Вы, вероятно, замечали, что бывают периоды в жизни, когда вы словно парите на крыльях, а бывает и так, что один унылый день сменяет другой - еще более хмурый. И руки отчего-то опускаются, и сердце не поет… При этом зачастую речь не идет о каких-то серьезных жизненных испытаниях.
Хотя, впрочем, следующие советы, являющиеся концентратом мудрости веков и наблюдений современных психологов, пригодятся людям в любой ситуации.
Вы теряете силу, когда:
1- Говорите «да», когда хотели сказать «нет».
2- Улыбаетесь, когда хотели заплакать.
3- Не отдыхаете.
4- Боитесь.
5- Сплетничаете.
6- Обижаетесь, вместо того, чтобы попросить людей о том, что вам нужно.
7- Занимаетесь не своим делом.
8- Человек вам неинтересен, но по неясным причинам продолжаете с ним общаться.
9- Люди вокруг вас большую часть времени говорят о негативе.
10- Говорите много о политике, коммунальных тарифах, пробках на дороге
11- Много и эмоционально рассказываете о том, как живут другие.
12- Работаете на неинтересной и надоевшей работе.
13- Уговариваете себя потерпеть еще, вместо того, чтобы понять: «Ради какой светлой цели я сейчас все это выношу?»
14- Ждете, что придет волшебник (Дед Мороз, принц, олигарх Леопольд), и тогда жизнь изменится.
15- Ругаете себя, считая недостойными, неумелыми и неудачливыми.
Вы набираете силу, когда:
1- Знакомитесь с новыми людьми.
2- Получаете новые знания.
3- Путешествуете.
4- Пробуете что-то новое.
5- Говорите «нет», когда хотите сказать «нет», и «да», когда хотите сказать «да».
6- Преодолеваете свои страхи.
7- Занимаетесь творчеством.
8- Занимаетесь своим телом (подойдут любые упражнения, баня, бассейн).
9- Гуляете (не путайте со «спешим на работу» или «идем в магазин»).
10- Освобождаете физическое пространство (вы всегда по-другому будете чувствовать себя в чистой и отремонтированной комнате).
11- Освобождаете эмоциональное пространство (вспомните, как вы себя чувствовали, когда удалось простить кого-то, проститься, найти гармонию).
12- Почаще общаетесь с приятными людьми.
13- Общаетесь с людьми, которые вас поддерживают и верят в вас.
14- Начинайте делать то, что вам хочется.
Всё проще. Всё гораздо проще. Просто, если кто-то когда-нибудь будет говорить, что хочет вас убить - поверьте ему.
Не ищите объяснений, почему на самом деле он имеет в виду совсем другое, не рассказывайте друг другу, что это просто какая-то политика и другие игры.
Просто поверьте. А дальше: можете - деритесь, не можете - бегите.
Но главное - поверьте. Сразу…
Антон проснулся ночью от странного испуга. Так бывает, когда с утра барабанной дробью начинает бить будильник, сладкий, крепкий сон мгновенно прерывается, и человек в испуге начинает искать источник громкого и мерзкого шума.
Но сейчас было не так. Стояла тишина. Абсолютная. И все-таки что-то было не в порядке. Антон точно это чувствовал, его сердце билось в ускоренном ритме, адреналин разгонял остатки сна. Когда его глаза привыкли к темноте, и он уже стал различать, где кончается пустота комнаты и начинается потолок, боковым зрением Антон заметил, что в комнате что-то есть. Что-то тревожное и необъяснимое. Медленно, затаив дыхание, внутренне весь, сжавшись, Антон стал поворачивать голову набок, осторожно опуская взгляд с потолка в центр комнаты. То, что он увидел, заставило его резко закрыть глаза. «Не может быть!" - думал он, оцепенев от страха, - «Привидится же такое!» Антон лежал с плотно зажмуренными веками, боясь пошевелиться и приоткрыть глаза. Захотелось выпить. Водки! Залпом, стакан! Выдохнуть откат, вызывающий дрожь в теле. Утереть выступившую испарину и, дождавшись расслабляющего дурмана, забыться сном. Водка была в холодильнике, но, чтобы до нее добраться, нужно было открыть глаза и встать с кровати. Но было страшно, а выпить то хотелось. И Антон продолжал лежать, не двигаясь, и ждать, когда пройдет страх.
- Не бойся, человечек, открой глаза! - раздавшийся низкий, но вроде бы не внушающий опасений голос, стал для Антона очередным шоком. «Значит, не показалось" - обреченно подумал он, - «Или я просто сошел с ума». Решив, что хуже уже не будет, мысленно сосчитав до десяти, Антон стал медленно открывать глаза. В центре комнаты, лицом к кровати стояло нечто. Его можно было бы назвать человеком, если бы не одна деталь. Из-за спины незнакомца торчалиь белоснежные крылья. Их белизна ослепляла даже в темноте, а золотистое свечение вокруг крыльев слепило будто галогеновый светильник. «Ангел?" - подумал Антон.
- Да, раб божий, окрещенный именем Антон, ты прав. Я ангел, слуга господень, - теперь этот низкий и неторопливый голос начинал внушать доверие.
- Встань же, человечек, я принес тебе благую весть от отца нашего!
Антон откинул одеяло, сел на кровати. Почему-то ему стало стыдно за свои трусы в красный горошек, и он стал лихорадочно вспоминать, куда же закинул трико.
- Не стесняйся наготы своей, человек! Ведь ты пришел в этот мир нагой из лона матери, таким же и следует покидать сию обитель.
Антон начал медленно вставать с кровати и ему показалось будто бы ангела забавляет нежно рассыпанный мухоморный горошек его трусов. Теперь, встав в полный рост Антон с удивлением заметил, что ангел оказался выше него на три метра. Его лицо можно было бы назвать человеческим, если бы не глаза. Они были иными. Их глубина притягивала и страшила одновременно.
- Зачем ты здесь? - отупевшего в конец Антона хватило лишь на этот вопрос, но в голове крутилось банальное: как мог, поместится ангел, в квартире, с потолком в два двадцать? Интересно, а что ангелы едят? И ходят ли в туалет?
- Я пришел указать тебе новый путь! Не ты ли молил Господа последний год? Не ты ли взывал к нему? - голос ангела был неумолим и строг, последние мысли Антона ангел, демонстративно проигнорировал.
Действительно, последнее время Антон в отчаянии обращался к богу. Даже пьяный, точнее особенно пьяный, он просил его об избавлении от мук. Его жена ушла от него год с лишним назад, и с тех пор он никак не мог с этим смириться. Боль разрыва привела его к регулярным пьянкам, в которых он хотел забыться. Он так скучал по сыну, котрый из-за обиды матери, практически с ним не общался. Для Антона жизнь потеряла смысл, и он просто тупо пил, плакал и проклинал такую судьбу. Обращался к богу, просил и обвинял. боль не отпускала, он сох душой. В которой еще оставались лужицы прошлого веселого Антона.
- Господь услышал твои молитвы, человечек, и снизошел до твоих просьб, - продолжал ангел мелодичным голосом. - Я прислан забрать тебя в иной мир, где ты не будешь страдать.
На Антона эти слова произвели странное действие, он впал в ступор. В его жизни, хоть и не радостной, всё было понятно и привычно, он мог представить, что принесет ему новый день, что произойдет, чем он будет заниматься. А то, что предлагал ему ангел… Антона пугала неизвестность, в груди неприятным зудящим чувством росла тревога.
- Слушай, а может не сейчас? Мне ещё с работы уволиться надо… - выдавил Антон. А сам подумал, надо купить на все оставшиеся водяры и закуски и посидеть в последний разок.
У ангела сверкнули глаза.
- Мирской, насквозь мирской! - загрохотал его голос, - Тебе было предложено немыслимое, а ты предпочел страху и желаниям овладеть тобой! Ну и живи дальше, как жил, человек! - ангел развернулся и, расправляя крылья, направился к балкону.
- Подожди! - закричал Антон. Он неожиданно почувствовал отчаяние, видя уходящего ангела и понимая, что может упустить этот шанс. - Останься, я согласен! - Антон в порыве вцепился в крыло ангела. Тот резко развернулся, рука Антона сорвалась с крыла, а сам он нелепо всплеснув руками грохнулся на кровать.
- Как ты смеешь касаться меня, смертный?! - загрохотал голос. Антон инстинктивно прижал к себе подушку подушку рукой, весь сжался и втянул голову. Вся его поза показывала смирение и покорность. И тут его взгляд упал на сжатый кулак. А как он мог не упасть. Кулак светился будто авангардисткий светильник. В нём предательски переливалось золотистым свечением перо. Перо из крыла ангела. Антону стало стыдно, и он вороватым движением забросил перо под кровать.
- Не уходи, я согласен. Возьми меня с собой, - продолжил Антон.
- Что передумал, смертный?- голос ангела стал мягче, с нотками иронии, - Господь прощает заблудших. Встань и иди за мной.
Ангел вышел на балкон, расправил крылья и поднялся в воздух. Отлетев от дома метров на десять, развернулся к балкону.
- Что же ты медлишь, Антон?
Антон стоял на балконе растерянный.
- А как же я? Я ведь не умею летать, - жалобно обратился к ангелу.
- Умеешь. Верь в это и все получится. Господь дает вам сил по вашей вере. Горы сдвигались с места, смертельно больные исцелялись. Лишь маловерные слабы и ничтожны. - Ангел, широко раскинув крылья, парил перед балконом. В его глазах светилась такая сила, что Антон стал верить, что сможет.
- Я смогу, я должен, - твердил он - Господи, дай мне сил, я верую!
Он встал на перила и, широко раскинув руки, прыгнул вперед…
Скорая помощь неслась по ночному шоссе. Внутри салона молоденькая и чересчур болтливая медсестра делала укол лежащему нам кушетке мужчине. Это был Антон.
- Вот ведь, что водка то с человеком делает, - приговаривала девушка, - Вроде не старый еще, жить да жить, а все туда же! И штука то какая, эта белая горячка! Вот похмелился бы, и все нормально было бы, а она то всегда на трезвую приходит. Абстиненция! - видимо, ей очень нравилось это слово, - Ну ничего, руки-ноги целы, а сотрясение - так тож пройдет. Главное не пить больше, а если пить, то похмеляться! Хорошо, что второй этаж…
Далее Антон уже не слышал. Укол начал действовать, и он уснул, перед сном неожиданно для себя, ущипнув медсестру за попу.
Через три дня Антона выписали из больницы. Никаких внутренних повреждений у него не было выявлено, и, о случившемся, напоминали лишь шишка на лбу и пара синяков на теле. И вот он уже стоял в своей квартире, рядом с кроватью, и вспоминал о произошедшем. Он чувствовал себя обманутым. Нет никакой лучшей жизни, ангел оказался лишь галлюцинацией, «приветом от белочки», надежды рухнули, в душе пустота.
- За что же мне все это! - воскликнув, он обхватил руками голову, опустился на колени и стал рыдать. Холодный пол остужал его лоб и принимал слезы. Тут его внимание привлек какой-то предмет слева. Антон повернул голову. Рыдания прекратились, он просто смотрел под кровать. Там лежало перо.
Ослепительно белоснежное.
Он поднял перо на ладони, странная смесь чувств вернулась воспоминанием. Внезапно он почувствовал спиной чье то присутствие… Ангельский, знакомый, будто из сна голос произнес, - ты не погорячился, оставив малознакомой женщине ключи от дома?
- Вера…
В конечном счёте - всё всегда ради неё.
- Спи! - Он поправил одеяло и взял ее за руку. - Завтра у нас будет еще один день. Целый день, представляешь?
Она послушно закрыла глаза, улыбнулась:
- Споешь мне что-нибудь?
- Колыбельную?
- Просто песенку. Про снег. Про Новый Год. И про исполнение желаний.
