-Так, это кто мне испортил картину? Кто замазал весь мой начатый пейзаж?
- А в ведь тебе вчера говорила: пьяным к мольберту не подходи! А ты - сапожной щеткой по холсту. И раз, и другой. Сказал, что все, что бросаешь все свои художества. Ну и что теперь будешь делать? Заказчик вот-вот придет!
- Сейчас, поправим. Черт, руки дрожат. Там ничего не оставалось?
- Вот, чуть-чуть на донышке.
- Маловато, конечно, да ладно… Уфф! Теперь другой коленкор. Сейчас мы это дело выровняем, по линеечке… Вот, вот и вот. Готово!
- Ну и что это за ерунда получилась, Казик? Квадрат какой-то, причем сплошь черный…
- Это уже пусть потом искусствоведы разбираются, что получилось. А ты, женушка, сгоняй-ка за пивом, пока я тут буду обрабатывать заказчика!
Брошенность - для нас это
ощущение человека, с которым в одностороннем порядке прекратили
общаться. При этом тот, кто бросил,
не дал совершиться процедуре
расставания.
Он попросту исчез. Он не сказал: «Ты был для меня важен», или «Мне было
слишком трудно рядом с тобой», не поблагодарил, не выразил ни чувства,
никакого отношения, а просто вышел
из контакта.
Тем самым, он своей властью
поместил человека, будь то ребёнок,
муж, друг, любовник или партнер, в объектную позицию, то есть,
обошёлся с ним, как с вещью.
Человек из субъекта стал объектом,
и у него нет никакой, кажется, власти,
вернуть себе субъектность, вернуть
активность в этом значимом для него
взаимодействии.
Он должен просто подчиниться и примириться, в каком-то смысле
согласиться стать «никем».
В нашем терапевтическом опыте
брошенность оставляет брошенному
очень небольшой репертуар
действий. Он может тосковать.
Бессильно гневаться. Сожалеть.
Винить себя за ошибки. Или, если он наберётся смелости, то эта смелость
будет направлена в сторону
бросившего.
То есть, не на то, чтобы пойти
познакомиться с новым человеком. А на то, чтобы послать гневную,
извиняющуюся или умоляющую смс-
ку вот тому, бросившему человеку.
Писать ему письма, звонить (и не дозваниваться), бесконечно
разговаривать с ним внутри себя.
То есть, брошенный очень
сфокусирован на бросившем. Ему
посвящены достижения. Он виноват в неудачах. В конце концов, именно ему
нужно отомстить и доказать. Это
изматывающее состояние.
Человек как будто принуждён
посвящать все свои действия
бросившему. У него нет свободы
развернуться в сторону других людей,
какое-то (иногда долгое!) время он бессилен построить новые
отношения, в которых ему
комфортно. Травмированный
брошенностью, он теряет живость и жизненность. Как происходит это
травмирование, и как мы можем ему
помочь?
На наш взгляд, пик травмы человек
переживает именно когда случается
это «опредмечивание». Как это
происходит? Один заявляет, что
больше не собирается общаться, он произносит заготовленный текст, не слушая ответ, эффектно проходит по комнате, выходит и хлопает дверью.
При этом, второй человек в этот
момент становится предметом, или
публикой, которая не имеет
возможности вмешаться в происходящее. В этот момент и идёт
травмирование. Один человек
«привязывает» к себе другого, при
этом действует механизм
незавершённого действия.
Бросивший завершил то, что хотел. А брошенный не завершил, и принуждён оставаться с этим. Его
попытки завершить свои процессы в одиночку не работают, потому что
процессы эти были про двоих людей.
Сложность ещё и в том, что когда
человек бросает, происходит какое-
то его обожествление, или
демонизация, то есть, в глазах
брошенного он наделяется чертами
всемогущества, становится
нуминозным персонажем. Как мне
быть с человеком, на которого я вообще никак не могу повлиять? А он на меня может. Потому что он двигается, он вызывает у меня
впечатления, чувства. А вдруг он захочет ко мне обратиться? И тогда
он на меня повлияет. А я на него не могу повлиять в ответ. Это
нерешаемая задачка. Мозг не может
это вместить.
В терапии нам важно помочь
брошенному восстановить свою
свободу и активность, способность
мысленно (а иногда и реально)
вернуться во взаимодействие с бросающим. Потребовать и получить
от него признание своей значимости
в отношениях, хотя бы и уже
завершающихся. Вернуть себе
контакт со своими потребностями.
Вернуть себе силу признавать свою
правду в отношениях, свою правоту,
и на этой основе завершить, а точнее
- совершить, наконец, действие
расставания.
И для этого самая подходящая
техника в психодраматическом ключе
- это ролевая работа, когда мы ставим роль бросившего человека и позволяем клиенту вернуться в диалог с бросившим. Путём активной
смены ролей и активного
дублирования мы даём место
пропущенным чувствам и событиям.
Человек может высказать
несказанные слова, услышать отклик.
Важно, что он может понять
необъявленный мотив поведения
бросающего. Это возвращает
способность чувствовать и мыслить,
оживляет брошенного. Но также
оживляет и образ бросившего, то есть, разблокирует эту демоничность
в сторону человеческого, делает
бросившего вместо всемогущей
нуминозной силы - обычным
человеком. Эта фигура перестаёт
гипнотизировать брошенного.
С точки зрения гештальт-терапевта,
центром любой работы является
восстановление контакта. Важно
восстановить осознанность клиента,
разблокировать его телесную,
эмоциональную и интеллектуальную
активность. Мы делаем это, позволяя
ему опереться на нормы
справедливости, честности, нормы
человеческих отношений.
К этому хочется добавить такую
норму, как просто право на жизнь.
Важно, чтобы терапевт самим
фактом своего присутствия и тем, что
он видит человека в его интенциях и потребностях, помог ему преодолеть
остановку, блок, который возник в его активности в момент, когда его
бросали. Если в процессе терапии
нам удастся поддержать человека в его правах, то он находит форму,
чтобы позволить себе жить в контакте с миром.
Интересна вторая сторона пары в этом взаимодействии. У бросающего
тоже может быть своя травма.
