Быть" - это, прежде всего, про неспешность, даже если у тебя на все про все полчаса. Это про вкус каждого глотка, про цвет каждой травинки, проживание каждой минуты. Это про удовольствие и боль, про единение и одиночество, про осознание себя через эмоции и ощущение холодного ветра на щеке. Про то, что пронизывает всю жизнь и делает тебя по-настоящему живым. И любимым, и любящим, и сексуальным. Когда любишь кого-то, с ним все - секс. Это про «быть».
А потом покатятся снежным комом
Холода… От инея до метелей.
Мы кому обещаны? С кем мы? Кто мы В их сердцах, бессонницах и постелях…
Почему: чем ближе - тем гуще чаща…
И чем дальше - тем всё ясней и ближе…
Я с тобой.
Я - твой талисман молчащий.
Ты держи в ладонях меня почаще.
Просто так. Чтоб в холоде этом выжить.
Нас сваяли в небе и отпустили
На земное хрупкое покрывало.
Мы познали всё: безмятежность штилей
И мятежность страшных девятых валов.
Нам сказали:"Верьте. И вам по вере
Будет всем отпущено понемногу"…
Не гляди назад… Там одни потери…
И крестами путь обозначен к Богу.
Не зови. Ведь эхо из этих далей
Исказится в истинах и приметах.
Осень тихо листьями опадает…
Мы с тобой отчаянно совпадаем…
В безнадежном мраке лучами света…
Октябрь - моя молитва.
Прощальная песня.
Знаешь,
когда тишиной укрыта,
горчит во мне боль иная,
чужая ночам июльским,
где юных надежд раздолье
в соитии жарких пульсов,
я радуюсь этой боли
с отчаяньем мазохиста.
Но утро приходит снова
и в небе светло и чисто,
и празднично васильково.
А всё же, а всё же, всё же,
однажды замкнёт в предсердье
и осень рванёт под кожу
тяжёлой морозной твердью.
Устав тишине молиться,
я выйду из листопада
по шороху жёлтых листьев,
укрывших аллеи сада.
И кто-то чужой, безликий,
напишет: «Несчастный случай -
сорвался на самом пике…».
И там, у версты разлучной,
привычно, в порядке бреда,
припудрив туманом носик,
докурит костёр последний
моя молодая осень.
К окну прижавшись лбом горячим,
смотрю, как осень в плотный дым
свою любовь устало прячет,
вселяя старость молодым
в глаза их - нервные, большие -
что смотрят в души тем, кто сух.
Раскрой окно - усталость - шире,
впусти в квартиру наглых мух!..
пусть передохнуть в этом мраке
и в этом холоде должны.
Я не могу сегодня плакать.
Я не могу сегодня жить.
Трясется дерево от ветра,
склоняя голову к кустам…
Вот ты - влюбленный в человека -
как без него живешь ты там?
Как заправляешь утром ранним
свою холодную кровать,
как давишься горячим чаем?..
что пишешь в тонкую тетрадь?
Не вспоминай, смотри на осень,
а мы - влюбленные - мертвы.
Сентябрь болезнью этой косит
все наши мертвые ряды.
Я прижимаюсь лбом горячим
к окну холодному - и дым
меня в себя уже не прячет
и не считает молодым.
Такая старость - меркнут звуки
и темнота вползает в глаз.
Трясутся высохшие руки,
чернеет новенький матрас.
Осенний шум - ты душу выскреб
и на столе оставил тлеть.
Я ночью попрощаюсь с жизнью,
чтоб ранним утром умереть.
Я просыпаюсь утром в океане [укутана в морское волокно] и, кашляя, смотрю на мир, в окно, мечтая сохранить его на память. Температура близится к нулям (по Цельсию) и близко ли зима к нам? Как холодно в начале октября, когда ветра бегут по свежим ранам и горло овивают в острый шарф [иглой проколот парусник из сердца]. Я забываю, где моя душа и как зимой в тройной волне согреться. Теряя геометрию фрамуг [как группу невменяемых подростков], возненавижу пасмурную осень, сопящую в предутреннем дыму, и завернусь в большие свитера.
Как за окном шумит осиным роем, не оставляя нянечек в покое, напротив из детсада детвора! Как за окном склоняются рябины к сырой земле, роняя кружева. Теряю веру в то, что я жива за горькою таблеткой анальгина. Но думаю о том, что никого не беспокоит.
Господи, как долго я буду спать в его большой футболке и восхвалять его как божество? Ходить за ним. Как будто между делом. Как будто и своих не знаю дел. И нажимая пальцем на пробел - себя считать в его судьбе пробелом. Надежды перевязывать бинтом, заклеивать увечья клейкой лентой, ему являясь «фолловером», «френдом» [что говорит с тобою текстом,
а не ртом].