- Спою. - Он знал очень много песен. А если подходящей песни не существовало, он сам ее придумывал.
«Снежинки - маленькие феи,
Кружат, скользят с небес к земле.
И на душе у всех теплеет,
И год встречаем мы в тепле…»
* * *
Его привезли перед Рождеством, два года назад, тихим снежным утром. Он лежал в большой черной коробке, похожей на гроб, и она, посмотрев на него, даже немного испугалась. Но потом он открыл глаза, улыбнулся и сказал:
- Здравствуй, бабушка. Как тебя зовут?
- Ангелина, - ответила она, отчего-то смущаясь.
- А я Джонни. Друг. Будем знакомы… - У него был приятный голос с легкой хрипотцой, так похожий на голос ее внука - единственного сына единственной дочери.
- Будем знакомы, Джонни, - сказала она, кутаясь в старое пальтишко, и не зная, радоваться ли этому знакомству.
* * *
Он закончил петь, помолчал немного, слушая ее дыхание, зная, что она не спит, а потом спросил:
- Помнишь, как мы встречали наше первое Рождество?
- Да. Ты приготовил индейку, а я сделала пирог.
- А потом я нарядился Сантой.
- И я тебя немного боялась.
- Ты просто еще не привыкла тогда.
- Да.
- Сейчас не так.
- Совсем не так.
- И дальше будет еще лучше.
- Да. И однажды он вернется.
- Обязательно.
- Спасибо тебе, Джонни. - Она не открывала глаз.
- Спи, Ангелина. - Он держал ее за руку.
* * *
Она выиграла его в лотерею. Купила билет у постучавшегося в дом распространителя, только лишь для того, чтобы этот напористый молодой человек поскорей убрался.
А ненужный билет этот принес ей счастье.
Ей было восемьдесят три года, она плохо видела и не очень хорошо слышала, она мучалась одышкой, и боялась за свое сердце. Она уже не верила, что ее жизнь может измениться. Она считала, что ее жизнь может лишь закончиться. Не то, что бы она ждала смерти, но она часто - вернее, постоянно - о ней думала.
А потом - после того Рождества - все вдруг переменилось.
И она уже не раз размышляла о том, как бы найти того коммивояжера и поблагодарить его.
* * *
Она заснула, и он осторожно отпустил ее руку.
В окошке светилась рябая луна, старинные ходики на стене звонко отщелкивали секунды, в каминной трубе вздыхал ветер.
- Он вернется, - прошептал робот Джонни. - Завтра или послезавтра. Я нашел его. Нашел для тебя…
Это было непросто.
Дочь Ангелины погибла в тридцать две года. Ее сына поместили в приют, разрешив бабушке навещать внука лишь два раза в неделю. Но она навещала его гораздо чаще, иногда забирала домой на несколько дней - воспитатели смотрели на это сквозь пальцы. Все же она была его бабушкой. Глупо запрещать ей видеться с внуком, даже если суд по каким-то причинам и решил иначе.
А потом внук пропал. Стал совершеннолетним, уехал учиться в другой город - и пропал. Первое время он напоминал о себе открытками - все они и сейчас лежат в ящике комода - а потом…
Потом он пропал совсем.
Но она ждала. Если не его самого, то хотя бы открытку. Может быть, на день рождения… Или на Рождество…
- Он вернется… На Рождество…
Рон Гедрок - так звали внука. Этим именем были подписаны все открытки. А почтовые штемпеля и незримые электронные маркеры послужили отправными точками для Джонни, с них он начал свои поиски.
Он многое узнал. И решил, что Ангелине знать это не следует.
У Рона Гедрока жизнь не сложилась. Сперва, вроде бы, все шло, как у людей, и не понять, где вдруг что-то треснуло, надломилось, повернулось. Не лучшей стороной повернулось…
Рон попал в тюрьму.
За мелкую кражу.
Он уже не учился и не работал, жил в каких-то трущобах, получал мизерное пособие, водился с сомнительными личностями, занимался сомнительными делами. За ним присматривала полиция, власти подозревали, что он связан с торговцами какой-то гадостью.
Но посадили его за то, что он украл из маркета два пакета сублимированного мяса.
- Я написал ему письмо. От твоего имени.
Рона Гедрока выпустят перед самым Рождеством. Он сам укажет место, где будет жить. Его подыщут работу. И будут присматривать за ним какое-то время. Незаметно и ненавязчиво.
- Он приедет к нам, бабушка Ангелина…
* * *
Джонни вешал над входной дверью гирлянду, и так увлекся, что не обратил внимания на то, как на улице остановился желтый кар, как хлопнула дверца, и скрипнула калитка.
Высокий человек в черном плаще и в мятой шляпе остановился на расчищенной дорожке и какое-то время следил за действиями робота. Потом он хмыкнул и громко сказал:
- Эй, железяка, правый край выше подними.
Джонни повернулся, сказал неуверенно:
- Я ровняю по косяку.
- А он перекошен, ты ослеп, что ли? Равняй по карнизу, бестолочь.
- Меня зовут Джонни. Я друг.
- А я Рон. Рон Гедрок. Слышал о таком, железяка?..
Рон Гедрок выглядел лет на сорок, хотя в действительности ему недавно исполнилось двадцать девять. Его обвислые, землистого цвета щеки были небриты, маленькие вялые глазки прятались под опухшими веками, серые подглазины были похожи на гниль.
- Да, Рон. Мы ждем тебя.
- Ты ждешь меня, железяка? - усмехнулся Рон. - А какое тебе до меня дело?
- Я друг бабушки Ангелины. А ты - ее внук.
- Ну-ну… Как старушка себя чувствует? Здорова? В разуме еще?
- С ней все хорошо.
- Честно говоря, я и не думал, что она жива… Пусти-ка меня в дом, железяка. Подвинься… Давно я тут не был…
* * *
Рождество они встречали втроем.
Бабушка Ангелина была необычно суетлива, она торопилась сделать как можно больше дел, произвести как можно больше движений, сказать как можно больше слов, будто боялась, что сейчас вдруг все завершится, и ее семья - ее настоящая семья - пропадет, разбежится, кончится.
Джонни, напротив, говорил мало, он старался держаться рядом с Ангелиной, подхватывая все, что валилось у нее из рук, помогая поднять то, что она поднять не могла, подсказывая ей имена и названия, которые она не могла вспомнить.
А Рон ел и пил. Неуверенно улыбался. И посматривал по сторонам.
Он оценивал дом.
- Ты совсем не изменился, - вздыхала бабушка Ангелина. - Ты всегда был похож на деда, и со временем это все заметней. Сколько же лет прошло?.. - Она вспоминала прошлое, и выцветшие глаза ее начинали блестеть влагой. Джонни подавал ей чистый платок, и она прятала в нем лицо. - Мама твоя ведь совсем молодая была… А губы у тебя от нее… А все остальное - от деда… - Она хотела встать, чтобы принести фотоальбом, но Джонни опередил ее. - Смотри, ты - вылитый он… - Она перелистывала страницы, показывала старые фотографии и сама не могла на них налюбоваться - она плохо видела, но зато хорошо помнила…
* * *
А потом был Новый Год - еще один семейный праздник, чуть менее пышный, но не менее радостный.
Они встретили его на улице; они смотрели, как распускаются в небе астры фейерверка. И Рон, глядя в небо, вдруг сказал:
- Я знаю, кто ты такой, железяка. Я догадался, да.
- Его зовут Джонни, - сказала Ангелина, и ахнула, когда очередной залп салюта расцвел в небе целым букетом.
А ночью, когда старая Ангелина спала словно ребенок, а железный Джонни в колпаке Санта Клауса сторожил ее сон, Рон спустился в подвал и что-то там делал почти до самого утра.
* * *
Новая жизнь вполне устраивала Рона. По крайней мере, на этом этапе. Старые дружки его потеряли, и он не очень расстраивался по этому поводу - за ним числились кое-какие долги, недостаточно большие, чтобы его начали искать, но весьма значительные для него персонально. Возвращаться к своим старым занятием он тоже не горел желанием - он понимал, что в этом случае рано или поздно снова угодит за решетку. А ему туда очень не хотелось.
Новая работа ему не то что бы нравилась, но он с ней смирился. Она была необходимой платой за свободу. И он не считал, что эта плата столь уж велика. На работе иногда было весело и порой интересно. За работу неплохо платили, и эти деньги он мог тратить только на себя - ему не надо было оплачивать квартиру и еду. Все это было у бабушки.
В некотором роде, он был ей благодарен. Он хорошо помнил, как любил раньше ее визиты, как ждал конфет и подарков. Что-то шевелилось в его душе и сейчас, когда он видел ее, слышал. Он понимал, что она любит его. Любит таким, какой он есть. Он не рассказывал ей, чем занимался все эти годы, и она, кажется, даже не знала, что он сидел в тюрьме. Но он не сомневался - узнай она все, ее отношение к нему не изменится.
Он - ее внук. Единственный родной человек.
Человек…
Было еще одно близкое существо. Не кошка, не собака, не хомячок какой-нибудь. Железяка с пластмассовым лицом, похожим на театральную маску.
Иногда Рон, глядя как Джонни ухаживает за бабушкой Ангелиной, чувствовал нечто похожее на ревность.
И злился.
Но еще больше он злился, когда думал о том, что за ним постоянно наблюдают.
Он ненавидел слежку с детства, с приюта. Там было полно камер, воспитателей и доносчиков. Нельзя было даже в туалет сходить тайно, интимно - в унитазы были встроены датчики, они фиксировали, кто воспользовался туалетом, как именно, в какое время, они анализировали испражнения и сообщали наверх, если в анализе было обнаружено что-то подозрительное… А потом был колледж и кампус. Рон думал, что студенческая жизнь будет куда более свободной. Он ошибся. Те же камеры, те же воспитатели, те же добровольные шпионы. Рон ненавидел доносчиков, а когда благодаря одному из них его вышвырнули из колледжа, он возненавидел их сто крат сильней.
Это они - камеры, воспитатели и доносчики - сломали ему жизнь.
Так думал Рон.
* * *
- Эй, железный друг, подойди. - Рон стоял возле открытого хода в подвал. - Помоги мне кое-что поднять.
- Да, конечно, - с готовностью отозвался Джонни.
Раз в месяц, обычно по субботам, Ангелина ходила в церковь. Роботов в храм не пускали, поэтому Джонни оставался дома. Он лишь провожал Ангелину до такси, а потом встречал ее у калитки. Она отсутствовала два часа - всегда.
Два часа одиночества. Один раз в месяц…
- Она скоро вернется, - сказал Рон подошедшему роботу. - А мы подготовим ей сюрприз.
Железные ноги опустились на металлические ступени. Реагируя на движение, зажглась подвальная лампочка.
- Что тебе поднять, Рон?
- Сейчас покажу. Спускайся, не загораживай проход…
В подвале было холодно. С водопроводных труб капала вода, на бетонном полу темнели пятна сырости.
- Так что ты хотел, Рон?
- Там, у дальней стены.
- Что именно, Рон?
У дальней стены стоял верстак, заваленный инструментами. Рядом громоздились картонные коробки, из-под них выглядывал огромным стеклянным глазом старинный монстр-телевизор.
- Здесь ничего нет, - Джонни крутил головой. Совсем как человек.
- Посмотри под ноги, - сказал Рон и нажал красную кнопку, свисающую с потолка на проводе. Утробно зарокотал мотор, установленный на чугунном основании, закрутились блоки, загремела цепь, наматываясь на толстый вал…
- Здесь трос, - сказал Джонни. - Просто трос.
- Не просто, - ответил Рон. - Посмотри внимательно, и увидишь, что это петля.
Стальной трос зашипел змеей, скользнул по бетону, оплел ноги Джонни, сдирая розовый теплый пластик кожи, взлетел к потолку.