Скорее всего, не такой интенсивности,
потому что бросающий сохранил
активность, но всё равно это
травмирующее состояние. Это может
быть неловкость от того, что его
собственные этические принципы
были нарушены. Может быть чувство
вины. Страх, что ты нанёс вред. Стыд.
И воспоминания эти сохраняются
иногда годами, десятилетиями.
У бросающего часто наблюдается
некая зона бессилия вокруг фигуры
брошенного. Если он достаточно
силён в том, чтобы не вступать с ним
в контакт, то он бессилен, если всё-
таки случайно вступает в этот
контакт. При встрече он может
испытывать неловкость, стыд, вину,
замешательство, бессильную злость,
и даже то же самое чувство
брошенности. Потому что
бросающий также в полной мере не имеет возможности полностью
завершить свои отношения с Другим,
ведь для расставания, как мы уже
говорили, требуется другой человек.
Важное наблюдение: довольно
частым мотивом к бросанию
является страх самому быть
брошенным. Бросающий нередко
был травмирован ранее. И он бросает первым, чтобы снова не оказаться в такой ситуации. Он может пойти на этот шаг не из мотива «уничтожения» другого, а из желания сохранить хоть какую-то
энергию, выйти из контакта хоть в какой-то степени не разрушенным.
Так что на практике работа с
«травмой бросающего» часто
оборачивается предварительной
работой с травмой брошенного.
Эту статью мы написали и для коллег,
и для клиентов, потому что мы все
люди, и мы не застрахованы от того,
чтобы получить этот печальный опыт
быть брошенным. Мы задумались о том, что мы можем порекомендовать
в качестве средства самопомощи для
таких моментов, когда вы брошены, и вам не с кем разделить свои
переживания.
Нам кажется, лучшее, что можно
сделать для себя в такие моменты -
это подумать о своих ценностях. Что
есть такого в вашей жизни, что вы никогда не бросите. Ваших любимых
людей, ваши любимые занятия, ваши
интересы. Чему вы останетесь
преданы, несмотря ни на что. И это
будет значить, что вы не бросите
самого себя.
А знаете вы, что в бокалах? - спросил меня Оле. - В них здоровье, радость и веселье! Но в них же и злополучие, и величайшие несчастья! Считая бокалы, я, конечно, подразумеваю степени опьянения.
Вот первый бокал, бокал здоровья! В нем растет цветок здоровья; посади его в своем доме - и к концу года будешь сидеть в беседке здоровья!
Возьмете второй бокал - из него вылетает птичка; она невинно-радостно щебечет; человек прислушивается и невольно подпевает ей: «Жизнь прекрасна! Не надо вешать носа! Смело вперед!»
Из третьего бокала вылетает маленькое крылатое существо; ангелочком его назвать нельзя - он из породы домовых, но не издевается, а только шутит. Он прильнет к уху человека и начнет нашептывать забавные выдумки, уляжется у его сердца и так согревает его, что человеку хочется шалить и острить, и он действительно становится остряком, по мнению других таких же остряков.
В четвертом бокале нет ни цветка, ни птички, ни крылатого шалуна; в нем черта, проводимая разумом, и за нее никогда не следует переходить.
Если же возьмешь пятый бокал, заплачешь над самим собою, растрогаешься или, наоборот, расшумишься: из бокала выскочит с треском принц Карнавал, невоздержанный на язык, шальной!.. Он увлечет тебя, ты забудешь свое достоинство - если оно у тебя есть! Забудешь многое, больше чем можешь и смеешь. Пляска, пение, звон бокалов!.. Маски увлекают тебя в бешеный вихрь… Перед тобой дочери сатаны в газе и шелке, с распущенными волосами, стройные, красивые… Оторвись от них, коли сможешь!
Шестой бокал!.. В нем уж сидит сам сатана, прекрасно одетый, красноречивый, привлекательный, в высшей степени приятный человечек! Он вполне понимает тебя, находит, что ты прав всегда и во всем, он - твое второе «я»; он является с фонарем, чтобы проводить тебя восвояси. Да, в одной старой легенде рассказывается о святом, который должен был выбрать один из семи смертных грехов и выбрал, как ему казалось, наименьший - пьянство, но благодаря ему впал и во все остальные. В шестом бокале кровь сатаны, смешанная с человеческой. Только выпей его - все дурные семена, что прячутся в твоей душе, пустят ростки и каждое разрастется, подобно евангельскому горчичному зерну, в целое дерево, которое может покрыть своей тенью весь свет. Большинству людей остается после этого только отправиться в переплавку!
Вот вам история бокалов! - заключил Оле. - Ее можно подавать под соусом и из глянц-ваксы, и из простой смазки. Я подаю ее под обоими.
СПАСИТЕЛЬ БОЖЬИХ КОРОВОК
Я попаду в рай: в детстве я спасал божьих коровок. Вылавливал щепочкой из бочки с дождевой водой, выпутывал, беспомощных, из клейкой паутины, распахивал оконные створы, выпуская на свободу. Крохотные жучки благодарно, щёкотно ползли по моей ладони, подымали лакированные нарядные крылышки: под ними трепетали прозрачные пропеллеры - и таяли в небе, как в детском стишке.
Кто выручает божьих коровок, попадает в рай - так шутливо говорила моя мама. Ещё она говорила, что когда была беременна мной, у меня задумывался близнец - даже прослушивалось слабенькое сердцебиение. Потом оно стало глуше, а потом вовсе исчезло.
Моя мама врач и всегда говорила со мной без сюсюканий, спокойно и доступно, как с взрослым. Дело в том, что при зачатии (объяснила мама) нередко образуется несколько зародышей. И один из них, самый шустрый и жизнеспособный, прямо в мамином животе поглощает своих братьев и сестёр. Такой маленький Кронос.
- И я тоже… поглотил?
- Так получилось, - улыбнулась мама и поцеловала меня.
Так что поздравьте меня: я убийца и людоед. И не шарахайтесь, и не таращите возмущённо голубые глазки. Согласно статистике, каждый восьмой из вас тоже лакомился плотью внутриутробных сестрёнок и братишек.
