Не думайте хорошо о человеке
— чтобы потом не расстраиваться
Хамство
— признак уродства души
Для того чтобы понять целый мир, нужно понять себя.
Чту безоглядно обряды,
В них вера и прочность —
Тает в бездонности рдяной
Условность построчно.
Тают за нею несчастья
Лоскутьями бреда,
А перед этим кружатся
И ищут ответы.
В сердце привязчивом тает
Начало рассветно.
Чувствуя сладкую тайну,
Вздыхаю: — Ну, где ты?
Жадно коснуться желаю —
Дыханием… взглядом…
Телом, ведь я то живая.
Ничейная. Рядом!
Ты невозможность сгубила
Движением счастья.
За ощущение мига
Со мною останься!
За осмысление жизни,
Ни много, ни мало,
Каждой из встреченных истин,
Даже и странной.
Всем, чем смогу, расквитаюсь —
Болью, потерей…
Главное, что постараюсь
Если сумею.
Дай раствориться — по капле
В небесность войду я —
Есть и жемчужное платье
К обряду бездумья…
Терзают смутные сомненья,
Переходящие в тоску,
С неё порою ласты клеят,
С неё шагают в пустоту.
Пришел однажды критик добрый,
Сказал: «Не чтите за маразм.
К нему не склонен от природы,
Мне ближе вычурный сарказм.
Ваш нерпий взор заметив сразу,
Был неразмерно удивлён.
Ответь поэт, не дрогнув глазом,
Зачем пихал меня локтём?»
Тоска вошла колючкой в сердце
И там застряла: — Бог ты мой!
Об чём наезд, коль принцип с детства,
Ходить безлюдной стороной.
Но вдруг история случится
И встречу критика в толпе,
Локтями вряд ли буду биться,
Глядеть не буду, как в беде.
Скажу — Простите, как там вас?
И резво врежу в умный глаз!
Чем короче старт, тем ближе финал, чем длиннее старт, тем туманней прогнозы.
Хамство — признак уродства души
Потому что когда мы крадём
Даже если и сеем и пашем
То при всех преимуществах наших
Никуда мы-таки не придём
А хочется
Д Пригов
Ответ покажется советскому читателю неожиданным: в 1919 году. Именно в незабываемом 1919 году, когда с четвертушкой хлеба на день оборванные красноармейцы шли на смерть за власть Советов, между руководителями партии и правительства были распределены дачи. Произошло это, как невозмутимо сообщает Светлана Аллилуева, «когда после революции, в 1919 году, появилась у них возможность воспользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами». Заметим: воспользовались, не чтобы создать приюты для детей рабочих и крестьян, погибших на войне за власть Советов, или санатории для инвалидов этой войны. Воспользовались для себя.
Вот как выглядела начиная с 1919 года, по описанию С. Аллилуевой, подмосковная дача А. И. Микояна: «…в доме — мраморные статуи, вывезенные в свое время из Италии; на стенах — старинные французские гобелены; в окнах нижних комнат — разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжерея, парники, конюшня…». На этой даче «даже зимой всегда была свежая зелень из собственной оранжереи».
В призывавших пролетариат к самопожертвованию советских газетах того времени тщетно искать сообщение о том, что его вожди обзавелись столь уютными дачками. Советские люди и до сих пор не подозревают, что с благоговением показываемая экскурсантам дача Ленина в Горках была отнюдь не исключением, сделанным для тяжело больного Ильича (да он в 1918 году и не был болен), а лишь одной из правительственных дач эпохи гражданской войны.