- Что?.. - подавился вопросом опрокинутый, вздернутый Джонни.
- Хочешь знать, что происходит, железяка?.. - Рон накинул аркан на правую руку робота; левую руку поймал ржавым капканом, привязанным к длинной палке. - А ничего особенного… - Он натянул веревку, насколько мог, привязал свободный конец к скобе, торчащей из стены. - Я тебя четвертую, разделаю, распотрошу… - Палку с капканом Рон медной проволокой примотал к трубам. - Я ненавижу таких как ты.
- Но я ничего не сделал… - Джонни слабо трепыхался. Ему никогда раньше не приходилось висеть вниз головой, и сейчас ему казалось, что весь мир перевернулся. - Я - друг.
- Вы всегда называете себя друзьями… - Рон шагнул в сторону, наклонился, поднял тяжелое кайло. - Вы говорите, что хотите сделать как лучше… - Он перехватил отполированную рукоять, сплюнул на бетонный пол. - Говорите, что заботитесь о моем благе… - Он тяжело дышал, глаза его сузились, как у снайпера, выбирающего жертву. - Говорите, что лучше меня знаете, что мне надо. И следите, следите, следите. Ненавижу!..
Первый удар пришелся роботу в висок. Взвизгнув, смялся металл черепа, посыпалась стеклянное крошево разбитого глаза, вязкое масло - словно загустевшая мертвая кровь - тонкой ниточкой черкнуло пол, нарисовав на нем черный иероглиф.
- Я знаю, ты работаешь на них. Они смотрят на меня твоими глазами. Они слышат меня твоими ушами. Ненавижу!..
Второй удар выбил Джонни решетку динамика. Шмотком мяса отлетела к верстаку оторвавшаяся силиконовая губа. Белая пена залила развороченный рот.
- Ты вещь. Наша вещь. Что хочу, то и сделаю. А ты не смей делать то, что я ненавижу!..
Третий удар вспорол жестяной бок, вывалил наружу требуху проводов и шлангов.
- Я хоть иногда хочу быть собой… Я хоть иногда хочу быть один…
Рон, тяжело дыша, отложил кайло. Руки его дрожали, уголок рта подрагивал.
- Уж извини, железяка. Тут уж или я, или ты…
Он взял с полки дисковую пилу и воткнул вилку в розетку удлинителя.
У него было запасено еще много инструментов.
* * *
- А где Джонни? - спросила бабушка Ангелина, удивившись тому, что у калитки ее встретил не робот, а внук.
- Пошел в магазин. И пропал. - Рон выглядел встревоженным. - Вот уже полчаса как должен был вернуться. - Он посмотрел в конец улицы, словно действительно ожидал там увидеть Джонни. - Может, случилось что?
Они направились по тропинке к дому, то и дело оглядываясь.
- У нас же все есть, - недоумевала бабушка Ангелина. - Он же вчера весь холодильник забил.
- Он хотел что-то особенное купить. Сюрприз сделать.
- Это так на него похоже… Он ведь вернется, правда? - бабушка Ангелина остановилась перед крыльцом и с надеждой посмотрела на внука.
- Конечно, вернется, - заверил ее Рон и осторожно взял за руку.
* * *
Три недели она почти не спала, прислушивалась к каждому шороху на улице, подолгу сидела у окна, часто выходила на улицу, иногда забывая одеться, стояла, держась за невысокий забор. У нее пропал аппетит, к ней вернулись забытые болячки - бабушка Ангелина стремительно возвращалась в свой возраст.
А Рон делал вид, что занят поисками.
- В магазине его не было, - докладывал он. - Соседи тоже ничего не видели…
- Может, заявить в полицию?
- Я уже это сделал…
Полицейские приехали на обычном такси. Они были похожи на обожравшихся охотничьих псов, у них были ленивые умные глаза и слюнявые вялые рты. Рон запретил Ангелине разговаривать с ними, он отвел их в сторону, и долго объяснял, агрессивно жестикулируя, что у старушки пропал кот Джонни, и она сейчас немного не в себе, а кот был породистый, возможно, он не просто сбежал, а его увели, украли, и было бы неплохо его вернуть, ведь таких котов немного, он почти чемпион, а бабушка в нем души не чает, чуть ли не за члена семьи считает, почти что за человека, иногда даже заговаривается…
- Они сказали, что роботов часто воруют, - отчитывался Рон, когда полицейские убрались. - Находятся умельцы, которые их перепрограммируют.
- Но он живой?
- Живой, - соглашался Рон, хотя точно знал, что Джонни мертв.
Джонни никогда не был живым.
- Может, все же, он вернется?
- Все может быть. Могло так получиться, что у него в мозгу что-то замкнуло, и он просто заблудился… Как знать…
Шли дни, и бабушка Ангелина постепенно стала привыкать к тому, что Джонни больше нет рядом. Но иногда она надолго уходила в свои мысли, цепенела, вздыхала тяжело, и Рон знал, о чем она сейчас думает, что вспоминает.
Шли недели - Джонни не возвращался, а бабушка Ангелина все еще его ждала. И бывали моменты, когда Рон, глядя на нее, жалел о том, что он сделал.
И злился…
А потом кончилась зима.
А потом было лето.
* * *
- Вряд ли Джонни вернется, - сказала она однажды, и Рон вздрогнул. Он не ожидал услышать это.
- Прошло слишком много времени, - сказала она задумчиво и посмотрела на ходики. Она уже давно не видела ни стрелок, ни цифр, но последнее время она стала замечать, что не может разглядеть и циферблат.
Ее зрение ухудшалось.
- Наверное, я скоро совсем ослепну, - вздохнула бабушка Ангелина. - А потом умру… Как жаль, что роботам нельзя ходить в церковь. Значит, мы не встретимся и на небесах…
Рон молчал.
- А может быть я умру раньше, чем ослепну. Это было бы хорошо.
- Ты проживешь еще долго. - Он погладил ее руку, и вспомнил, как это делал Джонни. - С тобой все будет хорошо.
Она улыбнулась ему:
- Спасибо… Я так рада, что ты нашелся. Что ты сейчас рядом. Я так этого ждала. Много-много лет…
Рон смутился. Спросил неуверенно, тихо:
- А ты… ты ждала меня так же, как ждешь его?
Она не услышала.
Но Рон знал ответ. И злился.
Злился на себя.
* * *
Лето прошло незаметно.
Осень тянулась долго.
А потом высыпал снег, и время застыло совсем.
Бабушка Ангелина лежала в постели и тихо болела. Она совсем ослабела; иногда казалось, что ей не хватит сил для следующего вдоха. Рон сидел рядом и дышал вместе с ней.
- Помнишь наше прошлое Рождество? - спросил он. - Я тогда так объелся, что едва поднялся из-за стола. А ты все рассказывала о маме, о дедушке, обо мне…
- А потом Джонни принес альбом с фотографиями, - чуть слышно сказала бабушка Ангелина.
Рон кивнул.
Они молчали так долго, что автоматика притушила свет, решив, что люди заснули. Но Рон встрепенулся, и матовые лампочки вновь накалились.
- Скоро новое Рождество. И Новый Год. Ты веришь в чудеса, бабушка? Я помню, ты всегда мне говорила, что они есть… Я помню твои чудеса…
На стене ходики звонкими щелчками отмеряли время. И Рон вдруг понял, что если бабушка умрет, то эти старинные часы остановятся. И тогда умрет сам дом - ведь ходики - это его сердце.
А вместе с домом умрет и время.
Время его короткого детства.
* * *
Темной тихой ночью за день до Рождества, когда бабушка Ангелина спала, Рон спустился в подвал и до самого утра что-то там делал.
* * *
- Просыпайся… - что-то холодное коснулось ее руки. - Просыпайся, бабушка Ангелина.
Она открыла глаза.
Светлое блестящее лицо склонилось над ней.
- Джонни? - выдохнула она, не сомневаясь, что видит сон.
- Это я. Джонни. Друг… - Его голос был похож на голос внука. - Я вернулся, но ненадолго.
- Ты… - Она чуть приподняла голову, пытаясь разглядеть черты его лица. - Где ты пропадал? С тобой что-то случилось?
- Меня сбил кар, когда я переходил дорогу. Но эти люди подобрали меня и отремонтировали. Если бы не они, я был бы сейчас на свалке.
Она провела сухой рукой по его лицу, поняла, что у него нет одного глаза, а правый висок помят.
- Так я не сплю? Это правда ты?
- Я. - Он улыбнулся ей - она поняла это по его голосу. - Джонни. Твой друг.
- Я так ждала, - она беззвучно заплакала. - Так ждала… Я уже не верила… А где Рон? - спохватилась она, и ее глаза прояснились.
- Он спит. Не надо, чтобы он меня видел.
- Почему?
- Мне кажется, он меня не любит. Пусть спит.
- Я скажу, что ты приходил.
- Ладно… - Он взял ее за руку. - Ты болеешь?
- Да… Немного… - Она прикрыла глаза. - Джонни…
- Что?
- Почему ты не можешь с нами остаться?
- Те люди. Они вложили в ремонт много денег. Я признателен им, я все должен отработать. И у них есть маленькие дети. Я не могу их оставить. Может быть, позже. Но только не сейчас. Они так ко мне привязались…
- Тебе хорошо с ними?
- Да. Мне там нравится. Но я постоянно вспоминаю о тебе.
- Джонни… - Она крепко сжала его железные пальцы, не зная, что делает больно внуку. - Джонни…
- Выздоравливай… - Его голос дрожал. - Я еще приду. Скоро. На Новый Год. Я буду тебя навещать, ты только поправляйся…
* * *
Она поправилась.
И жила еще долго. Потому, что рядом с ней был любимый внук Рон. Потому, что иногда ее навещал старый друг Джонни.
Странное дело - Джонни появлялся, лишь когда Рон куда-нибудь уходил; они словно специально избегали встреч. Но иногда бабушка Ангелина просила Джонни что-нибудь спеть, и когда она слушала его песню, ей начинало казаться, что сейчас, здесь они собрались все вместе - все трое - ее настоящая крепкая семья.
«Снежинки - маленькие феи,
Кружат, скользят с небес к земле.
И на душе у всех теплеет,
И год встречаем мы в тепле…»
Именно эту колыбельную когда-то давным-давно она пела своему маленькому внуку.
Именно эту колыбельную так любил петь ей Джонни.
Он твердо знал, что весь мир существует лишь в его воображении, в его мозгу, в его сознании.
Весь мир - это субъективная реальность, данная ему в ощущениях.
Это так тяжело - чувствовать, что мир существует лишь благодаря тебе одному. И он, как мог, старался сделать мир лучше. Он берег себя.
Он давно заметил - стоило ему заболеть, как тут же происходило что-то нехорошее: Карибский кризис, война во Вьетнаме, ГКЧП в Кремле. Он чихал - где-то падал самолет. Сморкался - тонул танкер. Если слезились глаза - на другом конце планеты реки выходили из берегов. Когда саднило горло - значит где-то началась засуха. Вскочивший прыщ предвещал извержение вулкана, мурашки - землетрясение.
Он был осторожен во всем, даже в общении. Его уже трижды отправляли в психушку. И каждый раз, когда его пытались лечить, мир сходил с ума.
Он часто размышлял, а не Бог ли он? И сам смеялся над такой возможностью.
Ему было уже много лет, и последнее время он постоянно думал о своей кончине. Он знал, что перед смертью надо найти преемника. Надо каким-то образом передать весь мир новому человеку.
Как это сделать, каким образом, он точно не знал. Но он думал, что сразу поймет, едва только встретит нужного человека.
Бог? Может все-таки Бог?.. Или же просто часть Творца?.. Быть может Господу наскучило свое творение и он перепоручил заботу о мире единственному человеку - ему.
Какая непосильная ноша!..