Но с тех пор мне не давала покоя мысль о Толике. Так я назвал не рождённого близнеца. В мечтах я с ним играл, защищал от мальчишек. Потому что ведь Толик был слабее меня.
Он был весь такой болезненный, прозрачный, хрупкий как картофельный росток. А глаза - дымчатые, опаловые, большие на маленьком личике, грустные. Ещё бы им не быть грустными. Какова перспектива: едва не быть съеденным заживо родным братцем?
- С каким Толиком ты всё время бормочешь-играешь? - спросила мама. Я промолчал: это была моя тайна. А в остальном у меня тайн от мамы не было. Мы были с ней большие друзья. Она знала много интересных историй: она же врач и вообще долго жила на этом свете.
Помню, однажды мы сидели на веранде и чистили яблоки для компота. Мне нравилось железным цилиндриком выдавливать яблочные сердцевинки. Мои залитые соком пальцы пахли яблоками, веранда пахла яблоками, сад пах яблоками.
Мама рассказывала, что раньше через нашу реку не было моста, и от берега к берегу ходил паром. И вот однажды полный людьми паром перевернулся посреди реки. Была ранняя весна. Только сошёл лёд - вода ледяная, густая, коричневая. В ней кипела каша из людей. Все дико кричали, вся река кричала, крик реки был слышен за километры.
Мама, тогда ещё совсем молоденькая, стала свидетельницей такой сцены. Барахтавшийся в воде мальчик (Толик?) вцепился в одну женщину. И женщина стала изо всех сил бить его по голове сумочкой и кулачком, и била до тех пор, пока мальчик не скрылся в воде. «А иначе утонули бы оба: и мальчик, и эта женщина-врач», - добавила она.
- Мама, - тихо спросил я, - откуда ты знаешь, что эта женщина была врачом?
Мама низко опустила голову и стала преувеличенно сосредоточенно чистить яблоко. Кожура из-под ножика свивалась тугой красивой спиралью. И смерть тоже немножко пахла яблоками.
Однажды, ещё до Толика, мы с мамой ехали в трамвае. Я глядел в окно и безудержно плакал, не помню из-за какой горькой детской обиды. Обида распирала меня всё сильнее, ей больше негде было во мне помещаться.
В какую-то минуту я почувствовал, как она отчленилась в живой сгусток, в отдельное существо, похожее на меня. Я представлял себя маленького на своих же руках, баюкал самого себя как куклёнка, укачивал, прижимал, жалел и целовал в лобик. Шептал: «Ч-ш-ш!» Как это делала мама.
И боль потихоньку улеглась и затихла, и задремала на моих руках, засопела носиком. В последствие, когда меня обижали, я так часто поступал, и мне это помогало. Мама водила меня к специалистам. Они ласково задавали разные вопросы и показывали картинки. А мне хотелось сказать им:
- Это снаружи я маленький мальчик, а внутри усталый старик. Я прожил сто лет, я передумал и пережил столько, что вы представить не можете. Вы все по сравнению со мной - первоклашки, которые экзаменуют седого академика…
У одного психоаналитика дурно пахло изо рта. Мне хотелось доброжелательно сказать, что психоаналитик с запахом изо рта никогда не сделает карьеры. Но я был вежливый мальчик.
Я шаркнул ножкой, склонил голову с зачёсанным кзади, смоченным водой из-под крана и сбрызнутым маминым лаком чубчиком. Из-за этой причёски в школе меня дразнили «гитлерюгенд». И сказал со старомодной учтивостью, которая очень умиляла окружающих: «До свидания. Благодарю вас. Большое спасибо. Вы очень добры».
Ещё мама как-то обмолвилась, что хотела девочку, а родился я. Потому что девочка ей была понятна, а мальчик представлялся неизведанной опасной планетой. Это тогда. Сейчас-то она не променяла бы меня на все сокровища мира.
Но как мама могла хотеть девочку?! Не люблю девочек.
Я рано начал себя помнить, лет с трёх. Была зима, я был толсто закутан и, пыхтя, осваивал железные качели в нашем дворе. Мама стояла в сторонке, уткнувшись в книгу, и зябко била ботиком о ботик.
Рядом играли, хихикали в рукавички, воровато стреляли глазами две девочки. Они были намного старше меня, лет восьми, хитренькие как лисички. Они спросили: «Хочешь мороженое?» И предложили лизнуть перекладину качелей. «Она такая сладкая, видишь, вся усыпана сахаром?» Железо и вправду густо, игольчато заиндевело от мороза.
Они перемигивались, перепихивались локтями и жадно смотрели, в их взглядах таился подвох. Но я был польщён, что такие взрослые девочки обратили на меня внимание. Я мгновенно прилип к железу и не мог даже кричать, а только в ужасе ворочал вытаращенными глазами и шевелил ручками. Притворяшки подскочили к маме и закричали:
- Скорее, скорее! Ваш мальчик лизнул качели!
Мама бросила книжку и побежала в ближайшую квартиру за чайником с тёплой водой. Пока мамы не было, девочки шипели мне в лицо: «Так тебе и надо, малявка! Так тебе и надо!» Мой рот был набит кашей из крови, мяса и слюней. Но я рыдал не из-за боли, а из-за обиды. За что они так со мной?!
Я неделю не ходил в садик, потому что не мог раскрыть рта. Мама поила меня прохладным чаем через соломинку. Я вообще в детстве и отрочестве часто болел: с температурами, судорогами, бредом.
Я тогда впервые задумался. Если столь невыносимо долго и мучительно борется в человеческом теле Здоровье и Болезнь, то как, должно быть, яростно, ожесточённо, не на жизнь, а на смерть в нём схватываются Жизнь и Смерть: кто кого? Я спросил об этом маму, и она неопределённо подтвердила: «Да…Человек спадает с лица за считанные часы».
Каждый раз я возвращался из болезни, как из другого мира. Качаясь от приятной слабости и головокружения, садился в подушках. Чёрно-белые расплывчатые предметы медленно проступали из тумана горячечного забытья, принимали твёрдые цветные очертания.
