Рогозина обратила внимание, что за последний месяц ситуация в лаборатории сильно изменилась. Стало меньше дурачеств, подколок.
Нет, Иван с Андреем не повзрослели, они так и оставались выросшими детьми. Просто после того, как Холодов стал оказывать знаки внимания Амелиной, а та оказалась не прочь пококетничать, между друзьями пробежала даже не одна чёрная кошка, а целая стая.
Галина Николаевна вначале радовалась - дисциплина, тишина. Никто ничего не взрывает, к лестнице никого не приковывает. Но вскоре её эта ситуация стала напрягать. И полковник вызвала к себе Амелину.
- Оксан, помири ты их ради Бога, - попросила она, - поговори с ними. Работать невозможно, оперативники жалуются.
- Галина Николаевна, - пожала плечами девушка, - да я пыталась с ними разговаривать, бесполезно. Ну не могу же я вообще не улыбаться с этими ревнивцами!
- Попробую-ка я их не ставить вместе, - пощёлкала компьютерной мышью Рогозина, просматривая календарь дежурств. - Тогда надо ещё одного человека в лабораторию, - задумалась она. - Хорошо, Оксан, иди.
Несколько дней спустя сразу после утренней летучки Тихонов набрал бывшего приятеля:
- Андрюха, у нас беда!
- Что случилось? - сонно пробормотал Холодов. - Убили кого?
- Хуже, - прикрыл дверь лаборатории Иван. - У нас с тобой соперник появился, Белозёров возвращается.
- И что? - никак не мог проснуться Андрей.
- А то что он за Оксанкой начнёт ухаживать! Да проснись ты наконец!!!
- Я сейчас приеду! - засуетился Холодов.
Не только совместный труд объединяет, но и общий противник. Через полчаса парни мирно сидели в буфете и обсуждали ситуацию.
- Ты же говорил, что он женат? - возмущался Андрей, разливая чай.
- Ты тоже, если не забыл, - пробубнил Тихонов, жуя печенье.
- Мне можно, - хохотнул Андрей, - я неотразимый. Гыыы, - расплылся он в улыбке, но тут же закашлялся.
- Делать что будем? - похлопал ему по загривку Иван.
- А давай его взорвём? - заговорщически предложил Холодов.
- Лучше закопаем, - пьяно захихикал Тихонов. - Ты точно чай наливал? - заглянул он сначала в чашку, а потом посмотрел на Андрея.
- Да чай, чай, - понюхал чашку тот, - это у тебя от голода. Слушай, я тут фехтование смотрю по телеку. Шикарная вещь! - он подмигнул приятелю.
- Ой, нет, - отмахнулся Иван. - Белозёров тут профи, с оружием обращается только так.
- Но нас же двое, Вань! - вскочил Андрей. - Мы должны его отучить приставать к нашим женщинам!
- Должны! - Иван тоже подскочил и протянул приятелю руку. - А где мы шпаги возьмём?
- В вещдоках должны быть, - хлопнул Холодов по подставленной ладони.
На следующее утро в лаборатории уже всё было готово. Рогозина поставила Сергея в его первый день в пару с Оксаной, и два приятеля уже с утра притащили шпаги и демонстративно сидели за компьютерами, делая вид, что работают.
- О! А вы тут что забыли? - на Амелиной было нежно-голубое платье и туфли на высокой шпильке, волосы были собраны в пучок.
- Сотрудник новый приходит, - Иван старался, чтобы в голосе не слышался сарказм, - познакомиться хотим.
- ХотИМ? - удивлённо переводила взгляд с одного парня на другого Оксана. - Темните вы что-то.
В коридоре появился молодой человек с обаятельной улыбкой, который раскланивался со всеми встречными барышнями.
- Серёжка совсем не изменился, - рассмеялась Амелина. Тихонов с Холодовым поднялись и, взяв шпаги, спрятали их за спины.
- Привет всем, - зашёл в лабораторию Белозёров. - Как тут хорошо, - с шумом вдохнул он.
- Здорово, - буркнул Иван.
- Оксаночка, - поцеловал вошедший девушке руку, - ты просто божественна. Я вернулся исключительно ради тебя.
- Серёж, ты неисправим, - пыталась убрать руку Оксана, довольно улыбнувшись.
- Что я говорил? - тихо прошептал Тихонов Холодову.
- Поехали? - сунул ему в руки вторую шпагу тот.
- Серый! - окликнул Белозёрова Иван. - Лови! - он кинул ему шпагу, которую тот профессионально поймал.
- Ребят, вы что с ума сошли?!! - засуетилась Амелина.
- Значит, ради Оксаны вернулся? - оттолкнув стул в сторону, встал в боевую стойку Иван.
- Вань, ты чего? - выставил шпагу в защите Белозёров. Обращался-то он с оружием профессионально, но не против же друзей его применять!
- Эй, эй! - прыжком села на стол Оксана. - Успокойтесь!
Она схватила телефон, но Андрей ловким ударом шпаги выбил его из рук.
- Отвечай, когда спрашивают, - сделал он выпад в сторону Сергея.
- Да вы что, сдурели?! - отступил к двери Белозёров. - Вань, ну пошутили и хватит.
- Ну уж нет, - послышался звон стали и женский визг.
- Ребята! - Оксана тщетно пыталась докричаться до дуэлянтов. - Пожалуйста, прекратите!
- Опять ухаживать за ней будешь?! - тройная дуэль переместилась в коридор.
- Что я, комплимент не могу сделать? - провёл выпад Сергей.
- Видели мы твои комплименты! - наступал слева Андрей.
Оксана нажала кнопку вызова на своём мобильном, а потом сразу же отсоединилась. Она с ужасом наблюдала за дракой видя, что та явно выходит за грань шутки.
Парни теснили Сергея к моргу, лаборанты жались к стенам, слышался звон шпаг, то и дело звучали вскрики от боли. Наконец, Белозёрова втолкнули в морг.
- Вот мы и на месте, - злорадно рассмеялся Иван, прижимая Сергея к холодильникам и упираясь остриём своей шпаги ему в грудь.
- А теперь затихли и послушали меня! - быстрым шагом подошла к ним Оксана и встала, скрестив руки на груди. - Прежде чем устраивать дуэль за честь дамы, неплохо бы и саму даму выслушать!
Дуэлянты опустили шпаги и повернулись к девушке. Они старались не смотреть друг на друга, а стояли как нашкодившие школьники.
- Вы даже не поинтересовались, кого из вас я предпочитаю, - прохаживалась перед ними Оксана. - Или моё мнение неважно?! Выберешь, Оксаночка, победителя?! - гневно сверкнула она глазами.
- Да нет, - переглянулась троица.
- Серёж, я тебе уже всё сказала ещё тогда, до твоего ухода, - сердито выговаривала девушка. - Я не собиралась и не собираюсь разбивать семью. Андрей, тебя это тоже касается! Если я и улыбнулась пару раз, ответила на шутку, то это ровным счётом ничего, - Амелина произнесла это слово по слогам, - не значит.
- А я? - тихо произнёс Иван.
- Ванечка, ты хороший, - подошла к нему Оксана, - ты очень хороший. Но я тебе постоянно даю понять, что у нас ничего не будет, ты же этого не видишь. Как и того, что Танька по тебе сохнет, - улыбнулась она.
- Значит, никто из нас тебе не нравится? - вздохнул Андрей.
- Вы замечательные ребята, отличные друзья, но, - развела руками девушка.
- Оксанка, - в морге появился Данилов. - Ну, слава Богу! Я весь офис обегал. Ты в порядке? - он поцеловал девушку в висок, троица переглянулась.
- Да, Стёп, - незаметно для него погрозила она дуэлянтам пальцем, - пошли.
- Один за всех! - вытянул шпагу Иван, готовясь к очередному бою.
- И все за одного! - сверху легли ещё две.
- Данилов, стоять! - три мушкетёра выскочили из морга. Тихонов был первым, Холодов с Белозёровым немного застряли в дверях, разбираясь кто должен быть вторым.
- Мужики, вы чего? - Стёпа отскочил от Оксаны и помчался по коридорам. - Трое на одного, так нечестно!
- Детский сад, - вжалась в стену Оксана, наблюдая как три гения лаборатории довольно гоняются за оперативником. - Но хоть помирились, и то хорошо.
КОНЕЦ
Огонь во рту, красные от слёз глаза, температура тела, резко подскачившая вверх, застывшее дыхание и… катающиеся от смеха надо мной узкоглазые друзья корейцы…
Так началась моя страсть ко всему жгучему - от болевого шока)))
***
В то утро меня нетерпеливо будили маленькие мягкие ручки корейской подруги.
- ИдонА, идонА!!! - вставай, вставай!
-Что? Куда?
Она просто смеялась и бросала мне одежду…
Я люблю такие неожиданные приглашения. когда тебя внезапно утром куда-то везут. без косметики, в наскоро натянутых джинсах и полумятой футболке… быть сюрпризу, я уже знаю))
Мы поехали, как мне наскоро объяснили, в грибной дом - mushroom house, есть суп с грибами. После получаса пути мы, наконец -то, оказались в этом грибном доме и уселись на подушечки вдоль длинного низенького стола… народу было много, все шумно разговаривали и смеялись… Корейцы - весёлый народ, очень любят совместные шумные посиделки. среди всех присутствующих бледнолицей европейкой была только я… это был настоящий традиционный корейский ресторанчик, ориентированный только на местных жителей. И вот, нам приносят глиняные горшочки, с ярко-красной, булькающей, кипящей жидкостью и торчащими из неё паганковидными белыми ростками… Все дружно взялись за палочки и, не прекращая шумно болтать, стали уплетать это огненное драконье варево…
Я, хоть и всплакнула немного от смешанных и вывернутых наизнанку чувств, но всё-же стойко доела этот Драконий Суп, чем несказанно удивила присутствующих, ожидавших другой реакции. но я смеялась вместе с ними и понимала, что этот огненный супчик пришёлся по душе моей драконьей душеньке))))) Все дружно хлопали меня по плечам и приговаривали - друг, френд!!! .наша, значит)))
С тех пор каждый раз, когда я ем эту жгучую радость, замечаю, как поднимается настроение, общий тонус… первые пять минут находишься в некой слабой эйфории… Так что вы думаете, учёные открыли, что действительно, жгучий перец обладает ярко-выраженным тонизирующим эффектом, мозг, преодолевая болевые ощущения от жжения перца, начинает вырабатывать эндофрины - гормоны удовольствия и счастья…
Вот, оказывается, в чем секрет моей жгучей перечной страсти)))))
На мне трико с педалями и вытянутыми коленками. Нет в мире ничего, что так бы растягивалось, как коленки советского трико. Для того, чтобы его носить, совсем не нужно было быть спортсменом. Его носили в основном как домашнюю одежду, оно было дешевым и всегда в ассортименте.
