Я молюсь за тебя каждый солнечный час,
Не хочу, чтоб тебе было тяжко.
У меня сил и веры огромный запас,
Твоё старое, стёртое фото анфас,
На груди, где измята рубашка.
Я молюсь за тебя по утрам каждый день,
Когда краски восхода красивы,
И поклоны кладу. Ты поверь, мне не лень,
Хоть от страсти мозги мои все набекрень,
За тебя просить высшие силы.
Я молюсь за тебя в будни и выходной,
Не прошу, чтоб вернулась ко мне ты.
Ты была, есть и будешь чудесной святой…
Я - смешной человек, приземлённый, простой,
Ты же - пламя небесной кометы.
Я думала, сложнее всего признаться человеку в том, что любишь, пока не пришлось признаваться в том, что больше не люблю.
Сколько ненужного времени,
Липких, тягучих минут,
Грубых секунд, что бредово бегут
И барабанят по темени.
Их нахальная мерзкая дробь
Резонирует в доме.
Я плыву в вязкой тягостной коме.
О стекло коготки точит скорбь.
Я слоняюсь бесцельно - шаг, два,
У окна замираю.
На ночь вызвал смазливую Раю,
Но закрылся, заслышав едва.
Душит мыслей противная рать.
Покидает грусть редко.
Заглянула намедни соседка,
Стала что-то, смеясь, щебетать,
Но, завидев мой кислый оскал,
Удалилась понуро.
Пива с водкой прошла партитура,
Не уменьшился нервный накал.
Столько бездарного времени,
Нудных и сирых минут…
Я без тебя злобный стал лилипут
С кратером боли на темени.
что такое, милый, расставание?
может, это редкие свидания,
писем перечитанных листы…
в окнах поездов мосты, мосты…
и в руках - измятые билеты.
может, это тихие рассветы…
счет фонарных плачущих столбов…
сотни обезглавленных узлов…
не до сна. холодные постели…
и метели… колкие метели
по углам и темным коридорам.
это - сердце краской на заборах.
реки слез, что утопили сушу.
это - ревность, что съедает душу.
страх, который холодит запястья…
ожиданье призрачного счастья…
пыль в глазах.
воскресшие сомненья,
одинокий вечер воскресенья…
это - тень и плач тоскливый неба…
крохи веры,
или крошки хлеба…
горькое столовое вино.
и темно…
и даже днем - темно…
это все - закрыть лицо руками,
и по-детски, невпопад, рывками
завернуться в старый мамин плед,
и, глотая за двоих обед,
обжигая губы терпким чаем,
вновь шептать:
«Люблю тебя…
Скучаю…
Мне темно…
Мне даже днем темно…
Я тебя не видела давно»…
Тишина крадется, словно кошка.
расставанье - это дождь в окошке
и вокруг - знакомые черты,
только в них
не ты не ты не ты!
а другие - в холоде и стуже.
нет того, кто так бессильно нужен!
имя чье, как музыка слышна.
знает лишь глазастая луна,
как дороги эти не-на-ви-жу.
мне хотя бы чуточку поближе
и коснуться трепетно руки…
я тебя во снах и грезах вижу.
и в осенних парках бледно-рыжих
мне бы только в расставаньи выжить.
мы близки.
близки
и далеки…
Ты спокойно вела разговор,
Повторяла, что жизнь бестолкова,
Хоть другая судьба не готова,
Нам пора подписать договор:
Разойтись добровольно, без зла
Дать спокойствие нервной системе,
Позабыть о возврате, замене,
Не искать отпущенья козла.
Чашка кофе взмывала к губам,
Алый след выделялся на кромке.
Люди робко сновали в сторонке,
Безмятежно кончался роман.
Я заламывал пальцы с мольбой,
Сердце птицею билось проворной…
Тёмно-синей пилюлей снотворной
Стала ночь расставанья с тобой.
Теперь не важно, кто чего хотел…
У всякого терпенья есть предел,
Под океаном счастья скрыто дно,
И раз его увидеть суждено,
Я соберу в кулак былую прыть,
Тебе меня так просто не сломить!
И, если нужно, по осколкам грёз
Пойду одна. Босая. На мороз,
Где бродят безымянные в ночи,
Сегодня - жертвы, завтра - палачи…
Но, сколько их, душой коснувшись дна,
Поймут, как я, что жизнь всего одна?
Жива! Жива! Ты слышишь? Выдох-вдох…
Мне хватит сил, чтоб подвести итог:
Сюжет для заключительной главы -
Моё к тебе письмо: «Иду на Вы!»
Впечатленье, меж рёбер зияет дыра.
Ты меня прострелила насквозь, между делом.
Я владею беспомощным собственным телом,
Из отверстия тихо струятся дела.
В голове сквозняки, в мышцах полный застой,
День понуро скользит от фужера до стопки.
Глаза - две оловянные серые кнопки
В одну точку глядят, налиты пустотой.
В животе чёрной гирей болтается страх,
Есть нельзя, пить нельзя и тошнит постоянно.
Я пытаюсь питаться тайком и обманно,
Но чугунная паника близит мой крах.
Я стал редко общаться, скопил воз проблем,
Обрастаю щетиной, потею обильно…
Ты ушла вероломно, эффектно и стильно,
Я пытаюсь понять: «В этот раз насовсем?!».
