Сокрытый в темноте ночной
Спустился прямо к изголовью
Как волшебство мой сон чудной
С неразделенною любовью.
Печальны ликом небеса
И кротким взглядом молчаливы
Из звездной пыли полоса
И все движения стыдливы.
Склонившись прямо надо мной,
Луна пытливая примолкла
И луч метался золотой,
Меня касаясь нежным шелком.
И тут тропинка вниз и спуск,
Река и берега крутые,
Под ним ракиты старой куст
И камушки у ног цветные.
Волна, на гребне верея,
Ее туда- сюда качает
И ветра свежая струя
В краю чужом меня встречает.
Забыв про землю, в небеса
Хочу взлететь, как будто птица,
Поля оставив и леса,
Но не могу никак решиться.
И тут я вижу -быль иль сон,
Чудесница одна скучает,
Стрелой мне в сердце купидон
В одну секунду попадает.
«О незнакомка, образ твой
Я видел темными ночами
И позабыл про свой покой»,
Она лишь повела плечами.
Плывет все дальше верея …
Моей души волнительные струны
То плачут, то от радости звенят,
А звезды свет роняя свой подлунный
Между собою тихо говорят.
Нить времени загадочно узорна
Средь сонмища бесчисленных светил
Как будто кто просыпал в небе зерна
И млечный путь пунктиром начертил.
Мне прошлое припомнится невольно
И повод будет нынче погрустить,
Я промолчу, пусть даже если больно,
Нам вместе с ним придется дальше жить.
А где-то там в лазоревой долине,
Где шапки гор пронзают облака
От глаз сокрыта дымкой темно- синей
Неведомая никому река.
Как девица в серебряном закате
Лик обнажает бледная луна,
А речка все быстрее воды катит
Туда, куда стремятся времена.
Там ветры беспокойные прилежно
Ласкают тот серебряный поток,
Качают волны лодку безмятежно
И на руках выносят на песок.
И мысли там мои благоговейны,
И как цветок раскроется душа,
И я сказать сумею откровенно,
Что жизнь моя не попусту прошла.
Мой сосед по квартире несносен,
Он и маму родную продаст,
Да к тому же проклятая осень
Обнажила нутро без прикрас.
В платье старом под цвет киновари
И в заплатах суконных пальто,
Черт бы с ней, коли если б на паре,
Прикатила на грязном авто.
День седьмой, как бы ни был он важен
Серой массой сквозил из прорех,
Весь в морщинах, хоть был напомажен,
Затянулся дождем, как на грех.
Он по счету на крыше все складки
Заучил, точно школьник, букварь
И лохматил у осени прядки,
Разрывая небесную хмарь.
Рыжиною окрашены лужи,
Ветер стылый мусолил рванье
И с утра каждый третий простужен,
А что лечит микстура- вранье!
Мне б чуток пригубить для порядка
И послать непогоду к чертям,
Но у осени мертвая хватка
Душу рвать не впервой по частям.
В этом городе крик не услышишь,
Точно призрак сливаюсь с дождем,
Мимо лица чужие с афиши,
Что казались знакомыми днем.
Ну, а то, что сосед мой несносен
Мне пора бы и это принять,
Нынче душу мне вынула осень
И тоска ей подруга подстать.
Белые окрашенные стены
И в углу заправлена кровать,
А за тыщу верст вдали смиренно
Пред иконою застыла мать.
Не вчера ли солнышко светило,
Распушила веточки сирень
И весна на жизнь благословила,
А сегодня был ненастный день.
Дождь и ветер резал вперемежку
И согнулась липа за окном
Показалось в шутку иль в насмешку
Он среди ребят на выпускном.
Вовсю мочь оркестр ему играет,
Прячет от смущения лицо
Та, что может быть и не узнает,
Как война напичкала свинцом.
Платьице все в ровненькую строчку,
Взгляд наивных синеоких глаз,
Лучше б сон, ведь рано ставить точку,
Только смерти это не указ.
Белые окрашенные стены
И в углу заправлена кровать,
А за тыщу верст вдали смиренно
Сына ждет его родная мать.
О, Русь, в душе не испоганена,
Как непорочное дитя,
Не ты ль была врагами ранена
И выжила назло смертям.
И не твоей ли стала долюшкой
Краюха хлеба да киот,
И ни на что не сменит волюшку
Твой несгибаемый народ.
И не тебе ль пришлось, родимая,
Бродить по выжженной земле
И божьей милостью хранимая,
Ты точно птица на крыле.
Не ты ль полями васильковыми,
Что радуют повсюду глаз,
Своими тройками почтовыми,
Вела неторопливый сказ.
Кругом леса твои разбросаны,
Таинственны твои дела
И жнец в заботах непричесанный
Спешит к жене, что родила.
Там гуси по двору сутяжные
Ведут свой важный разговор
И песни слышатся протяжные,
Когда плетут чуднОй узор.
Усадьбы старые печалятся
И шепчут на юру дубы,
И в банях вениками парятся,
И морщат от тревоги лбы.
Твоими речками с озерами
Возрадовался белый свет
И злаготлавыми соборами
Встречает новый день рассвет.
