Я живу, как умею. Ни о чем не жалею. Нахожу и теряю. И с нуля начинаю. Я бы Вам рассказала. Да меня не спросили. Как порой предавали, даже те, кто любили. Только я не сдавалась. Я сквозь слезы смеялась. И чтоб там не случилось. Я собой оставалась.
Не в славу, не в почет народные скрижали
Родную нашу Русь Святой именовали,
Но, в назиданье нам, в ответственность, в завет;
Чтоб сберегли мы первоначальных лет
Страх Божий, и любовь, и чистый пламень веры,
Чтобы добрые дела и добрые примеры.
В их древней простоте, завещанные нам,
Мы цельно передать могли своим сынам.
Четыре свечи спокойно горели и потихоньку таяли…
Было так тихо, что слышалось как они разговаривают.
Первая сказала:
- Я СПОКОЙСТВИЕ
к сожалению, люди не умеют меня сохранить
Думаю, мне не остается ничего другого, как погаснуть!
И огонек этой свечи погас.
Вторая сказала:
- Я ВЕРА
к сожалению, я никому не нужна.
Люди не хотят ничего слушать обо мне, поэтому нет смысла мне гореть дальше
Едва она произнесла это, подул легкий ветерок и загасил свечу.
Очень опечалившись, третья свеча произнесла:
- Я ЛЮБОВЬ
у меня нет больше сил гореть дальше.
Люди не ценят меня и не понимают.
Они ненавидят тех, которые их любят больше всего - своих близких.
И эта свеча угасла.
Вдруг…
в комнату зашел ребенок и увидел 3 потухшие свечки. Испугавшись он закричал:
- ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ!
ВЫ ДОЛЖНЫ ГОРЕТЬ -
Я БОЮСЬ ТЕМНОТЫ
Произнеся это, он заплакал.
Взволнованная четвертая свеча сказала:
- НЕ БОЙСЯ И НЕ ПЛАЧЬ!
ПОКА Я ГОРЮ,
ВСЕГДА МОЖНО ЗАЖЕЧЬ И ДРУГИЕ ТРИ СВЕЧИ:
Я - НАДЕЖДА
Если то, что будто бы уничтожилось в раю, поддавалось уничтожению, значит, решающего значения оно не имело; а если не поддавалось, то значит, мы живем в ложной вере.
Мы должны жить так, чтобы если все Евангелия будут утеряны, люди могли бы их прочесть по нашим лицам.
Нет ничего невыполнимого. Главное - собственное стремление и вера в то, что все получится. Если просто сидеть и ждать, много пройдет мимо.
Просто в жизни главное-верить в жизнь, было пасмурно-станет ясно.
Я все смогу. Я все сумею. Переживу. Переболею. Перекантуюсь. Перебьюсь. Но своего таки добьюсь. Не упаду. Не утону. Из грязи вырвусь. Я смогу. И вновь улыбка засияет. Я все смогу. Я все сумею. Я не боюсь. Я не жалею.
Этот момент, когда ты говоришь правду, а тебе не верят…
Былина о ключах
На двери четыре засова,
Четыре огромных замка.
Ключи к ним еще не готовы,
Еще не готовы, пока.
А рядом, в укромном гроте,
Стоят два больших сундука.
Но к ним вы еще не войдете,
Еще не войдете, пока.
А в тех сундуках две гадюки
Свернулись в два черных клубка.
Но вы не возьмете их в руки,
Еще не возьмете, пока.
И по два ключа возле каждой
Под эти четыре замка
Но вы не настолько отважны,
Еще не отважны, пока.
Но те, что ключи взять готовы,
Четыре замка отопрут,
И, сдвинув четыре засова,
Уже никогда не умрут!
Без Бога нация - толпа,
Объединенная пороком,
Или слепа, или глупа,
Иль что еще страшней, жестока.
И пусть на трон взойдет любой,
Глаголющий высоким слогом.
Толпа останется толпой,
Пока не обратится к Богу!
Самое большоепрепятствие-СТРАХ, самая большая ошибка- ПАСТЬ ДУХОМ, самая мощная сила- ВЕРА.