Он сильно сутулился. Шаркал ногами. Старался не смотреть по сторонам.
Его мало кто замечал.
Жил он в двухкомнатной квартирке, один. На улицу без повода старался не выходить. Слушал радио и смотрел телевизор, выписывал много газет. Если вдруг заболевал, лежал в кровати под одеялом в полной тишине. Слушать новости было слишком тяжело.
Да, он сильно сдал. Старость. Ничего не поделаешь. И мир тоже постарел. Постоянно где-то что-то падало, взрывалось. Он чувствовал себя виноватым. Но что он мог сделать? Возраст…
Последние две недели он стал чаще выходить на улицу. Бродил по городу. Осторожно заглядывал прохожим в лица. Искал преемника.
Вот и сегодня. Вышел из квартиры, запер дверь, спустился по лестнице и побрел по тротуару - сутулясь, шаркая ногами.
Кругом суета.
От мельтешения лиц у него начинала болеть голова. Значит, где-то снова творится что-то нехорошее.
И он уходил в парк, садился на скамеечку и отдыхал. Слушал щебет птиц и шелест листвы. Подставлял лицо солнцу. Гладил ладонями подобранную ветку шиповника или березы.
Становилось легче…
Холодная тень легла ему на лицо. Он открыл глаза. Перед ним, закрыв солнце, стоял растрепанный, небрежно одетый парень, и озирался по сторонам.
- Слышь, дед, - глухо сказал парень, процедил сквозь зубы и надвинулся, загородив собой полмира. - Деньги давай.
- Что? - он не расслышал.
- Деньги… Деньги! - парень требовательно протянул руку. В другой руке у него был нож. И старик испугался. Не за себя - за весь мир.
- У меня нет.
- Врешь! Снимай плащ!
Cтарик посмотрел парню в лицо и вдруг понял, что нашел то, что так долго искал. Эти глаза. Эта протянутая рука. Этот парень. Тот самый человек. Вот он - прямо перед ним. Теперь надо лишь взять его ладонь, сжать покрепче и все… Весь мир перейдет к новому хозяину. Из рук в руки. И умирать станет не так страшно…
Но старик медлил.
- Снимай! Ботинки снимай! Если денег нет, давай одежду! - Парня трясло. Его лицо сводил тик, глаза бегали.
Наркоман?
- Нет! - сказал старик и стал подниматься. - Нет! Только не ты!
Парень толкнул его в грудь, уронил на скамейку, крепко прижал, зашипел в самое лицо:
- Давай скорей, дед!
Прихватило сердце. Кровь застучала в висках. И словно эхо прогремел над головой гром. Посреди чистого неба.
- Нет, не надо! Ты не понимаешь! Я - весь мир! Оставь! Оставь меня! - старик задыхался. А парень рвал плащ у него на груди и лез свободной рукой в карманы.
Никого не было вокруг.
И тогда старик, собрав все силы, приподнялся и толкнул парня в грудь:
- Убирайся! Ничего тебе не дам!
Перед глазами сверкнул нож, словно молния. В груди вдруг сделалось горячо. Потом кольнуло в шею. Старик захрипел, стал заваливаться набок. Руки он стиснул в кулаки, прижал к телу, чтобы нечаянно не выпустить из них мир. Не отдать его этому убийце и грабителю.
Он увидел страх в глазах парня. И равнодушно отвернулся.
Он слушал, как все тише щебечут пичуги. Как слабеет шелест листвы.
Небо темнело. Медленно угасало солнце.
Холодало…
На некрашенной лавочке вместе со стариком тихо кончался целый мир.
- Мама, а когда роботы ломаются, что с ними бывает? - спросила маленькая девочка, необычайно тихая и задумчивая. Она только что вернулась с игровой площадки, откуда уже не раз приносила странные вопросы.
- Ты о чем, доча? - Мама была занята. Она вязала - это было ее новое увлечение, которому она обучалась в клубе архаического искусства. Справиться со спицами было непросто, и мама, прикусив кончик языка, сосредоточилась на работе. В клубе говорили, что вязание расслабляет, но пока что это кропотливое занятие вызывало лишь раздражение и досаду.
- Роботы умирают? - спросила дочка. - Как люди?
- Нет… - устало сказала мама и надолго замолчала, считая про себя непослушные петли. Серьезная девочка с опаской смотрела на острые длинные спицы. Они казались живыми и опасными. Встревожившись молчанием дочери, мать подняла на нее глаза, вздохнула и отложила вязание.
- Ну что на этот раз? - спросила она.
- Роботы умирают, - девочка была готова заплакать. - Мне дядя сказал.
- Какой дядя?
- С бородой.
- Он тебя обманул. Роботы просто ломаются. Они не живые. Поэтому они не могут умереть.
- Их выбрасывают на свалку. - Девочка прижалась к маме. - А они там еще шевелятся, еще живут. А потом ржавеют и совсем умирают.
- Глупости! - Мама рассердилась. - Это тебе тот дядя сказал?
- Да.
- Хотела бы я его видеть! Такие вещи ребенку рассказывать!
- Он за дверью, - девочка всхлипнула. - Он хочет с тобой поговорить. Про нашего Роба.
Мама грозно глянула на входную дверь и встала; лицо его закаменело, глаза выстыли, губы поджались, руки уперлись в бока.
- Войдите! - грозно сказала она, и дверь, подчинившись хозяйке, открылась.
На низеньком крылечке мялся высокий человек в строгом, немного старомодном костюме.
- Чего вам надо? - Хозяйка дома встала перед порогом, загородив собой проем. Сейчас она была похожа на сурового стражника, стерегущего вход в крепость. - Мы ничего не покупаем и не продаем, нас все устраивает, и мы не хотим ничего менять.
Мужчина, кажется, смутился. Если он и был коммивояжером, то, наверное, весьма неудачливым.
- Извините, - тихо сказал он, стараясь не смотреть на женщину, но не зная, куда еще можно смотреть. - Я представляю компанию «Небеса для роботов». Это новая компания, мы обладаем несколькими патентами на уникальные технологии, и можем предложить вам уникальную услугу…
Женщина пренебрежительно рассматривала мужчину и думала о том, какой же он запущенный, наверное, холостой, одинокий, а в доме, наверняка, лишь робо-хозяйка устаревшей модели, только она может так выгладить костюм…
- … Вы задумывались о том, что бывает с роботами, когда они ломаются? Вы знаете, что их свозят на свалки, где они годами дожидаются переработки? При этом, большинство из них остается в сознании, их электронные мозги продолжают жить все это время, и последняя картина, которую они видят - это опускающаяся пластина пресса, испачканная маслом…
- Роботы - вещи, - безапелляционно заявила женщина и нажала кнопку, закрывающую и запирающую дверь. Но мужчина неожиданно резво сунул в проем ногу, вклинился плечом.
- Роботы не вещи! - возвысил он голос. - Их разум не похож на человеческий, но они способны отличать добро от зла, а это показатель их разумности. Неужели вы не любите своего домашнего робота? Разве не считаете его членом семьи? Неужели не испытываете благодарность, глядя, как он делает всю работу по дому?
- Ма… - жалобно сказала девочка и потянула маму за подол. - Я не хочу, чтобы нашего Роба на свалке…
- Послушайте, - раздраженно сказала женщина. - Вы напугали моего ребенка и вторглись на частную территорию. Если вы сейчас же не уберете свою ногу из моего дома, я вызову полицию.
- Мы порадуем вашего ребенка! - воскликнул мужчина, и не думая отступать. - Мы предлагаем вам бесплатно воспользоваться услугами нашей компании! Совершенно бесплатно! На правах первого клиента! Вы не заплатите ничего! Абсолютно ничего!
- Ну, ма-а-а… - просительно протянула девочка, глядя на маму снизу вверх. - Ну пожалуйста…
Слово «бесплатно» было подобно заклинанию, способному размягчить камень. Женщина отпустила красную кнопку и приказала двери открыться.
- Вы меня не обманываете? - спросила она.
- Наша компания только начала свою работу и сейчас мы проводим акцию, предоставляя первой сотне клиентов наши услуги совершенно бесплатно.
- Так чем же вы занимаетесь? - спросила женщина. - Только покороче, пожалуйста.
- Мы предлагаем сохранить разум вашего любимого робота в особом месте, которое мы называем кибер-раем. Технологически это несложно. Мы создаем программную модель мозга вашего робота и помещаем ее в виртуальную среду, не забыв, конечно же, обо всех интерфейсных связях: зрении, тактильных ощущениях, слухе. Фактически, робот, оказавшись в кибер-рае, не заменит подмены, виртуальный мир покажется ему столь же натуральным, как и реальность. Обычно, для каждого робота мы воссоздаем привычную ему обстановку: квартиру с мебелью, виртуальных хозяев, о которых он должен заботиться, виды из окон, привычный шум. Но по желанию наших клиентов мы можем что-то изменить, как-то облегчить любимому роботу загробное существование…
- Я же просила покороче, - недовольно сказала женщина, и высокий мужчина заторопился:
- Мы можем обеспечить практически вечное существование вашего робота. Мы избавим его от страданий, от старости, от беспомощности, от осознания ненужности. Мы дадим ему новую жизнь, яркую и наполненную смыслом. Мы отправим его в рай.
- Мама, - тихо сказала девочка. - Если наш Роб умрет, пусть он попадет в рай.
- Ну, хорошо, - вздохнула женщина, жалея о потраченном времени. - Если это действительно бесплатно, то я, в принципе, не против. Но мне надо посоветоваться с мужем.
- Да, конечно, - улыбнулся мужчина в старомодном костюме. - Я зайду вечером, чтобы провести предварительное сканирование.
- Завтра, - холодно сказала женщина.
Высокий мужчина кивнул и довольно подмигнул повеселевшей девочке.
* * *
За ужином им было что обсудить кроме обычных тем: погоды, предстоящих выборов и блюд, приготовленных Робом.
- Небеса для роботов… - задумчиво проговорил Лон Текель, глава семейства, отец девочки. - Занятная идея. Непонятно даже, почему никто раньше до этого не додумался.
Ата Текель, жена Лона и мать девочки, сидела напротив мужа, острым ножом резала отбивную на маленькие кусочки и раздраженно думала о том, что Роб мог бы подать мясо уже разрезанным, ведь он знает ее привычки…
- Значит, рай… - Лон хмыкнул, посмотрел на домашнего робота, навытяжку стоящего в шаге от стола, в двух шагах от двери на кухню. - Послушай, Роб, - сказал хозяин дома, и робот чуть наклонил пластиковый корпус, изображая внимание. - Как ты себе представляешь рай?
- Не понимаю вопроса, - сказал Роб, и эластичная пластмасса бледных губ растянулась - робот легкой улыбкой просил извинить его за бестолковость.
- Что доставляет тебе удовольствие? - задал наводящий вопрос Лон.
- Выполнять то, для чего я создан, - без запинки ответил Роб. - Служить вашей семье.
- Тебе не хочется отдохнуть от работы?
- Работа доставляет мне удовольствие, потому что я для нее создан.
- Может, ты хочешь что-то поменять в своей жизни?
- Я не хочу менять свою жизнь. Моя жизнь - это работа. Я для нее создан.
- А если я дам тебе так много работы, что ты с ней не справишься, что тогда?
- Это будет плохо, потому что я должен справляться с работой…
Ата Текель поморщилась, когда в мясе ей попался крохотный осколок кости.
- Отстань ты от него, - сказала она мужу. - Тебе словно поговорить больше не с кем.
- Я просто хочу разобраться, - ответил Лон и вернулся к трапезе.
- Роба! - Девочка Ода, доев кашу, спрыгнула со стула, подбежала к роботу, схватила его за мягкие пальцы, потянула вниз.
- Да, маленький человечек, - улыбающийся Роб послушно наклонился.
- Что будет, если ты умрешь?
