ГИЛЕЛЬ
«Не делай другому того, чего не желаешь себе»
За веками шли века,
Складываясь в эры.
Редко жизнь была сладка -
Лишь горька без меры.
Но струился Б-жий свет,
Проникая в душу,
Находил источник бед,
Грел озябших в стужу
Взрослых, маленьких детей,
Тех, кто лет на склоне,
И учёный иудей
В древнем Вавилоне,
В вечной книге бытия
Изложил комменты:
«Если ты лишь для себя,
То тогда зачем ты?»
По-иному говоря:
«Ничего не стою,
Если я лишь для себя -
Что же я такое?».
Мысль его: любовь права
Над Землёю реет.
Пусть в сердцах живут слова
Мудрого еврея!
ОСКАР УАЙЛЬД
Мысль - квинтэссенция острого мозга,
Слово, секущее душу, как розга,
Чувств изощрённость, ведущая в Ад:
Признанный мэтр парадокса Уайльд.
КОКТО
Знать можно сё, а можно то
О разных тайнах света:
Жить можно, не читав Кокто,
Но как же скучно это!
МАРШАК
Его талант, бесспорно, Б-жий знак,
Из тех, что в дар вручает нам природа:
Горит звездою Самуил Маршак -
Великий сын еврейского народа.
КОКТО
Живём, кто с Лениным в башке,
А кто без мыслей - налегке:
Как жизнь прожить, не зная, кто
Неподражаемый Кокто?
ВРЕМЯ ПОЭТОВ
Посвящается Владимиру Высоцкому
Конечно же, ныне не время поэтов -
В крикливых нарядах иной карнавал:
Оскалы ножей и стволы пистолетов
Глядят на восторженный зрительный зал.
В погоне за счастьем раздвинулись сутки.
В заезженных кадрах привычных картин
Успешной толпой мельтешат проститутки
Под вычурной сенью роскошных витрин.
Вещает с трибуны король трансвеститов
Средь сладкой тусовки весёлых меньшинств,
В притоне пахан элегантных бандитов
Спускает полцарства в изысканный вист.
Потоки дешёвой отравленной водки,
Смердят кокаин, анаша, героин,
Больные мозги, обожжённые глотки,
В предсмертном бреду чьи-то дочь или сын.
Но, словно на чудо, надеюсь на это:
Не сгинул безумьем истерзанный мир,
Ведь собственной кровью писали поэты:
Высоцкий и Пушкин, Вийон и Шекспир.
ПАМЯТИ ВЫСОЦКОГО
Его талант могучий - взрыв сверхновой
Звезды, сгоревшей в космосе дотла:
В веках остались трепетное слово,
И роли, и завистников молва.
ФИЕСТА
В лощёной тиши ресторана
Парит виртуозное трио.
Аккорды рояля учтивы
И трепетна дробь барабана.
Чуть хриплый пассаж саксофона
Ласкает изящную пьесу
Лихим бизнесменам от прессы,
Владельцу текстильной короны,
Любовнице члена конгресса.
Манерны, как светские франты,
Танцовщики-официанты,
А редкие вина и блюда
В старинной фамильной посуде
Являют привычное чудо,
И радует сердце гурмана
Изысканная икебана.
А рядом, в собольей утробе
Велюрового гардероба
В печальном раздумье немеет
Над строками Хемингуэя
Швейцар-отставник, как невесту,
Держа тонкий томик - «Фиесту».
ОРУЭЛЛ. 1984
В порту, на вокзале, в квартире
Почти что кромешный ад:
Один, девять, восемь, четыре,
Куда бы ни бросил взгляд.
КОЛУМБ
Вдалеке уж остались Мадрид и Гранада,
И не зря слыл Колумб капитаном умелым:
Корабли покидали страну Фердинанда
И дражайшей супруги его Изабеллы.
Шли вперёд «Пинта», «Нинья» и «Санта-Мария»,
Паруса надувались исправно ветрами,
Кто любимой шептал богоданное имя,
Кто, исправно молясь, приговаривал аминь.
Цель являлась логичной - ни капли не странной,
Придавала уверенность в собственных силах,
Потому, что текла кровь изгоя-маррана
В Христофора Колумба натруженных жилах,
Потому, что стоял смрад костров инквизиций
Над Малагой, Леоном, Севильей, Толедо,
И в еврейских глазах на встревоженных лицах
Притаились и страх, и несчётные беды.
Оказали Пинсоны немедля поддержку
Каравеллами, золотом, добрым советом.
Жизнь - монета: орлом упадёт или решкой,
Даже если открыл дебри Нового Света.
