Не искушай меня напрасно,
Не говори об этом вслух,
Все решено, предельно ясно,
Тот, кто не верит, слеп и глух.
Не обнажай свой лик печальный,
Любовь напрасно не тревожь,
А то, что было изначально,
Нелепая святая ложь.
Туман становится плотнее,
Сжимает тоненькую нить,
Чем откровение больнее,
Тем будет проще им убить.
Тебе так далеко до жрицы,
А я не царь, увы, не бог
И у предела есть границы,
Но как же твой обман убог!
Изгиб упрямых губ невольно
Не мне безумцу целовать,
Не чувствовать, как это больно,
Когда устанешь забывать.
И ты безвольная подруга,
Неправедная чья-то дочь
И не сестра мне, не супруга,
Других, любимая, морочь!
Белые окрашенные стены
И в углу заправлена кровать,
А за тыщу верст вдали смиренно
Пред иконою застыла мать.
Не вчера ли солнышко светило,
Распушила веточки сирень
И весна на жизнь благословила,
А сегодня был ненастный день.
Дождь и ветер резал вперемежку
И согнулась липа за окном
Показалось в шутку иль в насмешку
Он среди ребят на выпускном.
Вовсю мочь оркестр ему играет,
Прячет от смущения лицо
Та, что может быть и не узнает,
Как война напичкала свинцом.
Платьице все в ровненькую строчку,
Взгляд наивных синеоких глаз,
Лучше б сон, ведь рано ставить точку,
Только смерти это не указ.
Белые окрашенные стены
И в углу заправлена кровать,
А за тыщу верст вдали смиренно
Сына ждет его родная мать.
О, Русь, в душе не испоганена,
Как непорочное дитя,
Не ты ль была врагами ранена
И выжила назло смертям.
И не твоей ли стала долюшкой
Краюха хлеба да киот,
И ни на что не сменит волюшку
Твой несгибаемый народ.
И не тебе ль пришлось, родимая,
Бродить по выжженной земле
И божьей милостью хранимая,
Ты точно птица на крыле.
Не ты ль полями васильковыми,
Что радуют повсюду глаз,
Своими тройками почтовыми,
Вела неторопливый сказ.
Кругом леса твои разбросаны,
Таинственны твои дела
И жнец в заботах непричесанный
Спешит к жене, что родила.
Там гуси по двору сутяжные
Ведут свой важный разговор
И песни слышатся протяжные,
Когда плетут чуднОй узор.
Усадьбы старые печалятся
И шепчут на юру дубы,
И в банях вениками парятся,
И морщат от тревоги лбы.
Твоими речками с озерами
Возрадовался белый свет
И злаготлавыми соборами
Встречает новый день рассвет.
В садах твоих, как кипень, яблони
Ведут неспешно хоровод
И садовод там вскоре набожный
Сорвет свой самый первый плод.
И крестный ход под чье-то пение,
Звонят вовсю колокола
И, под конец твое знамение,
Как благодать на всех сошла.
А вон старик седой и сгорбленный
Зашамкает беззубым ртом
И рядом мальчуган восторженный
Ведет беседы о ночном.
Он о конях, кострах потушенных,
Где быль и небыль под одно,
Старик внимает ртом иссушенным,
Ему как будто все равно.
А вон бродяга неприкаянный,
Босой, с котомкою пустой,
Всплакнул так горько от отчаяния,
Его не пустят на постой.
И ряскою пруды запущены,
В зной мАнит ласковая тень,
И нА воду лодчонка спущена,
Где деревов высоких сень.
Ты безгранична, необъятная,
Но только с виду непроста,
Кому-то может непонятная
Твоя святая красота.
Пусть неспокойная, суровая,
Но все же ты родная мать
И за детей на все готовая,
И даже жизнь свою отдать.
Сентябрь в доме… Лампа, мотыльки,
И яблоки в саду, как звёзды, зреют.
И шалью их окутывают сны,
И гроздья у рябин, светясь, хмелеют.
И бродит сумрак тихо у окна,
Насвистываю Лунную сонату…
Рука твоя как снег белым-бела,
В ней половина алого граната —
От Прозерпины длинное письмо
Читаешь на рубиновых страницах,
И строки в нём — запретное вино,
Всё то, чему по осени не сбыться.