В садах твоих, как кипень, яблони
Ведут неспешно хоровод
И садовод там вскоре набожный
Сорвет свой самый первый плод.
И крестный ход под чье-то пение,
Звонят вовсю колокола
И, под конец твое знамение,
Как благодать на всех сошла.
А вон старик седой и сгорбленный
Зашамкает беззубым ртом
И рядом мальчуган восторженный
Ведет беседы о ночном.
Он о конях, кострах потушенных,
Где быль и небыль под одно,
Старик внимает ртом иссушенным,
Ему как будто все равно.
А вон бродяга неприкаянный,
Босой, с котомкою пустой,
Всплакнул так горько от отчаяния,
Его не пустят на постой.
И ряскою пруды запущены,
В зной мАнит ласковая тень,
И нА воду лодчонка спущена,
Где деревов высоких сень.
Ты безгранична, необъятная,
Но только с виду непроста,
Кому-то может непонятная
Твоя святая красота.
Пусть неспокойная, суровая,
Но все же ты родная мать
И за детей на все готовая,
И даже жизнь свою отдать.
Пространство — зеркало большое,
Зеркалит каждому своё.
В чём обвиняешь ты другого,
Обычно — истинно твоё!
Всё окруженье помогает
Позицию сформировать,
И если пазл не совпадает,
То надо лишь себя менять.
Есть люди-флюгеры без воли,
Их мненье вьётся на ветру.
Они для лидеров подспорье,
Готовы поддержать игру.
Фантазии любые эго
За правду можно выдавать,
Да только ненадёжно это,
Так можно Дух обворовать.
Остаться в узком окруженьи,
Вибрациям своим под стать.
Смотрящий в рот в благоговеньи
Несёт убожества печать.
Русь моя ненаглядная,
Край первозданных просторов.
Земли твои необъятные,
Все приковали взоры.
Снова стоишь перед выбором,
На дорог перепутье…
Русы, конечно, выберут
Духа Великого устье!
Русь ведь с Богом повенчана,
Она — Его территория.
Бога Начало в Ней Женское,
Древнего Рода история!
Первой быть предначертано —
С Богом…, иль нет России!
Космоса жить заветами,
Вырваться из трясины!
Всем показать примером
Жизнь по Божьим Канонам.
Нет России без Веры,
Совестливости исконной!
Выбор Небес известен —
Русская раса Шестая!
В Духе собравшись вместе
Русы в Боге восстанут!
Русь изменится первой,
В Новую мерность вступая,
Приоткрывая двери
Для человечества Рая!
Русский Народ-Богоносец,
Объединяйся скорее!
Сила, кратная «восемь»,
Мир изменить сумеет!
Вспомните корни Рода —
Вновь возродится Древо!
Генов святые коды
Душу Руси согреют!
Разбудит осень по утру
Хрустальным криком журавлиным.
Клин, очертив прощальный круг,
Растает в небе бледно-синем…
Согреет солнца поцелуй
Теплом таким до слёз знакомым,
Его нежаркий, нежный луч,
Напомнит о Родимом Доме…
Где вместе были мы с Отцом,
Где мир Гамонией построен.
Где каждый был в Любви Творцом
В чудесном, радостном настрое!
А Свет всё гуще, всё белей
Его уж можно черпать ложкой.
И с каждым днём он всё сильней —
Осталось нам совсем немножко…
В Единстве мы осилим путь
В Пространство огненных энергий.
И поведёт народы — Русь,
Вступая в Эру Духа первой!
Как утренний рассвет —
Да будет жизнь светла.
Как снега белый цвет —
Одежда чтоб была.
Как стройный птичий хор —
Хваленья ввысь летят.
Пусть будет чистым взор,
Плодов святых парад.
Как дождик проливной
Благословений жди.
И верь, что Бог всегда
С тобою на пути.
И как зеницу ока
Хранит и бережет,
И с вечного истока
Сердечку пить дает.
Ты радуйся сегодня
Средь близких и друзей,
О милостях Господних
Скажи им жизнью всей!
Зажглась звезда на небе темном,
Проникнул нежный свет в окно,
И сердце в ласке Божьей тонет,
Что пролилась с небес давно.
Нет, ты не брошен, друг, не брошен,
Всё также нужен Богу ты.
Плохим бываешь иль хорошим,
Не рушит Бог с тобой мосты.
как хорошо, когда не нужно никуда спешить
когда ты просто успеваешь жить
когда проснуться можешь ты, когда захочешь
и выпить чай на столько медленно, на сколько сможешь
ты успеваешь насладиться мигом
задуматься о чем-то невесомом
заметить за окном погоду
и как люди, по улицам, небрежно ходят
как хорошо когда не нужно никуда спешить
ты просто здесь, ты просто есть
и больше для гармонии не нужно
лишь жить с собою дружно!
Зайцева Юлия
Жила во дворе у нас кошка-дворняжка,
Звали её мы все дружно — Пятнашка.
На спинке её было пятен — три сотни,
Жила эта кошка у нас в подворотне.