И бушприты упорно дырявили волны,
И с разбегу на риф села «Санта-Мария»,
Но матросы спаслись и изведали воли,
Как орлы, что впервые расправили крылья.
Неизбежна судьбы человеческой призма -
Боль и горе, и кровь, смерть в запале сражений:
Генуэзец короной испанской был признан
И остался кумиром иных поколений.
Был ли, не был марраном Колумб, но ведь всё же
Стали США для евреев желанной землёю,
И, возможно, что в этом есть промысел Б-жий -
Христофор спит в Севилье под яркой звездою.
ТАРТИНИ, «ДЬЯВОЛЬСКАЯ ТРЕЛЬ»
Не верьте, но было на самом деле:
Джузеппе Тартини приснился дьявол.
Который играл вдохновенно трели
На скрипке и в малости не лукавил,
Да так, как никто не играл доныне
В Пиране и Падуе, даже в Риме,
И трели взлетали к небесной сини,
Сверкали и славили беса имя.
Джузеппе давно шёл дурной дорогой -
Похитил жену, но сиял в нём гений:
Он был с юных лет скрипачом от Б-га,
И автором множества сочинений.
Для гения нет ни границ, ни меры -
Нашептано сверху (бывает, снизу):
И слух, и рука создают шедевры,
Являя ума и души капризы.
Тартини проснулся от страсти пылкой,
Забыл про печали, триумфы, беды
И выразил сочной и нежной скрипкой
Всё то, что сам дьявол в ночи поведал.
Тартини ушёл, как и все на свете -
Глаза лишь огнём, как всегда, горели,
А с дек благородных летят, как ветер,
Веками подземного мира трели.
Концерт. «Trille du diable». Молчанье. Браво!
Скрипач - на висках серебрится иней.
Мир бренен, как, впрочем, людская слава,
Но в нём не забыт виртуоз Тартини.
ГОГОЛЬ
Рек бы Гоголь, ожив: «Человеки,
Поднимите, как Вию, мне веки!»,
А, затем, мир окинув лишь взглядом:
«Опустите иль дайте мне яду».
С НАСТУПАЮЩИМ ПРАЗДНИКОМ!
ОДА ПУШКИНУ
Кудрявый выпускник сановного лицея,
Любовник юных муз, любимец Гименея,
Певец родных равнин, знаток далёких стран!
Упругой поступью торжественного ямба
Позволь украсить мне твой венценосный стан
Не вязкой патокой пустого дифирамба,
А душу всю дай возложить к твоим стопам:
И песнь усталых птиц о брошеных снопах,
И мёд душистых трав, полёт отважной мысли,
Беседы тополей, раздумья грустных нив,
Гул звёздных кораблей в дрожащей чёрной выси,
И чувство нежное в рожденье слов и рифм.
АРТУР КОНАН ДОЙЛЬ
Друг друга обгоняют страх и боль,
И человечьим мукам нет конца,
Но так же, как и прежде, Конан Дойль
Врачует словом души и сердца.
КАВТОРАНГ ФИСАНОВИЧ
Был Фисанович не слишком спортивным -
Шахматы, книги - не бокс или штанга:
Смелым, талантливым и позитивным,
И к тридцати стал лихим кавторангом.
Словом не звонкий - поступками громкий:
В порт или гавань проскальзывал первым,
И кораблей размозжённых обломки
Долго фашистам корёжили нервы.
Песни его распевали матросы,
Рукопись жадно читали коллеги:
Каждый ответы искал на вопросы -
Лишь посвящённому ясные вехи.
Ну, а война подходила к итогу -
Толк понимал Фисанович в рекордах:
Сотни нацистов к нацистскому богу
Шли на свиданье в норвежских фиордах,
В незамерзающем Северном море,
В штиль и шторма под рапсодию ветра:
Радость святая - фашистское горе -
В честь и победу моряцкая вера.
Сорок четвёртый. Усмешка июля
Над усечённой нелепостью жизнью:
Бомба в подлодку вошла, словно пуля
И породнила и с бездной, и с высью.
Произошла роковая ошибка -
Лётчик был бритт: видно, думал о Мэри
Иль о фортуне, лукавой и зыбкой,
Иль неумел в исключительной мере,
И, безусловно, вернулся на базу,
Не доложил о ЧП командиру;
Поиск подлодки закончился разом
После недельных конвульсий эфира.
Где-то, наверно, в урочищах Рая,
Миру свою посвящая работу,
Пишет стихи Фисанович Израиль -
Гордость подводного русского флота.