Цитаты на тему «Рассказ»

Зима, декабрь, я стою у хода в аэропорт Домодедово и неспешно перекуриваю, до отлета еще куча времени и непонятно чем занять его.
Эта поездка Душанбе, очевидно должна стать последней, мне нужно забрать от туда маму. Десять лет я ее убеждал, что ни чего хорошего в этом городе уже не будет, война сделала свое дело, страна потихоньку тонула в растущих проблемах. И вот, наконец, она попросила забрать ее от туда, ей самой стало страшно, возраст, проблемы с выживанием, перетянули чашу.
Я был совершенно не готов к этому, не знал еще толком, где размещу ее, она же у меня такая гордая и с характером. Да и сделать все надо быстро, а продать квартиру и барахло, тоже наверно не просто в нищей стране. Да и поездка с самого начала не задалась, здесь в аэропорту напоролся на ушлых ребят, развели как лоха, в результате кошелек ощутимо полегчал. Знал ведь, что разводят, нет, захотелось посмотреть всю комбинацию, теперь механизм развода изучен до тонкостей.
В самолете полно гастарбайтеров, ведут себя вальяжно, будто шейхи с эмиратов, громко показной шумят и смеются, хвастаются подарками, что везут семьям. Ту же опробывают всякие звукоиздающие погремушки, в общем, чувствуют себя уже как дома. А мне как-то невесело, еще и от предчувствия, что в аэропорту прибытия мне предстоит пройти через беспредел вымогательства. Предчувствия не могли обмануть, потому что беспредел в этой стране уже давно.
Зал аэропорта представлял собой извилистую дорожку ограждений, в виде серпантина. На всем ее протяжении стояли как деревянные болваны служащие, в обязанности которых входило выдать бумажку, или расписаться на ней, ну и конечно беспрерывный шмон. За каждое свое передвижение ты должен был заплатить, отказ означал арест, в результате на выходе из тебя вытряхивали увесистую сумму. Первый раз такая процедура болезненно шокирует, потом привыкаешь, - Восток!
Прилетел в ночь, на улице, хоть и такой же декабрь, но тепло, градусов 18. Городского транспорта естественно уже нет, выход облепили бомбилы, чуть ли не насильно пытаются затащить в свои жалкого вида лайбы. От первых наглых кое-как уворачиваюсь, в конце толпы, молча сажусь в очередное корыто, давая понять, что бывалый и дорогу знаю. Молодой таджик всю дорогу пытается меня развлекать, смешными на его взгляд историями, я же смотрю на город, выискивая до боли знакомые, еще не изменившиеся уголки. Ностальгия сладко щемит внутри, в городе почти нет фонарей, однако все повороты я знаю наперечет.
Возле дома машинально спрашиваю,
- Сколько с меня?
В ответ,
- 50.
Меня удивила его скромность, протягиваю 50 рублей, он хлопает на меня глазами, потом заявляет,
- Ты че братан, шутка шутишь, 50 долларов цена.
Я офигевший,
- А губа у тебя не треснет, ты что, на своем рындване меня по Нью-Йорку прокатил?
Он ни сколько не смутился,
- Не если деньга не платишь, поехали обратно!
Можно было конечно, хлопнуть дверцей и послать его, но я как честный фраер подзавелся уже,
- Ок, поехали назад.
Думая, что сейчас он пустит пенку и даст заднюю. Но ошибся, он развернулся и затарахтел обратно. Не доезжая моста через Душанбинку, вижу, что сворачивает к частным домам,
- Ты куда?
Говорю ему,
- Ашно?
Он заявляет,
- Так ближе будет.
Я то знаю, куда ему ближе понадобилось, скорее всего, за помощью собрался. Резко вывернув баранку, придавил его физиономию к рулю,
- Вот теперь, братан, шутка кончилась для тебя, или ты везешь меня домой, или поползешь купаться.
Для азиата много не надо, стоит его только слегка взбодрить, показать силу и он твой, как собачка. У дома выходя из машины, дал ему банку кофе, зная, что и этот приз для него достаточен.
Мама постаревшая, но такая же прямая, конечно пустила слезу и сразу засуетилась у плиты. Почти до утра делились новостями и воспоминаниями. Спал долго, зная, что мама будет ходить на цыпочках хоть до вечера.
К вечеру был разработан генеральный план, по срочной распродаже маминой утвари. Хотя, наперед знал, что ей очень тяжело будет расставаться с любой, самой незначительной вещью. Надо сказать, что распродажа на востоке, это совсем другое, нежели в России. Объявлений никаких подавать не надо, нужно только оповестить нужных людей о предстоящем намерении и народ незамедлительно повалит. Самое смешное, что некоторые будут приходить и горячо торговаться, при этом, не имея в кармане ни копейки. К тому же надо иметь хорошие нервы собираясь, что-либо продать. Без шумной торговли, порой переходящей в ругать, нельзя продать ни чего. Даже если вы будете предлагать себе в убыток, по бросовой цене, все равно у вас попытаются что-либо выторговать.

Уважаемый Иосиф Карлович,

Осмелюсь Вам написать, хотя очень долго думала, писать или нет. Ситуация в которую попала беспокоит меня очень сильно и Вы понимаете это, как никто. Так я уже не могу говорить и все время в любых ситуациях заикаюсь и это заметно прогрессирует и молодые люди смеются надо мной, слезы сами текут какие-то черные.

Мне так хочется, чтобы меня понял хотя бы один человек. Вот тот же Искандеров оговаривает и порочит меня, а все почему? Так потому что больше некого уничтожать. Люди так злы, особенно, когда попадают в беду, так ведь он ясно мне говорил, что ему лично надо помочь. Как же не помочь ему, сестре, находящейся в больнице, то есть человеку. Я очень доверчива и, как правило, люди, видя это, делают со мной, что хотят. Беззащитная и глупая, доверчивая и добрая - так меня оценивают, со слов одного знакомого. Хотела помочь его сестре, лежащей в больнице, а получилось то, что меня еще и виновной считают, так и не понимаю в чем.

За время знакомства с Вами, узнала Вас и Вы меня. Пыталась найти адвокатов и эти люди-адвокаты также обманывали и обманывают меня, для них важны только деньги. А никто их за это не судит. За свои услуги они предлагали, чтобы я отдала от 40 тысяч до миллиона рублей. А как мне разобраться, я и не знаю. При чем ничего не делают и берут деньги. Вы - другой, Вы - следователь, и, конечно, беспокоюсь, что это доверительное письмо Вам, с моей стороны выглядело бы попыткой обелить себя, хотя не понимаю, за что отвечать мне… Простите меня. Не хочу, чтобы это было так. Теперь известно и Вам и мне, что все обстоит совершенно иначе.

Не умею я лгать, так родители учили, как и не умею отказывать людям в чем-то. Это и моё больное место и многие люди это используют.

Я, сейчас - мать-одиночка уже 2 года с момента беременности. Родители мои очень хорошие люди, добрые и заботливые, но в силу своего особого менталитета не могут помогать мне, но их беспокойство обо мне намного сильнее моих страхов. И, конечно, очень беспокоюсь, что-то, происходит со мной сейчас - очень сильно повлияет именно на их здоровье. Они вложили в меня много сил. Прочитала много книг, они считали, что человек должен много читать, чтобы стать настоящим человеком. Сегодняшнее время говорит другое. Надо быть хитрее и изворотливее, гаже и злее - ну как Радуев с бородой, быть подонком и страшнее, и ни перед чем не останавливаться. Взять нож и отрезать шею человеку, - это мужская сила. Если человек совершил страшное, то, что я?! - так букашка, которую надо уничтожить, чтобы следствие доверяло им больше. Их «ахинеи-оговоры» по поводу меня ничем не подтверждены. Его сестре нужна была помощь - не могла и думать о том, что он - преступник.

В моей жизни мне очень помогал мой брат Святослав. Свят работал на Телевидении оператором и я гордилась своим братом. Но в августе 2013 года он скоропостижно умер. Очень переживала, сильно.

Несмотря ни на что, ни какие коллизии жизни, продолжаю учиться в Академии, остался 5-й курс. Работаю и горжусь этим. Содержу и воспитываю ребёнка. Худой он у меня, но я стараюсь изо всех сил. Как-то все навалилось сразу и такой тяжелой тонной легло на меня, да так, что утром иногда и подняться не могу - так давит.

Понимаю, что в своих показаниях, которые читала, от 2015 года, чаще всего подавала себя в невыгодном свете - так, по крайней мере, с горечью, уверял меня, один из моих адвокатов. Но они (адвокаты и знакомые и юристы, с кем советовалась) нагородили столько глупостей - и с какой глупой напыщенностью! Мне потом говорили, что я, мол, пожимала плечами и даже улыбалась, ну, и, конечно соглашалась со всем, так как верю людям, а они… Так я не помню ничего, а тексты подписывала, не понимая того, что там написано, Вы же понимаете это лучше меня. Иногда мне казалось, что я на операционном столе, у меня очень серьезная операция, а Вы, Илья Нодарович, хирург, который не может совершить ошибки. Я вся трясусь, заикаюсь, краснею, падаю в обмороки…, а Вы говорите - я не сделаю Вам плохого, и меня это успокаивает. Не написать Вам не могу, так как Вы не знаете ничего обо мне и у Вас, как и у меня целая жизнь впереди и, иногда от решения или от мыслей одного человека - всё может измениться.

Большую помощь мне оказывала моя бабушка Клара, как материальную, так и советами. Но в 2015 году и она умерла и я жила в ее квартире, помогала мне моя крёстная, за что ей большое спасибо, так как без нее не знаю, что и было бы. Родители воспитали меня честной и доверчивой, на книгах классиков. Читала очень много. Вот откуда и доверие и потому использовали меня и пользуют, а как распознать, где правда, а где ложь, как…

Последнее время на иждивении бабушки Люсии (мама папы), где и прописана с ребёнком, на Кутузувском. Но в феврале этого года, 7 февраля 2016 года, моя любимая бабушка и мама папы, умерла. Папа очень сильно переживал и был после смерти бабушки в 2-х больницах. Теперь я полностью предоставлена себе с дотацией государства в 2000 рублей. Очень тяжело, но пятый последний курс академии даёт мне какие то перспективы.
…Если бы не то, что со мной произошло. В чем меня винят, я так и не пойму…

А лгать меня родители не научили. Вот и сейчас пишу Вам это письмо, потому что не написать Вам, не могу, какое-то доверие к Вам, не знаю, почему. Никаких доказательств бреда Радуева нет. Если меня кто-то спрашивает о чем-то, что меня все беспокоит, волнует. А у меня больное сердце (пролапс митрального клапана) и я начинаю волноваться и заикаться и не могу ничего выговорить и красная вся. Так люди злые видят это и пользуются, чего ни попросят я и делаю, обманным путем втираются в доверие, признаются в любви, как Радуев, и пользуют меня по полной программе. Вот и в поликлинике в марте этого 2016 года, провела 4 часа, плакала, кричала, истерически, до того, что собрали консилиум врачей и заведующих отделениями, а ЭКГ забыли сделать, а я задыхалась до того, что открыли окно - до того душно было и направили в психиатрическую больницу на лечение. Вспоминаю и плачу.

По поводу показаний в июне 2015 года. Человек, который писал их, не представился. Если бы мне сказали повторить, что он написал - не смогу, и не помню, что и говорила - был жуткий стресс, тоже самое могу сказать и об очной ставке в сентябре того же года. Однако Радуев бредит в своих показаниях, под давлением или нет неизвестно. Когда волнуюсь, то задыхаюсь, в детстве мне был поставлен диагноз пролапс митрального клапана, не только задыхаюсь, но и заикаюсь, и на фоне 2015 года эти вещи стали у меня развиваться (плюс) направление в психиатрическую больницу, чем была просто ошарашена и не хочу и не могу терять ребенка.

Мне всего 23 года, и я, даже боюсь произнести это, что меня могут назвать преступником, за что? Никто, и я, даже предположить не могу, что наступит день, когда я сделаюсь тем, кого именуют этим страшным словом! Можно сказать, что я в некотором роде «преступник по случаю», как говорит знакомый адвокат, проходила мимо, «подцепили вагон»
Вот такая история.

Изабелла

Мне легче не лгать, так как лгать не умею, не получается. Мечтаю о прекращении преследования в отношении себя, молюсь каждый день, ползаю на коленях, так как в этом случае смогу жить достойно и гордиться Вами и собой. Уверена, что еще увидимся с Вами, но уже по другому поводу, по хорошему. Понимаю, что все это время у Вас были другие заботы, другие подопечные, другие дела и Ваша личная жизнь шла своим чередом. Но, в конце концов, я представляла собой интересный для вас случай, как иные пациенты - для медиков. И очень благодарна Вам, что Вы пытались и пытаетесь разобраться во мне - я это заметила и не навредить мне. Пытались не только как честный профессионал, но и по-человечески. Верю в Бога, вот маму отпустили неожиданно в отпуск и она смогла помогать мне с ребенком - это ли не знак Божий.
Простите меня, Иосиф Карлович.

Катя, милая Катя, вот что думаю. Знаю нежелателен я тебе, ну и не нужен и много чего от тебя плохого имел, как и ты от меня, или больше, однако поймал на мысли себя, что жизнь вне тебя или без тебя - есть бессмысленность существования, как бы тяжело мне не было, как бы что не наваливалось на меня. Все думаю, все выброшу тебя из головы, ну думаю, не мое это, ан нет, все лезет дерьмо всякое.
Вот разное люди говорят и думают, винят друг друга, а другие обвиняют во всех тяжких грехах, а некоторые ничего не говорят и ничего не придерживаются, а так живут, аки вши, или мелочь какая насекомая. Поедят, наплодят себе подобной мелочи и живут так. Что им дадут по телевизору или в Интернете, то и едят, пойдут в магазин, да и купят то, что там есть, и не задумываются они ни о чем, а все судачат о грехах чужих и как бы им быть умнее всех или как им стать лучше, тоньше или толще или как им амбиции свои растворить в лести окружающих, которые ничего просто так не говорят и не делают, а так, чтобы… никак ты, откровенно и честно, не лукавя… А, если ты и лжешь, как и все, то ложь твоя так честна, что многим ложь твоя чистою правдою станет…

Остановиться в мыслях о нас и о тебе не могу, так как все, что есть от тебя наполняет меня существованием жития моего, а бросить писать тоже не могу. Вот стал пересматривать что писал ранее и удаляю все беспристрастно, так вот тебя не спросил и не могу, поскольку нет тебя рядом. А от того, что нет тебя и не знаю, что с тобой, всякое у меня в голове мешается. Сегодня кое-что узнал о том, что люди не есть такие глупые, как их многие считают, а вот только они не в силах, управлять собою, так как ими управляют те, кто силу имеют и власть. Люди стали более понятными и близкими для управления. Вот пример один глупейший, чтобы человеку поесть ему нужна ложка, а чтобы управлять человеком - ему, человекам, нужен телевизор, и все… он ваш, то есть их…
Прости отвлекся я, так спешу очень, дел много, губится что-то, а что, не могу понять, и жизнь так стучит бессмысленными днями ожиданий того, что сбудется. Не виню никого, да и винить не могу, не наше это, а все память ворошу, и в ней чуточку нахожу счастья глотки, что и в в жизни нашей есть, только улыбаться надо и спесь с лица стереть и потасканность нашу… Пишу, видимо с ошибками, так спешу очень, дела праведные ждут, а какие они праведные или неправедные мы и не знаем, та как ложь приобрела оттенок правды или наоборот и эти понятия, в силу того, что человек стал боязливее и спасения ждет для себя часто, не понимает что и как происходит и как и что делать и говорить.
Прости и жду прощения твоего, в надежде на скорую встречу, так как она необъяснимо будет счастлива и будет в несомнении наивном.
Всегда остаюсь твоим в века вечные и на том и на этом светах, твой Ваня.