Но были и побочные явления. Любой мужчина, даже самый брутальный и красивый, как артист Вячеслав Тихонов, надев это трико превращался в заморыша- задрота. Особенно, если заправлял в него майку-алкоголичку или какую-нибудь хлопчато-бумажную футболку с надписью «Олимпиада-80».
А именно такая футболка была сейчас на мне. Вишенкой на торте этот гардероб завершали тапки с замятыми задниками, так, чтобы их можно было надевать как шлепанцы.
Если честно, то из зеркала на меня смотрел лох, у которого нет никаких шансов. Не важно на что. Нет и все.
Но если вы думаете, что ничего сделать уже нельзя, то вы жестоко ошибаетесь.
Я снимаю с себя все. Ну, кроме трусов, конечно.
И вот, джинсы-мальвины голубого вываренного цвета, турецкий серо-зеленый свитер, кроссовки «Томис», расчесочкой пробор сладкой водой, чтобы прилипло. Пшик-пшик «О'Жёном»…
Ну, посмотрите теперь на этого красавца! Это же звезда дискотэк и невыносимый Митхун Чакраборти и Дитер Болен!
Я небрежно открываю дверь института, как бы невзначай перекладываю из кармана «мальвин» в маленькую кожаную сумочку пачку сигарет «More». Это я, здравствуй, Женя Парфенова. Что же ты такая красивая-то? На голове «начес», курточка, юбка-гофре.
-Привет!- киваю небрежно так- Как оно?
-Никак, ты взносы сдавать будешь? Гони две копейки за апрель!
-Женя, а давай я тебе дам двадцать четыре копейки за весь год?
-Нельзя, нужно две за каждый месяц.
-А пошли со мной в цирк? Там «Браво» приезжает.
-Две копейки сдашь?
-На!- протягиваю ей двушку.
-Хорошо- она берет монетку, достает из папки лист бумаги, находит там мое имя, ставит ручкой галочку- Сдал.
-Так что там с цирком?
-Не пойду я с тобой никуда
-Почему это не пойдешь?
-Об учебе бы думал, Гутин, а ты цирк, цирк…
-Але!
-Слушаю…
-Это Женя.
-Какая еще Женя?
-Как какая? Парфенова.
-Аааа…понятно.
-Что тебе понятно?
-Что надо-то? Две копейки за май?
-Дурак ты!
-Это все, что ты сказать хотела?
-Нет. Что ты там про цирк говорил?
-То и говорил, «Браво» приезжает…
-Пошли, я согласна.
-Так через два часа концерт же…
-Ну, ты поторопись, буду ждать тебя у входа.
Вот это поворот. Смотрю на себя в зеркало. На мне трико с вытянутыми коленками. С педалями. То самое, растянутее которых нет ничего в мире. Даже резинка в трусах менее растянутая. И майка дурацкая «Олимпиада-80». Но вы же знаете, как я умею преображаться? Трах-тибидох и я Дитер Болен или как там его. И пшик-пшик «О'Жёном».
Ну, я могу, одним словом.
Но не буду.
Иду по городу в трико, майке и тапках с загнутыми задниками. И никаких турецких свитереов.
-Привет, Парфенова!
Она оглядывается и недоуменно смотрит на меня.
-Гутин?!
-Ну, да, он самый. Вот тебе две копейки. Надо?
-Ну, ты и идиот, Гутин!
И вдруг все пошло не так. Она весело смеется. Так, что прохожие оглядываются. Я смеюсь с ней. У нас просто истерика от смеха.
Мы идем по городу. Очень странная пара. Красивая Женя Парфенова и я, в растянутом трико и идиотских тапках.
А на «Браво» мы так и не сходили. Зря. Прости меня, Парфенова.
Ах, как достал Золовкина его босс
Но однажды Золовкин прочитал в какой-то газете, как японские клерки отводят свои самурайские души: у них в офисах вместо курилок оборудованы душеотводные кабинки, в центре которых стоят выполненные в натуральную величину ненавистные им японские начальники. Клерки бьют их кулаками и ногами, особенно жестокие метелят дубинками и деревянными самурайскими мечами. А потом, отмщенные, с легким сердцем и с новыми силами вносят еще больший вклад в развитие японской экономики, науки и культуры. Да такой, что Япония вон едва ли не впереди планеты всей по всевозможным показателям.
А наши или терпят, как тот же Золовкин, и работают в угнетенном состоянии, или же идут на крайние меры: напиваются и учиняют самосуд над тиранами-руководителями. Где уж тут быть каким-то серьезным успехам в социально-экономическом развитии государства?
Вот Золовкин и решил воспользоваться опытом коллег из Страны восходящего солнца. У него был знакомый скульптор-не скульптор, но неплохой таксидермист Сигизмунд Абакаров. Он изготавливал чучела из разных невинно убиенных или самостоятельно покинувших земную юдоль животных и птиц и приторговывал ими. Вот ему-то Золовкин и принес фотографию своего босса в полный рост и попросил изготовить точную его копию из какого-нибудь недорогого, но прочного материала чтобы этот вражина
Сигизмунд Абакаров, отставив в сторону недоделанное чучело какой-то выхухоли, выслушал путаные пояснения Золовкина. Хмыкнув, он критически посмотрел на снимок
- Это как? - не понял Золовкин.
- Ну проще говоря, по технологии мне нужен труп этого субъекта, - пояснил таксидермист. - Я его выпотрошу, забью наполнителем, высушу и пользуйтесь на здоровье!
Золовкин едва только представил, как Сигизмунд Абакаров своими мускулистыми волосатыми руками потрошит бездыханное тело его шефа, тут же чуть не лишился чувств.
- Нет, труп - это уже уголовщина, - придя в себя, пролепетал он. - Попробуйте все же сделать чучело по фотографии. Я хорошо заплачу… Да, вот в этом пакете одежда для него.
- Ну если хорошо… Тогда попробую. Приходите через неделю, - сказал таксидермист.
В следующую пятницу, сгорая от нетерпения, Золовкин был уже снова у Сигизмунда Абакарова.
Пробежав взглядом по полкам и столам, уставленным разномастными чучелами животного и пернатого мира, Золовкин спросил:
- А где эта скотина?
- Ну почему же скотина? - обиделся Сигизмунд. - Очень даже симпатичный господин получился.
И он стащил покрывало с возвышающейся в углу фигуры, на которую Золовкин поначалу не обратил внимания. Его взору открылся босс в натуральную величину, облаченный в старую золовкинскую пижамную пару и шлепанцы.
- Ну?!
Золовкин в такой момент всегда приходил в замешательство, потому что его внутреннее «я» хотело дерзко ответить
- Я вас не понимаю…
После чего, собственно, все и происходило.
Правда, сейчас в облике
- Как вам спалось, Алексей Юльевич? Как настроение?
- Ну вы, я вижу, поладите! - иронично хмыкнул таксидермист, все это время молча наблюдающий за своим странным заказчиком. - Вам как, завернуть его или же оба пешком пойдете?..
- Стойко держаться! - этот возглас я слышал уже третий день. Доспех неподвижно стоял и время от времени издавал этот проклятый вопль. Я вглядывался в него из своей комнаты. Слышал скрежет поворачивающегося шлема. А потом забрало с лязгом раскрылось. Внутри ничего не было. Я с облегчением выдохнул. Внезапно стало очень тихо. Я услышал, как стонет старик Месяц. Он был в больничном отделении на первом этаже.
- Остановите его. Он дышит Бездной. Я чую, чую, как он ищет меня. Стоит и ждет. Пьет мой страх.
А потом кто-то закричал. Кто-то кричал моля о помощи. Секундой позже крик перерос в безумный рык. Словно поменяли тональность. Тембр постоянно менялся, путая мысли проминая понимание. Я тряс головой пытаясь осознать, что вот он я. Стою здесь. Я не в аду. Но пол плавился под моими ногами как масло. А потом это масло подожгли. Я горел в нем, и кто-то хохотал. Мои руки горели. Я пытался оторвать горящее лицо, но кожа никак не хотела отлипать. По глазам что-то текло. На секунду я протер их и увидел, кто горел рядом со мной. И забыл о боли. Лишь рванулся из последних сил, чтобы обнять ее. Чтобы закрыть ее от огня. Дать ей хоть секунду, пока огонь жрал меня.
Там в реальности я видел, как на меня смотрит Хаос. Его липкий взгляд неотрывно смотрел на меня, проникая в мой разум, ощупывая потаенные закоулки душ, наполняя их гарью и смолой. Я видел это и одновременно крепко сжимал плачущее тело в объятиях, молясь о прекращении ее страданий. И молитвы мои были услышаны. Я услышал тихий-тихий шепот.
- Стойко держаться…
Рука доспеха медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, тянулась к забралу. Казалось, кукловод больше не властен над марионеткой. Последнее движение и забрало лязгнув, захлопнулось. Рассерженный кукловод тут же дернул веревочку, и рука неловко взмахнула мечом. Перед тем как потерять сознание я услышал победное:
- Стойко держаться!
Как расколоть любого мужчину, пусть он даже и весь из себя Орфей, страдающий по Эвридике? Рецепт прост и веками использовался для достижения различных целей. На-по-ить.
Я не знаю более действенного рецепта, поэтому мудрить не стала. В темпе аллегро виваче мы с сестрицей накидали на стол самых жирненьких домашних закусок, наварили, оставшиеся от несостоявшихся «встречин» пельменей с маралятиной, метнулись в погребок за грибцами-огурцами, выудили из холодильника пару соленых хариузов, я птицей Гамаюн слетала до сельмага за самой вкусной водочкой (три по ноль семь, одну на стол, две в морозилку), перекрестились, прочли три раза «Отче наш», «Да воскреснет Бог» и интеллигентно постучали в дверь опочивальни, где подозрительно тихо посиживали молодые.
- Что, мам?
- Ребятишки, выходите, ужинать будем.
- Мы не хотим (из-за двери)
- Виталь, ну некрасиво так, тетка приехала, давайте посидим, не по людски же так.
-
(За дверью шепчутся. Слышны звуки борьбы.)
Минуты через две на кухню заходит взъерошенный племянник.
- Я пить не буду. Посижу просто с вами немного. У Иры голова болит.