На груди ветерана Николая Бугаенко поблескивает медаль «За взятие Кенигсберга» - цитадели прусского милитаризма, города-крепости, окруженного тремя линиями укреплений. В сокровищнице его памяти - не тускнеющее от времени воспоминание о знаменитом штурме Кенигсберга весной победного 45-го года.
«Стояла задача, - рассказывает участник этого штурма, - овладеть городом и уничтожить группировку противника. Каждый понимал, что предстоящая наступательная операция будет нелегкой, ведь под землей в городе-крепости - военные заводы, так что немцы будут стоять до конца. 7 апреля, на Благовещение, мы ждали боя. Вдруг видим: вдоль линии фронта движется крестный ход - впереди православные священники несут Казанскую икону Богоматери, за ними - вереница людей с иконами, крестами и хоругвями в руках. Это было так неожиданно! Как будто и нет войны - никто не стреляет, ясно различимы слова молитв, песнопений. На какое-то мгновение нам показалось, что это мираж - не реальные, земные люди движутся перед нами, а небесные ангелы проходят стройной чередой, и предводительствует - Сама Богородица…» А дальше произошло нечто совсем невероятное. Фашисты вдруг, в едином порыве, побросали оружие (орудия их тоже замолкли) и с криком «Матерь Божия!» побежали прочь.
«С громовым „Ура!“ мы бросились за ними. Без единого выстрела взяли тот участок фронта. А потом и город стал наш, хоть и успели немцы затопить свои подземные заводы…»
Старый фронтовик рассказывает об этом чуде с радостным недоумением.
Чем для меня была ленинградская блокада? Я жила одна, потому что мой супруг находился в ссылке в Калинине. Я ездила к нему раз в месяц, но с началом войны вырваться из Ленинграда становилось все труднее. Он работал корректором в одном издательстве, но когда пришли немцы, работы не стало, а я отсюда уже ничем не могла ему помочь - переводы не доходили… Лишь много времени спустя я узнала, что он умер от голода, одинокий, больной, всеми брошенный старик.
Я преподавала в школе. Да, был паек, вы знаете, какой. Об этом писали много. Были и голод, и стужа, и смерть кругом, нехватка воды… Все это обдает незабытым ужасом при всяком воспоминании. Много страшного было вокруг, но мне запомнились два эпизода. Один - зловещий, другой, наоборот, бодрящий, укрепивший во мне надежду на Бога, которая, могу с чистой совестью засвидетельствовать, меня никогда не покидала.
Случай первый. Это было в начале блокады. Я ехала на трамвае (еще ходили трамваи). Вдруг остановка. Ждем отправления - вагон стоит. Вагоновожатая постучала пальцем в окно кабины, показывая на какую-то помеху на пути. Пассажиры, и я в том числе, вышли наружу и увидели жуткое зрелище: полчище крыс направлялось из города. Количество их не поддавалось исчислению, оно было огромно. Впереди шел вожак - седая, исполинская, жирная и страшная крыса. Она выводила своих сородичей из осажденного города, где даже этим всеядным и мелким зверькам не выжить. Все с молчаливым страхом смотрели вслед исходящим грызунам и наверняка вспоминали пословицу о тонущем корабле, с которого эти твари первыми бегут, а мы вынуждены остаться.
Другой случай произошел сразу после мощного обстрела, заставшего меня на пути с работы домой. Тревогу я переждала в бомбоубежище и, когда по радио объявили отбой, заспешила к себе. Мое внимание привлек большой пятиэтажный дом, стоявший ранее за два квартала от меня.
После сегодняшнего обстрела от него остались одни развалины. Только угол здания уцелел. На одном из этажей в этом самом углу угадывались остатки жилой комнаты: торчали обломки половых досок, куски шту-катурки, висевшие на прутьях дранки и… нечто совершенно невероятное: небольшая икона Божией Матери в серебряном окладе с горящей перед ней лампадой! Все здание рассыпалось, а лампада даже не погасла! И я, и немногочисленные прохожие глядели на это чудо в немом изумлении и каком-то мистическом восторге: это был явный знак милости Божией к нам - осажденным, во всяком случае, я восприняла его таким образом. Эта горящая лампада помогла мне выжить.
Источник: Год на сельском приходе. Протоиерей Савва Михалевич. М.: Издательство «Благо», 2004