Жара. И мучает вопрос.
В мозгу сплошная инсталляция:
На женщинах раздежда это спрос,
или очередная провокация.
.
Я болею тобой, оттого вместо слов только стоны…
Я в объятьях бессонниц на вечность почти стала старше…
И твоя фотография служит мне вместо иконы -
Так же в правом углу под оранжевой шторкой из саржи.
Я держу на замке окна, форточки, двери балкона,
Чтоб твой запах как можно надольше остался в квартире…
Я устала искать оправданья, причины, резоны,
Мне достаточно знать, что ты просто живёшь в этом мире.
Знаешь, дни, словно слайды, и числа мелькают, как титры,
А рингтон у будильника стал отчего-то картавить…
И стекают слезами забытые ноты с пюпитра:
Я люблю тебя больше, чем ты себе можешь представить!
По расколотой кромке тоски сердце бешено пляшет,
В темноте тает джаз, приглушенный нарочно сурдинкой…
Среди сотни предложенных сказок я б выбрала нашу,
Чтобы снова делить с тобой терпкость бальзама с горчинкой.
Голубым ободком ночь замрёт в белом глянце фарфора
И развеет по ветру мои воспалённые строфы…
В моей жизни любовь будет лишь элементом декора,
На монете души отчеканив твой солнечный профиль.
Человек, не знающий страданий, - плохая машина, незаконченное создание, нравственный урод, выродок природы.
Пойду прогуляюсь по тропинке лесной,
Дойду до зелёной поляны.
Я там пообщаюсь с душою своей,
Оставлю надежды и раны.
Возможно, забуду я там про тебя,
Про грёзы, надежды, страданья.
Ведь ты далеко - далеко от меня
Близка мне душой, но не рядом.
Как больно… больно на земле терять…
друзей… родных… и всех, кого ЛЮБИЛИ…
и с каждою потерей мы опять
обделены… становимся другими…
и слезы капают на монитор…
я не хочу, чтобы прервался разговор…
хочу, чтоб сердце трепетное билось…
молю… молю у неба эту милость…
Он служит дьяволу, и только.
Он носит крылья за спиной.
Внутри он мёртв, но с виду стойко
Он вновь бредёт один домой.
Его дом пуст, как и душа.
Он тонет в собственном пространстве.
Лишь время убивает не спеша,
Как человечность умирает в пьянстве.
Он днями бродит в чужих мыслях.
Он заставляет их страдать.
Вся злость и боль над ним нависли,
А я ярость невозможно удержать.
И он все терпит, а внутри,
Его бес просится наружу.
Но в разум не найдя двери,
Он шёпотом промолвит:"Ненавижу!"
И он бежит, и снова в лес,
И в голове смешались мысли.
Туманный занавес небес,
И тени в воздухе зависли.
А он бежит, бежит вперёд,
Подвластный только лишь инстинкту.
И вот уж демон глотку рвёт,
Твердит какую-то молитву.
Сил больше нет, он канул в бездну,
В порыве справится с собой.
Он захотел совсем исчезнуть,
Ведь в мире этом он чужой.
Вот и обрыв, и нет сомнений.
С разбегу, демонам назло,
Без малой капельки волнений,
Он был готов увидеть дно.
И вот прыжок, истошный крик,
Хранитель ждёт в подземном царстве.
Вдруг появился тёмный лик,
В невиданном ему пространстве.
Как это горько, понимать,
Что больше нет назад дороги.
Судьбу свою вот так ломать,
К черту ссылая все тревоги.
И он ушёл в покое вечном,
Взирая мира пустоту.
Во тьме и горе бесконечном,
Свою осознавая правоту.
Он служит дьяволу, и только.
Он носит крылья за спиной.
Внутри он мёртв, но с виду стойко,
Он вновь бредёт во тьме ночной…
Если ключи находятся на кухне, то можно хоть весь день злиться и перерыть всю залу - но их все равно там не найти. Счастья находиться внутри человека, и тот кто ищет его во внешнем мире - всегда подвержен страдать.
Из газет: «В Госдуму внесен законопроект об уголовной ответственности за склонение к самоубийству и содействие ему». Интересно, а установление размеров пенсий и стоимости услуг ЖКХ попадут под эту статью?