-
А мы уже по две стопочки намахнули с сестрой, расслабились.
- Рановато…
- Что рановато, теть Уль?
- Рановато, говорю, у твоей непуганой нимфы голова начинает болеть. Вы еще в ЗАГСе не были. Отнеси ей анальгину, а сам садись с нами, по сто грамм за встречу. Обижусь.
Виталька воровато оглядывается на дверь, машет рукой, садится за стол, наливает в чайную кружку водки, быстро выпивает.
- Ты пьешь?! Пьешь?! Без меня?! Мы же договорились, что ты можешь пить только со мной?! Ты же слово дал!!! Почему нарушаешь?! , - в дверном проеме яростно колышется плюшевый халат.
-
(Господи, этот дурак, поди еще и кровью под всеми клятвами подписался?!)
- Ир, дурью не майся, а? Садись за стол, давайте, как ты говоришь, по семейному посидим. Раз уж вы законным браком решили сочетаться, то семья уже общая получается, родню со счетов не скинешь. Мы его подольше твоего знаем и отказываться не собираемся. Садись, выпей с нами, расслабься, бить не будем.
На лице-сковородке появляются и исчезают бугры. Думает. Через пару минут твердой походкой устремляется к столу, садится.
- Давай, Ир, за знакомство, за встречу, - наливаю я с самым ласковым выражением на лице, - как тебя по батюшке?
- Иосифовна…
- Гм… Ирочка, у нас теперь есть приятная возможность принять гиюр и репатриироваться всей семьей в Изгаиль?, - пытаюсь шутить.
- Кудаааа?!
- Все-все, вопрос снят.
Быстро наливаю всем присутствующим, чокаемся, закусываем.
- Ирочка, а сколько вам лет, не сочтите за грубость?
- А что?, - набычивается Ирочка, - какая разница сколько мне лет?
- Двадцать три, теть Уль, на четыре года меня постарше. Всего…
(Грохот выпавших челюстей. Ленка-то тоже, оказывается была не в курсе)
И тут мне эту Ирку по человечески стало жаль. Это ж какую жизнь человек имел, или жизнь его так имела, что в цветущие двадцать три она выглядит на самые страшные из всех возможных сорок пять? Я в уме начинаю прикидывать, как мы её похудеем, пострижем, брови новые справим и может ничего, выправится как-то? Смотрю и у сестры под лобной костью та же мысль шевелится. Мы выпившие - жалостливые, это семейное. С лица перемещаю взгляд на выпирающее пузцо невесты, хлопаю еще одну рюмашку.
- Ир, срок-то у тебя какой?
- Второй, - замахивает она еще одну рюмку.
Давлюсь грибом. К лицу тут-же приклеивается выражение четырёх еврейских мам. Смотрю на сестру, она то-ли не расслышала, то-ли не поняла, у нее лицо-как лицо.
И тут Ирку понесло. Громыхая одним кулачищем по столу, вторым закидывая себе в рот попеременно рюмку-пельмени юница наша начала вещать о непреходящих семейных ценностях и о том, как она научит нас эти ценности любить. Я искренне наслаждалась этим потоком сознания, сформированным телепередачей Дом-2, отчасти Домостроем и на треть журналом «Сторожевая Башня».
Там все было и просто и сложно, одновременно. Если вкратце, то все сводилось к нескольким пунктам:
1. Муж должен отдать ей все, что имеет. Положить на алтарь любви дом, машину, сберкнижку родителей.
2. Муж не должен иметь друзей, подруг, родственников. Исключение - его мать, она должна нянчить внуков и отдавать свою зарплату и пенсию на их содержание.
3. Никаких гостей, и ни к кому в гости. Нечего шляться.
4. Дальняя родня имеет право только слать переводы и посылки с ништяками, а не болтаться тут забесплатно. Нашли курорт. Приехали - платите по тарифу.
5. И вообще все платите. Потому что я вся такая прекрасная к вам пришла.
6. Женщина работать не должна. Точка. Потому что она отдала лучший год жизни, поджидая вашего сына-племянника из армии.
Между пунктами Ирка ловко, по мужски закидывает рюмки, через раз занюхивая головой Виталика.
- А скажи мне, принцесса прекрасная (дикая тварь из дикого леса!), куда маманю девать будете, если дом вам отдать и какое за тобой приданное числится, кроме халата?
- Теть Лена пусть с нами живет, дом большой, потом на месте сарайки, где супоросна свинья жила мы домик для туристов построим, теплый, можно там, ей одной много ли места надо. А у нас семья. А у меня и кроме халата кое-что имеется. Не сирота. И мое приданное-не ваше дело. Мы все сами, по семейному обсудим, без посторонних.
-
И я понимаю вдруг, что ведро-то с опарой не шутит и не глумится. Оно на полном серьезе в эту свою доктрину верует.
Смотрю на Лену, которую двадцать с лишним лет гнобила свекровь, а тут еще совсем не призрачная перспектива, что и невестка начнет гнобить не меньше, перевожу взгляд на совершенно подавленного и придавленного этим простоквашным велоцераптором Виталика и начинаю тихо звереть. Но сижу молча, злобой наливаюсь. Подливаю только всем, лишь бы руки были заняты, чтоб бытовой поножовщиной все не закончилось. Фиона майминская, ишь, в доме без зеркал, но с телевизором воспитывалась… Понятно. Единственное, что вызвало уважение, так это абсолютно незамутненная Иркина уверенность в том, что она всего этого Достойна! Достойна! Аксиос!
Напоила я всех до изумления, развела дам по будуарам, а племянника, за кадык оттащила в баню.
- Садись. Рассказывай. Все от начала и до конца. Как есть. Без присказок своих, про «слово дал». В деталях.
(Далее рассказ ведется со слов потерпевшего)
«Мы по интернету познакомились, в чате, у нее фотка была очень прикольная. Потом в личку перешли, она мне еще фото прислала. Я увидел и влюбился, она на них очень красивая была. Начали общаться почти каждый день. Потом она пропала, почти на два месяца, я переживал очень, писал ей каждый день, она не отвечала. А потом ответила, сказала, что болела, лежала в больнице, в реанимации, не могла отвечать (ага-ага, молодец Ирка, правильный ход-прим. автора). Ну и все, я ей пишу - она мне фотки шлет, красивые. Уже перед дембелем спрашиваю её :"Ты приедешь меня встречать?», - она мне:" Нет, не приеду. Я после болезни сильно изменилась, боюсь, что разонравлюсь тебе". (отлично придумано! Полная пересадка туловища и головы, это никакой Болливуд еще не придумывал! Пять с плюсом, Ирка, неси зачетку!). А я ей сказал, что мне все равно, я ее люблю и мы вместе все проблемы решим. (дурачечек ты мой порядочный, вот что заточение животворящее с мужиками делает!). И она попросила меня дать слово, что я на ней женюсь. Я и дал… А когда увидел, сначала испугался немного, а потом думаю - кому она нужна такая, больная, некрасивая. Жалко стало, вот и все. Ну и слово же дал, как теперь?"
- Ответь мне на один вопрос и иди спать. Ты ее любишь? Если любишь, живите, как хотите, только не у матери. Снимите домик, землянку выкопайте, шалаш на берегу постройте, над матерью издеваться я этому Ктулху твоему не дам, костьми лягу, но не дам, имей в виду.
- Нет… Не люблю. Жалко просто и слово…
- Все, иди спать, завтра разберемся с этой трансплантологией. Дурак ты, какой же ты дурак.
Утром, еще восьми не было, я повисла на телефоне и к полудню выяснила, что «тяжело-больная» гражданочка Ирина Иосифовна N., двадцати восьми лет от роду (и тут набрехала, зараза!) имеет в анамнезе две судимости за кражу и мошенничество.
Разговор наш с Ириной Иосифовной был краток. Муны не Москва, конечно, но и тут крокодильим слезам не верят. Помогла я ей упаковать плюшевый халат в пакетик и посадила на двенадцатичасовой автобус до Маймы с пожеланиями никогда мне не попадаться на глаза. После отъезда Ирины Иосифовны была обнаружена пропажа золотой цепочки и пары колечек, но на радостях мы решили, что встречаться, даже в зале суда с «невестушкой» мы более не желаем. Морок спал, а чтобы окончательно снять приворот мы назвали полный дом гостей (встречины-то не состоялись, вы же помните!) допили оставшуюся водку, выпили новой, раз десять сгоняв до магазина, доели пельмени и хариузов. Баян в этот раз не порвали, что странно.
(Спустя пол года. Начало лета. Июнь.)
Звонок.
- Уля, привет! Как дела? В Москве еще?! Вылетай срочно, Виталька женится!!!;)
Но это уже совсем другая история;)
Часть 2
- Ира, Ира, успокойся, - лепечет сестра, - это сестра моя, отпуск у нее, погостить приехала.
- Почему меня не предупредили, а? , - танковое дуло разворачивается уже в сторону сестры.
Я сижу, онемев, как Захария. Святые угодники! Что деется тут? Сестрица моя, грозный школьный завуч, косоногой птичкой скачет возле этого гренадера в плюшевом халате и пытается оправдать мой приезд в ее же собственный дом. Взгляд мой перемещается на пышный живот «жены Виталика» и в скрученный судорогой мозг начинают просачиваться определенные мысли.
(Опа! Гренадер-то, видимо, уже того, в положении. Судя по размерам плюшевого живота, месяцев шесть-семь. Боже мой, да когда успели-то? Виталька ж месяц, как из армии вернулся… А может она к нему на свидание ездила?.. Да что ж ему там, брома в кашу недосыпали, что-ли? …)
Тем временем тетя-«жена Виталика» оттеснила сестрицу мою в коридор и, судя по шумовому сопровождению, пытала ее там посредством кочерги.
- Какие гости?!! Сегодня мама моя должна приехать, завтра отец, мы все должны своей семьей решать! Кто ее позвал?! Кто?! Вы?! Пусть домой едет! Нам нужно своей, своей семьей все дела решать!
(Хе-хе, напугала я, видать, опару-то плюшевую чем-то, ишь как ее корежит).
Выхожу в коридор, вытаскиваю из-под кочерги сестрицу, делаю предельно миролюбивое лицо в сторону плюшевого чудища и предлагаю всем участникам незабываемой встречи попить чайку.
- Чая нет!, - отчеканивает милая «сноха» и удаляется в опочивальню.
- Лен, а тебя еще отсюда не выписали, случаем? Пойдем-ка по бережку прогуляемся, дела наши семейные порешаем.