2014 11 01
SCHNE

Слишком часто мне говорили фразу «береги себя»,
но никто не сказал «я буду тебя беречь» Э. Сафарли.

Я одиноко стоял посреди шумящего потока шумящего потока людей и машин, уничтожающих свое время в празднестве, скромной радости мороженного и плавленого солнцем асфальта. Солнце неумолимо топило мою голову от воды в мозгах.
Путаница от жары и недосыпания переливалась в журчание неумных мыслей недотёпы и влюбленного человека, страдающего от избытка любви, мучающего себя и свою любимую постоянными размышлениями. Любимая очень сильно переживала за растопленные солнцем мозги Любимого, а он, стесняясь жизни, иногда пускал слезу, что не вызывало умиления и жалости Любимой и самого его, так как это говорило о его слабости и чрезмерном влюблении, что могло негативно сказаться на их неуёмных отношениях Любви.
Недалеко проходили и проезжали роллс ройсы, богатые и кичливые свои богатством люди, в простоте своей обманывали прохожих в их жизни людей, не ломая голову при этом за существо вопроса и грехи. Он стоял, выходил из машины, озираясь по сторонам, думаю о чем-то сбыточном, о том, как выправить ситуацию, обнажив при этом свои нервы и эмоционируя перед Любимой. Его глаза, усталые от бессонных ночей, продолжали свой неумолимый путь в поиске лучшей жизни для Любимой. Мозг не отдыхал, и якобы больное сердце стало здоровым.
Он решил, что всю оставшуюся жизнь посвятит ей, что он сделает все возможное, чтобы она была счастлива. Она же в свою очередь, очень беспокоилась о нем и не хотела видеть «хлюпика», в этой ситуации, при этом сохранив определенную свободу действий жизни, что не было противно Любимому. Он думал, как сделать так, чтобы началось начало.
А тем временем жизнь неугомонно набирала воздух в паруса и начинала двигать их друг к другу, так его пожертвование всем было естественным, и только ради нее. А сегодня ночью он понял, что будет беречь себя - она очень просила его об этом, ради того, чтобы он был как можно дольше - и он был чрезмерно счастлив от этого.
Единственное, что ему было нужно в жизни - видеть свою любимую, прижать ее к себе, почувствовать, как она сильно обнимает его. Он давно знал, что стрессы жизни, устроенные им дьяволами черта, легко вонзились в их тела и грызли их изнутри червяками яблока.
Они понимали, что не могут друг без друга и часа, минуты, но жизнь давала им испытание, много работы и отсутствие. Его состояние можно было сравнить с вулканом, который периодически извергал миллионы СМС, писем, но понемногу Любимая теплела и охлаждала его пыл, делая это, неприхотливо, любя, не забывая о своей ответственности перед ним, как и он перед ней.
Иногда, они кричали друг на друга, но ровно через 5 минут, опять спокойно разговаривали и любили. Зная его вспыльчивость и волнения, которые он испытывает при их разлуках, которых почти не было. Любовь обволакивая сознание, и забирая сердце в омут переживаний, делала свое дело, они сближала их опять, в очередной раз и видимо, навсегда, так думал Любимый, а Любимый, склонив голову набок, иногда молчала и думала о нем и работе. Работа была ее спасением, там она забывалась и очень хотела, чтобы Любимый больше спал и не мучился глупостями, залезавшими к нему в голову злобными тараканами несчастий, которых он гнал от себя поганой метлой. Она же также, читая его СМС, понимала, что ее отсутствие в жизни Любимого, - это как река без воды. Он же предпочитал рЕку с водой, его душа - Любимая, отрываясь от него, на неопределенное время, возможно проверяла своими действиями, насколько он изменился и не будет ли глупых повторов, и не будет ли того, что называют расставанием или бросанием друг друга. Поэтому она часто проверяла его, а предмет верности, устраивая ему небольшие психологические тесты и разносы, типа, а ты сможешь вытерпеть и делать, что я говорю тебе, нельзя же изводить себя, и свою душу, то есть ее, как наездник, делая неограниченное число кругов по ипподрому.

Но я с тобой согласен, лучше, буду сильнее и спокойнее, слово против твоего - не будет, как и нашего общего мнения, обещаю. Клянусь Богом, он повернулся внутри себя кольцом, закручивая тело, как бы в расплавленный солнцем асфальт, сердце бешенно колотилось.
И вдруг звонок
-Ты где? А вижу, - сказала по телефону она
-Здесь, - недоуменно и нетрезво ответил он, не понимая этого волшебства.
-Стой на месте крикнула она в телефон, не крутись.
-Хорошо, - сказал он, задумчиво не понимая происшедшего. Он не могу понять, что это проявление Любви к нему было сказкой жизни, выстреленной ее душей, ее любимой из ее любимого сердечка.
-Привет, - подошла он, он обнял ее, она прижалась к нему всем телом, понимая, что эта поддержка ему важнее всего сейчас. Обнявшись, он выдавил слезу счастья, она же улыбалась так, что проходящие мимо корабли салютовали ей гудками.
-Яблоко дай, сказал она, игриво и кокетливо поблескивая своими глазами-омутами.
-Бегу, - и он дал ей яблоко.
Она ела яблоко, как обычно, он смотрел и наслаждался этим, он не видел ее еще такой счастливой, она, как Ангел, прилетела к нему, хотя ей предстояла тяжелая и длительная работа. Он задумался о своем тупом максимализме и отсутствии мелких шагов, ему надо было все и сейчас, и вспомнив молитву Экзюпери, начинал успокаиваться.

Время тянется, как расправленная от жары жевательная резинка на асфальте, растянувшись своим телом и почти журча от кипения, она залепила Любимому рот, глаза, уши… Сердце неугомонно стучало в такт их жизни, от постоянного ожидания и неодиночества… Ожидая Любви на пороге счастья оба ненормальных влюбленных начинали ахать, если кто0то из них вдруг исчезал из поля зрения надолго, при этом как и у него и у нее появлялась ревность ко всему на свете, к работе, начальникам и прочей дребедени… Вырванная из тела моя душа и мой ангел летит куда-то, сломя голову, не понимая уже, что происходит, не понимая, не понимая, что болезнь Любви прогрессирует и возможно скоро даст ростки, растают и успокоятся сердца и никогда никто из них двоих, чтобы не случилось, больше не покинет крутолобый корабль, на котором они поплывут к горестям и печалям, радостям и нежности чувств, при этом мечтающий влюбленный думал о ребенке, которого он может увидеть от своего Ангела и моей души.
Махнув ему рукой, она, как реальный Ангел-Спаситель спасавший его от смерти не один раз, улетела, чтобы вернуться через 3 часа к телефону, потом еще и еще.
Это была нетронутая грехом Любовь, расправившая крылья подлетавшая к ним, и делая все возможное, чтобы соединить их сердца навечно, да если и было что-то не имело значения.
Я не позволю ей страдать из-за меня и моих чувств, - подумал он, удавил акселератор газа в пол, набрав 200 км в час, улетел, оставив за собой, запах жженой резины и чувство возврата к ней, как можно быстрее.
Он больше не сомневался в ней и ее любви.

2014 05 24
SCHNE

Собрался я как-то на корпоратив. Новый год, все такое. Одни жратву и бухло своим транспортом привозят, другие поляну накрывают, третьи елку ставят и наряжают, четвертые гирлянды развешивают. Мне же досталось шарики надувать, а их немало.
А я тут какраз приболел. А задачу то выполнить надо - коллектив то тоже ведь не идеального здоровья - у кого печень, у кого язва, много чего. Странно только, что на голову ни один не жалуется. Ну и что делать - сижу надуваю. Точнее, не сколько надуваю, сколько в шарики кашляю.
Так все шарики кашлем и надул.
На корпоратив, конечно же, пошел - этот цирк раз году.
Ну, много чего было интересного, в том числе конкурсы. И вот один был такой - попривязывали каждому к ноге по шарику, и давай их друг другу ногами давить, пока не останется один - сильнейший. И вот лопаются шарики один за другим, и мой кашель наружу выходит. Я сижу, прикрыв рот рукой, и боюсь кашлянуть - что же будет?
А что будет? - Все заболели. Кто-то догадался про мою диверсию и меня, не смотря на мои оправдания, уволили.
…
Сейчас я работаю в фирме, занимающейся проведением и обустройством праздничных мероприятий, «Сюрприз» называется. Одна из моих задач - надувать шарики, говорят у меня легкие сильные. Сильные то сильные, только вот на новый год болею часто, кашель, сопли, все такое…

Тупиковое состояние
безысходности положения
колючести сладкого крыжовника.

Опасно быть рядом с Дураком, не только для самого Дурака, но и окружающих его людей, он может навредить, ввести в заблуждение, обмануть, попросту украсть у Вас же, или у близких у Вас людей, обидеть запросто, не замечая этого или не видя в этом плохого. …даже убить и неважно кто это будет?, - дети, старики, у него же нет ума. Итак как Вы рядом - ему всегда удобно сделать Вам плохо. Создать проблемные ситуации, заводить Вас в темные чащи лесов, откуда нельзя, нет возможности выбраться или непроходимые болота и топи, откуда только единственный путь - на тот свет. Уничтожать созданные Вами труды, отношения между людьми - что самое ценное. Иногда быть вдалеке от Дурака и его идей или неидей - значит быть по-настоящему счастливым и иметь Надежду и Веру, рассчитывать на Любовь, вместо того, чтобы опасаться убийства по-глупости себя или своих близких, мздоимства, кликушества и в низком поклоне служителю для чинопочитания, лести и лизоблюдства.
Кстати он может приготовить еду или купить что-то такое для поедания от чего и сам умереть и других уморить.
Окружающие дурака, не подозревая опасности, подвергают себя унизительному и очень опасному риску, так и свои семьи, своих детей Дурака и главное - человеческие отношения между людьми, которые рассыпаются в прах, как трупы в крематориях. Мы гибнем вместе с дураками, более того, зомбированные их возможным неглупым и свойственным только им «бесконечным» мышлением Дурака, мы постепенно исчезаем из мира, превращаясь в тряпичные куклы Вуду, в которых дурак, по своему дурацкому наитию, постоянно втыкает иглы для того, чтобы убить Вас, ему ведь не понять, что он - Дурак.
Его мысли сосредоточены на чем-то таком, что известно только ему, то он мнит себя Наполеоном, то миллиардером, то великим комбинатором, то лучшим доктором, то Президентом республики Нигерия, затмившим узбека Авиценну, гордясь родственности к деревне Васюки, то специалистом в психиатрии. На то он и Дурак, что его, палаточные, номера 6, мысли бесконечны в своем специфическом понимании света Божьего и от того, укол от крыжовника куста, ему кажется карой Божьей и что шипы сделаны, для того, чтобы колоть его лично, из подлости к нему самому, но никак не защищать его, а от того, что крыжовник сладкий, на то и шипы есть - думает дурак, вот был бы кислый крыжовник, а лучше и горький, то вместо шипов вокруг его ягод росли бы красные розы или лилии с запахом аромата Boss.
Конечно, держать в психиатрических больницах всех нельзя, накладно по расходам и степень распространения болезни - «Дурак», на врачей может перекинуться и прямо таки на всех. Также велика боязнь потерять всех врачей разом, хотя их (Врачей) вроде скоро всех отменят за ненадобностью в силу решения уничтожения пенсионеров из-за того, что они едят пищу, предназначенную для Дураков. И стало уже и боязно, ну и места для них найти где-то надо - не хватит на земле для всех дураков места ну точно не хватит, но оградить себя от них как-то надо, понятно, что сложно и весьма обременительно, но можно.
Они живут в семьях, ходят по улицам, есть даже градоначальники и большие чиновники, которые принимают разного рода решения, например, вместо того, чтобы купить нищим и обездоленным еду, одежду или жилье, взять да и потратить миллиарды на елочные игрушки и иллюминации, при этом накормив всех своих родственников средствами откатов и отвалов. Или пошить новую форму, для вновь созданной еще одной из 100 или 200-т новых армий форменных людей. Им невозможно объяснить, что кроме них Дураков, есть еще и другие люди, умные, или умнее их… - это-то им и кажется психиатрическим заболеванием или больше того страшным преступлением. Тут-то и зашла ему мысль в голову одна, такая ловкая, такая красивая и умнейшая для дурака мысль, размышляя над I padом, думал он, ведь жизнь всех людей на определенной территории - есть уголовное преступление. Так, так… Записывал он в айпэд очередное поручение об установлении нового государственного праздника - Дня Идиота. Возразить им, ему Дураку, ну что вы - это же обычное самовольное повешение, вышибание самому себе табуретки на которой стоит с затянутой на шеей петлей, хотя может так оно и безопаснее, чем жить рядом с дураком. Дураков - доктрина мира, поставленный Мэр Города или Владыка Храма чьей-то веры - почти Бог, он же и дурак…, которые вместе со Всемирной организацией масонов и торговли придумали праздник торговли - Новый год, задуманного хитроумными евреями -продавцами, чтобы в этот период делать основные доходы от продаж.
Тут конечно дело такое сложное, ведь взойдя, а Голгофу этот Боже-Человек пострадал за то, что изгнал торговцев из храмов. Есть несколько путей избавления от Дурака - не общаться, но в этом случае он - Дурак будет продолжать колдовать над Вами и втыкать иглы, мстя Вам за то, что вы успешный или просто, что у Вас хорошее настроение. Второе - спрятаться от него, но тоже малоэффективно, так как обладая дурацким мировоззрением, он - дурак, будет думать, что Вы рядом с ним и хотите ему сделать плохо, уколоть крыжовником, например, чтобы он не смог насладиться крыжовничьим вареньем в холодное время года.

Одном словом - быть с дураком - чрезвычайно опаснее, чем быть на войне. А избежать дураков - очень сложно и проблематично, при чем крыжовник является очень стойким растением, а его колючие шипы так невозможно проблематичны…, поигрывая на германском фортепиано вальс немецких композиторов, думал Дурак.

2014 12 29
СаШа

Они дружили без малого десять лет. Были неразлучны, доверяли друг другу и в меру сил заботились. Ну, и надоедали друг другу, конечно! Время от времени. Тогда на полдня устраивались по разным углам и занимались своими делами. Деликатничали.
Зато спали всегда рядом - Варвара и Маруся.

Старые подруги.
Возраст тяготил уже обеих. Варваре - исполнилось 78 недавно, а кошке ее Марусе - сравнялось 10 лет. Но дружбой своей превозмогали болезни и тяготы.

Одиноки они были давно и привычно.

Варвара - с тех пор, как похоронила мужа в шестьдесят один год. Детей им Бог не дал. А Маруся - с самого детства, когда ее выкинули в лесополосу между деревенскими полями. Так часто тогда делали. Никому не охота кормить лишние рты, вот щенков с котятами и выкидывали. Вроде для совести легче - не убили же.

А там уж у каждого судьба своя - кто выживет, а кто и нет. Маруся выжила. Правда, до встречи с Варварой исхудала до страшного. Стала настоящим скелетом с огромными зелеными глазами.

А с тех пор, как Варвара подобрала ее в той злосчастной посадке, они так и не разлучались больше. И в город вместе переехали.

Варвара тогда решила, что на старости лет в городе ей проще будет. Все же врачи-аптеки, младший брат с детьми рядом. Да и за квартирой не надо много присмотра. Не то, что дом с садом. А пенсии им с Марусей вполне хватало. В старости желания пропадают. Были бы хлеб с молоком - и довольно.