Знакомый плетёный коврик. На столе чашка с волком и тремя поросятами. Висящий на стуле ранец из школьной жизни ещё до нашей эры. Заново знакомился с заоконным миром: забор, сарай, под ветром качается старое дерево, собака бежит по двору. Качели поскрипывают, те самые.
Мама говорила, что во всём следует находить плюсы. Например, болезни, как путешествия, перетряхивают человека, выдёргивают его из привычного ритма жизни. Поднимают на ступень выше, меняют, делают взрослее и мудрее. Так как мои болезни затягивались на недели и даже месяцы, можно считать, я периодически совершал кругосветные круизы.
Дальнобойщики - тоже вечные путешественники. Мама удивилась, когда после школы я сдал на права и стал водить фуру. Потому что такой вдумчивый, тонкий, начитанный юноша, как я, должен был выбрать только гуманитарную профессию: работать на кафедре и в гулкой благоговейной тиши библиотек. Или извлекать виртуозные звуки из фортепиано своими длинными музыкальными пальцами, под аплодисменты зала. Или стать хирургом и делать публичные микрооперации под аплодисменты интернов.
Чтобы утешить маму, я поступил заочно на философский факультет. И, разумеется, навечно прослыл среди шофёрской братии «философом» и «студентом».
Дальнобои, несмотря на внешнюю грубость - народ сентиментальный. Нашу кабину сменщик украсил отпоротой от штор золотой бахромой, бумажными фестончиками. Не считая прилепленных повсюду - живого места не осталось - картинок красивых девочек.
Да вся наша автоколонна напоминала новогодние ёлки на колёсах, празднично переливающиеся разноцветными панелями и гирляндами. Новенькие немцы-десятитонники неслись мимолётным чудным видением навстречу маленьким машинкам. Вводили в ступор водителей-лилипутов, слепили огнями, оглушали, ошеломляли, обдавали ветром и пылью дальних странствий. Романтика!
У вечерних костерков мои философские измышления имели успех. Меня одобрительно били по плечу: «Ну, студент, даёшь!» Протягивали шампур с большими дымящимися кусками подгорелого мяса.
К одному не мог привыкнуть: краснея от слёз, под ржание мужиков пулей вылетал из кабины, когда туда, пыхтя и сверкая капроновыми ляжками, карабкалась придорожная малолетка. Уходил подальше в сырое молоко туманных логов, чтобы не слышать постыдной возни в кабине. Бродил до тех пор, пока мне не кричали: «Эй, философ! Сеанс окончен, ехаем дальше».
Малолетка спала в углу, свернувшись, как бродячий котёнок. Из-за слюнявых ханжей-законников жизнь придорожных девчонок не стоила копейки. Сколько их находили, буквально вывернутых наизнанку, в кюветах на трассе… Я бы повесил фотки растерзанных девичьих тел в кабинетах слюнявых ханжей-законников: пускай любуются. Ну да моё дело маленькое: крутить баранку.
Я жалел заблудших дурочек, а Толик - ненавидел. Все они когда-то вредно хихикали в кулачок: «Хочешь мороженку, мальчик?»
- Быстро же ты их простил, - он щурил свои дымчатые непроницаемые глаза. - Ну да ты ведь у нас добренький: спасал божьих коровок.
Знакомые попросили передать посылку в другой город. Дальнобоев на рейсе нередко используют как курьеров, эдакая голубиная почта. А нам жалко, что ли? Бешеной собаке сто вёрст не крюк, а тут всего-то с кольцевой свернуть. Да и лишняя денежка не помешает. Я копил маме на глазную операцию.
Хозяева благодарно приняли посылку и усадили пить чай с вареньем. За столом рассказывали с округлившимися глазами о происшествии: в соседней квартире убита женщина. Убил любовник: постель характерно взбита, вся в следах бурной любви. Женщина лежала в халатике на голое тело, тоже… в характерной позе. Вероятно, повздорили на почве ревности.
На мужа жалко смотреть: прожили вместе двадцать лет, есть дети и внуки. Он подумать не мог, что за ней такое водится. А любовника сразу вычислили: к ней давно клеился коллега с работы. Раскопали за ним давнюю погашенную мелкую судимость. Сразу арестовали, хотя тот лепетал о своей невиновности и даже пытался предъявить следователям какое-то вонючее жалкое алиби.
- Все женщины одинаковы, - хмуро сказал Толик. - А муж слюнтяй.
…- Кончай спать, философ, освобождай нагретое место. - Это сменщик меня ласково будит.
Холодный ночной ветер. Тугая струя застоявшейся парной мочи, оросившая пыльную заднюю покрышку. Несколько плесков в лицо ледяной воды из канистры, несколько глотков кофе из термоса.
Половина третьего: час быка. Самое глухое, тягостное время суток. В это время рождаются младенцы и умирают старики (врачи подтвердят, у меня мама врач). Всколыхиваются, обостряются самые потаённые, глубинные инстинкты. Свершаются измены и возмездия, мстительно возносятся ножи, тьму прорезают крики - это подтвердит полицейский патруль.
Сутки, завершив круг, трепещут, мучительно дёргаются часовой стрелкой на грани между тьмой и светом. Ещё не умерла ночь и не родилось утро. Ей богу, со мной такое впервые случилось: я вздремнул за рулём с открытыми глазами. Вздремнул на минутку, а сон казался долгим, бесконечным.
…Я провожу экскурсию «Ночь в музее» (хоть во сне сбылась мамина мечта). Выставочный зал на скорую руку замаскирован под комнату ужасов, чтобы привлечь зевак и выбить из ротозеев лёгкую денежку. Дешёвые муляжи с перерезанными тряпичными горлами и высунутыми лиловыми поролоновыми языками, гильотинные ножи из фольги и картонные орудия пыток.
Недалеко от меня, хватая друг друга за халаты, яростно спорят двое научных сотрудников. Того гляди подерутся.