Всё то, что мы оставили в лугах,
В высоких травах блекнущего лета,
И клевером, и мятой на губах
Оно приходит в мареве рассвета…
Но, осень в доме… Лампа, мотыльки,
И яблоки в саду, как звёзды, зреют.
Рубиновые зёрна так горьки,
И наших снов они не отогреют…
В/новь хожу по галерее,
Е/сть «Джаконда», полотно.
Р/абота эта не стареет,
Н/о написана давно.
И/ улыбка в ней сияет
С/только долгих, долгих лет.
А/ тайну, всё ж, не открывает
Ж/еланный, трепетный портрет.
1
Дует ветер на леса,
А на сердце холод.
Я не слышу голоса,
Молчаливый город.
И не слышен крик совы,
Заскрипела дверца.
Без тебя конец, увы,
Не смогу согреться.
2
Без тебя и день—не день,
Небеса без Бога.
Затмевает разум тень,
Очень одиноко.
Без тебя не нужна жизнь,
Не нужна мне радость.
Если ты ушла—вернись,
Вот бы ты осталась.
До оттенков красок падок
я в сей осени вполне —
семь цветов горбатых радуг
«нервно курят в стороне».
Для души моей отрада —
разноцветье…
Зри.
Балдей.
Дивна прожелть листопада,
фиалетинка груздей.
Я тащусь с палитры снова,
как ханурик от винца —
плющит проседь облакова,
трав колбасит зеленца.
Расписнёт сентябрь картинки,
чудотою щедро мздя —
прусь с рябин я аловинки,
просерь радует дождя.
Колер с осени полотен
до кричливости цветуч —
солнца лучик позолотен,
засинь неба между туч.
Из-под мхов грибы маячат.
Грибоват ложбинки вид —
боровик коричневЯчит,
дисцинОк сереневит,
бередит маслят маслИнка,
вёшка чуть росой слезна,
«в цвет» рядовок охревинка,
сыроег розовизнА.
Мне к берёзе в кайф прижалость
и упалость на кусты.
ЛепотнА листвы рыжавость,
взрАчна отбель бересты.
Свист мой в рощице ребячен,
ведь дерев средь и кустов
я с лихвой отсентябрячен
буйством красок и цветов.
Обмануло бабье лето, обмануло.
На свиданье не пришло, как обещало.
Осень мокрым языком стекло лизнула,
И дождями застучала, заскучала…
-Не пришло! Шепчу озябшими губами.
Но надежда почему-то все не тает.
Ежедневно под промокшими часами
Ожидаю бабье лето. Ожидаю!
Не поверю непогоде, не поверю.
Буду лета ждать по-летнему одетый.
Подойдет трамвай, устало скрипнут двери.
И шагнет ко мне с подножки бабье лето…
По золотым тропинкам сентября,
Страшась попасться в плен твоих мелодий,
Я убегал,… себя лишь тратя зря,…
И заблудился в рыжей непогоде.
И вот стою… Ну что ж ты… В плен — бери…
Но покажись, хотя бы на мгновенье.
Хрустальный смех: «Мне скУчны сентябри.
Ищи меня весной в цветах сирени.»
Зачем тогда мне сердце теребить?
Так далеко нам до листвы зелёной.
«Хочу в тебе воспоминаньем жить.
Чуть-чуть влюбить и… быть чуть-чуть влюблённой.»
Смола-слезинка цвета янтаря
Упала на ладошку… и не тает…
По золотым тропинкам сентября
Мои следы ведут… куда-то… к маю…
Виктор Плешаков Ёж
Я проснулся утром ранним,
Посмотрел сквозь тюль в окно.
Ни трамвая, ни желаний.
И на улице темно.
Принял душ, потом побрился.
Съел два тоста и гуляш.
Для проформы сматерился
И отправился в гараж.
Утро зорькою прозрело.
Горизонт стал бледно ал.
Джип чихал, как угорелый,
Как пикетчик бастовал.
Я- сторонник четких правил:
Зря филонить не моги.