Иногда забегала к ним Анютка. Двоюродная племянница. Хорошая девчоночка, ласковая. То продукты принесет, то по дому поможет, то в аптеку сбегает.
Очень она Варваре с Марусей нравилась.

Дни, когда она приходила, они потом за праздники считали. Редко, конечно, они случались. Оно и понятно - у молодых свои дела, семьи, работа. Некогда им со стариками рассиживать. Варвара все понимала, каждому звонку, каждому приходу радовалась. Скрашивала им Анютка однообразные дни. Но иногда заводила Варвара разговоры о смерти, чем вгоняла племянницу в краску.

- Ты, Анюта, не бросай меня перед смертью-то. Боюсь я, что одна останусь. Да и век доживать одной тяжело. Болеть я стала часто. Слабая стала. Да ты не бойся, помру я скоро, надолго тебя не озабочу. А квартиру тебе отпишу. Будет память о тетке.

Анютка всегда смущалась, когда заходили такие разговоры, щеки полыхали.

- Да ты что, тетка Варя! Какая квартира! И вообще, тебе жить еще и жить! Люди вон до 100 лет доживают, а тебе всего-то 78! Рано о смерти думать!

- О ней никогда не поздно подумать, Анюта. Она никого не минует. Такова доля человеческая.

Но разговоры эти они быстро сворачивали. И оставалось у Анюты в памяти лишь то, что не любит Варвара своего одиночества. Вот и старалась она по мере сил разбавлять его. И то сказать - никого у Варвары с Марусей не осталось.

Дни долгие, ночи - того дольше.

С утра пойти в поликлинику рецепт выписать.
В середине дня свежий хлеб завозили в соседний магазин - пройтись за хлебом.
Марусю на обед кошачьим паштетом побаловать. Хоть и не каждый день, но из пенсии все же можно выкроить 30 рублей на баночку. В доме прибрать или супчик сварить.

Теперь одно дело у них на целый день растягивалось. Так и говорили себе вечером: «Сегодня суп сварили, завтра надо бы пыль протереть».

В молодости обе заводные были. Варвара сто дел успевала переделать. Да только с годами бойкость пропала. Сила в руках уже не та, ноги болят, сердце пошаливает. И работа, что раньше в руках спорилась, теперь из тех же самых рук валится.

Руки тоже меняются. Они, бедные, едва ли не первыми годы считать начинают.
Конечно, морщинки на лице в первую очередь замечаешь.

Но руки-то, они первыми утомляются. Пятнышки на них проступают, вены набухают, суставы воспаляются, пальцы становятся неловкими. Да что там говорить! Ну, а у Маруси шерсть раньше всего возраст отметила. Перестала быть такой шелковой да гладкой, как в юности.

В свои размеренные дни они много вспоминали. Да и что делать, если вынужден часто отдыхать? Не будешь же спать весь день! Только и остается, что старые фотографии перекладывать, старые воспоминания друг другу пересказывать.

И читать понемножку, пока глаза не устанут.
Маруся свернется клубочком на коленях и мурлыкает блаженно, запах книжки вдыхает, шелест страниц слушает. А Варваре приятно. Уронит руку на мягкий кошачий бок, и словно волна тепла ее окутает.

В своем одиночестве и старости были они друг для друга настоящей отрадой.

Варвара Марусю баловала. Маруся о Варваре заботилась. Так и жили.

Была у них только одна беда на двоих - Варварины сердечные приступы. Подступали они всегда внезапно и пугали обеих. Маруся, правда, заранее их чувствовала. Бежала к телефону и громко мяукала, требуя вызывать доктора. А потом сидела рядом, пока лекарство не начинало действовать, пока врачи не уходили.

Несколько раз скорая настаивала на том, чтобы забрать Варвару в больницу, но та каждый раз отказывалась: «На кого я Марусю оставлю?»

И ничего, Бог миловал. Каждый раз обходилось, начинало снова стучать сердечко. Не то, чтобы очень ровно, но все же.

Да и то сказать - притомилось оно за длинную жизнь. Чего только пережить не пришлось. И голод, и войну, и зиму в подвале, где они с братом прятались среди старых пустых ящиков. И страх был, и боль, и смерть вокруг. И отчаяние сколько раз тяжелым катком утюжило.
Да и любовь не миновала - рвалось сердце на части, пока мужа от соперницы домой ждала. Потом деток у Бога просила. Да видно грехи не пустили. Ведь не только любить, а и ненавидеть умела. Солдата, что отца-инвалида во дворе их дома расстрелял, ночью его же штыком заколола. Спасибо, добрые люди от расправы спрятали, уберегли.

А с мужем, плохо ли, хорошо, но полвека они вместе прожили. И как хоронила его, не помнила: темнота перед глазами стояла. Словно и ее сердце тогда остановилось. С тех пор и барахлило, острой болью мучило, удушьем по ночам будило.

Марусино мурлыканье тут хорошо помогало. Слушаешь ее, бывает, слушаешь, и боль отпускает. И вроде снова все неплохо. И одиночество как-то отступает.
Ведь у Варвары была Маруся. А у Маруси была Варвара.

____________

Однажды наступил новый день.
ТОТ САМЫЙ.

И начался он как обычно. Варвара сварила гречневую кашу на обед. Написала список, что в магазине купить, и прилегла отдохнуть. Проснулась от боли. Словно кинжал в грудь вонзили - ни вдохнуть, ни выдохнуть. Пошла за лекарством - ноги отниматься стали. Не дошла до столика - рухнула на диван. Там и осталась.

Маруся заметалась, заплакала над ней. Помощи бы, да откуда взять ее?

Выскочила в окно, благо на первом этаже жили. Под ноги прохожим кидается, кричит, плачет, к окну зовет. Да только кто обратит внимание на кошку?

Орет, на людей кидается - шальная, что ли?

Один даже камень не поленился в нее бросить, лапу ушиб. Стара она уже стала, чтобы от чужой злобы уворачиваться.

Так и вернулась к Варваре ни с чем. Села рядом слушать дыхание. А его и нет почти. Грудь еле-еле поднимается, боль вдохнуть не дает.

Ткнулась Маруся ей лицо холодным носом. Варвара погладить ее хотела, да ладонь бессильно упала рядом, скользнув по боку.

Что ж тут поделаешь, раз беда пришла? Только и можно, что любовью своей поделиться.

Боль на себя перетянуть, страх забрать. А ведь и это немало, если так рассудить. Любовь, она границ не знает. Человек ли, кошка - любовь едина.

Маруся прилегла рядом, уткнувшись носом ей в шею, и замурлыкала. Словно теплое облако растекалось от этих звуков, уютно укутало Варвару.

«Ты не одна. Забудь страх. Отдай свою боль. Моя любовь с тобой.
Она бережно укрывает тебя золотым покрывалом.
Я с тобой, и мы вместе пройдем назначенный путь.
Я с тобой…»
____________________________

Анюта звонила весь день, трубку никто не брал. В предчувствии чего-то недоброго сжималось сердце. Но с работы уйти не получилось. Так и пришлось ждать вечера, нервничая и набирая номер телефона тетки.

Вечером сразу поехала к ней. Стучала, звонила - никто не ответил. Открыла дверь своим ключом, пытаясь усмирить стучащее сердце. Глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду.

Конечно, Варвара с Марусей могли пойти в гости к соседке, могли выйти за хлебом, но нервозность сворачивалась в желудке противным липким клубком.

Бросила сумку на тумбочку и на ватных ногах зашла в зал.

Варвара лежала на диване, неловко подогнув одну руку, словно упала, да так и осталась лежать. У нее на груди пристроилась Маруся, уткнувшись носом ей в шею.

Внутри все оборвалось. Даже и подходить не надо было, чтобы понять - на этот раз все. Не выдержало старое сердце.

Потом она с трудом могла вспомнить, как вызывала скорую, что ей говорил врач, как снимала мертвую Марусю с тела тетки. Кажется, ей объяснили, что у тетки остановилось сердце. И боль, если и была, то была кратковременной, долгих мучений ей не принесла. «Хорошая смерть, всем бы такую!» - сказал тогда врач.

Похороны - невеселые хлопоты. Забыть о них хочется поскорее. Если уж и вспоминать близкого человека, так живым и радостным.

А у Анюты перед глазами все стояла мордочка Маруси, прильнувшая к Варвариной груди, и почему-то звучала фраза: «Ты не одна. Я с тобой…»