- Вы не правы, коллега. В действии, ошибочно определяемом как убийство, нет понятия «жертва». Есть равноправные участники развернувшейся драмы. Да-с: убийца и жертва - всегда в некотором роде единомышленники, сообщники. Если хотите: партнёры в ролевой игре. Они - единое целое, слившееся в объятиях, в смертельном соитии, и нет в этот момент на свете людей ближе…
- Не соглашусь, коллега, - собеседник теснил его в угол: - Феномен жертвы как явления пока мало изучен. Но Её Величество Наука Криминалистика доказывает: преступник в состоянии аффекта добивает и прячет, и закидывает ветками не жертву. Он добивает и прячет, и закидывает ветками собственный ужас, избавляясь от отвращения перед содеянным. Лихорадочно скрывает следы не оттого, что боится быть пойманным - ибо в состоянии аффекта он не может контролировать свои действия и мысли, - а из чувства страха и омерзения перед самим собой…
Я морщусь («Ох уж эти горячие учёные мужи!») и отвожу свою группу подальше.
Экскурсантка берёт со стеллажа одеяльце, разворачивает и восторженно предлагает пощупать другим посетителям: «Ах, какое беленькое детское кожаное одеяльце - тонкое, тёплое, мягкое, изумительной выделки! Я разбираюсь: я скорняк по профессии, всю жизнь занимаюсь мехами и кожами».
- Что за народ, - возмущаюсь я сварливо, как полагается экскурсоводу. - Написано же: «Руками экспонаты не трогать!»
Тут экскурсантка верещит как ненормальная и швыряет одеяльце на пол.
- Что же вы, девушка, разбрасываетесь музейными экспонатами?!
- А-ай! Оно… живое, настоящее! Из человеческой кожи!
А сама вцепилась и трясёт меня изо всей силы. Тут я проснулся. Трясло меня от того, что колесо «МАНа» что-то переехало. А пронзительный женский визг на самом деле был визгом тормозов, на которые я нажал на автопилоте.
Я заглушил мотор, и сразу в тишине ожила предутренняя, полная свежести и птичьего гомона лесная жизнь. Сменщик всхрапнул, уютно по-домашнему пустил газы и перевернулся на другой бок.
Пока я выбирался из кабины, на встречке успела остановиться легковушка: она ярко белела в свете фар. Нет, вы только подумайте. Когда - были случаи - ни жить ни быть нам надобилась экстренная помощь: граждане трусливо выжимали газ и удирали-неслись мимо - только протекторы сверкали.
Когда же их присутствие на фиг не нужно: они тут как тут, сердобольные. С отважным безрассудным любопытством суют нос куда не следует.
- Человек! - ахнул женский голос. - Фура сбила на «зебре» человека!
Сам не слепой. И откуда в глухом лесу «зебра»?! Фак, фак, фак! Я присел над холмиком одежды. Холмик зашевелился и застонал. Живой!
Я осветил фонариком лицо бедолаги. Заросший, худой - бомж, наверно. Что нормальный человек будет делать в лесу в такую рань? Хотя, может, дачник спешил на первую электричку… Женщина ойкала и тыкала ноготком в кнопки мобильника: набирала скорую помощь.
- Слушайте, - остановил я её. - Знаю я эти скорые. Они будут три часа препираться и выяснять, чей это район и кто обслуживает участок. Я как раз еду в райцентр мимо больницы. Давайте аккуратно перенесём его в фуру на одеяле - там найдётся местечко…
- При таких травмах пострадавшего нельзя трогать, будет хуже, - неуверенно гугнил её спутник.
- А помереть на дороге - лучше?! - грубо оборвал я его.
…- Только не говори, что везёшь его в больницу, - это Толик говорит смеющимся голосом, а сам пристально смотрит за лобовое стекло, за покачивающуюся золотую бахрому.
-Нет, блин, везу в ближайший лесок добивать, - шутка получилась зловещая.
- Давай спокойно разберём ситуацию, - Толик мягок и миролюбив, как будто увещевает маленького. - Всё равно он не жилец. Тебе присудят немаленький штраф. Перед этим затаскают по инстанциям и основательно измотают нервы. Хозяин вычтет из зарплаты по полной, может, и уволит. А у матери подходит срок операции. Так что давай без интеллигентских истерик и рефлексий, я дело говорю.
- А… свидетели? - я начал потихоньку сдаваться. - Вдруг они запомнили в лицо меня, номер «МАНа»…
- Да не вибрируй ты. Я всё возьму на себя. Тебе же нельзя: ты у нас спасал божьих коровок.
Толик хлопнул меня по плечу. Когда из тихого болезненного мальца он успел превратиться в уверенного рубаху-парня?
Я завёл двигатель, чтобы ничего не слышать. Прибавил звук магнитолы. Уткнулся лбом в слабо вздрагивающую тёплую баранку и для верности зажал уши руками.
Толик вернулся возбуждённый, хмельной. Его джинсы ниже колен были темны от росы, к ним прилипли изумрудные болотные травинки. От него пахло ночной свежестью, сочными травами, в руке он нёс букет водяных цветов, с которых капала вода. И весь он был благоухающий и прекрасный, как молодой весенний леший.
- Там возиться нечего: в чём душа. Я его забросал ветками. Раньше следующей весны не сыщут.
- Ты представить не можешь. - Толик заворожено смотрит на стелющуюся под колёса ленту шоссе. - Есть миг - он восхитителен, как полёт, - когда уже не человек движет ножом, а нож движет человеком. Человек - не более чем послушный придаток, продолжение, рукоятка занесённого ножа… Да кому я рассказываю, доблестный освободитель божьих коровок!
Дались ему божьи коровки. Мы отъехали порядочно, когда я разлепил губы:
- Скажи, Толик. Ту женщину, якобы с любовником… Соседку тех, кому я передал посылку. У кого пил чай с вареньем. Её… тоже ты?
- На моём месте так поступил бы любой, - обаятельно и немножко капризно оправдывается он. - С её стороны это была чистейшей воды провокация. Ты там переминался с посылкой у двери: хозяева припаздывали. А эта тётка вываливается из лифта и копается в сумках, ищет ключи, распустёха. Копается так долго, что план бы созрел даже в голове у ангела. Когда она, наконец, нашла ключ, мне осталось только подхватить игру, кокетливо и коварно предложенную ею. Втолкнуть её в квартиру и захлопнуть дверь.
