотила обитель Климента от края до края.
Протестанты, укрывшись плащами, усердно крестясь,
Исчезают, пока католический Кёльн полыхает.
*во времена инквизиции Кёльн становится главным центром иезуитов; с 1529 года в городе начинаются массовые сожжения протестантов
Не тревожь понапрасну искусство,
Изводясь обо всём бесконечно.
Просто всё в этой жизни и грустно —
То простор, то душа-захолустье,
То просвет, то туманы на плечи…
Растекается мягко пространство —
Застеколье в предчувствии вечном,
Суету стережет постоянство,
Но местами присутствует пьянство,
Где присутствовать, видимо, не с чем.
Обещания утра к полудню
Согревают остылые сути.
Толпы спешно вливаются в будни.
В них бурлят — пробиваются грудью.
И несут, прижимают и крутят.
В них разносятся эхом стоглавым
Щебетания, плачи, сирены,
Междометия, стоны… да мало ль!
КАждый смех, каждый «ох» многократно
Разобьется о вольные стены.
Кто дойдет до заката, тем счастлив.
Что увидит зарю и на время
Станет пламени нового частью,
Им очистится, может, печалясь,
Может, радуясь, может, в сомненьях.
…
Просто в целом и в частностях мелких.
Если всмотришься пристально — жадно.
Досконально рассмотришь все стрелки,
Точки, черточки, знаки и «верьте»,
Невозможно меняя на «ладно».
Если будет искусство оплатой
За мгновения, чувства, удачи,
А искусством признают отраду,
И обычай, и роль, и расплату,
И закон, и любовь — не иначе.
Все мозаики сложатся махом —
Вдруг. Окажется — тени — родные,
Поразвеются по ветру страхи,
Заживёшь, не печалясь о тратах,
И никто ничего не отнимет
Никогда. Простота многогранна,
Многомерна, в ней многого много.
Доказательства ранее в данном.
Не найдутся, так значит, не надо,
Или, значит, ошиблись дорогой.