Пошли. Плетемся на утес, света белого не видим. Я от злости даже говорить не могу.
- Рассказывай, откуда это чудо заморское к вам явилось …
- Уль, он же из армии вместе с ней приехал. Она его в Майме на разьезде встретила, уже с чемоданом, вместе и явились. Я встречины приготовила, друзья его все собрались, девчата… Его ж всей деревней ждали, когда вернется, радовались. Тут же дом украсили, как на хорошую свадьбу, Димку с гармошкой позвали, гитару притащили… Я два мешка пельменей налепила, свинью купила на шашлыки, солений накрутила, как он любит, жду-поджидаю сыночка. Заходят. Он мне:" Мама, познакомься, это Ира." Я на нее как глянула, тут у меня сердце и зашлось. Потом вспомнила, как свекровь меня не любила всю жизнь, взяла себя в руки, думаю-с лица не воду пить, может она человек душевный, неплохой. Рот свой на замок закрыла, поплакала в кладовке пять минут, а куда деваться? Вырос сынок, сам выбрал, меня не спросил, да и я никого не спрашивала, когда за Славку собралась. Захожу в дом, а там никого - ни ребят, ни девчат. Сидят вдвоем за столом Виталька с Ирой и все. Всех как ветром сдуло. Спрашиваю, а где, мол гости? Ира мне :" Все, закончились гости, Виталик теперь человек семейный, не до гостей, неча, мол делать, пол топтать! Я их по домам отправила. «. Смотрю на сына-тот сидит, как веслом ударенный, ни два, ни полтора. Махнула я на них рукой и ногой и к Кате -фельдшеру с пельменями и свиньей пошла. Отметить встречины. И вот с того дня у нас все так. Он, как замороженный ходит. Ни к друзьям, ни к товарищам, упаси Бог, если кто из одноклассниц, даже замужних позвонит-крик, скандал, чуть не поножовщина. Сидят, как сычи дома, она вообще не выходит никуда. Ест, да спит… Не причешется, ни нарядится. Молодка… Я его спрашиваю-ты ее любишь? Он молчит, голову опускает. Не знаю я уже, не понимаю ничего…
- Мать… Ты спятила, что ли? Тебя дебелень-травой опоили? Кадка эта с тестом на тебя упала пару раз? Пусть он ее хоть на божничку садит, ты-то здесь причем? Что с тобой? Или ты ее тоже странною любовью полюбила? Ты сама на кого похожа? В своем доме, как квартирантка живешь? Так… Еще скажи мне - она беременная?
- Не знаю…
- Родители кто?
- Не знаю…
- Да вы точно тут все умом тронулись и ты в первую очередь! Она вас чем опоила?
Тут Ленка начала трястись мелким трусом и плакать, обняла я ее и через пять минут обнаружила себя не менее трясущейся и плачущей.
Часть 2
Трястись и плакать на утесе мне совсем не понравилось. Встречи с родственниками я предпочитаю проводить за богато накрытым жирной пищей и крепкими сельскими напитками столом, но никак не на продуваемой ста злыми ветрами каменной круче.
- Хорош стонать, Лен, пошли в дом. Сейчас я эту Джен Эйр буду потрошить, как Беовульф мамашу Гренделя, защитим Хеорот от чудища проклятого. Неча тут… Царствовать.
- Улечка, да не трогай ты ее, пожалуйста, вдруг он ее и вправду любит, - продолжает скулить Лена.
- Да пусть он хоть собаку шелудивую из подворотни любит. Только не у тебя в доме и не тебе в ущерб. Пошли. Холодно здесь, я замерзла и есть хочу, как медведь бороться. Или мы тут и заночуем?
- Пойдем потихоньку, конечно, но ты это… Сильно не лютуй, ладно?
- Посмотрим.
И пошли мы как Ионы в китово чрево. Через силу, но с надеждой на скорое избавление.
Стемнело и по пути домой мы пару раз хорошо хряснулись оземь, поскользнувшись на корнях и камнях.
- Хорошо в гостях, - крякнула я, поднимаясь после очередного падения, - душевно. Этак, лет через пять, мы и вовсе в доме не посидим, за баней будем лясы точить, или под обрывом, в палатке. Сегодня мамаша этой гарпии приезжает? Гляди, еще и ночевать нас не пустят, родственнички нареченые. Лен, а они расписались уже, что-ли?
- Нет.
- А какого ляда она женой себя навеличивает?
- Не знаю, - шелестит сестра.
- Хо-хо, детка, так это в корне меняет дело, - по алабаевски уже гавкнула я и молодым мустангом погарцевала в сторону калитки.
- Уля! Уля! Только без рукоприкладства, я тебя умоляю!
- Как Бог даст, не хрипи под руку. А то и тебе достанется, развела тут богадельню, приют для благочестивых пожилых странниц.
Заходим, в успевший за три часа стать чужим дом, невестушка наша уже сидит за столом, сосредоточенно уничтожает булку горячего хлеба, запивает из банки молоком.
- Ну что, сноха дорогая, мечи ужин на стол, родня пришла голодная.
- А кто гостей наприглашал, тот пусть и готовит. Я никого не жду, мать моя сегодня не приедет, а больше я никого не звала.
- Уль, да мы сейчас с тобой сами, быстренько-скоренько все приготовим. Ира, иди, отдыхай.
Тут я уже совсем серьезно о колдовских штучках подумала. Характер у Лены такой, что бешеные собаки на другую сторону дороги перебегают при встрече, а тут… Чудеса из дикого леса.
Пока ужин готовили, племянничек с работы пожаловал. Я его с порога разворачиваю, некормленного, невестой не обласканного, вывожу во двор.
- Ребенок мой золотой, скажи тетке, как на духу, что это все значит? Что за Кримхильда в доме поселилась? Из какого поганого болота ты это чудо вытащил?
Молчит, желваками играет.
- Ты лицом тут передо мной не тряси. Словами, доступными, словами мне все обьясни, пока я топор не взяла и не порубила твое семейное счастье в щепки.
Молчит.
- Хорошо. Скажи мне, сынок, ты её любишь? Ты серьёзно жить с ней собрался и в горе и в радости до погребального костра? Если так-не трону, но мать обижать не дам, так и знайте.
- Я слово дал.
- Кому?
- Ей. Ирине.
- Какое слово, не тяни ты, Боже мой!
- Слово дал, что женюсь. Я не могу слово нарушить. Не могу.
- Ты любишь ее!!! Ты мне только это скажи. С клятвами твоими мы потом разберемся, гусар.
- Я слово дал. Все. Слово мужское-закон. Дал-делай. Сказал женюсь-значит женюсь. Любовь тут ни при чем.
Тут и сел старик.
На свое шестнадцатилетие мой племянник заявил, что он никогда-никогда не женится. Ибо незачем. Ибо от баб все зло и неприятности в мире и тратить свою молодую жизнь на капризных фифочек он не намерен. Может быть к старости, лет в тридцать еще и можно подумать, но никак не в молодости. И без этого жизнь прекрасна и удивительна. Опять же дети пойдут. Сопливые и вечно орущие, а с него хватит и братца, которого он с 14 лет тетешкал. Хватит, настрадался. Мы с сестрой поржали над ним и заключили пари на ящик шампанского, что женится Виталик аккурат после армии (деревенские парнишки все в армию ходят, так заведено тут).
Проводили мы его в армию, мама поплакала, как водится, да время быстро пролетело, год всего нынче служат.
Звонок. Привет-привет, какдела, все живы-здоровы, сын вернулся…
- Лен, что с голосом?
- Виталька женитсяааааа… Ыыыыыы …
И вой в трубке, как по покойнику.
- Да не блажи ты, нормально объясни, он что, директора вашего клуба в жены берет? (она у них герой Шипки и Полтавской битвы, сколько ей лет никто не знает, по орденам только и можно сориентироваться)
- Неееет, она из Маймыыы… Меньшикова, приезжай, приезжай, пожалуйста! Я сама с ними не справлюсь!
То что моя сестра, невероятной выдержки женщина, абсолютно не щедрая на какие-либо эмоции, позвала из-за тридевяти земель решать матримониальные вопросы заставило меня призадуматься минут на пять, а через десять я уже шерстила авиасэйлы в поисках билетов Москва-Горно-Алтайск. Без лишних вопросов. Потому, что если такие женщины, как Лена, начинают плакать, то значит и впрямь-дело швах.
Билет нашелся достаточно быстро и утренняя небесная лошадь доставила меня на родину предков , на следующий день к обеду. Такой прыти от меня никто не ждал, я впопыхах тоже никому не позвонила, поэтому московскую гостью никто не встречал. Попутка быстро домчала меня по пустынному зимнему Чуйскому тракту до Мунов.
На рысях проскакиваю мимо пекарни, храма, врываюсь в дом. Тишина… Никого. Сестра в школе, племянник тоже на работе. Не раздеваясь, бахаюсь в кресло, вытягиваю ноги… Тишина… За окном колышутся сосны и кедры, горы в снегу подпирают яркое солнечное небо. Тишина…
- Кто здесь!!!, - резкий окрик из коридора.
В комнату заходит неприбранная бабища лет сорока пяти. Рыхло-простоквашная, лицо-сковородка метра на полтора, цепкие мелкие глазенки зло посверкивают. (Сватья, видать, пожаловала, проносится у меня в голове, оккупировали уже дом, родственнички).
- Здравствуйте. Ульяна, сестра Лены.
- А что это вы без предупреждения, мы вас не ждали, мне никто про вас не говорил!, - наступает нечесанная бабища.
- А вы, собственно, кто, тетя, чтоб я вас предупреждала?
- Ирина я, жена Виталика!
- Кто!!!
- Жена! Виталика! А ты кто и чего тут расселась посреди дома в сапогах?!
Тут я понимаю, что еще секунда и точно, как сестра начну завывать тихим щенячьим плачем. Господи! За что? Как так получилось, что первый красавец на деревне, печаль всех местных девчат, выбрал это ведро с опарой? А ведро раздухарилось, и ногами своими, колоссами на меня наступает, ответа требует, как я такая-сякая посмела в дом явиться без ее благословения.
Хлопает входная дверь и в дом, как-то не по хозяйски, бочком, семеня входит сестра.