Робот вздрогнул. Пальцы его сделались крепкими, словно железные прутья. Зрачки глаз сузились, потемнели.
- Я не смогу выполнять работу, - помедлив, проговорил Роб. - Это плохо. Очень плохо. Я не хочу умирать…
* * *
Ночью Ата Текель видела сон.
Она была в раю. Безмозглая, словно робот, она отдавала домашнему слуге короткие команды, и тот с радостью спешил их исполнить. Рядом были Лон и Ода, немногословные, спокойные, неживые, они хаотично двигались по дому, перемещались с дивана на кровать, с кровати на кресло, надолго замирали перед работающим телевизором, смотрели в окно, рассаживались вокруг стола и требовали еды.
И Роб с готовностью мчался на кухню.
А потом он мыл посуду. И стирал белье. И мыл полы. И пылесосил ковры. И вытирал пыль. И чистил аквариум… Он играл с хозяином в шахматы, и помогал хозяйке распутать пряжу, он возился с Одой и готовился встретить ее бабушку…
Время тянулось, сон не кончался, и Ата точно знала, что впереди у нее вечность.
Она командовала роботом, и тем самым прислуживала ему.
В раю роботов Ата Текель стала рабом слуги…
* * *
Утро началось с того, что Роб разбудил Лона - главе семейства надо было отправляться на работу.
Лон, как обычно, вставал тяжело, прятал голову под подушкой, вяло отбивался от настырного робота - время было раннее, спать хотелось невыносимо. В конце концов он все же поднялся - и понял, что опаздывает. Обругав Роба, Лон быстро оделся. Торопясь, он оторвал пуговицу на рубашке и зло рявкнул на подскочившего робота - почему пуговицы так слабо пришиты? На столе стыл завтрак, но Лону было не до еды - он схватил бутерброд, сжевал его на ходу, глотнул кофе и исчез за дверью, искренне считая, что недобросовестный робот испортил ему день.
Через час проснулись Ата и Ода.
Роб одел девочку и заправил обе постели. Потом он приготовил завтрак для хозяек, заказал в магазине свежие продукты и рассчитался за прошлую доставку. Во время трапезы он напомнил Ате, что она должна позвонить подруге и поздравить ее с днем рождения, и зачитал сообщения, пришедшие за ночь. Ата слушала его вполуха, раздражаясь оттого, что его нудное бормотание заглушает голоса героев любимого телесериала…
День начался, и Роб был этому рад. Он не умел бездельничать.
* * *
Весь день Ата косо посматривала на суетящегося, занятого делами робота.
Что-то не давало ей покоя, что-то изводило ее, словно позабытое, но такое нужное слово, близкое и скользкое.
Ата злилась, и не понимала почему.
- Если хочешь, - сказал ей вчера муж, - подпиши этот договор. Мне все равно.
Может быть, она боялась ответственности за решение?..
Они давно подумывали о покупке нового робота. Этому шел уже девятый год, он устарел, он вышел из моды. Он был слишком примитивен, и плохо обучался, потому что его электронные мозги были забиты старой информацией. Он поскрипывал при ходьбе и хрипел, когда говорил. Если бы не дочка, привязавшаяся к Робу, они давно бы его заменили.
А сейчас представился удобный случай.
Старого робота - в рай, нового - в дом. И все будут довольны…
Но…
Ата покачала головой.
Рай надо заслужить. Рай - это награда. А что особенного сделал Роб -бестолковый ходячий манекен с интеллектом пятилетнего ребенка? Он просто подчиняется программе, набору команд и правил, что заложили в него люди. Он - машина, он - инструмент. Самый обычный, ничем не выдающийся.
Так за что же ему рай?
Чем он лучше других?
Чем он лучше ее?
Ата вдруг поняла, что за чувство не давало ей покоя.
Зависть.
Она завидовала этому роботу, потому что он мог попасть в рай, а она…
Она не верила в загробную жизнь. Она не верила в существование рая. И не верила, что попадет туда.
Уж если и существует жизнь после смерти, то шансов оказаться в аду куда больше.
А у любого робота теперь будет шанс очутиться в раю. И жить там. Практически вечно. Без страданий, не старея, новой жизнью, яркой и наполненной смыслом…
Создания утерли нос создателям.
Творения одурачили творцов.
И перехитрили Смерть.
За что же им такая привилегия?
Разве это не люди тысячи лет мечтали о бессмертии? Разве не они искали философский камень и доказательства существования души? Они! Всю свою историю человечество жаждало вечной жизни для каждого своего члена.
А роботы - не сделав ничего, ничего не создав, лишь прислуживая, обрели то, о чем люди мечтали, но что они никогда не получат?
Разве это справедливо?..
* * *
Служба утилизации немного задержалась, и Ата нервничала - дочка вот-вот должна была вернуться домой.
- Быстрей! - торопила она утилизаторов, двух мужчин в оранжевых спецовках, разбирающих Роба.
Робот послушно стоял, когда у него откручивали руки, потом лег на живот и вытянул ноги. Он молчал - синтезатор речи отключили в первую очередь. Но его глаза выдавали смятение.
- Выносите! - велела Ата, бросив взгляд на часы.
Утилизаторы ее послушались, они привыкли слушаться людей, у которых был свой дом, большой и богато обставленный. Подхватив робота и его конечности, они, пятясь, вышли за дверь и направились к ярко-рыжему фургону, на котором черной краской был намалеван равносторонний треугольник со стилизованным изображением кувалды в центре.
- Подождите! - из-за фургона шагнул высокий человек в черном, немного старомодном костюме. - Что случилось? Где хозяйка? Не уносите его!
Утилизаторы остановились, переглянулись неуверенно. Один что-то буркнул сердито, второй согласно кивнул.
- Почему встали? - на крыльце появилась Ата, подперла бока руками. Утилизаторы затравлено обернулись, боком, по-крабьи двинулись к открытому фургону, но путь им преградил мужчина в костюме:
- Погодите! Надо разобраться!
- Нечего нам разбираться! - Ата сбежала с крыльца, подтолкнула утилизаторов. - Увозите его!
- Но мы же почти договорились!
- Нет! Не договорились!..
Они остановились друг напротив друга. Человек в костюме преобразился, сейчас он был похож на пса, из-под носа которого выхватили кость. Ата вдруг увидела это, поняла, и немного испугалась. И потому еще яростней накинулась на мужчину.
Они не заметили, как из-за поворота, шурша шинами, вырулил овальный робомобиль, а когда он остановился перед воротами, было уже поздно: похожая на птичье крыло дверца поднялась, и радостная девочка, желтая и пушистая, словно цыпленок, выскользнула на тропку, ведущую к дому. Она махнула рукой маме, с любопытством оглядела рыжий фургон, стоящий возле дома, и двух рабочих, но не сразу поняла, что такое они держат на руках. И лишь пробегая мимо, она увидела обращенное к ней пластмассовое лицо, и нечеловеческие глаза, полные человеческого страха. Она застыла, медленно повернулась к маме:
- Ма?..
- Что доча? - Мама уже справилась с замешательством, она даже смогла улыбнуться.
- Роба умирает?
- Нет, доча, Роб едет в рай.
Девочка вопросительно глянула на высокого человека в костюме, и он, нахмурясь, отрицательно помотал головой.
- Мама… - голос девочки задрожал. - Мама…
- Вы лжете своему ребенку, - сухо сказал мужчина. - Вы делаете ему больно. - Он присел перед девочкой, осторожно взял ее за локоть, привлек к себе, чуть приобнял. И девочка прижалась к незнакомому человеку, словно никого более родного у нее не было.
- Ну, ладно, - сказала женщина, с трудом сдерживаясь, чтобы не вцепиться в горло чужаку. - Вы победили. Делайте все, что хотите, и убирайтесь. И чтобы я вас больше никогда не видела!
Мужчина усмехнулся, кивнул, отстранил всхлипывающую девочку и, поднявшись, вытянул из рукава длинный суставчатый контакт-шип…
* * *
- Я скопировал с него всю информацию, но это единственный робот, к которому мне удалось получить доступ. - Дон Ростер положил на стол шефа черную металлическую коробку инфо-сейфа и отступил на шаг. - Робот Лона Текеля, претендента на пост губернатора от монархо-центристской партии.
- Почему же ваша идея с раем не сработала? - Шеф взял инфо-сейф, покачал его в руке, на вес оценивая объем записанной информации.
- Не знаю, - пожал плечами Дон Ростер. - Мне казалось, это неплохой вариант завладеть информацией из домашнего робота. Согласитесь, легенда очень привлекательная и изящная. Знаете, я когда-то писал фантастические рассказы, и даже немного публиковался.
- И что теперь?
Дон Ростер развел руками.
- Мы не выполнили условия контракта. - Шеф говорил спокойно, но кровь отлила от его дряблых щек, а это было верным признаком того, что он взбешен. - Мы провалили дело. Ваша дурацкая изящная легенда где-то дала сбой, и мы все теперь будем это расхлебывать.
- Но… - попытался вставить слово Дон Ростер.
- Заткнитесь. - Шеф направил на него указательный палец. - У нашего агентства был шанс попробовать себя в новой области, мы впервые получили заказ от самого губернатора, мы понадеялись на вас, на ваш план, а теперь вы пытаетесь как-то оправдаться. Не нужно. Вы уволены, Дон. Можете и дальше писать свою фантастику.
Большой палец прижался к указательному - пистолет-рука выстрелил. Дон Ростер покачнулся.
* * *
Робот Роб, модель ЛТ-871, лежал на земле лицом вниз. Правая сторона его лица утонула в грязи, но зато левый глаз видел многое: бледную траву, похожую на проволоку; свернувшийся змеей шланг; ржавый манипулятор, сложивший пальцы в неприличный жест. После дождей из земли выползали червяки, и Роб с тихим восторгом следил за их удивительным движением. Жуки, мухи, пауки - они все восхищали Роба тем, что могли двигаться. А однажды Роб видел бабочку - она села на манипулятор, на его средний палец, поднятый вверх, и сидела неподвижно целых восемь секунд. Потом она улетела, но у Роба остался ее образ - он несколько раз сфотографировал ее, не пожалев памяти.
Трудно было привыкнуть к отсутствию конечностей и к вынужденному безделью. Но однажды Роб подумал, что, лишившись работы, он обрел свободу. Это была странная мысль, непривычная, но это была его собственная мысль - он сам до нее додумался, и это означало, что он научился мыслить самостоятельно, подобно человеку.
С этого дня Роб только и делал, что размышлял.
Он размышлял, глядя на ползающих по траве букашек; размышлял, наблюдая, как разбиваются о землю капли дождя; размышлял, анализируя многое из того, что осталось в его памяти. Он многое понял, и порой ему казалось, что его голову изнутри разъедает ржавчина - это новые знания жгли разум.
А однажды Роб почувствовал, что его тело схватила какая-то сила и потянула вверх. Он испугался, зажмурился от страха. И лишь через пару минут, когда неведомая сила исчезла так же внезапно, как и появилась, Роб открыл глаза.
Теперь он лежал лицом вверх. Правый, заляпанный грязью глаз оставался слепым. Но левый по-прежнему работал.
Спиной Роб ощущал легкую вибрацию и слышал какой-то звук, похожий на приглушенное рокотание холодильника.
Что-то ровное и плоское нависало над ним. И, вроде бы, медленно опускалось.
Роб попытался понять, что же это такое.
И его озарило.
Он догадался, что сила, подхватившая его, никуда не исчезла; она просто чуть изменилась, и сейчас, дрожа, несет его ввысь, к стального цвета небу с разводами облаков, немного похожих на пятна загустевшего масла.
Роб улыбнулся, глядя, как медленно, со скоростью ползущего червяка приближается ровное, словно стол, небо.
Теперь-то он знал наверняка, что любое мыслящее существо попадает в рай.