Две недели молчанья без писем и радостных встреч.
Вздрагиваю от звонка телефона - мощной сирены.
Я, бродя по квартире, обшарил все полки и стены.
Ожиданье известий твоих надо разом пресечь.
Сообщенья приход учащает сердечную дробь.
Я хватаюсь за трубку так, точно тону в синем море.
Во входящих реклама: «Пилюли при сильном запоре».
Вокруг шеи сжимает удавку безмолвная скорбь.
Первым делом, проснувшись, спешу посмотреть на дисплей,
Может почта посланье твоё принесла утром рано.
Чуть затянется коркой, без ласки зудящая рана,
Я опять тебя жду, безнадёжно смешной дуралей.
Уставших душ неслышный диалог,
Запретных тем бесстыдное желание,
Мечты тайком… и сигаретный смог,
И между строк сердечное послание…
И, якобы, стороннее «Привет!»,
С фальшивым равнодушьем- «Как живется?»…
И нарочИто сдержанный ответ-
Все это нам отныне остается…
Мы сочтены… Мы выжжены дотла…
Испиты… Истекли… «Нас» не осталось.
Развеялась остывшая зола…
И не было Любви… Нам показалось.. .
Парафином тоскливо горящей свечи
Тихо капают месяцы, дни и недели.
Цепь событий поблекла, скользит еле-еле,
Рассыпаются красной любви кирпичи.
В крыше полный разор, в дыры льётся вода,
Запустенье в мансарде, главенствует скука.
На стропила печаль наложила разлука,
Они нудно скрипят, если кружит пурга.
Окна в белом тумане, заляпал их мел,
И не выглянуть из помещенья наружу.
Коченею и мёрзну, колючую стужу,
Приютил дом любви в ночь, когда опустел.
Стены тихо съедает поганый грибок.
Паутина, в углах расползается плесень.
Штукатурка, как перхоть, слетает, а осень
Проникает дождём за щербатый порог.
Половые проблемы встают в полный рост:
Ламинат отслоился, не держится плинтус,
Ссохся старый паркет, одиночества вирус
Превращает наш дом в одряхлевший погост.
Про подвалы нельзя говорить за столом,
Их залило водой с экскрементами вкупе.
Плохо пахнет, все мысли о спрятанном трупе,
И еда встаёт в горле шершавым колом.
Развалился фундамент, скреплявший нас век.
Перекрытия, балки толпой тараканов
Расползлись. Я в компании грязных стаканов
Философствую, сильно бухой человек.
Я тебя отпустил, ты сама попросила,
Чтобы снова вернуться к семье и делам…
Нами созданный дом исчезает к чертям,
Ты была его ангел и крестная сила.
Ты только выйдешь - я сразу глохну,
Не слышу больше привычных звуков,
Кручу башкою подобно лоху
Под канонаду сердечных стуков.
Ты убегаешь - я тут же слепну,
Брожу на ощупь, углы сшибая.
Мир остывает подобно пеплу,
Чернее, чем темнота любая.
Ты ускользаешь - я растворяюсь -
Бесплотный призрак, род привидения…
Ночным кошмаром тебе являюсь
Тесня беспечность и сновиденья.
Приговор прозвучал так:
- Ты хорошая, слишком хорошая.
Прошептал и расслабил кулак.
Выдыхает. Теперь уже можно.
Приговор прозвучал вскользь,
между чаем и утренним душем.
- Недостоин тебя. Не дорос.
Тебя кто-то полюбит. Лучший.
Идеальная плачет одна.
Идеальные плачут тоже.
К высшей мере приговорена.
Тихо хлопает дверь в прихожей…
Виновата сама, что любовь тебе опостылела.
Слишком мало ценила-лелеяла… дальше по списку…
Не смогла, не сумела, последнюю жилу не вынула,
чтоб вернуть-сохранить-оживить… чтоб остаться близкой…
Я сама виновата, мне срочно - машину времени,
я бы все по-другому, по-новому, искренне, правильно…
Я бы все твои глупости-кризисы-страхи-сомнения
к самым дальним чертям, чтоб горели-пылали, отправила…
Виновата сама… Смотришь ты на меня с сожалением,
равнодушно шагами холодную комнату меряешь.
Виновата… но в том ли, что мало ценила-лелеяла?
Виновата, что жизнь посвящала и искренне верила…
Если нет больше сил прощать -
Научись, наконец, прощаться.
Сколько может душа вмещать!
А потом в один миг взорваться.
И тебя, словно снежный ком,
Или даже не ком - лавина
Накрывает… И ты с трудом
Выживаешь… наполовину.
И не дышишь - а так, едва
Стылый воздух по легким льется.
Все прощаешь, но вот беда…
Всепрощение больно бьется!
Люди могут всю жизнь прощать -
Знает каждый, хоть раз любивший.
Если просят простить опять -
Ты прости еще раз. Простившись.
Она уходила, а ему хотелось, чтобы время остановилось. На этом пустынном тротуаре, сам не зная почему, он уже скучал по ней. Когда он окликнул её, она успела сделать двенадцать шагов - и никогда не признается, что считала каждый шаг…