Покурил и джипу вправил
Свечи, фары и мозги.
Тот завелся и поехал.
На заре мороз крепчал.
В общем было не до смеха,
Как с красоткой по ночам.
По Кольцу катил, зевая,
Заскучал и даже сник.
И подумал: На трамвае
Надо было бы в час пик.
Эх, однако, облажался!
А расчетик -то простой.
Я в трамвае бы прижался
К деве юной молодой.
А она пугливой ланью
Придвигалась бы плотней.
Есть трамвай и есть желанье
То, что ширится во мне.
Copyright: Эману Элька, 2018
Свидетельство о публикации 118092604289
Листья, как бабочки, кружатся… кружатся…
Дивным узором и вечной загадкой.
Солнце осеннее прячется в лужицах,
Им улыбаясь оттуда украдкой.
Всех заражая волшебным безумием,
Струнами веток небрежно играя,
Осень сегодня могучим Везувием
Вальс листопада на нас извергает
Вот и ушло настроение скверное.
Я захотел танцевать до упада
Вместе с аллеями, парками, скверами
Этот волнующий вальс листопада
Только бы с ритма не сбиться нечаянно…
Поровну робость с нахальством мешая,
В танце со мной закружиться отчаянном
Я приглашаю…
Вас приглашаю…
Не надо усложнять. Ни дни, ни ночи.
Прокручивать проблемы в голове,
Искать подтекст меж чьих-то слов и строчек,
Не надо усложнять. Ни в чем. Нигде.
Отсейте негатив. Так будет легче,
Чем клясть себя, судьбу и что-то там.
Любой из нас намного человечней,
Когда в душе нет груза прошлых драм.
Не надо усложнять. Налейте кофе…
Окно откройте. Сделайте глоток.
И отпустите боль и катастрофы,
Остатки грусти, горестей, тревог.
Не надо усложнять. Вдохните ветер.
Все, кроме жизни — мелочи, пустяк.
Все лишнее отсейте на рассвете,
И станьте чуть счастливей просто так.
У крутого Петрова
Стало круче авто.
Он сказал, что со мною
Покататься готов.
Я мила, черноброва
Только не из Марусь.
От того на Петрова
И авто не ведусь.
Знай, Петров, свои рамки
И вали-ка отсель.
Я хотела бы в дамки,
А не только в постель.
Но неровно он дышит,
Он готов мне звезду.
С неба стырить. И пишет:
Я тебя украду.
Отвечаю Петрову.
Шлю ответ через факс:
Я хочу тебя, Вова!
Но сначала мы в загс.
Copyright: Эману Элька, 2018
Свидетельство о публикации 118092504268
Горит свеча в ночи бесценной брошью,
Плывут слова, беспомощно тихи.
Не продолжайте… я уже не брошу
Вам посвящать и мысли и стихи.
Бормочет дождь осенний неустанно.
Ему границы города тесны.
Не возражайте… я не перестану
К Вам приходить в нечаянные сны.
А тени Вас касаются бесстыже,
Ласкают платье, трогают подол…
Не прогоняйте… я же ясно вижу:
Вы не хотите, чтобы я ушёл.
Глаза любовью светятся, как прежде
Наперекор беспомощным словам.
Не отнимайте, ангел мой, надежды
Быть нужным Вам… всегда быть нужным Вам.
Горит свеча. Пророчит дождь разлуку.
Плывут слова, дыханье холодя.
Не продолжайте… Дайте Вашу руку,
Чтоб не сбылось пророчество дождя.
А со мною вчера попрощалось последнее лето,
На закатное солнце багряные выплеснув стоны.
Без ответа оставив надрывно-короткое «Где ты?»
И вопросы повесив на ветки рыжеющих кленов.
Знаешь, в эти дожди очень грустно, но дышится легче.
Пусть побитые ливнем чихают усталые будни.
Тихо звездное небо спускается шалью на плечи
Обнимает и шепчет, и лоб мой ладонями студит.
Просто где-то упущена нить, да в полет журавлиный
Устремилась душа и не плачет уже по земному…
Только головы вниз опускают седые с повинной
По любви, по ушедшему лету раздетые клены…