Что вы знаете об отчаянии?! А я знаю. Это когда ты провел сорок дней вдали от любимой, на очередной экзаменационной сессии (после того, как мы со Светланой уехали из Казахстана на Север, в Эвенкию, я продолжал ездить на сессии в Алма-Ату уже отсюда) и с каждым прожитым днем все больше мечтал о предстоящей встрече после неимоверно долгой разлуки.
И когда проклятая сессия эта, наконец, закончилась, и ты, счастливый, едешь с купленным в предварительной авиакассе билетом на рейс самолета Алма-Ата-Красноярск. И после трех часов лета приземляешься в порту Емельяново, и тебе остается пролететь всего еще 1000 километров на Север, в Туру, где тебя дожидается красавица-жена, по которой ты за сорок дней просто смертельно стосковался.
И ты переезжаешь из аэропорта Емельяново в другой, всего в трех километрах, в Черемшанку, обслуживающий северные и другие периферийные маршруты, уже рисуя в пылком воображении встречу свидания с женой (ну да, и с сыном, конечно, а как же!)
Но под твои ожидания и мечты закладывается первая бомба: ты видишь у всех касс в Черемшанке огромные очереди, и в твою душу вкрадывается первое сомнение: «А улечу ли я сегодня домой, обниму ли свою любимую?».
И когда, все же отстояв гигантскую очередь, ты протягиваешь деньги в окошечко кассы и, унимая волнение, внешне спокойным голосом говоришь: «Мне до Туры, на сегодня…», тебя как обухом топора бьет равнодушный ответ: «На сегодня нет…»
Тут ты начинаешь паниковать: «Девушка, как так нет? Мне очень надо, я сорок дней дома не был, меня очень ждут…». «Всем надо». «Ну хорошо, тогда на завтра!». «И на завтра тоже нет. Через пять дней полетите?».
Тогда было так. Это было начало 90-х, геологические экспедиции в Туре еще работали, и туда, особенно по весне, летало много командировочного народа. А в день делался всего один рейс маленького Як-40, он забирал два-три десятка пассажиров (в зависимости от количества багажа), очень редко выделялся дополнительный рейс.
И мне ничего не оставалось делать, как купить билет на вылет домой из Красноярска аж через целых пять дней. Пять! Это при том, что каждая клеточка моего истомленного ожиданием и разлукой организма и каждый мой нейрон изо всех сил рвался туда, где меня дожидалась молодая жена.
Нам было тогда - всего-то мне под сорок и немного меньше Светлане, и мы, найдя друг друга, воистину переживали вторую молодость. Мы и прожили-то пока вместе всего пару лет, так что упивались своей любовью. И каждый час, а не день разлуки оставляли шрамы-зарубки на наших сердцах, уже привыкших быть только вместе. А тут, после сорока дней отсутствия - еще пять!
«Как я скажу это Светланке, уже готовящейся сегодня к встрече со мной?» - скорбно думал я, направляясь к переговорному пункту.
- Марат, это ты? Ну, как долетел до Красноярска? Билет уже купил на Туру, вылетаешь сегодня? - бился в трубке ее радостный и в то же время взволнованный мелодичный голосок.
И как он изменился, когда я, запинаясь, сообщил, что народа в Черемшанке - не протолкнуться. Билетов нет, и я смогу вылететь в Туру только через пять дней.
- Да ты что-о?! - протянула Светлана упавшим голосом. - И что, ничего сделать нельзя?
- Да я куда уж только не толкался (я и в самом деле пытался уговорить и дежурного администратора, и к начальнику аэропорта ходил с просьбой отправить меня пораньше), все бесполезно. Единственное, что они мне посоветовали - это каждое утро приходить к рейсу и попробовать идти на подсадку, если вдруг кто из пассажиров не полетит). Ты расстроилась, да, лапонька?
- Нет, я обрадовалась! - сердито сообщила мне любимая жена. - Ну ладно, попробуй идти на подсадку. Деньги-то у тебя еще есть? Хватит тебе на гостиницу и покушать в эти дни?
- Есть, - соврал я. Денег на самом деле было в обрез. Черт меня дернул отметить с сокурсниками в ресторане накануне отлета успешное окончание сессии, да так, что в кармане потом оставалось не более десяти рублей. Откуда же мне было знать, что я так застряну в порту (это я уже после, наученный горьким опытом, стал придерживать на случаи таких непредвиденных задержек денег побольше)?
-Ну, ладно, буду ждать тебя каждый день, - сказала Светланка уже боле оживленным голосом, хоть и с не ушедшими до конца из него нотками разочарования. - Целую.
Это потом мне коллеги рассказали, что видели, как после разговора со мной Светка забилась в редакции в угол потемнее и тихо плакала там, неумело затягиваясь сигаретой.
- И я люблю и целую тебя. До встречи! - как можно оптимистичней сказал и я, и связь прервалась.
Что мне оставалось делать? Улететь в этот день уже никак не получалось. Поселиться в гостинице при порту тоже не выходило - «мани-мани» не позволяли. И я сел в первый же маршрутный автобус и уехал в город. Нашел там редакцию краевой газеты «Красноярский рабочий» (всего за несколько месяцев нашей жизни и работы в Эвенкии я уже успел отметиться в этой главной газете края, выходящей тиражом в 200 тысяч экземпляров, рядом заметных публикаций). Подумал - чем черт не шутит, может там гонорар мне какой образовался за последние публикации?
Точно, гонорар был, где-то рублей пятнадцать, которые как раз собирались переводить мне в Туру, но тут же отдали на руки в кассе. Однако этого было маловато, я набрался наглости и, уповая на журналистское братство, попросил одолжить мне червонец, с возвратом через несколько дней, у первого же обнаруженного в первом же встретившемся мне рабочем кабинете журналиста. Разумеется, я предварительно представился и вкратце обрисовал свою бедственную ситуацию.
Не помню уже, кто это был (может, еще и потому, что денег у этого газетчика не оказалось). Как и у второго. Но зато он сказал, у кого они могут быть - у фотокорреспондента, если по прошествии лет не ошибаюсь, по фамилии Кузнецов. Тот, долго не раздумывая, одолжил мне этот червонец. И я вернулся в порт и устроился в гостиницу - номера там были недорогие, вполне по моим средствам.
А с утра я уже толкался среди улетающих в Туру. Но и в этот день все мои старания оказались тщетны: свободных мест не образовывалось, никто не сдавал билетов, не отставал от рейса. Удрученный, я пошел в портовый узел связи звонить Светланке в редакцию (дома у нас тогда телефона еще не было), боясь ее не застать на месте и одновременно желая этого - не хотелось в очередной раз самолично ее расстраивать. Но она как раз только что вернулась с какого-то из совещаний в окрисполкоме, с которого должна была сделать отчет для газеты. И пришлось докладывать женушке об очередной неудаче.
- Ладно, не расстраивайся, теперь уже четыре дня осталось, - стала утешать она меня. А я обещал ей, что все равно улечу раньше, чего бы мне это ни стоило. Хотя надежда была лишь одна: кто-то не полетит в Туру и образуется свободное место.
Однако на следующий день я обнаружил, что я не один такой умный: еще несколько человек, как понял из их разговора с дежурным администратором, хотели бы улететь в столицу Эвенкии по подсадке. Правда, по очередности я все же был первым из них. Но толку от этого не было никакого: и сегодня самолет улетел в Туру, забитым пассажирами под завязку.
Покурил на улице, ожесточенно растоптал окурок и пошел в переговорный пункт, сообщать Светлане, чтобы они с Владиком (сыном) и сегодня меня не ждали. Жена уже вроде немного успокоилась и встретила это известие практически спокойно. Рассказала редакционные новости, снова поинтересовалась состоянием моего кошелька - хватит ли денег на это непредвиденное жительство в порту? Сказал, что хватит. И упрямо повторил, что все равно улечу раньше, чем через оставшиеся до указанного в моем билете срока четыре дня. Нет, уже три. Светлана уже без всякой надежды на такую возможность пожелала мне успеха. И нас разъединили.
Был еще только полдень. Идти тосковать в постылый гостиничный номер не хотелось и я, чтобы убить время, решил съездить в город, пошататься по нему, в киношку сходить. Знакомых у меня в Красноярске тогда еще почти не было - мы жили в этом сибирском краю всего второй год, и за тыщу километров от краевого центра, посреди бескрайней тайги.
Надо был сначала забросить рюкзак в номер - кстати, как вы думаете, что я вез из Алма-Аты, столицы яблок, в качестве гостинца своими? Килограмм пять картошки! Дело же было весной, а в Туре тогда народ жил от каравана к каравану, то есть от навигации к навигации, когда по реке можно было завезти все самое необходимое на год вперед, в том числе и картошку. А к концу зимы она у многих заканчивалась и приходилось использовать сушеную, что, как говорит нынче молодежь, далеко «не айс». И народ по весне тосковал именно по ней, а не по яблокам и ждал прихода каравана, когда привезут по реке из Красноярска тонны и тонны товаров, и в том числе долгожданную картошку. Но это случится не ранее начала июня, а сейчас еще был май…
Я направился было в сторону гостиницы - она находилась всего в сотне метров от здания аэропорта, и тут увидел, что от стоянки для легковых машин к входу в порт идет небольшая, человека в три-четыре, группа хорошо одетых, явно непростых мужчин. И один из них явно мне знаком.
Я наморщил память и вспомнил: ба, да это же начальник крайсеверпотребсоюза, у которого я осенью прошлого года я брал интервью для «Советской Эвенкии» (увы, фамилию его за давностью лет припомнить не смог, и в интернете не нашел - не отметился как-то товарищ. Но это смотря где, а в тот день… Впрочем, читайте дальше).
Я как бы невзначай заступил ему дорогу и с неподдельным удивлением, и даже, пожалуй, восторгом, воскликнул:
- Ба, Николай Николаич (ну, пусть будет Н.Н., какая уж теперь разница, раз все равно не вспомнил, как звали того торгового краевого чиновника по «северам»), какими судьбами?!
Николай Николаич осторожно пожал протянутую мной руку, силясь вспомнить, кто это так ему радуется. Я не постеснялся напомнить.
- А, - просветлел лицом Н.Н. - Как же, как же, помню. Хорошее у нас с вами тогда интервью получилось. Куда летите или уже прилетели?
Он вежливо смотрел на меня, давая понять, что непредвиденная «аудиенция на ногах» закончилась и ему пора идти дальше, по своим важным рыбкооповским делам. Но я-то, загораживая ему дорогу, знал, что этот человек частенько прилетает на «севера» не на рейсовых самолетах, а на спецрейсах, доставляющих разные важные грузы для обеспечения работы промысловиков, оленеводов.
И я коротко обрисовал Н.Н. свою плачевную ситуацию: студент-заочник, не был дома уже сорок дней, а в Туре меня ждет любимая молодая жена, и я уже вот - вроде на пороге дома, еще два с половиной часа лету, и я обниму свою женушку и сына, но нет билетов ни на сегодня, ни на завтра, а только на через неделю. А я поиздержался в Алма-Ате и здесь мне сейчас жить негде и не на что. Вот розы везу любимой, они, того гляди, и завянут. Как и пять кило картошки в рюкзаке.
В общем, всю правду выложил, может быть, чуть разбавленную слезой.
Н.Н. выслушал меня с большим вниманием и даже сочувствием. Но больше всего его поразили пять кило картошки, которые я тащил за несколько тысяч километров в Туру, по просьбе жены.
- Что, совсем нет картошки дома? - недоверчиво поинтересовался он.
- А откуда ей взяться? - пожал я плечами. - В магазинах картошки в это время днем с огнем не сыщешь - думаю, вы сами об этом знаете. А сушеная уже в горло не лезет. Вот и везу своим самый желанный гостинчик - «живую» картошку. Хотите, покажу?
Я уже нагнулся к стоящем у ног пузатому рюкзаку, из полузатянутой горловины которого торчал большой газетный сверток - в нем были многократно обернутые, все еще источающие даже через бумагу горьковатый аромат пунцовые розы, под которыми и покоилась картошка.
- Да ладно, я верю вам! - улыбнулся Н.Н. И чуток подумав, добавил:
- Ну, хорошо, попробуем помочь вашему горю. У нас тут как раз один товарищ заболел и не может лететь. Я распоряжусь внести вас вместе него в список пассажиров нашего спецрейса. Полетите с нами. Посадка уже началась, отлет через пару часов. С нами пойдете или у вас есть дела?
Какие дела? Какие дела?!! У меня сердце ухнуло вниз, замерло там, где-то в районе пупка, потом воспарило на прежнее место и забилось хотя и ровно, но с удвоенной силой. Вот оно: Бог есть! и он услышал мои молитвы!
Откроюсь - я хоть и атеист, но в безнадежной ситуации начинаю взывать к Господу, не к Аллаху там, Христу иль Будде с Шивой, а просто к Господу с убедительной просьбой оказать мне посильную помощь. И ведь иногда срабатывает. В эти дни, когда я толкался среди гомонящих пассажиров, шедших на посадку в Туру, я в душе просил Господа, чтобы он помог мне улететь домой, к моей женушке, прелестный образ которой неотступно стоял передо мной, нежно и властно звал к себе и с каждым часом становился все желаннее…
И вот сбылось: сегодня, сейчас я улечу к жене и всего через несколько часов страстно и бережно обниму ее, тонкую и хрупкую… Спасибо тебе Господи, я верю: ты есть, как бы ты ни звался! Ты вошел в мое положение и послал ко мне этого славного и, видимо, богобоязненного человека по имени Николай Николаич и он решил мне помочь.
Все эти радостные и лихорадочные мысли вереницей пронеслись в моем возбужденном мозгу, пока я, вскинув рюкзак на плечи, спешно топал за своим спасителем с его товарищами на посадку на спецрейс через ВИП-зал. Я все время боялся, что сейчас вот-вот произойдет что-то невообразимое: вдруг объявится тот, место которого я собираюсь занять в грузо-пассажирском Ан-24. Или сам самолет сломается и рейс перенесут на следующий день. Или очередной Тунгусский метеорит свалится, в этот раз на летное поле в Черемшанке и все его перепашет.
Но страхи мои не сбылись. И в объявленное время вместе с другими немногими пассажирами (с хозяином спецрейса Николаем Николаичем нас было человек шесть-семь) я занимаю место в передней части трудяги-«аннушки», а все остальное пространство узкого и длинного самолета забито какими-то ящиками, бочками, мешками. И спустя минуть пятнадцать-двадцать мы взлетам, оставляя внизу злополучную Черемшанку с подступающими к ней со всех сторон темными хвойными лесами и берем курс на север!
Несмотря на то, что уже май, сверху видно, что снег в эвенкийской тайге еще лежит, и чем ближе к Туре, тем реже тайга, тем больше снега - весна сюда приходит с опозданием на месяц. Но зато она властвует в моей душе, мое сердце поет: скоро-скоро я обниму свою любимую, по которой так истомились моя душа, мои руки мои губы… Фу, черт, снова меня бросило в жар от картин, которые тут же начало рисовать мое услужливое воображение. А ведь не мальчик уже, вот-вот четвертый десяток разменяю…
И вот через два с небольшим часа лету мы приземляемся в аэропорту «Горный», от которого до моего дома в Туре остается всего 14 километров. Николая Николаича и его попутчиков встречают какие-то свои, рыбкоооповские, машины. Я успел поблагодарить его за то, что он взял меня борт спецрейса, еще в Красноярске, так что здесь мы расстаемся безо всяких сантиментов, лишь дружески кивнув друг другу. Я снова пристраиваю рюкзак за плечи и бодро топаю в сторону стоянки маршрутного автобуса, тогда еще курсировавшего между поселком и аэропортом.
Автобус, к счастью, пока на месте, дожидается пассажиров практически одновременно с нами прилетевшего рейсового Як-40, на каком я должен был прибыть домой еще только через четыре дня. А я уже здесь, и снова радость теплой волной обдает меня.
Но вот автобус, резво скатившись по плавному серпантину тогда еще просто гравийной и единственной в Эвенкии дороги федерального значения Тура-Горный, выныривает из холмистой тайги и въезжает в поселок, компактно раскинувшийся на полуострове, образованном в месте слияния Нижней Тунгуски и ее притока Кочечума.
Поселок застроен преимущественно серыми деревянными двухэтажными домами, с жидкими от грязи улицами, с там и тут все еще дымящими трубами котельных, но с уже пробивающейся травкой на подсохших участках голой земли, с набухшими почками ивняка за размномастными изгородями палисадников. Но солнце уже стоит высоко и греет вовсю и весело отражается слепящими бликами от окон домов, и народ ходит уже легко одетым. Весна пришла и на эту неухоженную северную землю. И я люблю этот неуютный поселок, потому что в нем живет моя обожаемая женщина, и это к ней я спешу, преодолев тысячи километров и другие преграды.
Ключей от квартиры я с собой не брал, а потому иду сразу на работу, в редакцию. И вваливаюсь в наш общий со Светланой кабинет и, слава Богу, застаю ее на месте.
И вот это вот изумление в ее серо-синих глазах, смешанное с радостью от моего внезапного появления, тонкие руки на моей шее, эти стройные ножки в кокетливых сапожках, привставшие на цыпочки и прижавшиеся к моим, эти жгучие поцелуи-укусы становятся мне наградой за все перенесенные накануне страдания.
- Постой, - бормочу я, задыхаясь, - у меня вон что…
Я сбрасываю рюкзак на пол и вынимаю из него стоящий торчком газетный сверток, с шуршанием разворачиваю его и высвобождаю выжившие за эти вымотавшие меня два дня пунцовые розы, которые я купил на знаменитом огромном, шумном Зеленом рынке Алма-Аты, куда ездил за картошкой перед самым отъездом в аэропорт.
Кто-то в дверях кабинета тихо ахает от восторга - это к нам начинают заглядывать немногочисленные любопытные сотрудницы редакции.
-Вот, поставим их у нас в кабинете, пусть всех радуют, - говорю я. - Хотя они, конечно, твои.
- А картошка? - обеспокоенно спрашивает любимая. - Надеюсь, про картошку ты не забыл?
- Конечно, нет, - отвечаю я, снова притягивая ее к себе и целуя ее в уголок маленьких капризных губ.
- Ну, тогда пошли домой, жарить картошку…
И мы, счастливые, пошли жарить картошку.

Тридцатого декабря прошёл корпоратив. Поздравили и счастья пожелали. Никто её не пригласил на танец. Кому она нужна, тридцатилетняя старуха. Через пять лет и на работу не устроишься. Возможно придётся вернуться в их провинциальный городок к родителям и жить на их маленькую пенсию. Пока же она получала столько, что хватало снимать однушку в спальном районе, неплохо питаться, посылать родителям десять тысяч ежемесячно. Одежду покупала в межсезонье, когда наступала пора скидок. За двенадцать лет жизни в столице было два аборта от любимого, с которым расстались давно и навсегда. Нашёл жену среди успешных и счастливых.
От грустных воспоминаний её отвлёк вопрос коллеги из соседнего отдела:
- Ну что, Ирина, по домам? Нам уже ничего здесь не светит! Давай подброшу до метро. Меня дома сын дожидается, няня только до шести, потом один ждёт.
- Один? А не боишься его одного оставлять? Малыши, они от скуки многое сотворить могут, - ответила Ирина.
- Мой уже не малыш. Пятнадцать исполнилось. Инвалид он у меня. Отец его и глаз не кажет, копейкой не помог. Хотя он и не знал о сыне, чего напраслину городить. Я ему благодарна за главный подарок в моей жизни. Знаешь, Ирина, какое счастье приходить домой и видеть сына, его радость! Ради него я готова горы свернуть. Поехали ко мне, сын всегда рад гостям. Переночуешь у нас, квартира просторная, от родителей мне досталась. Захочешь, встретим новый год втроём. Мой сынуля, Владик, нам салатов настругает, мне гуся родные прислали из Костромы. Меня Валентина зовут, если не помнишь. Здороваемся каждое утро, а имя твоё только сегодня услышала, когда тебе подарок вручили, - разговорилась Валентина. Может завтра приедешь? Запиши мой адрес и телефон.
Ирина вежливо отказалась, сославшись на ожидание гостей. Домой она не спешила, просто хотелось пройтись по ярким московским улицам. Ближе к полуночи добралась до своего подъезда. Запахи пирогов и готовящихся блюд наполнили подъезд предновогодним настроением. Слышалась музыка и громкий смех. Поднявшись лифтом на свой последний этаж, не удивилась тишине на своей площадке. Утром видела соседей, спешащих в аэропорт и попросивших присмотреть за их квартирами. Соседи слева улетали к родным на юг, соседи справа - к друзьям на север. От прозвучавшего голоса вздрогнула.
- Простите, вы не подскажите когда будут ваши соседи справа?
На лестнице, ведшей на чердак, сидел молодой мужчина, на ступеньке ниже стояли два больших чемодана. В первую минуту Ирине захотелось быстро открыть дверь и, не отвечая на заданный вопрос, вбежать в квартиру. Но что-то её остановило и она спросила:
- А вы кем им приходитесь? Может следовало созвониться и предупредить о своём приезде?
- Хотел сюрприз брату сделать. Не был в стране шестнадцать лет. Здесь жили мои родители и мы с братом. Я уехал после смерти родителей. Брат уже был женат, а впрочем, чего это я вас напрягаю небылицами. Меня Владиславом зовут. Вот мой паспорт, правда, он канадский и прописки в нём нет. Так скажите, где ваши соседи новый год встречать будут? Я так понял, что их долго не будет.
Ирина взяла протянутый паспорт. Фамилия незнакомца была как у соседа.
- Угадали! Ваш брат с семьёй к друзьям укатили на север на десять дней, а куда, я не выясняла. Пойдёмте ко мне. Не на площадке же вам ночевать. У меня раскладушка есть в запасе и место на кухне. Если вас, конечно, это устроит, - ответила Ирина, возвратив паспорт.
Они долго распивали чай. Гость угощал заграничным, она своим домашним пирогом с черникой, испечённым накануне. Из рассказа Владислава Ирина поняла, что он никогда не был женат. Жизнь на чужбине не была мёдом.
- Много чего повидал, Ирина. Но где бы не был, чувствовал, что зовёт меня кто-то. Позвоню брату, у него всё ладненько, а у меня душа ноет. Деньги хорошие за эти годы заработал, брату помогал, а тоска гложет и гложет. Бросил всё и сюда. Понять хочется всё про себя. Брата повидать. Скоро сорок исполнится. Давайте укладываться, приморил я вас своим рассказом.
Утром Ирина проснулась от вкусного аромата кофе. Набросив халатик, поспешила на кухню. Владислав стоял у плиты. На сковородке скворчала яичница.
- Вы уж простите меня, Ирина, решил перекусить и пойти гостиницу поискать. Не жить же у вас до приезда брата, - кинулся пояснять Владислав.
- Вот ещё чего удумали! Живите! Места хватит. Меня тут коллега пригласила в гости к себе, новый год отметить. Хотите со мной? - ответила Ирина. - Я только ей звякну, что не одна буду.
Валентина с радостью приняла эту новость. В трубку был слышен басистый голос Владика, который обещал приготовить вкуснейший салат.
Без подарков Владислав идти не желал, до вечера времени было много и они с Ириной отправились по магазинам. К концу дня приехали на такси, загружённом под завязку. Договорились с таксистом и на вечер. Слегка перекусив, принялись готовиться к встрече. Ирина надела лучшее платье, купленное на распродаже ещё весной. На душе было празднично. Впервые за последние пять лет она будет встречать Новый год не одна.
Владислав, приняв душ, отгладил свою одежду, оделся, спрыснул себя дорогим одеколоном и попросил оглядеть его.
- Я так волнуюсь, Ирина! Давно не был в таком настроении. Будто иду на первое свидание в жизни. Ходил сегодня среди людей и радовался своему возвращению. Другой у нас народ, душевный, тёплый. Примёрз я слегка душой в краях заморских.
Он стоял в дорогом костюме, выбритый, с красиво зачёсанными волосами.
Ирине подумалось, что это чьё-то счастье перед ней. В глазах его горели огоньки нетерпения. Удивлялась молчанию своего сердца. В кои-то времена стоит рядом красавец, а оно молчит.
Выехав заранее, к назначенному времени едва успели. Дверь им открыл Владик на инвалидной коляске. Ловко развернувшись, пригласил в гостиную. В комнате был празднично накрыт стол на пятерых, начищенная люстра наполняла её тёплым светом, мерцающая огоньками ёлка подмигивала, обещая новогодние чудеса.
- Мама сегодня целый день в смятении каком-то, я её просто не узнаю, всё из рук у неё валится. Может влюбилась в кого и молчит. Битый час в своей комнате красоту наводит. Вы присаживайтесь где вам удобно. Сейчас ещё мамин брат двоюродный подойдёт, дядя Сергей, он с севера возвратился вчера, решил с нами праздновать. Услышал, что знакомая мамина будет и побежал ещё подарок прикупить. Вы оба такие красивые, как жених с невестой. Меня Владислав зовут, рад вашему приходу.
- Да ты, брат, мой тёзка! - обрадовался Владислав. - Ирина не называла тебя по имени. Всё мальчик и мальчик. Ты прости, тёзка, за вопрос, а что у тебя с ногами. Я врач, хирург-травматолог с десятилетним стажем, много людей поднял с инвалидной коляски. Тебе сколько сейчас? Никогда не поздно начать лечение.
- В садике, в шесть лет, упал с горки. Врачи здесь не могут мне помочь. Пятнадцать полных. Учусь дома, ко мне няня приходит на три часа, но я и сам научился справляться с делами. Многому мама научила.
В дверь позвонили. Владик хотел поехать открыть, но его опередила хозяйка дома, Валентина. Послышались шаги и голоса из коридора. Дверь в гостиную отворилась. Валентина замерла у порога, разглядывая гостя. Она стояла бледная, сжимая руки у груди.
- Владислав! Ты? Как ты здесь? Откуда? - засыпала гостя вопросами и повернувшись к сыну, - Это твой отец, Владик! Ты всегда хотел его увидеть.
Поняв, что они здесь лишние, Сергей с Ириной тихо оделись и вышли из квартиры. Оставшимся было о чём поговорить в преддверии нового года.
В жизни Ирины это был самый счастливый новый год, подаривший ей счастье стать любимой и единственной.