Я забываю имя, адрес, возраст, число в душе
и на календаре.
Как холодно в туманном декабре.
Пожалуйста, прости мою серьезность.
не помню себя влюблённой; помню себя только
древней рыбой с крепким стальным хребтом,
с плавниками из тонкой шёлковой органзы.
каждый раз остаюсь ни с чем; меня любят любить
безнадёжно, безответственно и безответно,
ещё больше любят меня и вовсе - не любить.
кто мало стоит - слишком дорого нам обходится.
думали, нежно целуем друг друга, на деле - кусали,
смотрели на кровь с детским священным ужасом.
а время идёт, и оно не про беспощадные циферблаты,
а про то, кем ты когда-то был, и что от тебя осталось,
и каким ты помнишь себя, и кем себя помнишь.
я себя помню уставшей рыбой, пикирующей на дно.
Осень пишет
Как художник,
Осень - кисти,
Осень - дождик,
Осень пишет красностишья -
Желторифмы рыжеслов.
Кисти, ветви - сонмы тождеств,
Сонмы равенств,
А под кожей -
Сентябристость,
Серебристость
И ребристость облаков.
Осеняет всех осенне,
Осень - ставни,
Осень - сени,
Не ее ли пел Есенин,
Оторвавшись от полей?
Осень, danke,
Как же тонко!
Месяц в месяц - по ступеням.
Осень - яблоки-паденки
На невыспанной земле.
Осень в лицах,
Осень в листьях,
Осень в птицах -
Машет кистью,
По-девичьи обессилев,
По-лисичьи спрятав хвост.
Осень в чем-то истерия -
Золотые
Злые
Мысли.
Лето сносим,
Осень строим,
Осень.
Живопись.
Помост.
Мы с тобою в ней как краски
Растекаемся.
Мы кляксы.
Мы прозрачны,
Многозначны,
Мы чернила из ресниц.
Это тихо.
Это больно.
А над нами осень-плакса.
С нами осень,
С нами осень…
Спи, любимая, усни.
Гонимые миром, прячущиеся от жизни и самих себя, перебирающие тонкими бледными пальцами на клавиатуре свою боль и одиночество, любовь и надежду, свои мечты и желания, вдавливающие в монитор свое сердце и душу… Странные пугливые звери, ищущие тепла и избегающие рук. Бережно хранящие крупицы знаний и чувств, тщательно собранных, трепетно отмытых от налипшей грязи бытовухи… Кто мы? Какие мы? Усталыми глазами впитывающие это лживый свет экрана, в постоянном желании найти… Что-то, чего тут давно нет. А за окном пустые улицы и теплый летний ветер. А за окном небо к августу и звезды все ярче с каждым вдохом. А за окном шелестят большие деревья и шелест этот все больше напоминает тихое пение. А за окном зажигаются огни вдоль дорог, уводящих далеко далеко. А за окном любая мысль - свободна, любое чувство - осязаемо. А за окном эта ночь, сладкая, с оттенком горечи, нежно касается поцелуем близких и понятных ей обветренных губ. А за окном… Давай выйдем на улицу. Давай найдемся снова, однажды потерянные на расстоянии пары шагов. И, я уверен, нам будет что сказать друг другу.
Да ладно, мам, нормально всё, пока.
И плед на расстоянии прыжка.
Уютный кокон, голова дурная.
В термометре зашкаливает ртуть,
рука споткнется, поднося ко рту
большой стакан горячечного чая.
Спроси меня - ну как ты? Я скажу,
Как я красиво в коконе лежу,
Как вкусен чай, как хладнокровна мята,
Как верные решения - просты,
Красивы, обезжирены, чисты,
И никому потом не виноваты.
.Но вычеркну последних три строки:
Такой высокий берег у реки,
Что шум воды доносится едва ли.
Вот цвет у неба - чисто курага,
И ни запеть, ни крикнуть, ни солгать.
И Бог -
В деталях.
***
Я хочу вступить в эту секту правых, тех, кто точно знает, когда и где. Умываться первой, ложиться справа, проверять, во что ты сейчас раздет. И моститься в поисках заземленья, зажимать подушку и думать сон. Не начать внезапно туманным зрением проверять в зарядке ли телефон. И замки закрыты ли, очутиться почему-то в кухне и пить вино. Ну, и раз сейчас всё равно не спится, запускать колечками дым в окно.
Я хочу, но… Но.
Не брошу, не брошу.
Ты слышишь?
Останусь, останусь,
Тебя не отдам ни зиме, ни толпе, ни тоске.