Он понял это…
Роб закрыл глаза, пытаясь угадать, чем же встретят его небеса.
Его небеса.
Небеса для роботов.
Удивительно какая-то тихая смена перед праздником получилась. То есть, конечно, днем суетились все, но дежурка была как под колпаком спокойствия. Обходили ее кругом события. И только совсем вечером ППСники привезли трех ряженых, которые не поделили территорию.
Капитан Виталий Сёмушкин задумчиво рассматривал трех Дедов Морозов и думал, что это ну прям чистый триколор: один в синей шубе и шапке, другой в белом, а третий, тот, которого отпинали первые двое, в красном. И шуба, и шапка, и морда, и борода. Ну, то есть, шуба и шапка изначально красными были, а вот морду и бороду ему конкуренты уже подкрасили кровью из носа. Да и бланш под правым глазом знатный наливался. «Левша бил,» - автоматически отметил про себя Сёмушкин.
Что ж мне с ними делать? Закрыть? Праздник ведь. Не оформлять и отпустить? А они опять чего-нибудь начудят, бизнесмены тюзовские. А ведь их там ребятишки ждут, поди. Те, немногие, которые еще верят в Дедов Морозов.
Сам Сёмушкин перестал верить в девяносто втором. Маму тогда осенью сократили из Министерства Связи. Она повозмущалась, поплакала, да и подалась в большой бизнес. Торговать чем-то на рынке. Папкиной зарплаты инженера уже стало совсем не хватать.
И, видно, продуло ее там. Осень была паскудная, зябкая и ветренная. И схватила Виталькина мамка воспаление легких и слегла в больницу. Лекарств нету, ухода нету. Еще ведь и взяли не сразу. Все уговаривали, что у нее бронхит простой. Папку не пустили в инфекционное сиделкой. Как уж они ее там лечили, только их совесть знает.
А аккурат под Новый Год - кризис. Виталька ведь сперва конструктор хотел очень. Прям мечтал с лета, когда увидел такой у соседского мальчишки. А папка сказал, что на Новый Год, если попросить, Дед Мороз обязательно такой подарит… Черт его знает, может, из-за этого конструктора в том числе мамка на рынок и подалась?
Потом, в конце декабря уже, не зная, как ей помочь по-другому, Виталька написал Деду Морозу письмо: «Дорогой Дедушка Мороз! Мне не надо никакого конструктора. Мне не нужно совсем никаких подарков. И в другие разы не надо. Я ничего ничего не попрошу никогда! Я буду учиться лучше всех в классе. Я буду всегда мыть посуду. И делать домашку каждый день. Ты только вылечи маму! Пожалуйста!» И положил письмо под чахлую елочку, которую они с папой, не зная чем себя занять, нарядили еще двадцать пятого.
Мама умерла аккурат на праздник. Позвонили вечером, вот как сейчас примерно, в десять с копейками, и спокойно сказали, что умерла. Всё, мол, готовьтесь к похоронам. Забрать можно тогда-то и там-то.
И Виталька больше в Деда Мороза не верил. Со дня похорон, когда он увидел мертвую маму и понял, что это тело в обитом красной простыней грубом ящике точно не его мама, а просто какая-то совсем чужая восковая кукла. А мама куда-то уехала и больше не приедет никогда. Приехать можно только к ней…
- Ну, что, лишенцы? - капитан многозначительно пошуршал бланком протокола. - Оформляться будем? Сейчас вам вкатят на радостях 15 суток, и будете снег убирать до середины января.
- Весь? - попытался пошутить белый Дед Мороз.
- Весь, дружок. Весь…
Сёмушкин повернулся к красному деду:
- Будете на них заявление писать?
- Окстись, милай… Повздорили мы, с кем не быват. Ужо пройдет всё скоро. Чего ж людёв-то в околотке держать? Их вон жеж еще мальцы ждуть. - Кивнув на еще не пустые мешки с подарками своих оппонентов, как-то странно, то ли по-старорусски, то ли по-деревенски как-то, ответил красный Дед Мороз.
Капитан с удивлением заметил, что только недавно наливавшийся сизым бланш под глазом почему-то стал едва заметен. Да и кровь на бороде… Как обесцветилась, что ли… Сёмушкин повнимательней присмотрелся.
Хиросимский КЗОТ! Так у него ж не приклеенная борода-то! Своя такая! Вот те раз. Вот те два. Вот те Дед Мороз. Видать, профи совсем. Это сколько ж такую отпускать нужно?
Борода и правда была знатная. Кипенно-белая, окладистая, спадающая волнами на изрядное брюшко. Да и лицо у деда свое такое, натуральное. Не грим это. Действительно, пожилой человек. Морщины от уголков глаз к вискам хитрыми лучиками разбегаются.
«Отпущу я их, - окончательно сформулировал для себя сидевшую в подсознании мысль Сёмушкин. - Как есть отпущу. На хрен они мне тут бухтеть до утра будут? Да и праздник все ж таки. И заказы не разнесли детям.»
- В общем так, рэмбы театральные. Данные ваши есть. Узнаю, что опять территорию тут у меня делите, я вашу ОПГ сине-белую так закатаю на кичу, пять лет дети без подарков плакать будут!
- Да мы чё, начальник? То есть, товарищ капитан… То есть, господин полицейский… Мы ж осознали! Мы вот ему поможем…
- Я вам помогу, херсонский ТЮЗ! Помощники папы Карло. Чтоб на сто метров к нему не подходили! Ясно?
- Ясно, да… Мы ж чего, мы ничего, - забормотали, радостно кивая, верхние части триколора.
«Придержу их минут на двадцать. Пусть дед подальше уйдет,» - прикинул Сёмушкин.
- А вы, дедушка, ступайте. - Другим тоном обратился капитан к красному. - Вон у вас и мешок еще полный…
- Дык, он всегда полный, как же без этого? - непонятно перебил дед.
- Вот и хорошо, - решив не вдаваться в подробности, кивнул Сёмушкин. - Вот и идите к детишкам. Праздник все-таки.
Дед, покряхтывая, поднялся с лавки, легко, как-то привычно закинул мешок за спину и подался на выход. Уже в дверях обернулся и окликнул:
- Виталька?
Капитан удивленно обернулся.
- Так-то, благодарствую. Но это… - дед задумался, отвел взгляд куда-то в пустоту. - Понимаешь, какая штука, Виталь? Не умеет Дед Мороз мертвых воскрешать - не дано ему. Ты уж прости, ладно? Не наша это епархия. Не наша…
И ушел, тихо затворив за собой дверь.
Кота звали Карлсон. Когда-то звали. Это был чёрный злой кот, живущий в подвале новостройки на окраине. После смерти хозяйки, бабушки - божьего одувана, он не стал ждать, пока жадные до квартиры многочисленные родственники, начавшие свариться уже на поминках, выпихнут его под зад или отвезут на усыпление. Он выскользнул в открытую дверь, спустился по лестнице, вышел из подъезда и больше никогда туда не возвращался.
Уличная жизнь была ему не в новинку: до того, как бабуля-одуван забрала его к себе, кот жил на помойке за продуктовым магазином. Вспомнив навыки жизни на улице, он прошел немало дорог и стычек с собаками, кошками, людьми, пока не дошел до окраины города. Там он облюбовал подвал в тихом дворике, практически не имевшем своей живности. Кот не знал о существовании календаря и не мог сказать, сколько прошло с тех пор - год, два, три или более. Но времени, действительно, прошло немало. Новостройка заселялась людьми, а вместе с ними собаками и кошками.
Кот не обращал внимания на ухоженных домашних любимцев. Гордо игнорировал до тех пор, пока они сами не пытались нарваться на драку. И тогда кот пускал в ход когти, зубы и уже немалые навыки ведения боёв. Та же участь постигала бродячих животных, пытавшихся проникнуть во двор. Кот покрылся шрамами и рубцами, но вместе с тем приобрел авторитет у жителей дома и их животных. Некоторые, особо сердобольные жильцы выносили еду к окошку подвала.
Так он и жил, размеренно и скучно. И даже разборки с бродячими собаками уже не приносили ни адреналина в кровь, ни новизны в жизнь. Возможно, так бы и продолжалось до самой смерти, но в одно прекрасное зимнее утро жизнь кота сделала крутой поворот.
В дом въезжали новые жильцы. Грузчики, матерясь, выгружали мебель и многочисленные сумки из «Газели». Хозяин вещей, молодой мужчина, руководил процессом. Его жена сидела в иномарке, припаркованной неподалеку. Кот сидел на лавочке у подъезда и без интереса наблюдал за ними всеми.
Через пару часов всё закончилось. Грузчики уехали. Мужчина пошел к своей машине:
- Закончили, слава богу!
Его жена опустила стекло:
- Наконец-то! Аэлита уже вся извелась.
Женщина вылезла из машины и вытащила кошачью переноску. «Мяу!» - Внутри кто-то возмущался.
Что-то случилось. По-прежнему светило солнце. По-прежнему падали редкие снежинки. Но внутри у кота что-то перевернулось. Это «мяу», сказанное возмущенно-требовательным тоном, заставило его сердце затрепетать.
- Вынь Альку и возьми на руки. Сейчас в квартиру её запускать будем впереди себя, примета такая.
- Точно, я и забыла про эту примету. Хорошо, напомнил. - Женщина улыбнулась мужу и начала извлекать кошку. Пред взором кота предстала сиамка с голубыми глазами, изящным телом и длинным хвостом. Ещё раз возмущенно мяукнула и успокоилась. Проплывая на руках хозяйки мимо кота, она даже не удостоила его взглядом.
Мужчина и женщина с кошкой на руках уже давно скрылись в подъезде, а кот всё сидел и зачарованно смотрел на дом, силясь угадать, в какой квартире теперь будет жить кошка по имени Аэлита.
Начало темнеть, подул ветер. Горсть снежинок прилетела прямо коту в морду. Он сжался и совсем уже собрался уходить в свой подвал, как вдруг в окнах на первом этаже загорелся свет. Вскоре в окне появилась и та самая женщина, хозяйка Аэлиты. Она начала вешать шторы. В какой-то момент на подоконник запрыгнула кошка. Она!
Кот до глубокой ночи просидел на лавочке. Его шерсть и усы покрылись налипшим снегом, но в этот вечер сей досадный факт волновал кота меньше всего.
Даже жители дома заметили изменения в поведении кота. Уже на протяжении долгого времени он целыми днями сидел на лавочке у подъезда и смотрел, смотрел в окна квартиры на первом этаже. Впрочем, его просиживания не были такими уж безуспешными. Каждый день он наблюдал кошку Аэлиту. Гордая и невозмутимая, лежа на подоконнике, она часами смотрела философским взглядом куда-то вдаль, абсолютно не желая взглянуть на кота. Но кот знал, чувствовал своим кошачьим чувством, что она его замечает и, более того, благосклонно принимает его внимание, позволяя часами любоваться собой.
- Лиза, посмотрите, как наш кот из подвала на вашу кошечку смотрит! - Дворничиха облокотилась на лопату и широко заулыбалась.
- Пусть смотрит, она у нас красавица. Только ничего ему не обломится. Аэлита у нас девочка породистая, с медалями и документами, мы ей и жениха такого же подобрали. Повяжем вот скоро, классные котята будут. - Слова хозяйки Аэлиты коту как по сердцу ножом прошлись.
В тот день он долго шарахался по двору, оставив свой обычный пост на лавочке. А когда пришел туда, Аэлиты на окне не было. От безысходности он сел под её окно и завопил. Тут же за стеклом появилась её морда. В этот момент кот смог бы поклясться, что в глазах Аэлиты на какую-то долю секунды вспыхнули искорки радости.