Кто знает, где бродит ваше Счастье в ночь на Новый год…

Акбар Мухаммад Саид
Глава - 6

- Я была на кладбище, начала теть Аза свой рассказ, а я сел на стул и гладил гриф гитары, словно это была рука той, которая сейчас мне раскрывала тайну нашего знакомства…
Для нас в 80- ые годы было всеобщей трагедией, когда привозили груз - 200. Молодые мальчишки, которые ни так давно смеялись, шутили, учились, строили планы, мечтали, влюблялись, бегали на свидание и просто Жили, теперь бездыханными лежали в цинковых гробах. Это было время всеобщего горя. Ведь в советские времена мы знали чуть ли не всех учеников столичных школ. Пересекались на олимпиадах, спартакиадах, соревнованиях, пионерских лагерях. Родители учеников не оставались в стороне и всегда старались поддержать Матерей и Отцов убитых горем героев - Афганцев. Совсем не обязательно было лично знать погибшего солдатика, чтобы почтить его память…
Именно по этой причине теть Аза пошла на кладбище, когда кто - то ей сказал о том, что погиб ещё один паренёк, и которого сегодня будут хоронить всей школой. Она успела, похороны только начались. Рядом с учителями и учениками вокруг могилы, стоял военный. Он тихо отвечал на вопросы ребят, но одна его фраза прозвучала как - то особо сухо, дежурно:
-Они были на задании, попали в засаду, их окружили «душманы» и начался бой. Ребята погибли в том неравном бою, по геройски и отдали свои жизни за Родину, за СССР…
И всё, больше не единого слова. Так хотелось подойти к нему, и спросить в упор:
-А ты сам был там? Или тебе поручили сказать эти слова? Ты видел тот бой?
Но он не был виноват и я не собираюсь его осуждать. Видно вся эта война, кровь, гибель друзей и командировки с грузом 200 сделали его таким, немногословным и как - бы отрешенным, без эмоций…
-Я смотрела на всё это, продолжила Цыганка, и будто потеряла чувство реальности, будто уснула. Пришла в себя от крика:
-Есть у моего племянника друзья?! Тут мужики есть, или все бабы?!
-А потом… Когда я подошла чуть ближе, из могилы выполз ты! Как же это было жутко! Мне казалось, говорила Цыганка, и её глаза были открыты широко и в них ощущался ужас от прожитого, что тот солдатик ожил и что это он вылез из могилы! Но все молчали, и не реагировали, а потом стали тебя оттряхивать от пыли, пожимать руки, похлопывать по плечу, и я поняла, что это ты помогал хоронить друга…
-Теть Аза, проговорил я удивлённый, помните Кароматулло Курбанова? Певца, которого расстреляли боевики?
-Да, конечно же, я помню его. Я его песни слушала и слушаю.
-Дело в том, ответил я, что точно такая же ситуация произошла со мной и его Отцом! Охренеть! Я подошел к Папе Каромата, обнял его и начал выражать соболезнования, а он как вздрогнет и как закричит! У нас были похожие черные двубортные костюмы. Ему показалось, что Каромат ожил, вылез из могилы и обнимает его! Представляете?! Там у всех был шок! Он так закричал! Прямо во время похорон. Сотни артистов, друзей и родственников его были тому свидетелями! Об этом даже говорили много в Душанбе.
Нити судьбы. И тут они дёргали то так, то эдак. Ход их мыслей, цель и причину никому не дано понять. Но для чего - то ведь это происходило?! Кому - то или чему - то это ведь было нужно?! В чём смысл?! Цель в чём?! А причина?! Моя голова начала гудеть, даже думать стало больно. Голос Цыганки меня вернул к реальности:
-Вот это да! А почему ты мне раньше об этом не говорил? Это на кладбище «Сариосиё»?
-Да, там, именно. А я откуда знаю? Не говорил и всё. Просто жутко было. Я старался забыть тот случай. Теть Аза, что происходит со мной а? Может, вы знаете? Объяснить сможете?
-Знаю, но не так много. Порой вижу урывками, как в старом кино. Но лишь небольшие эпизоды. Я ведь не всемогущая. С тобой у меня как - то само получается. Видно мы с тобой как - то связаны. Пока разбираюсь…
-Так, а что дальше было - то? Я про похороны Тохи.
-В другой раз, Акбар. Как ни - будь в другой раз, обещаю. А сейчас тебе вроде предстоит путь? Я права?
Ну вот, опять мистика. Я ведь словом не обмолвился про очередную поездку!
- Да теть Аза. В Алма - Ату собираюсь поехать. Вернее полететь. На «Тамашу» Ух там круто! 6 концертов. Платят как министрам. Казахи щедрый народ. И публика там благодарная. Привезти бы мне все те букеты в Душанбе, я смог бы тут цветочный магазин открыть. Вот об этом и хотел посоветоваться с вами. Лечу на военном борте. Переживаю…
-Не переживай. Я смотрела, твой путь чист, удачен и тебе повезёт. Карты не врут. Тебя будет опекать один человек. Видно военный. Как сына тебя полюбит…
В 1994 году Казахская телекомпания ТАН будет снимать документальный фильм «Годы цвета хаки» о гражданской войне в Таджикистане. Я и моя семья будем сниматься в данном фильме, так как они знали меня и моё творчество по телевизионным показам моих выступлений. В частности по «Тамаше», которую крутили по многим Казахским каналам. Вся съёмочная бригада, военные журналисты и сопровождающее делегацию руководство данного телеканала будут гостить в моём доме. А знаете, какие подарки принесли мне мои гости? Хлеб… Буханок 10. С хлебом в Душанбе была напряжонка. Лучшим подарком, когда вы шли в гости, в те годы был обычная буханка хлеба. Я примерно год выпекал сам буханки в алюминиевых формах, когда была мука. Узнав о том, что меня снова пригласили на «Тамашу», мои новые друзья предложат мне вылететь с ними на военном борту, бесплатно…
Командиром военного борта АН - 26 был Полковник Александр Абашин. Когда мы приземлились в Челябинске, на дозаправку, было решено переночевать и лететь в Алма - Ату утром следующего дня. Абашин всех нас пригласил в баню лётного состава. Стол был накрыт богатый в предбаннике. Мы парились, купались, и потом собирались за столом. Сам Абашин ухаживал за гостями, лично. Никакого пафоса и гордыни. Ну, есть такая порода людей, настоящие они. А потом меня попросили спеть. Гитары не было. Я спел песню Розенбаума «Казаки»
Только пуля Казака во степи догонит,
Только пуля Казака с коня собьёт…
В предбаннике эхо помогало украсить мой голос. Абашин налил водки в пару стаканов, подошел ко мне, протянул мне один стакан, мы чокнулись, выпили. Он крепко пожал мне руку, поблагодарил, а потом обнял со словами:
-Уважаемый Акбар, вы и правда талантливый артист. Когда мне про вас рассказали, я, признаться, грешным делом не особо и поверил. Подумал, что из очередных новоявленных, так сказать. Вы только не обижайтесь, но вы Таджик, а так спели на Русском языке! А голос… До мурашек! Рад знакомству! Я Полковник Александр Абашин. Командир эскадрильи КМС (коллективные миротворческие силы) Казахстана. Всегда буду рад помочь вам, если когда ни-будь ещё соберётесь на гастроли к нам в Казахстан!
Мда, тут нить судьбы направила меня правильно. Слова теть Азы сбылись. С Абашиным мы стали друзьями и не редко перезванивались. Однажды, когда меня в очередной раз пригласили в Алма - Ату, я позвонил ему домой. Мне нужно было везти музыкальные инструменты и полный комплект ударной установки, барабаны. Когда я спросил Абашина, может ли он помочь мне в этом, прозвучал ответ:
- 5 тонн!
-Не понял… Вы про что? Какие 5 тонн?
- Акбар, вы можете рассчитывать на перевозку пяти тон груза. Это вам говорю я, Абашин!
В Алма - Ате я почти всегда останавливался у моего близкого друга, заслуженной артистки Казахстана Нагимы Ескалиевой, когда приезжал на гастроли. Сейчас она Народная Артистка, Профессор, зав кафедрой эстрады Алма - Атинской консерватории. Нагима угощала меня и других гостей своим фирменным «бешпармаком» (национальное блюдо Казахов), а я готовил плов. Так было смешно смотреть со стороны, когда мы уплетали за обе щеки предложенные блюда. То есть Нагима ела мой плов, а я её бешпармак с мясом конины. Казахи гостеприимный и хлебосольный народ. Среди гостей Нагимы был знаменитый композитор Тлес Кажгалиев. Мы стали петь по очереди. Ох и дала же жару Нагима! Голос у неё великолепный! Потом дошла очередь до меня. Я начал петь под гитару, и вдруг, зазвучало пианино. С ходу музыкант попадал в ноты, «поймал» гармонию, украшал своей игрой и дополнял импровизациями. Потом он пригласил меня к пианино, и начал «щупать» меня и мой голос. Это был композитор Кажгалиев. Оказалось, что я не дурён как исполнитель.
-Нагима, сказал Тлес, ты почему прятала такого замечательного певца?
- Да никого я не прятала, ответила Нагима. Просто ты редко стал бывать у меня. Появляйся чаще, вот и будешь в гуще событий, и начала смеяться своим необычным смехом, который знают многие Казахи. Нагима человек - праздник. Она драйв. Не смотря на все свои звания и регалии, она очень проста, добра и весела. Хороший человек, именно такой человек, каких я люблю и уважаю…
Тлес предложил написать песню для нас с Нагимой, дуэт. Мы были рады этому неимоверно, ибо песни, которые писал Тлес, были знамениты. Да и не писал он их кому попало. Но… Нашли тело Тлеса случайно, в коридоре его квартиры. Его не стало, инфаркт. Так мы и не смогли спеть его песню. Нить его судьбы была прервана…
Когда мне пришла пора возвращаться домой, Нагима повела меня к Командующему ВВС Казахстана, генерал майору Алтынбаеву. Очень хорошо он нас встретил с Нагимой. Она попросила Алтынбаева помочь мне с возвращением домой. Алтынбаев выслушал нас, вник в проблему и тут же позвонил в КМС. Моё имя и фамилию вписали в список тех лиц, кому было разрешено лететь военным бортом КМС Казахстана в Душанбе. Я был в списке борта на АН 26, с Абашиным…
Если мои друзья приезжали в Душанбе, они прямиком направлялись ко мне домой. Никаких гостиниц. Даже если меня не было дома, ключи от моей квартиры моим гостям передавала моя Мама. Об этом будут говорить много лет мои Казахские, Киргизские и Узбекские друзья, которые будут моими гостями. Однажды, в моей двушке, будут жить 28 человек. На концерт памяти погибшей Наргис Бандишоевой приедут все знаменитые артисты Казахстана, Узбекистана, Киргизии и Туркмении. Главным режиссёром данного вечера памяти будет легендарный Лукпан Есенов. Создатель «Тамаши» и тот, кто стоял у истоков шоу бизнеса в Казахстане. В истории эстрады Таджикистана ещё ни разу не было такого, чтобы в один день два концерта проходили под мега аншлагом. Об этом концерте говорят по сию пору. Лукпана Есенова уже нет с нами, а память о нём жива. И «Тамаша» тоже…