Мой сын служил пограничником очень высоко в горах Киргизии. Я приезжала к нему в отряд, его спускали с гор с заставы. Машина добиралась 7 часов по горам. Он служим проводником собаки Как-то раз они вернулись с дозора, зима, все уставшие и пошли не сразу в казарму, а у них была там маленькая избушка, другая смена там истопила печку и закрыла вьюшку, трубу. Сын старшиной был зашли, на трубу не обратили внимания и сели передохнуть. И уснули. Он рассказывает, что я стала его будить, говорить, что сынок вставай, потом стала его трясти, ни как, и я стала будто бы его хлестать по щекам со словами, Олег вставай. В общем он проснулся кое-как. Выполз из избушки и давай тех двоих вытаскивать. Он у меня 189 ростом, но тогда был худой, питание было неважное. Он их вытащил, делал как-то искуственное дыхание. В общем откачал и все остались живы. Но этот случай он запомнил на всю жизнь и снова мне рассказал его три года назад, когда я приезжала к нему в Тольятти. Сноха говорит, что я его ангел хранитель. Вот так бывает в жизни.
В последнее время Лисицын всё чаще задумывался, что пора бы определяться с личной жизнью. Нет, жениться он не собирался. Но иметь надёжный тыл хочется. Не всем же «порхать» как Майскому.
Утром Костя немного опоздал к началу совещания, застрял в пробке. И когда влетел в переговорную, там помимо Шустова, Котова и Антоновой сидела молодая женщина с длинными каштановыми волосами.
- Привет всем, - плюхнулся Лисицын в свободное кресло.
- Здравствуйте, Константин Львович, - улыбнулась женщина и тот «завис», пытаясь понять, кто это и откуда она его знает.
- Добрый день, - появилась начальница. - Поскольку Оксана у нас находится в длительном отпуске.
- Холодов постарался, - хохотнул Шустов. - Извините, Галина Николаевна.
- Да, - кивнула она. - Я попросила Дашу Максимову вернуться, - указала полковник на молодую женщину, та улыбнулась и Костя чуть не подпрыгнул на месте: Даша?! Эта красавица и есть их девочка с хвостиками?! - Надеюсь, никому представлять её не надо? - оглядела всех Рогозина.
Полковник познакомила всех с новым делом и отпустила. Вернувшись с места преступления, Лисицын сразу направился в лабораторию.
- Здравствуй, Дашенька, - присел он рядом с Максимовой.
- Здравствуйте, Константин Львович, - женщина распечатала результаты и протянула ему лист.
- Как живёшь-поживаешь? - он невольно смял распечатку в руках.
- Нормально, - кивнула она. - Извини, мне работать надо.
- Какие мы сердитые, - буркнул, улыбаясь Костя. - Ну, работай, пигалица, - рассмеялся он и тут же увернулся от летящего карандаша. - Тихо, тихо. Пойду я, пожалуй.
В течение нескольких дней Лисицын пытался подступиться к Максимовой, но та всячески давала понять, что общаться будет исключительно по работе. Костя понимал, что дело в прошлом. Он вспомнил, что когда Даша работала в ФЭС, он невольно дал ей надежду на отношения, на будущее, но между ними встала Катя Гордеева. Хотя и с ней у Лисицына тоже ничего не вышло. В итоге обе покинули ФЭС.
Выручил невольно приятеля Шустов. Он пригласил его в гости на в кои веки совпавшие выходные.
- Ленка пироги испечёт, - искушал Игорь Костю. - Посидим, расслабимся.
- Ну, если пироги, тогда приду, - хлопнул по подставленной ладони Лисицын.
Когда он пришёл в гости, на кухне хлопотала Даша, Лена с Игорем заканчивали накрывать на стол.
- Дашуль, - на кухне появилась Шустова, - потом фрукты домоешь, пойдём.
За столом Костя сел рядом с Дашей. На ней было такое же чёрное платье с открытой спиной, как и шесть лет назад на новогоднем корпоративе.
- Будешь пить что-нибудь, Дашенька? - Костя взял в руки одну из бутылок.
- Нет, спасибо, - женщина накрыла свой бокал ладонью, - если только фирменный Леночкин компот.
- Тогда я тоже, - отставил он бутылку в сторону. - Как дела, как жизнь?
- Да нормально, - отмахнулась Даша, положив себе в тарелку всего понемногу. - Как у всех.
Лена что-то шепнула мужу, он поднялся и включил музыкальный центр. Заиграл медленный вальс. Семейство Шустовых отправилось танцевать.
- Пойдём? - поднялся Костя, протягивая Даше руку.
- Я не против, - улыбнулась она, поднимаясь.
- Ты замужем? - продолжил Костя расспросы, бережно прижимая женщину к себе.
- Была, - нехотя ответила она.
- Значит, у меня есть шанс? - провёл он кончиками пальцев по её лицу.
- А ты всем так говоришь? - пыталась отвернуться Максимова.
- Я ж не Серёга, - обиделся Костя.
- Я вижу, - рассмеялась Даша. - Костя, я не хочу подводить Галину Николаевну.
- А она тут причём? - удивился Лисицын. - Она ничего не узнает, я тебе обещаю. А где твои веснушки? - он провёл пальцем по её носу.
- Сошли, - вздохнула женщина.
- Сбежали, значит, - тихо рассмеялся Костя. - Надо срочно вернуть.
Утром Костин байк уже стоял около Дашиного дома.
- Привет, - она выскочила из подъезда, поглядывая на часы. - Случилось что-то?
- Просто соскучился. Садись.
- Только не гони, - попросила женщина, - я скорости боюсь.
- Постараюсь, - он чмокнул женщину в нос и завёл байк.
В офисе они появились по отдельности, так что никто ничего не заметил.
- Товарищ майор, - после дневного совещания Даша чуть задержала Лисицына, - ты во мне дырку прожжёшь, - зашептала она.
- А может сбежим отсюда? - шепнул он в ответ. - Покатаемся по Москве, погуляем?
- Константин Львович? - строго посмотрела на него Максимова. - Вы не заболели? А как же работа?
Вот только работать не очень получалось. Мысли то и дело перескакивали на Костю, на воспоминания. Но Даша старалась не давать им владеть собой. Она чётко выполняла все задания начальницы, стараясь помочь раскрыть дело.
Вечером Рогозина, наконец, распустила всех по домам. Котов убежал к жене и маленькому сынишке, Валя тоже ушла домой к девочкам. А Максимовой спешить особо было некуда. Она задумчиво ходила по лаборатории, затем скинула халат и направилась к выходу.
- Девушка, - Лисицын догнал её в коридоре, - девушка, можно Вас украсть?
- Кость, ты что? - застыла Даша, невольно прижавшись к нему спиной.
- Погода хорошая, - крепко обнял он её, - Москва ночью красивая.
- Ты что, от Майского заразился? - рассмеялась Максимова. - Только он своих подружек по ночному городу катает.
- А он тебя уже приглашал? - ревниво прорычал Костя.
- Приглашал, но я отказалась, - развернулась в его объятиях Даша, - мистер, ой, простите, синьор Отелло. Теперь про нас все узнают, - тихо прошептала она.
- Ну и пусть, - стал жадно целовать её Лисицын. - Так как насчёт прогулки?
- Чтобы завтра клевать носом? У меня послезавтра выходной.
- Тогда я меняюсь, - кивнул Костя, - и мы всю ночь будем кататься по Москве.
- А потом весь день спать? - тихо рассмеялась Даша.
- Вдвоём, заметь, - поднял Лисицын указательный палец.
Но, как говорится, хочешь насмешить Бога - расскажи ему о своих планах. Едва Костя вывел байк из гаража и они отъехали на несколько метров, как началась гроза. Настоящая летняя, с громом, молнией и сильным ветром.
- Может вернёмся? - крикнул Костя сидящей сзади женщине.
- Не хочу! - Даша раскинула руки в стороны, подставив лицо под струи дождя, - мне нравится. Ой, мамочки! - вскрикнула она от очередного удара грома.
- Если ты заболеешь, Рогозина меня убьёт! - Лисицын всё же припарковал байк у обочины, - поехали домой, - посмотрел он на промокшую женщину.
- Домой, так домой, - загрустила она.
- Вот и погуляли, - встряхнул головой Костя, когда они как два мокрых воробья пытались чуть-чуть высушиться в подъезде. - Пойдём домой, быстрее!
- Какой ты смешной, - Даша стряхнула в коридоре капли воды с его волос.
- А ты ещё более красивая, - привлёк её к себе Костя.
- Ну да, - в темноте весело блестнули глаза, - мокрая курица.
- У курицы не бывает веснушек, - стал обцеловывать её лицо мужчина.
- А у меня они появились? - Даша откинула мокрые волосы назад.
- А ты счастлива? - тихо спросил Костя, хотя ответа и не требовалось, он был написан на лице Даши.
- Очень счастлива, - тихо прошептала она. - Только немного замёрзла, - смущённо опустила женщина голову.
- Это мы исправим, - Костя подхватил Дашу на руки.
После душа они сидели в обнимку на кухне и пили чай.
- Вот всё мне в тебе нравится, - кормил Дашу конфетами Костя, - кроме одного.
- Это чего же? - отодвинулась Даша.
- Твоей фамилии, - крепче обнял её Лисицын. - И я поменял бы её на свою.
- Гроза кончилась, - женщина отставила чашку в сторону и уткнулась лицом в колени.
- Действительно, - обнял её Костя. - Поехали кататься, а, Даш?
- А кто-то говорил про простуду, - покачала головой она.
- Мы уже высохли. Поехали? Рыжая Лисичка? - легонько толкнул он её в плечо.
- С вами, Константин Львович, - счастливо рассмеялась Даша, взглянув в его глаза, - хоть на край света.
ЕСЛИ ТЫ ЛЮБИШЬ
Вечерело. Круглые стуки Волынов слушал эту музыку. Толи итальянский, толи испанский певец пел о любви. Ну - как не догадаться об amore? А в прошлом месяце вдруг ударился в рок. Снег, снег. Дождь, дождь. Пес Бенга лежал у ног. Если б он мог говорить, то, конечно, ему стало бы легче. Все-таки диалог двух неуклюжих существ и принес бы хоть какое-то облегчение. Дождь, снег. ТУК-ТУК. Крыша его квартиры эхом отражала стуки тяжелого дождя. Так стучало и его сердце. Сильно. Слабо. А потом неслось сквозь завесу затуманенного рассудка в ту безмолвную ночь.
- Я оставлю ее тебе, Волынов. Не могу я загубить то, что зовется пока еще жизнью! Моя карьера, подиум, блеск, слава…
- Это - твоя дочь, Ася. - Он смотрел на нее. .Нет. Не с ненавистью и жалостью. Боже упаси! Он желал ее также, как и в первую их весну. Хотел семью.
