воют на луну, не найдя места под солнцем.
система исключений, оправдываемых для личной выгоды - подрывает саму идею, морали нравственности…
выдавив из себя раба, стал человеком-невидимкой.
Это не есть мера здоровья - быть хорошо приспособленным к глубоко больному обществу.
Он требует от меня самой малости - всего только согласиться навесить на себя ярлык.
Нельзя так сударь… под гребёнку,
«чесать» подряд весь род людской.
Грубеют души, пусть и тонки,
им надо сохранить покой…
В летящем в бездну, мире бренном
чтоб сохранить в душе покой…
мы «частокол»…самозабвенно,
возводим, чтоб побыть собой.
В огромном большинстве стран мира воспитание молодого поколения находится на уровне восемнадцатого-девятнадцатого столетий.
Эта давняя система воспитания ставила и ставит своей целью прежде всего и по преимуществу подготовить для общества квалифицированного участника производственного процесса.
Эту систему не интересуют все остальные потенции человеческого мозга, и поэтому вне производственного процесса современный человек в массе остается психологически человеком пещерным, Человеком Невоспитанным.
Неиспользование этих потенций имеет результатом неспособность индивидуума к восприятию нашего сложного мира во всех его противоречиях, неспособность связывать психологически несовместимые понятия и явления, неспособность получать удовольствие от рассмотрения связей и закономерностей, если они не касаются непосредственного удовлетворения самых примитивных социальных инстинктов.
И пусть живем в одном, мы, мире,
но бережём лишь только свой.
Простую истину забыли…
не унесёшь его с собой…
Он болтался по миру босым и счастливым,
Рисовал на руках перевернутых птиц,
Собирал из разбросанных жизней мотивы,
Был растрепан ветрами, был тих, бледнолиц.
Что-то страстно шептал, что-то мерил словами,
Щедро душу кромсал и дарил по кускам,
Ну, конечно же, нам, проходя между нами,
И, конечно, другим, проходя по векам.
Он болтался пешком по рукам, по вокзалам,
То случайная жизнь, то случайный расстрел.
Только времени вот никогда не хватало.
Каждый что-то кричал. Каждый что-то хотел.
Безусловно, для блага, а как же иначе.
Безусловно, ему, не себе, не себе.
Время билось, текло, становилось прозрачным,
Время кончилось. Резко. На срыве. В мольбе.
Его время застыло, свалялось в перину,
Оголилось нутром, превратилось в свинец,
Развалилось на атомы, стало единым,
Зашипело началом, сжирая конец.
Стало ватой, запахло травой и озоном,
Потекло молоком из душевных прорех,
Молоком, кипятком, кислотой, ацетоном.
И теперь его времени хватит на всех.
Затупились мои
когти
о твою чешую,
рыбка.
Ускользнуть от меня
смог ты,
толерантный такой,
гибкий.
Погоди! Разве я -
хищник?
И меня уберут
к ночи.
Мы с тобой не враги,
слышишь?!-
Просто хочется жрать
очень.
Сгребаю мечты, как вату.
Всё розовое - к чертям!
Искусственных красок - хватит,
отдайте их малярам!
Ты - серый, и я - не ярче.
Ни чёрных, ни белых нет.
Раскрасками нас дурачат,
подбрасывая сюжет.
И ты выбираешь кисти
оттенков надежды - вдруг
за грани удастся выйти
удачным движеньем рук.
Мне в радость создать иную
Реальность, на страх и риск.
Но в стену очередную
слепая тычется кисть.
Судить об уровне цивилизации можно по тому, как в ней обходятся со слабейшими, с теми, кто перестал быть продуктивным и желанным.
Душу раскрою я нараспашку,
Нате смотрите, ешьте, смакуйте
И на глаза не надену плашку,
Глядя в глаза мне жуйте.
Сплюньте остатки обратно положьте,
Ждите новых новостей.
Я не обрадую розовой ложью,
Желающим вымыть как можно больше костей.
Ваши не трону ни души, ни кости.
Гнилое ведь так противно жевать.
Не ждите, я не приду к вам в гости,
Чаю мне с вами не распивать.
Опять забываюсь… И снова бросаюсь в улей
Без нарукавников, маски, и прочих защитных штук.
Перекликаясь, пчёлы летят, как пули.
Снова в повязках, и ни души вокруг.
Вот, в лабиринты кто-то другой врисован.
Скомкан, поломан, перекрещён, распят.
Врали открыто: «Чувствуй себя как дома!»
Звали за мёдом, а наливают - яд.
Если у беспозвоночных и растений межвидовой барьер нередко бывает территориальным, то у высших позвоночных он становится прежде всего поведенческим.