- В квартире могли находиться люди, - вяло, уже ничему не удивляясь, сказал я. - Соседи по лестничной площадке могли видеть в глазок…
- Так в этом весь вкус! Как бы тебе объяснить. Скажем, я привык к элитному кофе (это правда): отлично сваренному, крепчайшему, обжигающему. А мне после него суют мутную тёпленькую как моча суррогатную бурду: пей! Но я уже не желаю пить пресное блевотное пойло. Я хочу свой кофе!
Он хлопнул себя по груди, по новенькой ярко-жёлтой футболке. Такие футболки с принтами висели в витрине придорожного киоска. На груди и спине красовалась аппликация: дымящаяся чашка с кофе - как живая.
Некстати вспомнились маленькие дорожные путанки. Их телами будто засеивали обочины дорог после нас. После нашего «МАНа». Их тоже закидывали ветками…
- Ути какая девчушка! Правда, лапа?
По нашему маршруту можно сверять часы. Каждый четверг рано утром мы покидаем областную оптовую базу. В 16.30 на перегоне встречается маленький ПГТ: посёлок городского типа. У него растительное название: то ли Подсолнухи, то ли Подорожники.
В это время заканчиваются уроки и светловолосая девочка в красном топике идёт вдоль обочины из школы. Она всегда машет нам рукой. А я машу ей в ответ.
Заботливая мама пришила к её джинсикам светоотражающие полоски. На ранце тоже раскачиваются яркие светоотражательные медальоны, поблёскивающие в свете фар как зеркальца. Дорога идёт вдоль оживлённой федеральной трассы, и мама беспокоится, чтобы её дочка не попала в ДТП.
Она хотела уберечь её от одной напасти, но блестящими полосками привлекла другую. Внимание Толика.
- От судьбы не уйдёшь, - констатирует Толик. Голос у него воркующий, мурлыкающий, плотоядный, как у солиста группы «Мумий Тролль» в песне «Восьмиклассница». Или у диктора в рекламе памперсов, когда неизвестная рука оглаживает атласную, вздрагивающую от щекотки попку младенца.
- Толик, только попробуй тронь, гад!
- М-м… Ты видел, как она машет рукой? У неё под мышками светлый пух. Не взрослый жёсткий вульгарный, а трогательный, только пробивающийся, мяконький, как у птенца.
Он запрокидывает голову и заразительно хохочет. Потом резко обрывает смех. Мы сцепляемся, вываливаемся клубком из кабины и катимся по сухой пыльной траве. Я страстно хочу свернуть Толику шею впиваюсь ногтями в его горло. Текут неприятно суетливые блестящие струйки тёплой крови.
Я лежу на больничной койке с забинтованной шеей. Как будто под пижаму поддет белоснежный тугой свитер. Рядом в халате, накинутом на жёлтую футболку, сидит Толик. Он принёс гостинец: яблоки в газетном кульке.
С мятой газеты смотрит девочка, та самая. Её нашли забросанной ветками в поселковом парке. Быстро нашли и убийцу: молодого парня-соседа, судимого. Недавно сыграл свадьбу, жена беременная, кто бы подумал. В ту же ночь на воротах его дома соседи вывели коричневой краской, как запёкшейся кровью: «ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЖЕНА И ДЕТИ ПЕДОФИЛА-УБИЙЦЫ». Обо всём этом сообщает газета. Главное доказательство вины: он указал место, где прикопаны трусики жертвы.
- На языке оперов это называется «клад». Или «подкидыш». Ложный вещдок, - со знающим видом небрежно объясняет Толик. - С найденной жертвы снимается часть нижней одежды и загодя прячется неподалёку. Задержанному показывают карту с крестиком, где закопан «клад». В присутствии понятых несчастный «находит» тайник и во всём признаётся. Ещё бы он не признался.
- Я тебя убью, мразь, - хриплю я.
- Шею не больно? - тревожится Толик. - Плохо быть у нас мужчиной, - притворно сочувствует он, развалившись и качаясь на стуле. - Принадлежность к мужскому полу - это уже отягчающее обстоятельство, чего там: неопровержимая улика. Поражаюсь, - откровенничает он, - как ещё до сих пор мужички рискуют выходить на улицу? На их месте я бы забился в угол и из дому ни шагу. В крайнем случае, фиксировал бы каждый час пребывания за стенами дома, заручался свидетелями и фактами. Каждый шаг и каждый чих закреплял подписями и печатями…
- Не нравится мне твой сменщик, - бросает он, уходя. - Не заподозрил ли чего? И не благодари, не благодари - чего не сделаешь ради братца. Братца - МЧС по спасению божьих коровок.
Я бессильно плачу в подушку. Я ослаб в последнее время.
Всё произошло быстрее и проще, чем я ожидал. Когда мы вошли в номер в мотеле, я незаметно натянул приготовленные перчатки. Дождался, когда Толик склонится над рюкзаком. И с силой вонзил нож по рукоятку в спину, прямо в чашку с кофе. На жёлтой ткани начало расплываться блестящее чёрное пятно, будто и вправду из дымящейся чашки убегал живой горячий кофе.
Дальше всё пошло не по плану. В номер на шум сунулся сменщик. Я бешено крикнул, что кто-то убил человека, убийца сбежал, я видел его в лицо. Сунул ничему не понимающему сменщику скользкий нож. Когда вернулся с людьми, он, растерянный, всё ещё стоял над телом с окровавленным ножом в растопыренных руках…
- Ну, выпьем за торжество правосудия, - откашлявшись, говорит отец незнакомого парня. Мы совершаем тризну, втроём сидим за поминальным столом.
Я пытаюсь вспомнить, за что я ударил незнакомого парня? Как он очутился в моём номере? Когда Толик успел обменяться с ним футболками? Хотя ведь такие футболки свободно висят в придорожном киоске…
Один прибор, как положено, пустует. Хрустальная чарка с водкой накрыта кусочком чёрного хлеба. На комоде фотография незнакомого парня, увитая креповой лентой.