- Давай тогда … - он тщательно подбирал слова, запинаясь и краснея, будто это не его светлоглазая жена, а он отказывается от родной дочери. - Давай тогда ты будешь жить… просто, с нами. Мы не будем мешать. Но, может быть потом, когда пройдет и твоя, возможно, депрессия, и полет души в неизведанное, ты вернешься в лоно семьи? А мы подождем. Сколько угодно. Только не оскорбляй нас своим уходом, Ася.
Но она ушла. В самый прекрасный день терпкого мая.
Ты для себя не сыщешь краше края.
Ты - не другая. Ты - совсем ребенок.
Нам птицы помахали, улетая.
Погладил лапкою слепой котенок.
Все будет так, как создано досель.
Прости. Поверь. Мы любим идеалы.
Я жду тебя и в сердце, и в постель,
Переключая время и каналы.
Годы… Недолгие. Лучшие. Веселые. Дочка, конечно, спрашивала про мать. И это были самые отчаянные минуты его существования в мире, полном разочарований и дождей. Когда солнце касалось лица Аришы, когда ее голосок звал его гулять, он был самым счастливым и отцом, и мужчиной на всем белом свете. Ариша точной росла копией матери. От кончиков ногтей до кончиков волос. От ее бархатного смеха он сходил с ума. Он жалел ее сильно. Горло сжимали триллионы рук. Слезы, спрятанные в самом нутре, рвались ночами наружу под звуки толи итальянского, толи испанского исполнителя.
А потом она пришла. Просто в обед. Как будто и приходила на этот самый обед ежедневно ровно в час дня. Открыла дверь. Смешно-то. Он и замки не поменял. Не успел (или не хотел?). Разделась в прихожей, также неуклюже бросила ключи на столик у ободранного края кухонной двери.
Ариша, выбежав в коридор, застыла как вкопанная. Ася долго смотрела в уютное личико дочери. Две нежные копии одной Вселенной. Арише было почти десять. Самое время не понимать ничего и все понять тут же. Задать вопросы о происхождении мира и почему у папы седые волосы в тридцать с небольшим. Смотреть на мир сквозь розовые очки и стать взрослой за одну секунду.
Что было потом? Волынов прожил еще две жизни. За дочь и за себя. За нее бы тоже хотел. Но не мог. Любовь осталась в его сердце раной. Свинцовой пулей. Лечить сердечную мышцу не было желания. Любил очень. Обеих.
Дочь и мать. Его Ася. Его Ариша. Они смотрели друг на друга так, как рассматривают витрины в дорогом супермаркете. Ася долго плакала и кляла себя, небо, обстоятельства и причины. Ариша плакала, поняв в свои лета, сколько всего отняло у нее жестокое время. Умница. Но простить и успеть понять эти жуткие обстоятельства не могли ни отец, ни дочь. Договорились о часах. Они якобы перевернут все и вернут понимание в их трио. А семья? Она где-то за семью долами, горами. Ветрами.
Волынов, вслушиваясь в непонятную для него песню, успокоился. За долгие десять лет его странной жизни. Все может быть, если любишь.
Она стояла в облаке зари.
И мне прогнать ее? Я не успею.
Шептали те же птицы о любви,
Котенок влез, мурлыкая, на шею.
Люблю ее. Нам на двоих успеть
еще любви достать. Она бездонна.
Не разлучит нас даже злая смерть.
Я приручил для нас ее, Мадонна.
Ольга Тиманова, Нижний Новгород
ЖДАЛА?
Декабрьский вечер становился все прохладнее. Озеро в старом парке затянуло тонюсеньким льдом. Но рыбаки и на нем умудрялись высиживать рыбу. Шел снег. Пушистые хлопья мягко и волшебно одевали город в свадебный наряд. Лика смотрела на снежинки и пытала представить ЕГО. Кирилл. Ее и не ее. Сколько раз они расставались и, пытаясь начать заново, снова убегали друг от друга. Такие разные и такие похожие: колючие, взрывные, странные. Он не верил ей. Ревновал. А она никогда и ничего не доказывала. Не хотела.
- Лик, да будь ты умнее этого зарвавшегося гуся! - говорила ей подруга. - Ну, молчит, а ты скажи. Грустит и дуется, а ты засмейся!
- Нет! - отрезала Лика.- Нашелся мне король! - и, сверкнув зелеными глазами кошки, поднимала вверх руку.
«Точно, как пантера - подумала Верка. - Намучаются еще друг с дружкой - бараны и есть».
После очередной ссоры Кирилла неожиданно забрали в армию (неожиданно-не то слово, но факт фактом). Лика не пришла ни на проводы, ни на последнее свидание в тот самый парк. Гордость - птица когтистая. Он смотрел во всех глаза, ища среди шумной толпы (Новый год все-таки) любимое сиреневое пальто и смешную шапку с помпоном. Но ее норов-крутой и неподдающийся - не позволял переступить через обиду и самое себя.
Где ты, мое негаданное счастье?
Растает снег и будет вновь весна,
Среди обид, потерь и разногласья
Я жду тебя.
В который раз бросаешь трубку зря.
В душе обида кончится-я верю.
Растает снег и будет вновь весна
Под окнами твоими и под дверью…
Год в армии пролетел незаметно. Для всех, но не для них. Кирилл стал мужественнее и терпимее. И безумно скучал по своей Лике. Писать не имело смысла. Она б не ответила. Да и другого, скорее всего, нашла. Она красивая. Сильная. Смелая. Зачем он ей? Два самурая не смогут быть вместе. Но ночами он тосковал. И если б он был львом, скребся об пол, рыча и терзая себя. Он написал ей песню. Узнают друзья - засмеют. Нате - Кирюха стал лириком. Ааааа- все равно! Как говорится, попробуйте-ка влюбиться. А потом он смирился с молчанием. Ее тишиной. И стал… Нет. Не забывать. Меньше помнить что ли.
Снег шел медленнее и медленнее. Лика, обернувшись толстым шарфом, сидела в беседке. Старый парк оделся в зимнее. Руки ее дрожали, впрочем, как и душа. Он придет, придет, придёт! И я буду просить прощения сильно и страстно.
- Привет! - раздался знакомый до боли голос.
Она обернулась. Господи! Какой же он родной. Красивый, статный и уже, наверное, не мой.
- Привет, Кирюша! С возвращением! Ты возмужал - голос ее не слушался и срывался на плач.
Он подошел близко, близко. Увидев бездонную глубину его голубых глаз, она улыбнулась.
- А ты стала еще очаровательнее, Лика! - он взял ее за руки - Озябла?
- Вот еще! Нисколько! - фыркнула пантера.- Я скоро домой. Жду гостя.
Снова она за старое. Ну ладно. Значит не Судьба.
- Хорошо.- Спокойно ответил Кирилл. - Тогда с наступающим тебя и всех благ. До встречи!
- И это все?- оторопела было Лика.
-Да. А что ты хотела? Бегать за тобой я больше не стану. Хватит.
Кирилл развернулся и твердой походкой зашагал к выходу из парка.
- Стой! - Лика догнала его.
-Да? - Кирилл замер
- Кирилл, прости. За все прости меня. Я так скучала весь этот год. Что со мной было, не передать словами. Мир упал на колени. Солнце не то. Люди, окна, дома, даже весна…
Не веря своим ушам, он закрыл ей рот поцелуем.
В ее глазах блестели слезы.
-Ждала?
И из сумки Лика достала ровно двенадцать писем, перевязанных тонкой ленточкой.
Ждала ли я?
И как тебя ждала?
Тогда спроси у сумрачных дождей.
Я за тебя б полмира отдала.
В слезах моих не счесть седых ночей.
Звала тебя и тикали часы,
Отсчитывая боль от расставанья.
Дороже для меня на свете - ты.
К тебе моя любовь, мое желанье.
Прочти все строки - в них печаль и боль,
Моя тоска и все воспоминанья.
Люблю тебя, мой преданный король,
К тебе моя любовь, мое желанье.
Ольга Тиманова, Нижний Новгород
- Тасяяяя - крикнул ей вслед бойкий голос сестры.
- Ну что еще! - Мирра нахмурилась, - Опаздываю.
- Шарф забыла, сегодня ж холодно.
- Некогда, да и мне до остановки быстро.
-Ой, беги, беги, Тасечка, снова потом будешь лимоны ведрами есть - и Мирра махнула рукой.
И так всегда и во всем. Сестры Счастливцевы Таисия и Мирра были не просто сестрами. Они были, что называется, не разлей вода, не расцепи рукава и так далее в этом самом роде. Тася старше сестры на три года - русая девушка с карими глазами и неугомонным характером. Тася никогда не знает, что ей надо, но знает, что что-то надо точно. Потому ее поиски прекрасного и нужного никогда не прекращаются ни в зной, ни в дождь, ни мороз в минус тридцать с гаком. Мирра - тоже кареглазка (спасибо и маме и папе - кареглазие в роду Счастливцевых -это святое!), но в отличие от старшей сестры более земная. Быть может, сказался выбор профессии - Мирра ветврач, а может нелюбовь к искусству, как таковому.
- Тоже мне - стихи, песни, картины - вот зачем тратить время на посещение выставки приезжего Пупкина из Мухинска? Чтоб посмотреть мазню чернилами? - декламировала Мирра на кухне, переворачивая морковные котлеты на сковороде.
- А как ты приобщишься к прекрасному? Миррочка, искусство - это не просто мазня чернилами. Это душа. А душой люди пишут и рисуют, поют и чертят…
- Хорошо, хорошо. Но мне неинтересно это все. Вся эта брехня под гитару и розы перед окнами палисадника - чушь. Холодная голова - двигатель прогресса!
- Ок. - буркнула Тася. - влюбишься, поговорим.
- Надо больно, - фыркнула кареглазая упрямица - в меня - на здоровье! А я только позволять буду. У меня карьера!
Тася старалась не спорить с сестрой. Потому что, как говорил папа - это бес-по-лез-но! Лучше кролика научить считать. Мирра любила свою работу и животных, постоянно заседала на всевозможных семинарах, дабы усовершенствоваться и получить должность повыше, чем ветврач. Любые посиделки в клубах, театрах ею пресекались на корню.
Но как-то, была уже поздняя осень, Мирра пришла домой поздно. Тихо разделась, отказалась от ужина, сославшись на сильную головную боль.
- Миррунь, ты не заболела - сестра зашла к ней в комнату с подносом чая и сырниками. Мама послала, знает, что не скажешь ей прямо.
-Тася - Мирра подняла к ней заплаканное лицо - Я потеряла себя. Я влюбилась.