А хочешь дворец?
Или больше - а хочешь туманность?
Туманность планет для тебя на бумажном листке.
Да брось извиняться, как мне не простить твою юность,
В которой ты дальше и дальше.
Ведь нам говорить
Одним языком,
Слышать сердце - болят его струны,
Нам сеять рассветы, да кто им поможет взойти?
Лишь руки твои, твое счастье, безумные мысли.
А значит, осталось связать все дороги судьбой,
Осталось сложить вместо крыльев осенние листья,
И снова, и снова дождями идти за тобой.
Что бы ни говорили о вселенской любви, а обычная человеческая любовь сводится к очень маленьким простым действиям.
Налить чаю, обнять, побыть рядом и принять неидеальность другого человека, оставаясь рядом с ним тоже человеком.
Предложить все свои ограниченные способности для того, чтобы помочь близкому чувствовать себя лучше.
Сказать маленькое «нет», когда уже не можешь, прежде, чем разозлишься.
Попросить о чем-то очень личном. О том, что не можешь сделать. Или о том, что мог бы сделать сам, но хочешь получить это от другого, тем самым признавая его важность. Понимать, что согласие не является чем-то обязательным. Уважать маленький чужой отказ.
Не рубить с плеча и не отвергать сразу, если тебе отказали. Стоять на своем, если это важно, в сотый раз пытаясь объяснить почему.
Быть простым, не идеальным, непричесанным и улыбающимся рядом с таким же лохматым человеком, ожидая и надеясь, что вы сможете найти совместную радость, учитывая ваши общие слабости
И снова делать маленькие и простые вещи. Маленькие и простые, но от этого не менее прекрасные.
Магия этих чертовых редких встреч - никому непонятный, сложный, дурной сценарий. Я пытаюсь бессильно тебя из себя извлечь, как куски лобового из кожи после аварии.
Я узнала, что ямка над верхней губой называется просто - фильтрум. Моя память лишилась щадящих фильтров. И я помню, как мы познакомились той зимой.
Я постепенно лишаюсь мистерии рифмы. Моя пьяная муза уснула за старым роялем. А кто мы с тобою? Басня? Верлибр? Миф мы? Какие поэты-писатели нас ваяли?
А фильтрум - всего лишь касание ангельских пальцев, если поверить словам «Господина Никто». Я не желаю помнить, что было «ДО». И я не желаю знать, всё что будет «ПОСЛЕ».
Мы живём как живём -
Нас когда-нибудь время рассудит.
Мы всего лишь жнивьё
От покоса великих культур!
Нам устелют бельём из Китая
Помост в Голливуде,
И зароют живьём
Во флаконы духов от Кутюр.
Нас не нужно жалеть!
Развращенных, жестоких, пропащих.
Мы не помним отцов,
Мы без боя сдаём города.
Мы звенящая медь,
Мы кимвал над Москвою звучащий,
В наших легких кисель,
В наших венах седьмая вода.
Но не смей нас судить,
Ты, чьё детство прошло в СССРе!
И не смей нас учить,
Эмигрант из Нью-Йоркской глуши!
Вы не знаете нас,
Господа комсомольцы и сэры!
Вы не хуже чем мы Выгрызали свои барыши.
Нам бы только успеть…
Хоть чего-то успеть в этом теле!
Нам бы только суметь
Отказаться от ложных свобод.
Нас не нужно жалеть -
Ведь и мы для себя не жалели
Ничего.
Поколение двухтысячных.
Дата и год.
И снег пойдёт, и снег растает.
И мы придём, и мы уйдём.
И души наши птичьей стаей
Вернутся в свой далёкий дом.
Но это после, а сегодня -
Живём у наших снов в плену,
А мимо женщины проходят,
В ладонях пронося весну…
Как ни пытайся, не привыкнуть
К сиянью их нездешних глаз.
Любуйся, но сумей окликнуть
Ту, что проходит только раз…
Мой друг! Прошу: не зарекайся
Ни от вина, ни от вины
И из последних сил старайся
Запоминать земные сны!
Ты знаешь, может быть, давным-давно в ночи
Мне дали жизнь чтоб жить, и нет других причин…
Жить, чтоб в своём дому услышать детский плач,
Жить, чтоб беречь жену, и нет других задач?..
А я смотрю наверх, как будто там вдали
Увидеть можно тех, что истину нашли…
Они нашли - и пусть, что ж я, задрав главу,
Боюсь, смеюсь, молюсь, но только не живу?!
И снег на провода спускается паря,
Замёрзшая вода - вот истина моя…
Видать своих проблем хватает в том краю.
Бог дал мне жизнь затем, чтоб сохранить свою.