- Спасибо вам, - с чувством говорит мать незнакомого парня. - Вы задержали убийцу. Вы теперь на всю жизнь как сын нам. Но какой ужас, что ваш сменщик оказался маньяк, серийный убийца. Говорят, на вашей трассе совершено столько жестоких необъяснимых, нераскрытых убийств. Это его рук дело.
- С виду он был такой славный и добродушный, как медвежонок. - Мне искренне жаль моего сменщика. Видит бог, я ничего не имел против него.
Не исключено: когда со сменщиком плотно поработают, бедолага возьмёт на себя ещё пару-тройку тухлых дел. Зная наших доблестных детективов, в этом можно не сомневаться.
- Ну, за справедливый приговор, - снова говорит отец. - За то, чтобы этот нелюдь понёс заслуженное наказание. - Глаза у отца запали, лицо закостенело и потемнело. Мать сморщена и седа. Но сейчас родители переглядываются и улыбаются, насколько можно назвать улыбками вымученные гримасы. Они счастливы, насколько можно быть счастливыми, потеряв сына, но добившись возмездия.
- Не чокайтесь, - беспокоюсь я. Приподнимаюсь, высматривая кусок аппетитнее. Толик украдкой заговорщически подмигивает мне с фотографии. Затем снова принимает чужое каменное, как полагается покойнику, лицо.
Я, наконец, избавился от Толика. Как легко дышится широко развёрнутой грудью.
- Чаю? - предлагает хозяйка.
- Кофе, если можно, - прошу я. - Самый крепкий и горячий. Почти кипяток, чтобы обжигал. Благодарю вас. Вы очень любезны.
Моя старомодная учтивость всегда нравится окружающим.
Если вы похожи на меня, то вы экстравертированный интроверт. Вы хорошо чувствуете себя среди
людей, но периодически нуждаетесь в одиночестве.
«Так не бывает. Ты либо тот, либо
другой», - говорят обычно.
Нет, бывает. Я такой. И множество
других людей - тоже. И мы часто
оказываемся непонятыми.
Например, люди часто видят во мне
абсолютно неисправимого
экстраверта, привыкшего получать
внимание со всех сторон. И они
понятия не имеют, какое
удовольствие доставляет мне чтение
в тишине, подальше от чужих глаз.
Дело в том, что экстраверсия и интроверсия - это не взаимоисключающие явления. Это
спектр, и вы можете находиться в любой его части.
Такие, как я, находятся примерно
посередине.
Некоторые из нас учились быть
более общительными, понимая, что
человеческая природа основана на взаимодействии.
Чтобы избежать путаницы, я составил
список вещей, которые стоит знать
об экстравертированных
интровертах.
1. Мы тихие, но это не значит, что мы не хотим общаться с вами.
Чаще всего у нас есть множество
мыслей, которые нам хотелось бы обсудить, но мы не уверены, что они
вас заинтересуют. Лучше мы послушаем вас - просто потому, что
хотим побольше о вас узнать и потому, что вам нравится говорить.
2. То, что нам нравится быть в окружении людей, не означает, что
мы готовы говорить.
Говорение требует огромных усилий.
Нам достаточно просто находиться в окружении людей, чтобы чувствовать
себя счастливыми.
3. Нам нравится общение один на один.
Камерные посиделки с глазу на глаз
своей интимностью нравятся нам
гораздо больше, чем многолюдные
компании. В частной беседе мы получаем возможность по-
настоящему узнать вас и поговорить
о важных вещах, вместо того чтобы
перебрасываться незначительными
репликами в разговоре большой
группы.
4. Иногда мы не отвечаем на сообщения, потому что не хотим
разговаривать - вообще ни с кем.
Это не значит, что мы бесимся или
ненавидим всех вокруг. Иногда
общения бывает так много, что мы полностью исчерпываем себя и нас
не хватает ни на болтовню, ни на СМС, ни на сообщение в соцсети. Мы все так же открыты для разговора -
но только не сейчас. Чуть позже.
5. Мы готовы познакомиться с вашими остальными друзьями.
Просто предупредите нас заранее об этом.
Мы не закрыты для новых знакомств,
просто для нас это достаточно
утомительно. Нам в буквальном
смысле нужно подготовить себя к общению и смириться с мыслью, что
придется много разговаривать.
6. Иногда мы чувствуем себя
одинокими.
Трудно балансировать между
потребностью побыть наедине с собой и ощущением одиночества.
Часто нам хочется «выйти в люди»,
потому что нам одиноко, но уют и комфорт собственной квартиры
просто не позволяют покинуть ее.
7. Нас трудно вытащить куда-либо,
но, если это удается, мы веселимся
по полной.
Иногда требуется некоторое
принуждение, чтобы вытащить нас из дома. Не то чтобы мы не хотели идти,
нет, просто мы сразу начинаем
думать: «А что, если там будет
скучно? Я мог бы спокойно дочитать
свою книгу. А вдруг билеты проданы?
Или они вообще не хотят меня
видеть и позвали просто из вежливости?» Мы конструируем в головах сотни причин для того, чтобы
не покидать дом.
8. Мы с удовольствием поболтаем с вашими родителями / друзьями /
коллегами, но потом нам будет нужно
время в тишине.
Нам действительно требуется
«подзарядка» молчанием после
долгих разговоров.
9. Мы не самые разговорчивые в компании, но мы всегда готовы
поддержать других.
Мы обязательно поддержим в беседе
кого-либо, если возникнет
необходимость. Мы знаем, что
общение не всегда бывает
комфортным, и если видим, что кому-
то в разговоре приходится еще хуже,
чем нам, то сделаем все возможное,
чтобы ему помочь.
10. Обычно мы не устраиваем
вечеринки, но, если устраиваем - это
настоящий вызов для нас.
Нам трудно представить, что можно
организовать для себя и у себя какое-
то событие. Мы даже не думаем, что
людям захотелось бы приехать на нашу вечеринку. Но если мы решаемся на это, то подходим к делу
со всей возможной
ответственностью.