Акбар Мухаммад Саид
Глава 5

Странная штука жизнь, очень странная. Одному даёт все блага мира и преподносит всё будто бы на блюдечке, другому же, каждый шаг к успеху нужно проползать чуть ли ни на коленях и по битому стеклу. То, что было правилом во времена СССР, теперь становилось редким исключением. Люди менялись на глазах, и глаза их тоже становились другими. Выражение: Живот накормить не сложно, а вот глаза никогда, стало актуальным в 90-ые годы. Хотя… Оно было актуальным во все времена, но теперь алчность, подлость, ложь и корысть не скрывали своей сущности, и словно гордились своей мерзкой натурой…
Самой трудной, но наиглавнейшей моей задачей, было сохранение семьи. В то время оставаться человеком, и не потерять себя как личность было сложно, весьма. Не менее важным было сохранить в себе человечность. Помимо всего этого нужно было воспитывать сыновей, прививать им правила хорошего тона, передавать по крупицам опыт, традиции, культуру и развивать в них вкус. Банальную фразу, на мой взгляд, по поводу «хлеба насущного», я писать не буду. Мои строки для тех, кто зрит, ощущает и осязает весь тот шлак, который нас окружает, и которые разделяют зёрна от плевел…
С детства я много и жадно читал. Так много и жадно, что мог читать одновременно несколько книг. Сейчас это можно назвать «информационным голодом». Однажды я «умудрился» читать под одеялом со свечой, когда все в доме уснули. Представляете? Ватное одеяло загорелось, запах гари и дыма разбудил всех домочадцев. Потушили маленький пожар ведром воды, который вылили прямо на меня сидячего посреди тлеющей курпачи (ватное одеяло), но с книгой в руках. На следующий день мой брат подарил мне свой фонарик, который можно было заряжать в розетке. Не смотря на то, что он очень дорожил им, ему, видно, не хотелось повторного пожара…
После того случая с «курпачой», Папа махнул на меня рукой, ибо никакие запреты на ночное чтение вместо сна на меня не действовали. А читал я чуть ли не сутками. Даже тогда, когда гулял с младшей сестрой Тахминой, у меня всегда была книга, которую я будто поглощал. Вот в тот период и развивался мой вкус ко всему прекрасному. Я был благодарен судьбе за то, что на моём жизненном пути были люди, которые своими советами помогали мне в моём становлении как личности, и ещё за то, что разрешали брать книги из своей библиотеки. Это были: художники, врачи, стоматологи, сапожники, парикмахеры, маникюрщицы, фотографы, операторы, ретушеры, корректоры, педагоги, учёные, и, просто ЛЮДИ! Человеки с Большой буквы! Основной массой моих учителей по жизни, кроме Родителей, были Евреи. Необычайно умная, добрая, весёлая и отзывчивая нация. В целом! Особенно хочу отметить Бухарских Евреев, которые говорили на Таджикском языке. Я ведь вырос в их среде, в маленьком Тель - Авиве…
Наша домашняя библиотека была большой, но, как это было принято в те годы, большая часть книг были просто модными, политическими или историческими. Я же читал Персидских поэтов, научную фантастику, сказки, рассказы, и Лермонтова. Да - да, «Мцыри» М. Ю. Лермонтова. Мало кому пришло бы в голову, что ученик 5 - го класса читает поэму Михал Юрича, и знает большие отрывки наизусть, а ещё может прочитать их с выражением, закрыв глаза…
Больше всего на свете я любил помогать Папе. Во всём. И в саду, и в разделке мяса, и когда Папа сам готовил. Такое бывало, но редко. Моя Мама готовила чудесно, пальчики оближешь, но кухня Отца была иной. Более мужественной что ли… Для меня было праздником, когда мы готовили к зиме жаренное мясо. Это древний Таджикский обычай и рецепт. Мясо жарили до красной корки и плотно выкладывали в эмалированное ведро. Заливали кипящим маслом, в котором растапливали бараний курдюк. Масло остывало и за счёт курдючного жира становилось как парафин. Такое мясо можно было хранить годами в тени, вне холодильника. Оно было необычайно вкусным. Если приходили неожиданно гости, как это было принято во времена союза, нужно было достать несколько кусков, растопить жир, мясо клали в кипящую воду, добавляли овощи и суп был готов буквально через 20−30 минут. Растопленный жир вливали обратно в ведро, чтобы мясо не испортилось. Когда у меня появится семья и родятся сыновья, я точно так же, как и мой Папа буду готовить к зиме мясо, и точно так же мои малыши будут сидеть рядом и внимательно наблюдать за моими действиями. Так, традиции и обычаи передаются от поколения к поколению, и именно так они сохраняются и дополняются с каждым новым поколением…
- Теть Аза! Ну блиниииннн!!! Как вы догадались снова, что это я?!
-Камера слежения у меня за воротами, ответила Цыганка, и залилась таким красивым смехом, что и я начал смеяться с нею вместе. Но шутку по камеру не «догнал». Как «идиотище необычайное», начал рыскать в её поисках, что вызывало новые приступы смеха у теть Азы, а у меня, наверное, была такая глупая и смешная физиономия, что у неё от смеха начали выступать слёзы, которые она вытирала концом своего длинного и цветного платка. На неё накатывали волны смеха. Она вроде успокаивалась, а потом с новой силой смеялась. Да чёрт побери! Этот смех был Гимном Жизни и Радости! Отвечаю!
Нынешняя встреча была другой. Ни такой кофейной, какими были предыдущие. На столе лежали карты, но они были странными. Там были нарисованы какие - то фигуры, шуты, уродцы, и… Смерть с косой. Жуть!
- Иди сюда родной, произнесла она, что меня неимоверно удивило. Так, она обратилась ко мне впервые.
- Теть Аза, ну скажите, наконец, допытывался я, как вы догадались, что это я?
- Знаешь, кому нос оторвали?
- Знаю, Варваре!
- Вот и не будь ВАРВАРОМ! Ясно?
- Вредная вы, ответил я с улыбкой, а она обняла меня, погладила волосы и прижала голову к сердцу…
Да блин! Что же это с ней а? Я был удивлён! Цыганка Аза впервые показывала свои чувства. За все годы нашего знакомства, не было такого! Понимаете?! Я был для неё кем угодно, хоть подопытным кроликом, как мне казалось, или глупцом, незрячим, глухим, но никак не родным. Эта наша встреча, была самой яркой, интересной, завораживающей, колдовской и хрен его знает ещё какой! Я был заинтригован жутко!
-Спой для меня, вдруг попросила она…
-Спеть? Прямо сейчас? У меня нет гитары, к сожалению…
-Гитара есть, ответила теть Аза и достала из шкафа у стены Испанскую гитару, о которой я мечтал в юности! Она стоила 115 рублей и была моей недосягаемой мечтой! Я попросту охренел…
И всё же я был глупым. Она же Цыганка! Чему же я удивлялся- то? И потому гитара, и тем более такая. Я держал инструмент моей мечты, и будто сливался с ней в единое - целое. Пытался не опозориться перед женщиной, которая, по сути своей, от рождения и по крови знает музыку, искусство, инструменты и родилась во всём этом. Моей задачей сейчас было не разочаровать ту, которая меня вела по этой жизни и помогала мне уже много лет…
- А знаешь ли ты, паразит ты эдакий, проговорила теть Аза, когда я спел ей одну из своих песен, что ты колдун или маг?
-Сами вы… Колдунья блин. Вы что, прикалываетесь? Теть Аза, что с вами сегодня а?
- Ничего, прошептала она, и я будто физически ощутил некую боль в области груди, и потребность обнять её! Снова хренотень и мистика!
Когда я записывал песню Чор такдир - Четыре судьбы, на слова Хафиза Шерози, я попросил теть Азу дать мне её гитару. Эта гитара звучит в моей песне. В этой песне я выразил всю боль Души моей, и тех, кто так и не смог воссоедениться со своей Музой, с Любимой, или был чужим в Отчизне, или НЕпророком в своём Отечестве…
Теперь уже я подошёл к ней, и, осмелев, трясущимися руками обнял её за голову и прижал к груди, как вдруг… Я не выношу женских слёз, это с детства. Когда при загадочных обстоятельствах погиб мой младший дядя Рустам, Мама была в трауре много лет. Больше положенного срока согласно традициям. На много больше. К чёрту традиции! Ужель для горя, боли есть правило, закон, традиция или срок?! Тень её Горя преследовала меня везде и всюду, постоянно!!! Всё моё детство меня преследовало его фото, которое было прислонено к стене на шкафе, в большой комнате, его глаза и слёзы Мамы! Её боль, её горе, её траурное платье и её переживания я будто осязал физически!!! Сука ты жизнь, я тебя люблю, но порой ненавижу, а временами готов убить!!!
Нити судьбы порой крепче самой прочной стали, а временами самые толстые, и, казалось бы, крепкие канаты рвутся словно паутина. Вся наша жизнь и есть паутина, которая нас обволакивает, сковывает, направляет или… душит и убивает… Встретить бы того самого паука, который и плетёт всю эту хрень, которую назвали жизнью…
Учился со мной в школе парень. Смуглый брюнет невысокого роста, худощавый, усатый и всегда улыбающийся. Он был очень добрым человеком. За все годы учёбы ни разу не видел его конфликтующим с кем-либо. С ним училась его сестра Зухра, его близняшка. А жили они за магазином «Мелодия» У Зухры неизменно все годы была причёска «карэ». Она была тихой, смирной, немногословной и неприметной девчушкой. Тахир всегда называл меня Акбарчик, хоть и был всего на год меня старше, и меня это не обижало. Просто он говорил это как - то по доброму, тепло и по дружески у него получалось. И всегда с улыбкой, всегда…
В 1984 году я окончил школу и готовился к поступлению в ВУЗ. Устав от зубрёжки, я решил выйти во двор и отвлечься от всего и вся. Мне, почему - то захотелось пойти к большой дороге, которая была буквально в 100−150 метрах от моего дома. Я любил наблюдать за машинами, которые проносились мимо меня. Стоял у комиссионки наблюдал за машинами и людьми, это было местом моих встреч, основным местом и ориентиром для тех, с кем у меня была встреча. Насмотревшись на машины, я пошел чуть выше, к Прокуратуре и остановился напротив магазинов «Зенит» и «Мелодия» Вдруг меня кто - то обнял со спины, я повернулся, и оказалось, что это Тахир…
- Акбарчик привет. Как дела? Ты чего тут?
- Тоха! Приветище. Всё отлично. Просто стою, отдыхаю, на машины смотрю, на людей. А ты чего? В магазин идёшь?
- Нет, не в магазин, я ведь к тебе шёл. Решил попрощаться, сказал он мне и снова улыбнулся своими черными усами и белыми зубами.
-Попрощаться? Ты куда уезжать собрался? Поступать или что?
-Угу, ответил Тахир, уезжать, в армию.
-Уууу, попал ты брат. Чего, не поступил что ли?
-А я не особо и старался, ответил он и снова улыбнулся. Работал, родителям помогал, а тут повестка…
- Понял. Типа крайнего нашли, без блата. Ну что тут сказать - то? Тоха, удачи тебе брат! Чтоб всё было на мази! Проводы когда? Помощь нужна?
- Не будет проводов, спасибо, ответил он, и я впервые увидел его грустным. Завтра с утра в «сборочный пункт». Не до этого мне. Хочу успеть со всеми попрощаться…
Тем же летом 1984 года Тоху привезли, в цинковом гробу, из Афгана… Хоронили всей школой. На кладбище, которое было напротив «поганого арыка», у старого моего дома, где я родился и рос. Он был Татарином, Мусульманином, и потому цинковый гроб вскрыли. Тоха был в гробу. Но хоронили его по традициям Татар. То есть в нише, куда нужно было положить тело. А для этого нужно было достать тело из гроба и положить его в ту самую нишу. Руководил похоронами его дядя, тоже вроде Тахиром его звали. Он не справлялся один в могиле, и потому громко оттуда и выкрикнул:
-У Тахира были друзья?! Кто мне поможет?! Или тут собрались одни бабы?! Есть среди вас мужики?!
Я как во сне спрыгнул в могилу и помог вытащить тело моего приятеля, которое разлагалось, и запах которого не мог перебить ни формалин, ни одеколон и ни что-то другое вообще. Страшно было, признаюсь. Поташнивало и от страха, и от запаха. Но… Тоху мы похоронили по Татарскому обычаю, в нише. Без гроба…
Будто во сне, я выбрался из могилы… Мою одежду оттряхивали от пыли подбежавшие девчата. Была там девушка, Осетинка. Звали её Нона. Она училась с Тахиром в одном классе. Жила через два дома от меня. Так вот эта самая Нона чуть ли ни с самого края могилы помогала мне выбираться. И отряхивала мою одежду тщательнее. Я порядком испачкался в тесной могиле, когда вскрывали гроб и доставали тело Тохи. Нона держала мою руку до конца похорон, как бы в знак уважения и благодарности, и, наверное, поддерживала меня этим. Ребята стояли с низко опущенными головами. Почти все плакали и не стыдились слёз. Оплакивали Тахира, и свою слабость, а может быть и трусость…
Теть Аза плакала так, будто всё слёзы Матерей и их боль изливались в ней разом. Будто она была ответственной за горе, или как бы той, которая взяла на себя всё чужое горе разом. Мне трудно объяснить. Даже теперь, хоть я уже давно не юноша и мой словесный запас достаточно богат. Это было Истоком горя, боли и потери. Я не удержался и тоже разрыдался. Ведь и мне было о ком плакать, и к тому времени я уже научился не стыдиться слёз…
- Помнишь лето 1984 года? Как у тебя с памятью?
-84 год… лето… Ну да, помню, отвечал я. Как раз я окончил школу и готовился к поступлению в институт. А что? При чём тут это?
-Я впервые тебя увидела в 1984 году, ответила она и так вздохнула, что у меня появилось некое ощущение дискомфорта, неудобства, не уюта и ещё чего - то…
Аффигеть! 1984 году? Это где же? Вы снова прикалываетесь да?
- На кладбище, ответила Цыганка, и, подняв голову так посмотрела В меня, что я мгновенно окаменел и унёсся мысленно в лето 1984 года. Всплыли в памяти отрывки из эпопеи ремонт квартиры, кафель в ванной и на кухне, тяжкий труд с тасканием около 50 мешков по 70 кг цемента на 4 этаж, с выносом мусора, и ещё светлые воспоминания о «последнем» звонке, выпускном бале, и… Блин, ну точно! Кладбище, похороны Тахира!
Фотография Тахира в траурной рамке была почти у всех учеников старших классов в нашей школе. Я сохранил её, она есть и сейчас. Небольшое фото на фоне красной и чёрной ткани, которую мы прикрепляли к груди. Буквально вчера достал фото, и на меня снова глянул Тоха, улыбающийся своими чёрными усами и белыми зубами…

В детстве я очень часто болел, трудно сейчас сказать с чем это было связано, может был недостаток витаминов, а может тот фактор, что я с пеленок ощутил все прелести частых переездов по стране - от Сахалина до Туркмении. Мама рассказывала, что долгое время моей кроватью был большой старый чемодан. Живя в одном из горняцких поселков под Иркутском, в котором у детей стали обнаруживать признаки силикоза легких, родители мои, наконец-то, пришли к трезвому решению по поводу своих командировок и переездов, и вернулись, наконец-то, на свою родину.
Жили мы в ту пору, на маленькой железнодорожной станции, она и сейчас-то, богом забытый угол, а тогда там было всего несколько деревянных домов вокруг самой станции, да церквуха где-то на окраине. Но я отчетливо помню свой многоквартирный двухэтажный деревянный дом, выкрашенный красно-коричневой охрой. Было мне в ту пору три годика, это я уже потом по хронологии событий вычислил. Ранней весной родители взяли меня с собой в лес, начинавшийся метров через пятьдесят от дома, сразу за железной дорогой.
Как раз зацвела черемуха, мама с папой и их друзья, собирались погулять и нарвать пахучих букетов. Но в середине дня погода испортилась, пошел дождь и мы все здорово вымокли пока добрались до дома. А к вечеру у меня поднялась температура, да видно очень здорово поднялась - я лежал в жару, с головной болью, потом начали мучить галлюцинации. Вот это состояние я очень хорошо помню, меня как будто надували изнутри, я начинал увеличиваться в размерах, казалось, что голова не умещается в кроватке. Сопровождалось это безумным падением куда то и жутким страхом, в конце концов кончалось все тошнотой.
Я помню испуганные, мокрые от слез глаза мамы, склонившейся надо мной. Ночью было и того хуже, кошмарные галлюцинации просто изводили меня. Даже сейчас меня повергает в дрожь картинка, раз за разом возникавшая в голове, когда я проваливался в сон. Будто я стою у своего подъезда, рядом с водосточной трубой, которая, как и везде в домах, заканчивалась раструбом, в тот момент, ровно на уровне моей головы. И вот этот раструб вдруг начинается превращаться в голову какого- то монстра, то ли дракона, то ли крокодила с огромной пастью. Я испытывал при этом неописуемый ужас, и задыхаясь, вываливался в реальность из этого кошмара.
Не знаю, почему память так настойчиво хранит эпизоды из самого раннего детства, а допустим, фамилию давно знакомого человека иногда бывает очень трудно вытащить из уголков той же памяти. И вовсе не имеет значения фактор яркости события. Я например, очень хорошо помню другие эпизоды из того же периода детства.
Я стою у забора дома, за которым живут более старшие, чем я мальчишка и девчонка, мне очень хочется с ними поиграть, но они меня не пускают, свесившись с другой стороны забора, они только посмеиваются надо мной. Потом девчонка мне заявляет, что если я скажу одно слово, то они пустят меня к себе. Я, конечно же соглашаюсь и она мне называет это слово. Это было матершиное слово, но тогда этого, я конечно не знал, и все же произнести его почему-то никак не решался, какое- то неведомое табу не давало мне возможности произнести его. Но они не отступали, и коварно расписывая прелести того, чем мы будем заниматься после, как я произнесу наконец это слово. Конечно, они сломали мое упорство, я преодолел свое табу и изрек его, но кто бы мог подумать, чем все это может кончиться. Эта парочка хватает меня за шиворот, и тащит меня ко мне же домой, после чего, старательно рассказывают моей маме, какой я оказывается злостный матершинник. И как ни странно, но они добились своего. Точно не помню как, но меня мама наказала.
Какой же богатый опыт получил я, наверно, от такого небольшого эпизода моей жизни.