Тася, ошарашенная и оглушенная таким поворотом событий, сначала сидела и минут десять смотрела на сестру, а потом заорала:
- Это супер, кареглазка!!!- поздравляю, в наших рядах прибыло. -Она повисла на сестре и зачмокала ее сырую от слез щеку.
- А мне это надоооо?- и Мирра снова пустилась в рев. - Я не готова к такому…
- Глупая, а кто готов ?- Тася весело защебетала и откусила сырник- это как гром среди лучистого неба! Как молния, пронзающая сердце…
-…как Амур со стрелою!- съязвила Мирра.- А у тебя с Леней также было?
- Почти - улыбнулась сестра.- Мы познакомились в чудесном театре. Шла пьеса о несчастной любви, но нам- то это не грозит. Ленчик - сам идеал. Он такой…
-Все. Стоп. Слышала и про идеал и про букеты в пять утра. - Мирра отвернулась. - Похоже, и я становлюсь ванильно-мармеладной.
- Тебе не нравится ощущение полета наяву?
- Уже нравится. - И Мирра расхохоталась так, что родители стали колотить в стену спальни сестер, так как Тася еще и на гитаре начала бренчать:
УРАГАН ЗА УРАГАНОМ,
НЕПОГОДА ШЕЛЕСТИТ,
ТОЛЬКО МНЕ НА СЕРДЦЕ СТРАННО:
НЕ БОЛИТ И НЕ БОЛИТ.
Я ВЛЮБИЛАСЬ СИЛЬНО, КРЕПКО
В ЕГО СЕРЫЕ ГЛАЗА,
МОЙ АМУР СТРЕЛЯЛ ТАК МЕТКО,
НЕ МОГЛА Я ОТКАЗАТЬ.
Субботний вечер выдался ярким и солнечным. Мирра и Глеб встречались уже два месяца. Прежнюю усидчивую и рассудительную Мирру было не узнать: она стала сильно краситься, сменила прическу, выкинула из гардероба джинсы и стала облачаться в юбочки и платья. Тася любовалась сестрой: «Моя дорогая девочка. Как я счастлива, видеть твои бесподобные карие глаза в обрамлении счастья!»
- А где Глеб? - в один голос спросили мама, папа и Тася Счастливцевы?
- Внизу в магазине покупает торт - лукаво улыбнулась Мирра.- Мы же любим шоколадный?
Звонок раздался резко и прозвучал, как показалось, необычно громко.
- Познакомься, семья, это мой Глеб! - и Мирра отступила в сторону.
Перед ними предстал высокий кучерявый блондин с веселыми черными глазами. «Как угли на солнце» - промелькнула в голове у Таси.
- Глеб! - белозубо улыбнулся Уголек. - Рад встрече. Миррочка мне много о вас всех рассказывала. А особенно много про свою любимую сестренку. Он подошел к ошеломленной Тасе и галантно поцеловал ее руку.
Ужин прошел в дружелюбной и невероятно позитивной обстановке. Мирра, как никогда, звонко хохотала, внимая шуткам своего рыцаря. Родители искренне радовались за родную дочку, так внезапно влюбившуюся в стройного, образованного, красивого кавалера.
А Тася… Весь вечер она сидела, почти не проронив ни слова. Только часто и больно сжимала в узел пальцы.
Как странно приходит она
Любовь долгожданная вроде.
Гитары заплачет струна
При светлой и ясной погоде.
Забрать у чужого ЕГО.
Творить грех, а грех - это больно.
Кого же ты любишь? Кого?
Довольно…
Все было вроде бы как и прежде - сестры вместе ходили в спортзал, заботились о здоровье друг друга, шептались. Но что-то было не так.
- Тася, что с тобой, красотуля?- Мирра ласково подошла к ней.- Ты третью неделю сама не своя. Что-то с Леней? Снова ты раскапризничалась, что он не купил тебе хризантемы и не сводил в кино?- И она щелкнула сестру по носу.
- Да отвали ты! - и Тася выскочила из комнаты, как ошпаренная.- Надоела!
- Тася! - Мирра рванула за ней.- Постой!
-Не хочу! Смеешься, как восьмиклашка на первом свидании, прячешь записочки, сюси-пуси, траля-ля…
- Ты за меня не рада? - Мирра оторопела - Я… я думала, тебе понравился Глеб?
Тут Тася упала на диван и разразилась рыданьями. Мирра, не зная, что сказать, села рядом с ней.
- Тася! - шепотом уже сказала она - мы же всегда были вместе. Чтобы не стряслось, скажи. Я пойму. Я - твоя сестра.
…Ее рассказ начался с того самого субботнего вечера. Злополучного, как понятно было уже потом. Ее вспыхнувшая любовь к НЕ ее жениху. И его… ответное чувство. Нет. Между ними ничего не было. Да - поцелуи. Но они было выше ее. Она молилась и ненавидела себя, его. Она слишком любила свою кареглазку. Но и его она боготворила. «Ты не замечала, что Леня исчез? Ты не видела моих опухших глаз перед вашей поездкой на озеро? Господи, да я хотела исчезнуть, взяв билет к тете Капе во Владивосток. Я почти чемодан собрала. И не смогла. Без него. Прости меня. Я не хочу и не буду вам мешать. Он тоже себя корит, зная о твоей страсти и любви. Я уйду, не переживай. Только прости меня, прошу, если сможешь!»
И Тася встала на колени перед сестрой.
- Не смей! - Мирра подняла ее за руку.- Не смей!
Она подошла к окну. За окном зло барабанил дождь со снегом. Печаль и тоска накатили с тройной силой. Тикали часы, отсчитывая прошлое.
Потом она куда-то звонила. Тася не слышала слов. Она сидела в одном положении, моля о прощении и помиловании. Прошел почти час, когда Мирра вошла в комнату с бутылкой шампанского.
- Мирра, ты… что?- Тася посмотрела на нее с изумлением.
- Все хорошо, красотуля. Давай выпьем за нас - красивых, опытных, свободных дам в полном цветении лет.
- Свободных?
- Да. Глеба больше нет. В моей жизни нет точно. А ты и он будете счастливы. Я желаю вам этого от чистого сердца. Мы обо всем поговорили. Не вини себя ни в чем. Так бывает - она на минуту замолчала.- Но есть вещи ценнее.
Тася медленно приблизилась к сестре и поцеловала ее в щеки.
- Нет, спасибо, кареглазка. За свободу, так за свободу. - И она открыла и разлила по бокалам шампанское.
- Не поняла?- Мирра уставилась на сестру.- Тасечка, я не злюсь.
- Я не хочу, родная. Эта жизнь, выбранная случайно и любовь, приобретенная также - не мои. Любовь, страсть, томные встречи, все прекрасно. Но жить без чего-то более дорогого я не сумею. Без твоего доверия. Любви. Поддержки.
Наговорившись, они заснули. Дождь кончился. А сон их был сладким и непрерывистым. Боль растворилась в говорящих пузырьках искрящегося напитка и в сестринской любви двух обожаемых кареглазок.
Потому что есть в жизни вещи поважнее.
Ольга Тиманова, Нижний Новгород
Дождь за зашторенным темной шторой окном лил не переставая. То темнело, то накатывала какая-то необычайная светлость. Часы неспешно отмеряли время заострившимися от того самого времени стрелками. Кот лежал в кресле и томно мурлыкал свою песню. За стеной соседи отчаянно ругались то друг на друга, то на сынишку, который, по-видимому, не устраивал их в учебе. По телевизору показывали очередную мыльную оперу с элементами толи дешевой эротики, толи триллера, скорее похожего на комикс. В общем, все, как всегда. Маша сидела за столом, готовя очередную презентацию. Сроки нещадно поджимали. Начальник со свойственной ему наглостью намекал на лишение премии. Подруга слала сообщение за сообщением на мобильник… Но не могла она сосредоточиться ни на том, ни на другом, ни на третьем. Черная дыра - размером с небывалую планету - зияла в ее душе с недавних пор. И не залатать, не заштопать.
Дождь прекратился. Маша вышла из-за стола, отодвинула штору и, распахнув окно, впустила в себя воздух. Он пьяно пах сыростью, пылью, мятой и одиночеством. Она долго всматривалась в уличную мглу. Шли люди, звоня кому-то и смеясь с кем-то. Сигналили дорогие и не очень машины, лаяли дворовые псы и качались в такт набежавшему ветру деревья. А среди этой сумасшедшей жизни, где-то совсем рядом и невероятно далеко - ее прошлое.
А все было, как в лучших романтических комедиях. Встречи, пышная свадьба, белая фата и торт с мармеладом, гости, тосты, поцелуи, месяц, пропитанный медом и морем. Клятвы, клятвы. Борис вошел в ее жизнь искромётно. Вежливо и настырно, но ухаживал недолго. Дарил, нет, не жемчуга и бриллианты, но цветами заваливал всю ее тогда еще тусклую родительскую комнатку. Признания, туры по городам… Он разделял ее страсть к кулинарии и коллекции кукол, дарил билеты в оперу и постоянно целовал.
Всегда ли будет цвести сирень
Под окнами нашего дома?
Куда исчезает любовь? В полдень - тень?
А нежность тебе ли знакома?
Я сетовать вновь не смогу на Судьбу:
Я жизнью обязана маме.
Тебя я прощаю. Тебя берегу,
Мешая разлуку в стакане.
Прошло полгода со дня их свадьбы. Борис перевез ее к себе в двухкомнатную просторную квартиру в центр города. Купил кота и велел через день готовить ему новое блюдо. Также ежедневно чистить ему обувь, мыть пол и наливать свежий стакан воды перед сном. И чтобы обязательно в кружку с синим ободком. Не появляться перед ним вечером в халате и тапочках (кружевное белье он ей купил в самом дорогом бутике). В выходные звонить его маме и стараться не приглашать подруг в дом. Маше нравился вначале его командный тон и забота, проявление отцовского инстинкта даже.
Однажды вечером она чуть позднее пришла с работы - горел заказ и времени было в обрез для приготовления ужина и совершения всех обрядов для Бориса. В итоге, пол помыть она не успела, сменить зеленый халат на пеньюар - тоже. Да и с ужином поспешила: вареники слиплись, пирог подгорел, а сок недостаточно охладился в холодильнике. Борис вернулся, как обычно, в семь. Разулся в прихожей, вымыл руки и прошел на кухню. Маша уже накрывала на стол.
- Прости, Борюся, я не успела с салатом. Сегодня партнеры совсем озверели - гоняли нас то в банк, то в центральный офис. Прибежала почти перед тобой.