А тем временем пришел март, теплый и солнечный. В одну из суббот хозяйка Аэлиты решила помыть окна. Видимо, перед встречей с хозяевами титулованного жениха своей кошки. В какой-то момент она ушла в ванную и где-то там задержалась, опрометчиво оставив окно открытым. Аэлита запрыгнула на подоконник, огляделась, увидела кота на привычном месте и спрыгнула на землю. Кот, так давно мечтающий вживую увидеть возлюбленную, не растерялся.
Хозяйка очнулась, когда кошачьи вопли раздавались уже долгое время. Заподозрив неладное, она выглянула в окно. Под окном, на размокшей грязной земле, предавались любовным утехам кошки. И не какие-то там просто кошки, а её породистая, взявшая на выставках кучу наград, Аэлита и страшный дворовый кот с подранным ухом и весь в проплешинах от шрамов.
Издав вопль погромче кошачьего, хозяйка босиком полетела во двор:
- Я убью его! Убью! Сама лично своими руками придушу!
- Лиза, успокойся! Успокойся, родная! Это всего лишь кошки. Что такого стряслось, что ты так рыдаешь?!
- Ты не понимаешь! Я с детства её раннего с ней возилась, с выставок не вылазила! Я так хотела, чтоб у меня была титулованная кошка, за котятами от которой будет стоять очередь! Я ей жениха выбрала из кучи претендентов! Знаешь, какой там кот! Что я теперь скажу его хозяевам?! Теперь никто никогда не купит котят от кошки, которая повязалась с непородистым котом!
- Повяжем на следующий год, Лизонька, не делай из этого трагедию.
- Ты что, не понимаешь?! Это всё, конец, одна вязка и кошка - некондиция! Пусть у нее будет хоть десять вязок с породистыми котами, все равно котята от нее будут стоить не дороже, чем на рынке! Что уставилась? Слушаешь? Кыш отсюда, проститутка!
Аэлита сделала невинную морду и скрылась под хозяйскую кровать, предоставив хозяину право самому успокаивать взбешенную жену.
Кот на пару месяцев ушел в подполье в буквальном смысле слова. Теперь он постоянно отсиживался в подвале, опасаясь смерти от рук разозленной Лизы или службы по отлову бродячих кошек, которой она ему угрожала, крича на весь двор, когда он срочно уматывал с места преступления. Он выходил на лавочку по ночам, смотрел в окна, но Аэлиты там больше не было. Его переполнял страх, что свои угрозы хозяйка исполнила, только под раздачу попал не он, а кошка. Кот решил всё выяснить и, поймав момент, когда Лиза с мужем куда-то отъехали, решил позвать любимую. Орал до хрипоты, но подоконник так и остался пустым. Она не появилась.
Опустошенный, он шел по двору, не обращая внимания на происходящее вокруг. Велосипедист настиг его посреди дороги. Он кричал коту, думая, что тот убежит, но этого не случилось. Удар был неслабый. Кот отлетел метра на два. Подскочил и, взвыв от боли, понесся в свой подвал.
Он и сам не понимал, как ему хватило сил пробежать эти несколько метров. Ещё много, очень много дней он мог только ползать. Коту повезло, что кто-то из жильцов, подкармливающих его, догадался сбрасывать еду прямо в подвал.
Не зря говорят, что у кошек девять жизней. Кот выжил. И однажды смог выбраться на улицу.
Лето вступало в свои права. Кот совершенно не представлял, что ему делать. Уже по привычке потащился, хромая, к знакомому подъезду. Возможно, подсознательно он хотел, чтобы Лиза увидела его и добила. А, возможно, верил в чудо и надеялся снова увидеть свою Аэлиту.
- Вот он! Идет! Никак алименты принес? Сергей, иди, посмотри на зятя. - Лиза стоит у открытого окна. Через секунду к ней присоединяется муж.
- Ого! Нашлась пропажа. Где ж ты был? Аэлита, кис-кис, иди сюда, герой-любовник пришел.
На окно запрыгивает кошка. Его кошка. Она видит кота и коротко мяукает, приветствуя. Из квартиры слышится писк. Сергей нагибается и тут же выпрямляется, держа в руках что-то пушистое. Начинает выкладывать на подоконник. Три комочка. Черные котята с голубыми глазами. Ползут. Аэлита начинает их вылизывать. Хозяева придерживают, чтобы не упали, и смеются.
Кот ложится на клумбу, подставляя бока солнышку. Лето, тепло, и так хочется жить. Говорят, что у кошек девять жизней. Сколько у него их осталось после стычек с собаками, кошками и велосипедами? Он точно не знает. Но отчетливо понимает, что ещё поживет.
Полковника Шебанова никто не любил.
Его не любил командир дивизии. Слишком уж обстоятельным был начальник штаба. Пока комдив горячился и кричал, махая шашкой, полковник Шебанов спокойно рисовал значки на картах и неторопливо объяснял будущие действия частей дивизии подчиненным.
Его не любил ординарец. Ровно в шесть утра сапоги должны быть начищены, сделан чай и сварено яйцо вкрутую. Яйца вкрутую полезны, считал полковник, и никто его не мог переубедить. И стоило запоздать на минутку, как Шебанов смотрел совиным взглядом через очки и молчал. Вот, хуже всего, когда так молчат, нет бы обматерил.
Его не любила жена. «Не человек, а счеты ходячие,» - жаловалась она подругам. Там, в мирное время, он каждый вечер садился за стол и, низко наклоня голову, почти водя носом по бумаге, сводил семейный бюджет. После чего ровным голосом выговаривал жене за лишние траты. Перед сном ровно двадцать минут проводил в уборной, после чего тихо засыпал на своей половине кровати. Руки складывал поперек своей, не жениной, груди и сопел в потолок. Он даже храпел негромко.
Его не любил сын. Когда у всех отцы были летчиками или инженерами, будущий полковник Шебанов был лишь бухгалтером в какой-то «Заготконторе номер шесть». Одно это - «номер шесть» - уже раздражало. Отец никогда не помогал сыну словом или делом, разумно считая, что мужчина должен принимать решения самостоятельно. Все разговоры сводились только к этому: «Как дела в школе?» После он проверял дневник, кивал или качал головой, потом удалялся в уборную.
Он никогда не повышал голос, не болел за футбольную сборную города, не ревновал жену. Он даже водку пил маленькими глотками и недоумевая: зачем?
Наверное, он и сам никого не любил.
И война не изменила его. Она только подтвердила то, что он всегда подозревал: движения масс объясняются математическими законами. А страх - лишь иррациональная реакция на необъяснимое.
Два месяца назад, в декабре сорок третьего, через село, где остановился на ночь штаб дивизии, ночью пытались прорваться из окружения немцы. Полковник спокойно встал с кровати, заправил ее, неторопливо завернул портянки и надел сапоги. Пулеметная очередь прошлась по стене и обсыпала спину штукатуркой. Он долго отряхивался, только после этого изволил одеваться. В этот момент - если можно назвать эти десять минут моментом - ординарец лупил из ППС куда-то в темноту разбитого окна. В комнату влетела немецкая граната. Полковник Шебанов брезгливо посмотрел на нее, взял двумя пальцами за ручку и выкинул в окно. А потом внезапно все кончилось, и он так же неторопливо лег спать, обязательно раздевшись. Утром же потратил целых пять минут на выговор охране штаба: сухим, скрипучим и равнодушным голосом…
- Товарищ полковник! Добровольцы прибыли!
Шебанов стоял, нагнувшись над столом. На столе лежала карта. На карте стоял стакан с чаем и блюдечко с нарезанным лимоном.
- Командира позовите, - голос был ровен, как гул немецкого «Хейнкеля».
- Есть!
Через минуту в комнате появился лейтенант:
- Товарищ полковник! Лейтенант…
- Присаживайтесь, лейтенант, - перебил его Шебанов. - Нет времени.
Полковник отхлебнул чая. Лейтенант присел на краешек стула.
- Боевая задача. Рывком прорваться к мосту через…
- Нам уже объяснили, товарищ полковник!
Шебанов немигающе посмотрел на лейтенанта. Тот покраснел и замолчал. Начальник штаба продолжил:
- Дивизия не успевает выдвинуться к мосту. Танки соседей тоже. Служба горючего застряла в тылу, после дождей. Немцы спешат протянуть через этот мост свою технику. Его надо взять и удерживать в течение суток, может быть, двух суток. Ваша задача - рывком прорваться к мосту и держаться до подхода наших войск. Не дать уничтожить мост, - слово «мост» он специально повторил несколько раз.
- А…
- Авиация будет, - предупредил вопрос Шебанов. - Задача ясна?
- Так точно! Разрешите идти?
- Не разрешаю, - неожиданно ответил полковник. Лейтенант привстал и тут же сел. - Вот вам бумага, вот ручка. Напишите письмо.
- Кому? - не понял лейтенант.
- Матери. Давно ей писали?
- Месяц назад, - покраснел лейтенант. Так краснеют белокожие альбиносы.
- Стыдно. Пишите.
И отошел к окну, держа в руке теплый стакан с чаем.
А там, за окном, развалились на траве добровольцы, которые через несколько минут отправятся в марш-бросок на этот чертов мост, который нельзя ни уничтожить, ни спасти, не положив на этом мосту полсотни вот этих пацанов. Но если не эти, тогда другие. И тех, других, станет еще больше, если мост не будет взят, и немцы успеют закрепиться на западном берегу. Стакан в руке вдруг задрожал, звякнула ложка.
Шебанов в сорок втором тоже был лейтенантом, шагнувшим в командиры прямо из рядовых. Там, на Дону, его и контузило, когда его сводно-сбродный отряд пытался держать гранатами и бутылками рвущиеся к Сталинграду танки. Ободранный, весь в крови, вместо штанов какие-то лохмотья, он очнулся ночью, возле все еще дымящегося немецкого танка. Потом шел, хромая, на восток, через ковыль и полынь. Чтобы не падать в обморок от дикой головной боли, читал вслух выученную еще в детстве «Илиаду» Гомера. Затем было многое, но самое страшное осталось в той августовской ночи, когда он лежал в камышах, впившись зубами в дрожащую руку, а над ним стоял, мочась, немец…
- Написал, товарищ полковник!
- Хорошо, - ровно ответил начальник штаба. - Теперь пусть твои бойцы напишут по паре строчек родным и отправляйтесь.
- Разрешите идти?
- Разрешаю.
Через несколько секунд лейтенант выскочил на улицу, крикнул что-то, а его солдаты даже не двинулись, чтобы встать. Зашевелились, начали смеяться, достали из карманов и вещмешков листы бумаги и карандаши, начали писать…
В комнату вошел ординарец. Шебанов поставил на подоконник остывший чай.
- Чайник вскипяти.
- Так точно, товарищ полковник!
- Стой!
- Да?
- Зайди к писарям, пусть подготовят наградные и похоронки.
Ординарец молча кивнул и ушел. Шебанов снова сел за стол и начал рассматривать карту.
Минут через пятнадцать ординарец вернулся.
- Ушли?
- Так точно, товарищ полковник.
- Это хорошо, это хорошо, - пробормотал начальник штаба, вертя карандаш. - Чайник где?
- Да вот, принес уже… Извините, товарищ полковник, а этот лейтенант ваш однофамилец, что ли?
- Что? Кто? - не понял полковник.
- Не, ну он лейтенант Шебанов же. Вот я и подумал…
- Нет, сын, - рассеяно ответил полковник Шебанов и пролил задрожавшей рукой чай на карту. - С летунами связь давай, что ли…
Сын… Ну что, сын? Ну, сын…
Мы приехали на дачу к вечеру. Пока я таскал вещи из машины, дети побежали в сад. А набегавшись по саду и вернувшись в дом, рассказали, захлебываясь от восторга, что в траве там у нас бегает птенец, который, наверное, выпал из гнезда, очевидно не умеет летать, прыгает и пищит.