Постепенно двигалось время, придуманное людьми, часами. Они уводили нас от реальности, приближая сон, нанимая будильник, трезвонящий утром, пытающийся разбудить наши неуемные чувства о том, что все останется без перемен. Уткнувшись в подушку носом, не дававшим нам дышать, мы иногда пытаемся выплакать и не верить в то, что что-то не произошло, но это не помогает и подушка, мокрая от слюней и слез лежит и сохнет будущим нашего сознания. А трудности, скопившись непоколебимым желанием проверить Вашу Веру в Бога, кружат хоровод вокруг Вас. Вы же не понимая их, душите их по одиночке или бьете их «мухобойкой, иногда по две-три штуки, но они опять наполняют Вашу жизнь, делая её невыносимой.
Тогда Вы идете легкой трусцой в Ваш магазин и берет там то, что запрещено детям и не дают взрослым в определенное время, берет такое количество, чтобы хватило. Понятие хватило здесь не совсем подходит, так как всегда не хватает и Вы впадаете в „спячку“. Некоторые уже прошедшие „курс молодого бойца“ принимают вместе с этим запрещенным средством детям, и другие штучки, разного цвета, кругленькие и квадратные, разрешенные для реализации всем, кому не попадя, понимая, что продавая их, тем самым перегоняют наркомафию в разы.
Стрелки часов стоят на месте, но это никак не говорит о том, что жизнь кончилась, просто они встали, показывая тем самым, что произошло что-то такое, после чего колбаса стала безвкусной, каша превратилась в глину, телевизор ненавистен до такой степени, что его в очередной хочется поцеловать молотком или пивной кружкой в его лицо, и он, не обидится, так как-то, что он гонит, называется метель вранья или пурга Кончиты. Смотреть не на что, кроме монитора, отвечающего тебе своими цветами и дающими посмотреть на лайки в соцсетях, самому погавкать ими другим, чтобы им было не тошно жить. А в это время некоторые человекоподобные, обремененные тугими кошельками с цветными бумагами разного калибра мечут нары в Монако, летят в собственных самолетах со своими помощниками и родственниками, которые ждут их смерти, имея ввиду обычность этого до такой степени, что иногда вздремнувшая бабушка сквозь слышит от своей внучки, не навещавшей её почти всю жизнь
- „Бабуль, а ты квартиру то мне подпиши, когда умрешь, ведь ты умрешь, да?! или нет?!“, мило улыбаясь и давясь от прожорства и жирности, жизненной презумпции невиновности сук, и бляТской искренности творчества жлоба, сказанного.
За стеной старого и уютного Московского дома в центре, разрывается мощными колонками, прорывая стены Фреди Меркури: „Too much love, will kill me“. На что бабушка рассказывает, как во время очередной оккупацией Германией Украины, под вишневым деревом умирает мальчик от недоедания, а его мама лежит рядом и не может встать от бессилия. А… худая жиром, племянница доедая вкусное варенье с чаем, мило досказывает „басню“ про свое нищенское существование,
- Бабуль, знаешь, что, все ездят на Бентли, а мне приходится ограничиваться простым AMG Мерседесом, при чем стыдно перед людьми, до чего я дошла, хожу в Армани, да и повар в доме не китаец из провинции Сычуань, а обычная Украинка. Дожила, я, бабуль до крайнего нищенского состояния, дети рожаются, няни бестолковые и так далее. Муж - это ведь не муж, а так дерево такое широкобедрое и пузатое, мозга там нет, кроха мозга и та пивом наполнена.» Пробыв у бабушки минут 15 за 20 лет существования времени жизни, недалеко от её дома, внучка ретируется абсолютно худой, костлявой задницей, прорезая ей - задницей, дорогие обои, к выходу.

Небольшой кухонный стол, застеленный клеёной, на нем сахарница, мед в улыбающейся плошке, соль, синяя кружка Бабушки, привезенная ей из Кисловодска, работающее городское радио, и бабушка, сидящая в углу, склонившая голову, принимающая эту бесчеловечную мерзость, как дитя, соску.

Она дремлет и видит чудесный такой, цветной, украинскими раскрасками, сон, пышные украинские розовые вишни «шпанки», желтые, подсолнухом, груши и красные пурпуром, яблоки, большим довоенным садом обнимают их краинскую хату. Живой и невредимый её отец, еще не забитый, затравленный немцами в Освенциме, улыбки на лицах, четверо девушек таких красивых и ярких, что кружится голова, их улыбки разрезают пространство, волосы развеваются по теплому ветру, они кружатся в вальсе жизненного вальса.