Шёл снег, шли дожди, бесконечные грады,
Но мы были ей только очень все рады.
Пушистая наша, мурлыка и друг,
Её все трепали за ушком вокруг.
Но жаль, что домой брать никто не хотел,
Родители, псы, много школы и дел.
И кошка-дворняжка в коробке жила,
И грязной, голодной всё время была;
Надежда кошачья топила наш лёд —
Хоть кто-нибудь кошку домой да возьмёт,
Найдёт в жизни друга, и будет верна,
И так день за днём ожидала она.
И как-то в один из чудеснейших дней
Пришёл один мальчик за кошкой, за ней;
Он взял её в руки, погладил, пошёл,
И лучшего друга мальчишка нашёл!
У кошки есть дом, там тепло и уют,
И рыбку, и мясо ей часто дают.
Как мало для счастья нам нужно порой:
Чтоб дом был и кто-нибудь рядом с тобой.
30 июня 2016 г.
Adetta Dietrich Fon Brown
Быть женственной легко,
Когда проблемы многие решат.
Когда помочь всегда спешат
И слёзы утирают.
И жизнь не усложняют, облегчают,
Когда же всё наоборот.
И душа, словно слепой крот,
Не видит выхода и входа.
Какая уж там женская природа,
Попробуй женственной побудь.
Есть вроде грудь,
Но это лишь физиология.
Я физиологически она,
А остальное, остальное,
Всё другое.
Но это люди — не моя вина.
Не так я Вас любил, как Вы стонали!
В пучине страсти мы тонули много раз!
Но я не так любил, как Вы того желали,
Не говорил я Вам душой желанных фраз!
И зря Вы мокли под дождём, ко мне прижавшись,
Вы зря шептали про любовь, меня обняв;
Та страсть прошла, мгновением оставшись,
И Вы остались, этот факт приняв.
Не так я Вас любил, как Вы хотели!
И зачастую, сидя у окна,
Я слышал ночью, слышал еле-еле —
Вы тихо плакали, любовь допив до дна.
О, мне так жаль, так жаль мне тех мучений,
Что Вы сносили, мною заболев!
О, мне так стыдно за десятки мнений,
Клевет и то, что вы прошли, стерпев!
Не так я Вас любил, как заслужили!
Не то внимание я Вам всю жизнь дарил!
Пока я жил, Вы только мною жили,
Вот я ушёл, а Вас не долюбил…
17 октября 2015 г.
Adetta Dietrich Fon Brown
Уронит ли ветер
в ладони сережку ольховую,
начнет ли кукушка
сквозь крик поездов куковать,
задумаюсь вновь,
и, как нанятый, жизнь истолковываю
и вновь прихожу
к невозможности истолковать.
Себя низвести
до пылиночки в звездной туманности,
конечно, старо,
но поддельных величий умней,
и нет униженья
в осознанной собственной малости —
величие жизни
печально осознанно в ней.
Сережка ольховая,
легкая, будто пуховая,
но сдунешь ее —
все окажется в мире не так,
а, видимо, жизнь
не такая уж вещь пустяковая,
когда в ней ничто
не похоже на просто пустяк.
Сережка ольховая
выше любого пророчества.
Тот станет другим,
кто тихонько ее разломил.
Пусть нам не дано
изменить все немедля, как хочется, —
когда изменяемся мы,
изменяется мир.
И мы переходим
в какое-то новое качество
и вдаль отплываем
к неведомой новой земле,
и не замечаем,
что начали странно покачиваться
на новой воде
и совсем на другом корабле.
Когда возникает
беззвездное чувство отчаленности
от тех берегов,
где рассветы с надеждой встречал,
мой милый товарищ,
ей-богу, не надо отчаиваться —
поверь в неизвестный,
пугающе черный причал.
Не страшно вблизи
то, что часто пугает нас издали.
Там тоже глаза, голоса,
огоньки сигарет.
Немножко обвыкнешь,
и скрип этой призрачной пристани
расскажет тебе,
что единственной пристани нет.
Яснеет душа,
переменами неозлобимая.
Друзей, не понявших
и даже предавших, — прости.
Прости и пойми,
если даже разлюбит любимая,
сережкой ольховой
с ладони ее отпусти.
И пристани новой не верь,
если станет прилипчивой.
Призванье твое —
беспричальная дальняя даль.
С шурупов сорвись,
если станешь привычно привинченный,
и снова отчаль
и плыви по другую печаль.
Пускай говорят:
«Ну когда он и впрямь образумится!»
А ты не волнуйся —
всех сразу нельзя ублажить.
Презренный резон:
«Все уляжется, все образуется…»
Когда образуется все —
то и незачем жить.
И необъяснимое —
это совсем не бессмыслица.
Все переоценки
нимало смущать не должны, —
ведь жизни цена
не понизится
и не повысится —
она неизменна тому,
чему нету цены.
С чего это я?
Да с того, что одна бестолковая
кукушка-болтушка
мне долгую жизнь ворожит.
С чего это я?
Да с того, что сережка ольховая
лежит на ладони и,
словно живая,
дрожит…