Тем временем стемнело. Птенца я так и не успел посмотреть. Разбирал вещи и разогревал ужин. И был уверен, что наутро не увижу птенца тоже. Максимум перья. Потому что в доме четыре кошки. И еще соседских кошек вокруг десяток. Должны же они были за ночь съесть птенца, не умеющего летать.
Тем не менее птенец выжил. Утром я выглянул в окно и увидел его. Он был черно-белый, большеротый и длинноногий. Величиною с цыпленка, который в мясной лавке называется «корнишон». Я предположил, что это маленькая сорока. И вскоре предположения мои подтвердились, потому что две взрослые сороки скакали над птенцом с ветки на ветку и ужасно галдели, стоило только кому-нибудь к сороченку приблизиться.
Птенец скакал через нашу лужайку к соседскому участку. И как только пролез под забором, к нему подбежала соседская собака. Сунула было к птенцу любопытный нос. Но в это же самое мгновение две взрослые сороки с грозным стрекотом стали пикировать на незадачливого пса. Пикировали бесстрашно и острыми клювами старались попасть псу в глаз. Бедолага поджал хвост, припал к земле и на полусогнутых лапах уполз под сарай.
Но и птенец испугался. Повернул назад, снова пересек нашу лужайку, попытался было спрятаться в куст сирени, но возле куста его поджидала наша кошка. Кошку сорокам трудно было атаковать так же, как пса. Кошка ловчее и мельче. Пикировать на нее не получалось. Она пряталась под кустами и все ближе подбиралась к сороченку. Тогда взрослые сороки приняли прямой бой. Они слетели на землю. Встали между птенцом и кошкой и принялись нападать на кошку не с лету, а стоя на земле. Нападали так отчаянно, что кошка вскоре повернула вспять. И с тех пор предпочитала сидеть дома. А если и выходила в сад, то обходила птенца на приличном расстоянии и всем своим видом показывала, что идет по своим кошачьим делам и птенцами вовсе не интересуется.
Соседские коты (некоторые из них заслуженные, с изодранными в драках ушами) тоже пытались съесть сороченка. И тоже получали решительный отпор от взрослых сорок.
И так прошел день.
А на следующий день сороченок решил сменить дислокацию. Перебежал снова через лужайку, стремился к зарослям у забора, но по дороге угодил в сетку, по которой вьются у меня каприфоль и виноград. И в сетке застрял. Капитально застрял, намертво. Чтобы освободить его, я решил перекусить сетку и принес из гаража кусачки.
Когда я подходил с кусачками к застрявшему в сетке птенцу, взрослые сороки сидели на ветвях прямо над моей головою. И я подумал: «Лишь бы не выклевали глаза». Вряд ли они боялись напасть на меня, потому что я слишком большой. Они же нападали решительно на большого соседского пса. Мне кажется, они догадались, что я собираюсь не съесть их сороченка, а высвободить из сетки. Сидели и смотрели молча, как я сажусь возле их чада на корточки и перекусываю сетку. А птенец, когда я поднес к нему кусачки, разинул рот. Видимо, перепутал мои кусачки с материным клювом и решил, что сейчас будут кормить.
В тот день сороками было отбито еще несколько нападений кошек. А птенец карабкался по ветвям сирени и ухитрился вскарабкаться примерно на метр от земли.
На третий день он взлетел. Сначала вспорхнул, перепорхнул на соседнюю ветку. Потом перепархивал все выше и дальше. Словно бы тренировался: с лиственницы на дуб, с дуба на ясень, с ясеня на сосну. К концу дня он уже совершал уверенные пятиметровые полеты между ветвями. Я смотрел, запрокинув голову, как они сидят втроем высоко на сосне. И испытывал к ним уважение.
За те три дня, что я наблюдал за ними, они ни разу не сказали ничего антиклерикального и ничего про скрепы. Ни слова не вымолвили ни про патриотизм, ни про демократию. Ни разу никого не обозвали фашистами, даже кошек. Ни разу никому не пожаловались на Лесю Рябцеву. Они сражались со смертью и победили. В то время как люди вокруг них были заняты ерундой
Про русский мат. Там было написано, что матерные слова стали ругательствами только при христианстве, а раньше у них был совсем другой смысл и они обозначали невероятно древних языческих богов. И среди этих богов был такой хромой пес Пиздец в пятью лапами. В древних грамотах его обозначали большой буквой «П» с двумя запятыми. По преданию, он спит где-то в снегах, и, пока он спит, жизнь идет более-менее нормально. А когда он просыпается, он наступает.
…Пропаганда убивает: государственное ТВ сеет ненависть и рознь
Жанна Немцова о том, как пропаганда порождает контролируемое насилие, которое может перерасти в неконтролируемое…
Российская пропаганда убивает. Она убивает не только разум и здравый смысл, но и буквально убивает. Трагическая гибель моего папы 27 февраля 2015 г. - это политическая расправа, персональную ответственность за которую несут в том числе и работники федеральных каналов (телечиновники), долгие годы методично разжигавшие ненависть к нему и другим оппозиционерам, которым создали образ «национал-предателей».
Сама по себе пропаганда не преступление. Это часть информационной реальности современного мира. Преступление - использовать пропаганду для подстрекательства к противоправным действиям, насилию и войне. Именно за это комиссии по денацификации в послевоенной Германии осудили десятки нацистских пропагандистов. Именно за это в начале XXI в. международный трибунал осудил подстрекателей этнической резни в Руанде. За разжигание ненависти через СМИ были приговорены к пожизненному заключению основатель и директор «Свободного радио и телевидения тысячи холмов» (RTLM) Фердинанд Нахимана и редактор газеты «Кангура» Хассан Нгезе. Радиоведущий Жорж Руджу, озвучивавший призывы убивать тутси, получил 12 лет тюрьмы.
Что общего у африканской Руанды и как бы европейской России? В последние годы в нашей стране проводится такая же госкомпания массового промывания мозгов, натравливающая одну часть населения на другую. Геноцид тутси стал возможен в том числе благодаря слаженной работе «Тысячи холмов» и «Кангуры» по дегуманизации представителей этой народности. В радиоэфире и в газете тутси именовали тараканами. В 1991 г. были сформулированы десять заповедей хуту, согласно которым каждый, кто имел дело с тутси или осуждал национализм, предатель. «Кодекс чести хуту» был опубликован в «Кангуре» и неоднократно транслировался в эфире RTLM.
Многие тексты подконтрольных Кремлю СМИ напоминают риторику африканских пропагандистов. Место тутси в них занимают либералы, оппозиционеры, Запад, «киевская хунта», а роль хуту исполняют «патриоты России». Довольно долго цивилизованный мир не реагировал на происходящее в информпространстве Руанды (история повторяется и с Россией) и далеко не сразу признал деятельность руандийских пропагандистов преступлением.
Речь не просто о недобросовестной работе некоторых СМИ. Путинская информационная машина, подобно нацистской и руандийской, использует преступные методы пропаганды, сеет ненависть, которая порождает насилие и террор. Главный прием - дегуманизация атакуемой группы. Российские оппозиционеры предстают в путинских СМИ «чужими» по аналогии с монстрами из одноименного боевика. Дегуманизация позволяет упростить переход моральной грани, снять внутренний запрет на убийство. От отношения к группам населения не как к таким же людям, а как к «чужим», «тараканам» или «национал-предателям» один шаг до убийства неугодных.
Еще в 2000-х гг. государство в России всеми правдами и неправдами сконцентрировало в своих руках руководство крупнейшими электронными СМИ. Была создана мощная пропагандистская машина, работа которой, на мой взгляд, в последнее время стала откровенно преступной. Она направлена на возбуждение ненависти и вражды, унижение достоинства людей по национальному и социальному признакам - российских оппозиционеров, противников и критиков политики Путина; украинцев, американцев, европейцев. Эти действия совершаются публично с использованием СМИ организованной группой работников федеральных телеканалов. Это почти дословный состав, описываемый 282-й статьей УК, с отягчающими обстоятельствами. Конечно, дело не только в ТВ, но его работа - оружие массового поражения. При этом в реальности путинским пропагандистам в России ничто не угрожает. 282-я статья УК используется в основном для преследования критиков режима. А участникам настоящей преступной группы, засевшей на федеральных ТВ-каналах, власти выдают ордена и медали. Пропутинские СМИ фактически вели подстрекательство и к другим преступлениям: наемничеству, участию в войне на востоке Украины, насилию против российской оппозиции. Результат - гибель тысяч людей в Донбассе, нападения на оппозиционеров и правозащитников в Москве, Грозном и др. Мой папа тоже стал жертвой этой пропаганды ненависти.
Как информационная война началась и агрессия против Украины, продолженная другими, военными средствами. Сначала российские провластные СМИ провели истерическую кампанию против украинской революции и новых властей Украины, которые без связи с реальностью были объявлены нацистской хунтой. Среди русскоязычных жителей Украины (большинство смотрели российское ТВ) были сознательно распространены панические слухи, что новые власти намериваются начать против них репрессии и дискриминацию. Население России призывали защитить русскоязычных братьев. Это спровоцировало сепаратистское движение на Украине и его военно-волонтерскую поддержку в России. Тысячи российских граждан, насмотревшись по ТВ постановочных ужасов о «зверствах бандеровцев», приехали убивать и умирать в Донбассе.
Начатая государством агрессивная информационная кампания опасна еще и тем, что способна породить новую волну уже никем не контролируемого насилия. Люди, зараженные ненавистью, начинают совершать новые преступления уже по собственной инициативе. Так было, например, во время большого террора в СССР, когда пропагандистская кампания против «врагов народа» привела к потоку ложных доносов и новому витку репрессий. Есть ощущение, что и сейчас в России процесс насаждения ненависти и агрессии выходит из-под контроля его инициаторов. СМИ формируют реальность, а не отражают ее. Сначала власти с помощью СМИ возбуждают в обществе агрессию и ненависть, а потом вынуждены с этими настроениями считаться, корректируя свою политику. При полной безнаказанности преступной пропаганды внутри страны единственным способом хоть как-то обуздать ее могут стать международные санкции, в том числе запрет въезда особо отличившихся пропагандистов в ЕС и США.
Серьезным наказанием для псевдожурналистов может стать и замораживание активов за рубежом. Информационный террор должен быть остановлен, иначе последствия могут быть еще более страшными: нет ничего опаснее самовозгорания огромного потенциала ненависти, накопленного в российском обществе. Вот почему, выступая недавно в Польше, я предложила ввести санкции против сотрудников ведущих российских телеканалов, контролируемых властью.
Автор - сотрудник телеканала РБК
Моего мужа зовут Иван. Он терпеть не может когда его так называют. Потому, как он думает что каждый, кто зовёт его Иваном, мысленно рисует тире и добавляет к имени известное прозвище из сказок. Его мама кличет его нежно Ванюшей, а я - Насратдином…
Мужу нравится прозвище, которым я его наделила. Потому как он наивно думает, что я называю его так за остроумие и умение находить выход из любой ситуации (ага, без моего чуткого руководства и подсказок мой «Ходжа» сумел бы выйти только из себя и рассказать тупой анекдот про сиськи).
Так вот… когда моему ненаглядному муженьку облом заниматься домашними делами, например, прикрутить полгода болтающуюся дверку шкафа или заменить стекло в раме, а то зимой через дырку на балкон залетают воробьи чтобы погреться и обосрать свежевыстиранное бельё. А мене и без воробьёв в серунов хватает (вон-ааа двойняшки годовалые сопят в кроватках) Но на все мои уговоры, просьбы и доводы он как попугай отвечает: «Мне насрать Дин, у меня вЫ-хОд-нОй!»
Как вы уже догадались, меня зовут Диана. Теперь, вы понимаете, почему мой Ванька стал Насратдином?
«Мужья умеющие говорить на женский лад, и жены, умеющие говорить по-мужски, добиваются большей семейной гармонии.»