2016 12 09
schne

Акбар Мухаммад Саид
Глава 4

Каждый раз, когда на земле рождается человек, с его рождением появляются его книги Жизни и Смерти. Изначально книга Жизни пуста и листы её чисты. В зависимости от того, как мы пройдём выбранный судьбой путь, таковы и будут главы в данной книге. В книгу же Смерти уже вписан срок нашего убытия в небытие. Но… Порой судьба дёргает не ту нить, и русло реки Жизни меняет свой бег. Куда нас унесут волны - никому не известно. Прибьёт ли нас к берегам Истока или мы канем в бездну и забвение, дано знать лишь тому, кто является автором наших судеб…
Так случилось, что моей второй Родиной стала Киргизия. Двух победителей «Дебют молодых» было решено командировать в город Фрунзе на конкурс Иссык куль - 89. Центр творческой молодёжи Таджикистана отобрали нас с Наргис для этого значимого мероприятия. После участия на конкурсе Иссык куль - 89, меня и Наргис Бандишоеву (мисс Иссык - Куль - 89) стали часто приглашать во Фрунзе (Бишкек) Киргизский танцевальный коллектив «Периште» помогали нам своими чудесными танцами и украшали наши номера. Руководила данным коллективом хореограф Тамара. Мы с ней подружились, и потому каждый наш приезд в Бишкек не оставался незамеченным для её команды. Девчата ставили номера на мои песни самостоятельно, им нравились мои мелодии, да и друзей среди них у меня было не мало. К примеру с Наташей я познакомился ещё на Иссык - Куле, в 1989 году. Каждый раз, когда я привозил свои новые песни, именно она слушала их первой, в наушниках, закрыв глаза, и жила той мелодией. На концертах Наташа солировала со мной, и мы будто Тахир и Зухра проживали свои номера на сцене…
Уговаривать долго Наташу и Тамару не пришлось. Они приняли моё приглашение и приехали ко мне погостить в Душанбе. Не смотря на то, что у нас в республике было не спокойно, я смог встретить моих дорогих гостей достойно и обеспечил их культурный досуг. Не буду перечислять все мероприятия, которые мы посещали. Остановлюсь лишь на прощальном банкете, который я организовал в ресторане Таджикистан, где для меня и моих гостей накрыли большой стол в банкетном зале. В большом зале шла свадьба, на которой пел мой друг Олим (Алишка) Голосище, скажу я ваааам… Пел с надрывом и почему - то всегда на пределе. Ну, нравилось ему так. Голос Алишки был с хрипотцой, что придавало его пению некий шарм. Клёвый был чувак, реально. Увидев меня и моих гостей, Алишка, так мы его называли в музыкальной среде, помахал мне рукой и жестами стал приглашать нас за свой стол. И я ему жестами объяснил, что у меня свой стол. Он кивнул, и по традиции подошел к микрофону со словами:
- Мы приветствуем нашего коллегу Акбара и его спутниц, и дарим им песню.
Зазвучала прекрасная мелодия, Алишка начал петь, я не удержался и поднялся к нему на сцену. Стали петь в начале в унисон, а потом он перешел на терцию и наш дуэт стал краше двуголосием. Наташа и Тамара наблюдали за нами со стороны. Им было очень приятно, это было видно по их улыбкам и светящимся глазам. Вечер наш удался на славу…
В том же 1990 году Алишка погибнет. Его, ехавшего на «жигулёнке», остановит не то военный, не то гаишник. Возникнет по непонятной причине спор, начнётся перепалка, крики, угрозы. Тот идиот, решит выстрелить в машину, чтобы напугать Алишку. Пуля срикошетит и убьёт моего друга на месте…
Настал день расставания. Мы стояли на перроне вокзала и ждали нашу общую подругу Наргис Бандишоеву. Чудесную певицу и красавицу. Наргис часто гастролировала со мной в Киргизию и потому у нас были общие друзья. Тамару и Наташу она знала и так же дружила с ними. Очень переживала по той причине, что не смогла быть с гостями. У неё были съёмки клипа и изнуряющие репетиции, которые нельзя было пропускать. Наргис готовилась к международному конкурсу «Голос Азии» Наших дорогих гостей мы прямо на перроне пытались уговорить остаться, но у них были дела. Те же съёмки, концерты, репетиции. В след уходящему поезду мы махали им руками, что - то кричали и улыбались, но было грустно…
-Акбар, сказала Наргис, когда поезд уехал, Бог даст, кончится война, мы пригласим их снова. Поедем на Варзоб, и будем кутить целую неделю, а может и месяц! Ты как?
- Бандишоева, это даже не обсуждается, ответил я ей и обнял за плечи. Главное чтобы проклятая война закончилась. А может быть, к тому времени, ты решишься наконец выйти замуж и мы устроим прямо на твоей свадьбе мега тусовку всех времён и народов!
Но… После победы на «Голосе Азии», друзья устроили банкет в честь Наргис на Варзобе. На обратном пути произойдёт жуткая авария. Наргис погибнет…
Мы сели в такси и только тронулись с места, как меня осенило! Ведь я на вокзале, буквально в 2−3 минутах ходьбы от теть Азы! Меня потянуло к ней будто магнитом. Тут же попросил водителя остановить машину, вышел из такси, и пошел в сторону складов. Выглянувшей из окна удивлённой Наргис, я объяснил причину срочным делом, о котором только вспомнил. Она уехала одна…
Когда я вошел в каморку, теть Аза не поднимая головы произнесла:
- Долго же ты шел, Акбар…
Ну вот, как мне было реагировать на это? Она что, по запаху меня определила? В складе не было окон, она сидела в каморке внутри слада, который был в дальнем углу! Чёрт, это казалось мне или мистикой, или розыгрышем! Потеряв дар речи, я не знал, что мне делать. Стоял молча и глядел на ту, которая, по сути, перевернула всю мою судьбу и изменила мой характер. Я стал другим, совершенно! И зачем пришел к ней, тоже не понимал. Наверное, так было нужно. Наверное, она меня позвала. Наверное…
Предсказания Цыганки стали сбываться. Мне было сказано не мало, но я запоминал каждое её слово и описание людей, с кем мне доведётся встретиться и кого нужно обходить стороной, или не подпускать к себе близко. Первое предостережение было по поводу бизнесмена, который предложит мне свои услуги спонсора. По началу всё будет вроде в порядке, а потом… А потом ничего. Только обещания и использование меня и моей группы в личных целях. В итоге я буду платить своим музыкантам со своего кармана, а тот горе спонсор попросту исчезнет.
После того случая со «спонсором» я стал чаще советоваться с теть Азой по поводу моих поездок, концертов и сделок. Если мне предсказывали не иметь дело с человеком, а я не слушал, в итоге происходило именно так, как она меня заранее предупреждала. И снова меня посещали странные мысли о том, что тут попахивает как минимум колдовством. Ну блин мистика да и только!
В 1993 году меня пригласили в Бишкек. Концерты были в филармонии. Три дня, в день по два концерта. Платили очень даже прилично. А после мы должны были лететь в город Ош для участия гостями на конкурсе молодых эстрадных исполнителей «Жаштык ыры - 93». Три дня, по два концерта в день. И там тоже платили приличные деньги. Нужно было искать спонсоров, чтобы нам оплатили проезд и проживание до Бишкека. Начались поиски, которые продлились более двух недель, но безрезультатно. И тут я снова обратился к теть Азе за советом…
- Теть Аза, говорил я ей сидя опять же у неё в каморке при складе, понимаете, там серьёзное мероприятие. Мне спонсор нужен, чтобы я смог поехать с группой. Можно конечно и с фонограммой, которая без голоса, но лучше с командой. Я две недели носился по Душанбе. Без толку. Прежние спонсоры или обанкротились, или уехали. Мин культуры отфутболили. Времени осталось мало. Совсем мало. Что делать? Посоветуйте…
Теть Аза молча выслушала, встала, заварила кофе, налила в две чашки и молча протянула мне одну. Я так же молча взял чашку, и стал пить кофе маленькими глоточками. С каждым глотком, меня будто уносило от всех бед и проблем. Я мысленно представлял себя в Бишкеке среди моих друзей, на сцене, в городе, в каком - то ресторане… Было ощущение покоя. Давненько такого не было со мной. Когда я допил кофе, перевернул чашку на блюдце и подал Цыганке. Она смотрела внимательно на гущу и будто читала. Её губы шевелились и глаза проникали в то, что для меня было обычной кучкой кофейных зёрен, но для неё, наверное, чем - то иным…
- Акбар, сказала она через какое - то время. Ты поедешь на гастроли, но один, без группы. Езжай без них. Мой тебе совет. Готовься к долгому пути. Тебя не будет 3 месяца примерно. Дома тебе нужно будет всё подготовить для семьи. Я подскажу тебе, к кому тебе идти. Он тебе поможет. Иди, готовься…
Она помогла. Вернее тот человек, к которому я обратился, тут же мне помог. Я улетел в начале декабря, и гастролировал по Киргизии и Казахстану до февраля месяца. Дома меня не было 3 месяца…
У меня был друг Сергей. Жил в соседнем доме с женой, двумя доченьками Дианой и Марьяной, тещей и младшим братом жены, которого звали Рустам. Жену звали Гуля. Красивая брюнетка с длинными и шелковыми волосами. Он очень любил Гулю. Они были замечательной парой. А ещё Сергей любил горы и стихи. Бывало, уедет на неделю, а задержится на месяц. Когда он приезжал, всегда заходил ко мне с тетрадкой своих стихов. Мдааа, талантливый был парень. Русский Хафиз Ширази. Всегда восхищался его слогом. Я советовал Сергею отнести свои стихи в редакцию газеты, но он отнекивался. Хозяин барин, не стал настаивать. Ему не до газет было. Нужно было кормить семью, и потому Сергей занялся бизнесом. Как - то он зашел ко мне попрощаться и сказал, что едет в Ташкент по делам. По приезду обещал зайти с бутылкой коньяка. Но… Кто - то оборвал нить его судьбы. Труп Сергея нашли в Анхоре. Гуля, из цветущей красавицы сразу превратилась в осунувшуюся женщину. После того, как Сергея похоронили, бизнесом занялась сама Гуля. Она возила товар из Турции. Бизнес пошел в гору, оборот рос, товаров требовалось всё больше и больше. Гуля крутилась и вертелась как белка в колесе…
Я сидел дома один и приводил в порядок инструменты после свадьбы, которую мы отыграли накануне. Кто - то постучал в дверь. Это была Гуля. Странно, она пришла без звонка. Раньше звонила заранее, а тут как снег на голову. Гуля была жуткой кофеманкой, и почти всегда приходила со своей чашкой и своим кофе. Вот такая она была девушка. Не любила никого напрягать. Мы с ней часто попивали кофеёк по 5 - 6 чашек за вечер. В эту ночь мы с ней выпили чашек по 8−9. А ещё пили особую дорогую водку, которую на днях мне подарили мои друзья из Алма Аты. И что самое странное, мы не пьянели. Уже начинало светать, а мы всё болтали, пили кофе, временами рюмку водки, и не заметили, как наступил рассвет. Беседа наша была странной. Будто долгое прощание. До сих пор вспоминаю её, и убеждаюсь в том, что Гуля приходила попрощаться. Утром она улетела в Турцию, но больше не вернулась. Погибла в автокатастрофе. И её нить судьбы оборвалась на чужбине…
Двое её дочерей, разом стали круглыми сиротами. Все друзья помогали чем могли её маме, которую называли Абикой. Рустам поехал на заработки в Россию. Абика осталась одна с двумя маленькими детьми. Мы с супругой часто навещали их, и время от времени брали девчат к себе домой с ночёвкой. Так как у нас был водонагревательный бак, девчата купались у нас дома. Майя сама водила их к парикмахеру и пыталась опекать дочерей погибшей подруги. Однажды Абика попросила меня починить входную дверь, которая болталась на ослабленных петлях. Я взял нужные инструменты и пришел чинить дверь. Мне понадобилась рейка, Абика дала мне ключ от подвала и объяснила, что и где лежит. Спустившись в подвал и не найдя выключатели, я сделал факел из газеты и начал искать нужную мне рейку. На стеллаже обратил внимание на большую книгу и решил взглянуть на неё. Я с детства любил читать, а тут мне показалось, что это старинная книга. Я взял книгу одной рукой, открыл страницу и приблизил факел. Это был альбом с фотографиями. Факел потух. Я зажёг другую газету, которыми запасался заранее, и снова поднёс факел, чтобы разглядеть фотографии, но факел снова потух! Выругавшись, я пытался зажечь факел в третий раз, но он разгорался с трудом!!! Да чёрт побери, что же это такое?! Наконец, газета разгорелась и я стал различать фото. Боже! Весь альбом был в фотографии мертвецов в гробах! Меня обуял жуткий ужас, который меня сковал! Тело покрылось гусиной кожей, волосы встали дыбом, дыхание замедлилось, и я будто ощутил дыхание смерти! На меня повеяло каким - то ветром с запахом пыли и тлена. Я не мог выговорить ни слова и не мог ступить и шагу!!! И тут услышал голос Абики:
- Акбар, балам (сынок) ты нашёл рейку?
-Ннннет, не нашел, промычал я и попытался идти на голос моей спасительницы.
Бог знает, как я выбрался из этого чёртового подвала. Меня трясло долго. На улице я дышал так, будто меня душили. Жуткий ужас, обуявший меня, не отпускал даже на улице. Я отложил работу на следующий день, и побежал домой.
Ранним утром следующего дня я поехал на вокзал, к теть Азе. Приехал к ней и сразу начал в мельчайших подробностях рассказывать о вчерашнем проишествии. Теть Аза, в начале, слушала молча, но как только речь зашла про альбом, выкрикнула:
-Книга Смерти!!! Так было принято раньше. Фото умерших родственников клеили в Книгу Смерти рода! Но её нельзя разбрасывать где попало! Чья она? Ты не знаешь?
Я не знал. Но точно знал то, что эта книга не принадлежит Абике, 100% был уверен. Ни за какие деньги я не согласился бы снова пойти в тот проклятый подвал!
-Акбар, эта книга и погубила твоих друзей. Чужая книга смерти лежала под домом твоих друзей. Хозяева были обязаны забрать её с собой! Эта квартира проклята. Уезжать им нужно оттуда. И чем быстрее, тем лучше! Пока они там живут, несчастья будут их сопровождать постоянно. Посоветуй им продать квартиру и уехать. Никогда не прикасайся к ней больше. Я тебе помогу, тебе нужно кое- что сделать, чтобы твои кошмары закончились и чтобы от тебя отстали духи этой книги…
И снова мне помогла Цыганка Аза. После того, как я выполнил всё то, что она мне сказала сделать, мои кошмары закончились, и я стал спать спокойно. Но даже теперь, проходя мимо этой квартиры, меня порой бросает в дрожь. Вера в силу теть Азы у меня росла от случая к случаю. Однажды она меня спасёт от неминуемой гибели…
Рустику не везло. Он был великолепным футболистом и играл за команду Памир. Но ему ни в чём и ни где не везло и всё тут! То одна беда, то другая! Бедный парень не знал, как быть и на что жить! А раньше он играл и ездил заграницу, зарабатывал прилично, был, как говориться при делах. Он вернулся из России недовольным. И там его будто преследовали неудачи. Но что самое удивительное, уговаривать мне их не пришлось. Они продали квартиру и переехали в Башкирию. Как только они уехали, их беды закончились! Рустик женился, у него родились детки, он купил машину. Девочки учились. Дом был крепкий, удобный и тёплый. Абика возилась на огороде и выращивала овощи, которые закрывала на зиму. Сейчас ей 81 год. 1 января 2017 года Абике исполниться 82 года. Рустаму 39 лет. Одним словом жизнь наладилась.
В 2010 году Рустам приехал ко мне в гости вместе с Дианой и Марьяной. Лапули выросли, окрепли, похорошели. Диана была копией Сергея, а Марьяна будто клон Гули. Когда мы с Майей их увидели, просто ахнули от удивления. Мы накрыли большой праздничный стол, приготовили плов. Стол ломился от угощений, по которым наши племяшки соскучились. Кушали и шутили, вспоминали былое. Сергея и Гулю тоже вспоминали…
Так случилось, что у меня были съёмки на ТВ. Новогодние съёмки, в которых участвовали звёзды Таджикской эстрады. Я должен был сниматься со своей группой. Съёмки проходили в здании ВДНХ. Так как Рустик гостил у меня, я решил взять его в роли «телеха» Рустик детина двух метров роста. На роль «телеха» он подходил как надо. Когда мы приехали на съёмочную площадку, у Рустика реально отвалилась челюсть, так как кругом ходили артисты, которых он видел только по ТВ. А тут все подходили и здоровались со мной, а Рустама я представлял как своего младшего брата. Ох и потешно же было смотреть на физиономию гиганта с открытым и улыбающимся ртом. Отдельно от артистов стояла группа лиц высокого ранга. Наш министр ТВ тоже там был. Увидев меня, он кивнул. Я подошел и поздоровался с нашим министром, которому ровно год назад и точно на таких же новогодних съёмках подарил свой диск с песнями. Оказалось, что чуть ли не половину моего альбома он знает наизусть и напевает. Мда, такие вот дела. Мне было очень приятно. Там были и директора телевизионных каналов тоже. На таких «солянках» приходится ждать своей очереди долго. В начале, снимаются народные и заслуженные артисты. Ну, а потом и остальные. Я по рангу попадал где-то к середине съёмок. И потому мы решили отойти попить кофе. Стоило нам отойти на 40−50 шагов, как по громкой связи объявили готовность к моим съёмкам. Тут Рустик снова удивился и как - то так смешно на меня посмотрел, будто впервые меня видит, или типа я «крутой» Ну, в общем - то я не последний исполнитель, так - то, но всё же там были куча народных артистов, и потому я сам был удивлён этому не меньше моих спутников. Когда мы быстро забежали в зал и приблизились к съёмочной площадке, я всё понял. Лично министр рулил этим делом и это он дал приказ объявить готовность к съёмкам моего номера. Артисты стали шептаться, что я типа новый фаворит у больших начальников и тут такое началось, смех да и только. Мой номер отсняли очень здорово. Без тянучки, без задержек. Качество съёмок тоже было на высоком уровне. Техника наисовременнейшая, операторы профи, свет и звук на уровне. Поблагодарив всех директоров ТВ и лично министра, мы вернулись домой очень довольные. Новогодние съёмки удались на славу…

- Нет, не любишь ты меня, - злобно сказала Елизавета Андреевна в спину своему мужу, Эдуарду Петровичу. Тот перестал притворяться спящим и повернулся к ней.
- С чего это ты взяла?
- Уже полчаса, как мы в постели, а ты как бревно… Как будто и не с женщиной лежишь. И так, между прочим, уже больше полугода.
- Неправда, я тебя люблю, - неуверенно сказал Эдуард Петрович.
- Докажи!
- Лизонька, ну ты же знаешь, как я устаю на работе! Один за всех пашу на фирме. А тут еще конец полугодия, хвосты надо зачистить.
- Не ври! - заплакала Елизавета Андреевна. - Причем здесь работа? Я так думаю, что ты себе женщину завел… Хвосты он зачищает! Знаю я эти хвосты…
- Чем хочешь могу поклясться, что никакой другой женщины у меня, кроме тебя нет! - с жаром сказал Эдуард Сидорович. - Ты у меня одна.
- Тогда в чем дело? - томно спросила Елизавета Андреевна и сдвинула с себя одеяло, открывая роскошное тело зрелой сорокалетней женщины.
- Давай не сегодня, ладно? - просительно сказал Эдуард Петрович, равнодушным взглядом скользнув по прелестям своей жены. - Отложим на воскресенье. Я немного разгружусь, соберусь с силами…
- Пошел ты со своим воскресеньем! - оскорблено прошипела Елизавета Андреевна и резко повернулась к мужу спиной.
«Точно, завел себе любовницу! - пульсировала в ее голове изобличающая мысль. - Ну, Эдичка, погоди! Рано или поздно я тебя поймаю. И тогда с чистой совестью изменю тебе с Николашей».
Николашей звали водителя ее мужа. Он был моложе Елизаветы Андреевны на десяток лет, но это не мешало ему с вожделением поглядывать на молодящуюся и безбожно кокетничающую жену шефа.
Елизавета Андреевна с удовольствием ловила на себе эти восхищенные, а порой и откровенно похотливые взгляды, но пока никак не реагировала на них.
На другой день она попросила у мужа машину под предлогом съездить на рынок. И устроила Николаше допрос с пристрастием:
- А ну, колись, гаденыш: есть у твоего босса любовница? Возишь его куда-нибудь? Или он на работе обзавелся пассией?
Николаша, шаря блудливыми глазами по плотно обтянутой блузкой высокой груди Елизаветы Андреевны, без раздумий ответил:
- Нет у него никого, Лизуля… То есть, Елизавета Андреевна. Да если бы у меня была такая женщина, как вы, мне бы тоже больше никто не нужен был!
Елизавета Андреевна грациозно положила свою холеную руку намного выше колена разбитного водителя, отчего тот тихо застонал и, остановив машину, потянулся к женщине своей мечты дрожащими губами.
- Подожди, Николаша, - ласково остановила его Елизавета Андреевна. - Все у тебя будет, все получишь, но при условии, что поможешь мне поймать мужу с этой… с этой… В общем, с другой женщиной.
- Но почему вы решили, что она у него есть?
- Коленька, я еще его жена, и уже не первый год, и мне ли не знать, что с ним происходит? - сказала Елизавета Андреевна, рассеянно поглаживая Николашу по ноге, отчего тот начал мелко вибрировать. - Все признаки, что он мне изменяет, налицо. Нет только доказательств. Помоги мне их добыть, хорошо?
- Хорошо, - с усилием произнес Николаша. Лицо его пылало, глаза стали бессмысленными. - Я все сделаю, что смогу. Но ты мне обещаешь, Лизонька…

Елизавета Андреевна не дала шоферу договорить и запечатала его рот долгим и страстным поцелуем. Николаша замычал и потерял сознание…
Через пару дней, когда Эдуард Петрович вновь надолго задержался на работе, Николаша позвонил Елизавете Андреевне и радостно сообщил:
- Тут к нему пришла какая-то фифочка. Он всех сотрудников отпустил, оставил для блезира только своего референта, а фифочка не выходит от него уже минут двадцать. Бери тачку и мухой сюда. Я за тобой приехать не могу, сама понимаешь - вдруг понадоблюсь. Помнишь свое обещание, Лизуля?
Но задыхающаяся от злости Елизавета Андреевна уже бросила трубку и в чем была, выскочила на улицу. Остановив первую подвернувшуюся машину, помчалась к месту работы мужа.
Не расплатившись с водителем и теряя шлепанцы, влетела в офис, оттолкнула преградившего ей путь референта, совсем еще молодого смазливого парня, и ворвалась в кабинет Эдуарда Петровича.
- А-а, сволочь, вот ты чем здесь занимаешься! - истерично закричала она, толком ничего не видя из-за упавшей на ее глаза пелены бешеной ревности.
А зря. Ее муж и «фифочка», молодая симпатичная женщина лет тридцати, чинно сидели друг против друга за столом и внимательно изучали какие-то документы. Они изумленно уставились на растрепанную, смертельно бледную и… босую Елизавету Андреевну.
- Вот, Галина Викторовна, знакомьтесь, моя жена Елизавета, - сказал Эдуард Петрович. - Лизонька, знакомься, это Галина Викторовна, аудитор. Проверяет, так сказать, финансово-хозяйственную деятельность нашей фирмы. Очень хороший специалист!
- А я шла мимо, дай, думаю, зайду, - растерянно пролепетала Елизавета Андреевна и густо покраснела.
- Все бы жены были такие внимательные, - улыбнулся Эдуард Петрович. - Ладно, мы с Галиной Викторовной на сегодня закончили. Сейчас Николай развезет вас по домам. А я еще немного поработаю. Хорошо, Лизонька?
Он проводил женщин к выходу и приказал водителю:
- Приедешь за мной через часок.
Когда машина с женщинами уехала, Эдуард Петрович запер офис изнутри на ключ.
- Ну вот, милый, мы, наконец, снова одни, - ласково сказал он поднявшемуся из-за стола референту. - Можно немного развлечься.
И нежно приобняв парня за плечи, повел его к себе в кабинет…