В середине девяностых довелось поработать мне участковым в сибирской глубинке. Участок размером с Бельгию, степь, тайга, озера, реки, несколько деревень в 5 000 душ и ты один, до районного отдела полсотни километров. Было весело, но эта история грустная. Как-то в марте поутру постучался ко мне в кабинет мужичок и поведал, что соседка его бабка Шулепиха второй день не показывается, на стук в дверь не отзывается и печь у нее не топится. Последний аргумент был более чем серьезен и мы не мешкая отправились к дому старушки. Старенькая дверь, запертая изнутри подалась под нашим нажимом и в выстывшей квартире на кухне мы увидели Шулепину Анну Никаноровну 1926 года рождения висящую под потолочной балкой в петле из бельевой веревки. Полагающийся осмотр места происшествия показал полное отсутствие признаков насильственной смерти и несмотря на то, что не было обычной в таких случаях предсмертной записки все указывало на самоубийство. А на причину самоубийства указывало то, что в доме из съедобного было только полстакана соли. Ни крошки хлеба, ни единой картофелины. Казалось бы, как такое возможно в деревне? Возможно. В тот год весь август и сентябрь шли затяжные дожди и огород старушки размером в сотку превратился в сплошную лужу, сгнило все что и вырасти не успело. Анна Никаноровна среди соседей слыла опрятной и беззлобной, никогда ни о чем не жалилась, жила одна, единственный сын много лет уж как сгинул где-то без вести и на похоронах не объявился. А свою небольшую пенсию которой худо-бедно хватило бы на какую-то еду на момент события она не получала 9-й месяц по причине отсутствия средств в пенсионном фонде. Обычная по тем временам история. Все соседи сокрушались: «Да как же так! Да разве же мы б не помогли если б знали! «Конечно помогли бы. Да вот не знали. А далее мне положено на основании собранного материала вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по причине отсутствия состава преступления и направить материал в архив. Только что-то в тот раз взыграло внутри и вместо этого я вынес постановление о возбуждении уголовного дела в отношении председателя районного пенсионного фонда по статье доведение до самоубийства. А поскольку статья по подследственности относилась к прокуратуре я туда материал и направил. А подписал мне его один из заместителей начальника райотдела, который по разгильдяйству своему никогда не читал документы которые подписывал. Гром грянул через несколько дней. Прокурор района позвонил начальнику райотдела, тот вызвал меня и я узнал о себе много интересного. Уволиться не предложили. Просто начальник понимал, что я не хотел обвинить лично председателя районного пенсионного фонда, понимал, что я что-то пытался сделать, как мог. Когда эмоции улеглись, он уже спокойно сказал: «Ты думаешь я не вижу? Ты еще не знаешь всего. Вся страна в … Иди работай. «Как бы не хотелось вернутся в такое время. Посмотрите вокруг. Нет ли рядом такой Анны Никаноровны которая не признается, что ей хлеба не на что купить.
Если нет повода - страдают без него.
Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам:
Не испытав его, нельзя понять и счастья, -
Живой источник сладострастья
Дарован в нем его сынам.
Одни ли радости отрадны и прелестны?
Одно ль веселье веселит?
Бездейственность души счастливцев тяготит;
Им силы жизни неизвестны.
Не нам завидовать ленивым чувствам их:
Что в дружбе ветреной, в любви однообразной
И в ощущениях слепых
Души рассеянной и праздной?
Счастливцы мнимые, способны ль вы понять
Участья нежного сердечную услугу?
Способны ль чувствовать, как сладко поверять
Печаль души своей внимательному другу?
Способны ль чувствовать, как дорог верный друг?
Но кто постигнут роком гневным,
Чью душу тяготит мучительный недуг,
Тот дорожит врачом душевным.
Что, что дает любовь веселым шалунам?
Забаву легкую, минутное забвенье;
В ней благо лучшее дано богами нам
И нужд живейших утоленье!
Как будет сладко, милый мой,
Поверить нежности чувствительной подруги,
Скажу ль? Все раны, все недуги,
Все расслабление души твоей больной;
Забыв и свет, и рок суровый,
Желанья смутные в одно желанье слить
И на устах ее, в ее дыханье пить
Целебный воздух жизни новой!
Хвала всевидящим богам!
Пусть мнимым счастием для света мы убоги,
Счастливцы нас бедней, и праведные боги
Им дали чувственность, а чувство дали нам.
Сяду я на лаааавооошкууу,
Семок поплювааааааать.
Ото ж де любимы броооооде,
Ото ж как оно там хооооодее,
Это ж скооооокааа семок счоооолкаааать,
ПОкуль прииидеее… игомать!
От страданий, все внутри покрывается трещинами, но при этом ничего не рушится.
Я понимаю, права не имею тобой болеть, но всё равно болею…
Человек никогда не ценит то, что досталось ему даром. Но очень ценит то, что хорошо полил потом или слезами.