В 20-е годы, когда вожди социалистической революции еще ходили в косоворотках и — правда, все более неуклюже — изображали из себя пролетариев, они уже жили вместе со своими семьями, как аристократы-помещики. Словно из тургеневского «Дворянского гнезда» доносятся до нас сладостные воспоминания Светланы Аллилуевой:
«Наша же усадьба без конца преобразовывалась. Отец немедленно расчистил лес вокруг дома, половину его вырубил, — образовались просеки; стало светлее, теплее и суше. Лес убирали, за ним следили, сгребали весной сухой лист. Перед домом была чудесная, прозрачная, вся сияющая белизной, молоденькая березовая роща, где мы, дети, собирали всегда грибы. Неподалеку устроили пасеку, и рядом с ней две полянки засевали каждое лето гречихой, для меда. Участки, оставленные вокруг соснового леса — стройного, сухого, — тоже тщательно чистились; там росла земляника, черника, и воздух был какой-то особенно свежий, душистый…
Большие участки были засажены фруктовыми деревьями, посадили в изобилии клубнику, малину, смородину. В отдалении от дома отгородили сетками небольшую полянку с кустарником и развели там фазанов, цесарок, индюшек; в небольшом бассейне плавали утки. Все это возникло не сразу, а постепенно расцветало и разрасталось, и мы, дети, росли, по существу, в условиях маленькой помещичьей усадьбы с ее деревенским бытом — косьбой сена, собиранием грибов и ягод, со свежим ежегодным „своим“ медом, „своими“ соленьями и маринадами, „своей“ птицей».
Это было в то время, когда поселившиеся на дачах вожди гневно клеймили как «мелкособственнические инстинкты» стремление простого человека держать пару кур.
Уже явственно заметный у Ленина подход с одной — суровой и требовательной — меркой к народу и совсем с другой — к себе и своим близким — был с готовностью перенят ленинскими диадохами. Да, тогда они еще не надели мундиров генералиссимуса или изысканных брежневско-горбачевских костюмов; Сталин еще ходил в солдатской шинели, Бухарин, по описанию С. Аллилуевой, шлепал по их даче «в сандалиях, в толстовке, в холщовых летних брюках». Но это был уже маскарад. Вожди рекламировали суровый метод чекиста Макаренко для воспитания детей из народа. А в их дворянских гнездах росли уже холеные аристократические дети с гувернантками-иностранками и преданными пушкинскими нянями. Это хорошо описано у С. Аллилуевой. Так было не только в центре: дочь заместителя Берия, генерал-полковника Сумбатова-Топуридзе — утонченная Нелли, выросшая на правительственной даче под Баку, рассказывала мне, как гувернантки обучали ее иностранным языкам, музыке, бальным и театрально поставленным кавказским танцам.
Однако и эта жизнь 1920−1930-х годов шла, по оценке С. Аллилуевой, «нормально и скромно». Подлинная роскошь в жизни верхушки класса номенклатуры началась потом. После 1932 года, сообщает С. Аллилуева, «начали строить еще несколько дач специально для отца. Мама моя не успела вкусить позднейшей роскоши из неограниченных казенных средств».
Вот именно — из казенных средств. Уже тогда, как и сейчас, роскошная жизнь номенклатурной верхушки не связана с ее и без того непомерно высокими окладами. Как-то в 1930-х годах на Красной площади с умилением поведали, что после демонстрации на Красной площади отстал от своих родителей маленький мальчик, и Сталин спустился к нему с Мавзолея и хотел дать рубль на проезд домой, долго рылся в карманах шинели, но так рубля и не нашел. Цель публикации была, конечно, показать советским людям, что не только у них, но и у самого Сталина нет ни гроша в кармане. В этом смысле рассказик был ложью: Светлана Аллилуева вспоминает о пачках денег, доставлявшихся ежемесячно Сталину, о том, что ящики его письменного стола на «Ближней даче» «были заполнены запечатанными пакетами с деньгами». Но сама история правдоподобна. Сталину действительно не было нужды носить в кармане деньги. «Денег он сам не тратил, — пишет С. Аллилуева, — их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома, прислуга, питание, одежда — все это оплачивалось государством». «К его столу везли рыбу из специальных прудов, фазанов и барашков — из специальных питомников, грузинское вино специального розлива, свежие фрукты доставлялись с юга самолетом» — и ни за что он не платил ни копейки. Всеми денежными делами ведало в этом случае специальное управление МГБ СССР. Суммы были огромные: даже начальник охраны Сталина генерал госбезопасности Н.С.Власик «распоряжался миллионами от его имени».
С.Аллилуева рассказывает о заведенном порядке: «…все в доме было поставлено на казенный государственный счет. Сразу же колоссально вырос сам штат обслуживающего персонала или „обслуги“ (как его называли, в отличие от прежней, „буржуазной“, прислуги). Появились на каждой даче коменданты, штат охраны (со своим особым начальником), два повара, чтобы сменяли один другого и работали ежедневно, двойной штат подавальщиц, уборщиц — тоже для смены. Все эти люди набирались специальным отделом кадров — естественно, по условиям, какие ставил этот отдел, — и, попав в „обслугу“, становились „сотрудниками“ МГБ (тогда еще ГПУ)…» «Казенный „штат обслуги“ разрастался вширь с невероятной интенсивностью. Это происходило совсем не только в одном нашем доме, но во всех домах членов правительства, во всяком случае членов Политбюро».