- А что, другие не могли за тебя сбегать в банк или в офис? - Борис мрачно и, как показалось ей, жестко, посмотрел в ее глаза.
- Ну, Борь, я же отвечаю за проекты нашей фирмы. На мне и обязанности. - С улыбкой пыталась разрядить обстановку Маша.- Зато завтра я с обеда уже свободна и мы можем съездить за костюмом тебе.
- А почему ты еще в халате? - Борис как будто не слышал ее слов.
- Сейчас переоденусь. Борь, ну что ты, в самом деле? Какая разница - минутой раньше или позже я одену его? - Маша подошла к мужу и взяла его за руку.
Что произошло потом, показалось ей кошмаром. Он ударил ее по щекам несколько раз. Она и не поняла от неожиданности ничего. Потом схватил за волосы и поволок в спальню. Маша не кричала, от шока у нее свело дыхание, ноги, руки. Он повалил ее на кровать и начал бить, что-то приговаривая о непослушании и неповиновении. Потом стянул халат и надел пеньюар на уже красное от побоев тело.
На работу, она, конечно, не вышла. Муж сообщил начальнику о том, что его жена заболела, голос пропал и заставил написать обезумевшую от боли девушку сообщение лично шефу. Запер в квартире и, уходя на службу, долго целовал в иссиня-черную щеку.
Так продолжалось десять дней. И продолжалось бы еще. Если б ее родители не забеспокоились о единственной дочке. Им Боря сообщал о том, что Машенька заболела и все в этом духе. Но интуиция у отца Маши - половника в отставке - была отменной. Они нашли исхудавшее и разбитое тело дочери в тщательно прибранной спальне. Она лежала в сиреневом пеньюаре посредине кровати, на тумбочке стояла чашка с синим ободком.
А дальше - жуткая боль. О том, что была беременной, Маша узнала от матери. Сын. Малютка. Пропасть и огромное, почти зверское нежелание жить. Что стало с Борисом, ей было неинтересно. Маша знала, что отец не оставит это дело так. И что там, на свадьбе, они должны были ее предупредить о странном разговоре их новоиспеченного зятя с другом: «Рабыня - вот, что значит счастье для нас, друганище!» - вещал Боря с набитым ртом. Но что он имел в виду точно, конечно, никто и не смог бы догадаться.
Они уехали. Она и родители. В их старый дом за городом. Прошло немало времени с того самого дня, как она вышла из здания суда. Благодаря влиянию родственников, Бориса не привлекли. Отец долго боролся, но ради спокойствия семьи - забрал заявления. И снова, такие как он - жестокие садисты - еще долго будут расхаживать по душам юных и не очень дам.
Но что уже ей они? Ни семьи, ни ребенка теперь нет. А главное - сына. Но как бы кощунственно это не звучало - а может и хорошо, что он не родился? Не простила - наверняка - она себе потом слез тех, к кому прикоснулась бы - не дай Бог - рука ее чада, возможно ставшим похожего на своего отца…
Закрыть окно и раствориться в мире,
Где нет тревог, где вечное тепло.
Я вновь чужая на бесславном пире,
И время беспощадное ушло.
Я ухожу, чтоб возвратиться всуе.
Но пожелаю чувствовать, любить.
Вот на окошке град звезду рисует-
Я верю, что счастливой снова быть…
Ольга Тиманова
Маршрутка мчалась по шоссе почти пустая. Хотя было только три дня и седьмое марта. Но чему тут удивляться. У кого поздравлялки в душных офисах, у кого более конкретнее - в ресторанах и кафе. А их женский коллектив вяло поздравили в конторке за скудным фуршетным столиком с каплей игристого и шпротами. Да Бог с ними - шефами. Хоть отдохнуть пару дней дадут и то- счастье. Отосплюсь, стол праздничный накрою, украшу зал шарами бирюзового цвета. Как в первый день их знакомства с Вовиком. Лариса натянуто улыбнулась отражению усталого лица в запыленном окне маршрутного такси. Да кого я обманываю? Не будет ни шаров, ни бирюзы, ни тем более «Наполеона». Скучный вечер под скучное треньканье посуды, криков «За Россию» ее благоверного (футбол форева!) и беготня сына поперек, вдоль и по периметру квартиры. Усталость, как тяжелый рюкзак с камнями, висел за ее плечами уже десять лет. Быт, сад-огород, домашние задания, препирания с отцом, переработки на работе… И никакой весны в душе. Шофер включил радио. Оркестр Поля Мориа заиграл печально-романтичную композицию. Слезы теплым ручьем покатились из ее усталых глаз. Где ты, моя вечная весна и желанность? Где душные костры под палящим августовским небом? Сама ли я в себе? Моя ли жизнь, проживаемая сейчас мною, моя? Лариса вытерла лицо салфеткой и прикрыла глаза.
Воспоминания разбередили тело.
Твои глаза, любимые черты.
Живу ль я так? Или не в это дело.
Со мною он. Но далеко - не ты.
Он также груб и также несговорчив.
Цветов не дарит, и не дарит ласк.
Судьба мне снова рожи глупо корчит,
Ошиблась я? Да и не в первый раз.
- Мужчина осторожнее! - вдруг раздался в салоне маршрутки чей-то крик.
Лариса открыла глаза и увидела двухметрового Великана в смешной желтой куртке с охапкой тюльпанов.
- Дамы, мадмуазели, мадамы и все, все! С праздником!- И Великан начал раздавать всем женщинам подряд тюльпаны.
Невольно улыбнешься. Хотя и не впервой такие шедевры в транспорте. Но чертовски приятно увидеть эдакое шоу.
Великан дарил тюльпаны и каждую женщину одаривал комплиментом. Смешно и мило. Вот старушка с авоськой запричитала от неожиданности. Малолетка-подросток зарделась и вынула, наконец, свои наушники из ушей. Молодая мамаша запела, а толстая кондукторша попросила всех аплодировать. Весна!
Великан, раздав букет, плюхнулся напротив Ларисы.
- И Вас, миледи, с праздником! Он протянул ей оставшиеся три тюльпана. Извините - тут остались только два белых и вот один…- Великан вдруг покраснел.- Толи пунцовый, толи бирюзовый… Странность.
- Не странность. А чудо! - Лариса с радостью приняла букет.- Спасибо. Вы весь салон заставили улыбнуться.
- Да уж. Меня Лева зовут. - Представился Великан.- Захотелось побыть сегодня кем-то вроде весеннего дедушки Мороза. Тем более… - Он вдруг замолчал и вздохнул.- Тем более и дарить мне цветы больше некому.
Лезть в душу к кому-либо в планах у Ларисы не было, но что-то в его улыбке-грустной и рассеянной- было притягательно для нее. Такой большой, а вздыхает - ну совсем как школьник после неудачной контрольной.
- Я - Лариса. - И она протянула руку.
Великан пожал ее своими большими и теплыми ладонями.
- Приятно. Очень приятно. Красивое имя у Вас. Как и Вы сама. Ваши небесные глаза, как море: тихое, спокойное. Утонуть можно. Даже хочется.
У Ларисы забилось сердце. «Дура ты! - сказал она сама себе. Поплыла, как студентка-первокурсница. Мужичок развлекается, а ты и уши развесила. Дома семья, а ты точишь лясы с первым встречным!».
Хотя кого она обманывала? Мужу давно на нее начхать. Да - вот так жестко и просто. Начхать. Футбол и «есть че пожевать?» - его главные критерии. Даже, когда она лежала в больнице, никто кроме подруги и мамы не пришел. А уж о цветах и говорить не нужно. Даже на день своего рождения в лучшем случае она получала жалкое: «Ну, поздравляю, мать!» Ни подарков, ни открыток. Все сама, сама. Беспросветное сосуществование.
А так хотелось искренности чувств.
Не надо ни Луны, ни од, ни прозы.
Услышать «Милая!» из нежных, теплых уст.
Свиданий несравненных, несерьезных…
- Я в разводе, Лариса. - Великан вдруг заговорил совершенно серьезным тоном. Ровно три года назад в этот самый денек нас и развели. Любил ее очень. И дочку обожаю. Дочка - умница все понимает и сейчас. Но с мамашей осталась. Не буду плохо говорить ни о ком. Характер такой. Только как раз от дочуры. Возил ее в парк. Сами понимаете: шоу, лимонады, конфеты, подарки, джинсы. Смех! Люблю ее безумно. Да и она меня.
Лариса всматривалась в его лицо. Большое, как и он сам. Но такое печальное. Как мелодия Поля Мориа. Душа у него большая и светлая тоже. Что-что, а в людях она разбиралась. Великанище с истерзанным сердцем.
- А я хоть и замужем, но давно одна, Лев.- Не жалуюсь, простите. Просто констатирую унылый факт. Если хотите. Кругом люди, а я, как бессмысленный субъект в юбке, мечусь от дерева к дереву, от заката к рассвету.
Великан долго смотрел на нее. Мелодия Поля Мориа закончилась. Ее остановка.
- Извините. Мне пора. И спасибо за букет. Необычно.
-Лариса. -Великан поднялся с места.- А хотите увидеть настоящий закат? Знаете наше озеро за бугром? Там еще маленькое кафе, где вечно полно народа. Кажется…
- «Бирюза!
-Да, точно. Пошлите? Я не настаиваю. Не примите меня за маньяка или чего хуже…
-Да уж на маньяка Вы точно не похожи.- Лариса улыбнулась впервые за долгую рабочую неделю.- А пошлите! У меня и букет есть.
- А муж…
- Пошлите! - Они вышли на конечной остановке у самого озера. Солнце уже не было таким ярким, но все равно светило невероятным ласковым светом. Странная пара: миловидная женщина маленького росточка с букетом и двухметровый рыцарь уселись у самого дальнего столика. И здесь в уютном парковом кафе снова заиграла лучистая мелодия Поля Мориа. Казалось, время замерло. Что будет дальше - неизвестно, но время для счастья-сейчас.
Я пройду не с тобою весь путь.
Не суди. Не зови. Не моли.
Ты не сможешь меня упрекнуть.
Слишком много страстей у любви.
Я устала рыдать и стенать.
«Ты красивая!» - он мне ответил.
Я не стану тебя вспоминать,
До сих пор ты меня не заметил.
С ним я снова смеюсь и грущу,
Только грустью забавной и светлой.
Я прощаю и снова прощу
Перед Богом, пред жизнью, пред ветром.
Ольга Тиманова, Нижний Новгород