В домах и на дачах всех руководителей партии и правительства «система была везде одинаковая: полная зависимость от казенных средств и государственных служащих».
Не были забыты и начальственные дети. Вот как жил сын Сталина — Василий, по описанию его сестры Светланы:
«Жил он в своей огромной казенной даче, где развел колоссальное хозяйство, псарню, конюшню… Ему все давали, все разрешали… ему давали ордена, погоны, автомобили, лошадей».
Материальные блага сыплются на верхушку класса номенклатуры столь щедро и бессчетно, что до неприличия богатеет и обслуживающий персонал. При этом речь идет даже не о таких приближенных лицах, как описываемая С. Аллилуевой «молоденькая курносая Валечка» — Валентина Васильевна Истомина, последняя любовница Сталина, жившая с ним до самой его смерти на «Ближней даче» в амплуа экономки; наживались (и наживаются сейчас) вся многочисленная челядь и охрана госдач. А о высших офицерах этой охраны С. Аллилуева пишет: «У этих было одно лишь стремление — побольше хапануть себе, прижившись у теплого местечка. Все они понастроили себе дач, завели машины за казенный счет».
Жили они, по словам С. Аллилуевой, «не хуже министров», и как исключение она называет коменданта одной из сталинских дач, который по своей удивительной скромности до уровня министра не дотянул, так что лишь «член-корреспондент Академии наук мог бы позавидовать его квартире и даче».
Поясним, что члены-корреспонденты Академии наук СССР относятся — вместе с академиками — к самой привилегированной группе советской интеллигенции.
Вот здесь и выясняется, что не совсем прав был приближенный номенклатурщик, сравнивший по жизненному уровню верхушку класса номенклатуры с американскими миллиардерами. Не сыплется на миллиардера столько материальных благ, чтобы верхние чины их охраны жили, как министры США.
Да и какой миллиардер, не говоря уж о президенте США или другой страны Запада, может позволить себе роскошь иметь в разных пунктах страны столько резиденций, сколько завел Сталин и «которых с годами становилось все больше и больше…»?
Цветут акации намоленного лета
И одуванчики слетелись на луга…
Напиться радости небесной им успеть бы
И разлететься снова навсегда,
Познав одну из лучших в мире истин —
Назло, случайно, чудом, вопреки…
Мол, сколько времени отпущено для жизни,
Лови мгновения — цвети, цвети, цвети…
Лови тепло и шепот светлый — травный,
Волну прохлады. Странности луны,
Воспринимая летние утраты,
Но раздавая розовые сны.
Лови восторг — смотри — спеши — блаженствуй!
Кто знает, что там — завтра? Может быть,
Нет ничего — ни пряных сумасшествий,
Ни сумасшедшей, спешной, красоты.
Ни чаяний, иллюзий, обещаний…
Лови на всё, чем, как ни странно, жив,
Пока ты молод, страстен и отчаян,
И слышишь чудный чувственный мотив!..
…
— Какое чудо! Чувствуешь? Прекрасно!
Из одуванчиков, я слышала, вино
Заменит все известные лекарства —
От суеты, от холода… — всего!
Что — соберем? Так хочется, ну очень!
А вдруг всё правда! Представляешь, а?!!
— Мы соберем. Чтоб не жалеть о прошлом.
Что быть могло, но не случилось там…
Если бы болтовня на кухне, на скамейке, на форумах влияла на уровень жизни, россияне жили бы лучше всех в мире.
Практически нет ни одного человека на Земле — не страдающего, а если и есть то от безумия денег
Безжалостно ваяет скульптор-время
По плоти и душе бразды морщин …
Все тяжелей воспоминаний бремя,
И связи нет у следствий и причин.
Заносчивые люди недостаточно самокритичны, чтобы узреть в несправедливой ситуации справедливое возмездие…
Правда и ложь совместимы, как любовь, дружба и зло, так как одно без другого не бывает