11. Мы всегда живем в собственной
голове.
Даже если мы в данный момент
выбрались из своей скорлупы и окружены людьми, мы все еще
погружены в глубины собственного
внутреннего мира.
12. Общительность и вдумчивость
иногда делают из нас лидеров. Но это
не значит, что мы хотим похвалы.
Люди думают, что мы хотим быть
лидерами. Мы можем встать и говорить перед толпой, когда это
нужно. Мы можем принимать
решения, когда это нужно. Но мы часто анализируем себя и даем не слишком высокую оценку своим
навыкам. Иногда мы думаем, что
недостаточно хороши для роли
лидера. Мы всегда считаем, что
могли бы быть лучше, поэтому от похвалы мы просто съеживаемся.
13. Мы балансируем между
желанием, чтобы наш труд был
замечен и оценен, и паникой от мысли, что кто-то потратит на нас
больше 30 секунд.
Иногда мы хотим внимания, в другое
же время не можем поверить, что
кто-то готов уделить нам хотя бы 10
секунд своего времени.
14. Другие считают нас кокетливыми.
Это не так.
Мы понимаем, что взаимодействие с людьми - неотъемлемая часть
жизни, поэтому мы стараемся
продемонстрировать людям
искреннюю заинтересованность в них.
15. Мы злимся на себя, когда
остаемся дома и отказываем своим
друзьям.
Именно поэтому иногда мы заставляем себя «выйти в свет». Мы хотим, чтобы наши друзья знали, как
нам нравится проводить с ними
время.
16. Вы можете встретить нас в кафе и кофейнях. Часто мы бываем там
одни.
Иногда нам просто хочется быть
рядом с людьми - даже если это
незнакомцы. Это отличный
компромисс для того, кому нужно
общество, но не хочется общения.
17. Мы постоянно пытаемся
контролировать своего внутреннего
интроверта.
Это случается, когда мы оказываемся
посреди действительно большой
толпы. В голове начинает стучать
единственная мысль: «О нет,
началось. Мне нужно поговорить с кем-то прямо сейчас», и, если это не происходит, мы рискуем замкнуться в себе всерьез и надолго.
18. Мы не любим светские беседы.
Мы всегда рады избежать короткого
разговора ни о чем, если это
возможно. Нам интересно, о чем вы думаете, каковы ваши жизненные
цели, как живет ваша семья. Нам не интересно говорить о плохой погоде.
Но, если вам комфортно говорить о ней, - окей, мы согласны.
19. Наши друзья редко составляют
одну компанию.
Обычно мы выбираем одного-двух
человек из разных социальных групп,
и они становятся нашими близкими
друзьями. Чаще всего они остаются с нами на всю жизнь, и мы готовы на все ради них.
20. Если вы нам нравитесь, то это
серьезно.
Мы очень разборчивы в том, на кого
можно потратить время и энергию.
Если мы выбираем вас, примите это
как комплимент. Серьезно. Дело не в том, что мы настолько влюблены в себя. Просто для нас общение - это
утомительная борьба с собой. И мы не хотим тратить энергию на людей,
чье общество не приносит нам
удовольствия.
сей Мир - это место Работы ! а отдохнуть, лясы там подточить или карвандашики нес кем …
Триумф победителя рождает не победа, а поражение соперника.
Вам когда-нибудь отключали мозг???
Когда Вы усердно пытаетесь найти себя в подсознании, которое не воспринимает боль?
Или когда Вам, неведомо само состояние Бытия, где Вы усердно ищете и задаете вопрос:"Кто Вы"?
Когда состояние в анабиозе и тело как малая часть вашего восприятия…
Кто-то попадает в красивый сон, кто-то встречается со своими страхами, а кто-то теряет и на время ощущает душу без тела…
Когда сознание оказывается в замкнутом пространстве и поиском ответов, шепча тебя нет, ты не существуешь, твоя оболочка теряет с тобой связь…
А потом в этом хаосе, наступает тишина, ты не слышишь стук сердца, дыхания, лишь мертвая тишина…
Затем все замирает, стены сознания перестают рушится и ты понимаешь, что можешь жить не дыша и в ту же секунду, картинка складывается, секторальный магистрат уравновешивается и ты ощущаешь блаженство, но…
Лишь легкое похлопывание по щекам и нежный голос медсестры с тонким юмором, заставляет тебе говорить непрестанно, делясь то, что видел, тем самым вызывая добрый смех и ответы…
Многие проходят через это, наркоз, как сыворотка правды, грань между жизнью и смертью, ты ничего не теряешь, а находишь…
Бесплатная информация как бесплатная медицина: вроде есть, а пользы немного.
Судил Бог судью:
- Знаешь ли, что судить буду тебя по законам Моим: «Не суди, не судим будешь», «Каким судом судите, таким и вас судить будут»?
Судья отвечает:
- Я судил людей по закону их и по делам их.
Господь говорит Ангелам:
- Принесите судье два сосуда.
Принесли два сосуда и поставили перед судьёй. Господь говорит судье:
- В одном из сосудов солоно, а в другом сладко. Как узнать, в котором сосуде, что намешано?
Судья отвечает:
- Попробовать надо.
Господь говорит Ангелам:
- Принесите ещё два сосуда.
Ангелы принесли. Господь спрашивает судью:
- В одном из сосудов яд. Как узнать, в котором он сосуде?
Судья подумал: «Пробовать нельзя…». Но, увидев в судилище грешников, ответил:
- Господи, пусть грешники попробуют.
- Вот, ты первый и пробуй, - ответил Бог.
Правда в том, что, когда вы мстите, вы уничтожаете сами себя и свою жизнь. Возможно, осуществляя свой план возмездия, вы и нанесете какой-то урон своему «врагу». Но поверьте, этот урон - ничто в сравнении с тем, который понесете вы сами. И я говорю об этом отнюдь не потому, что являюсь поклонником мультфильма о коте Леопольде и пропагандирую его слоган: «Ребята, давайте жить дружно!» Я говорю исключительно о целесообразности - житейской, экономической, жизненной, какой угодно еще! Я говорю о выгоде. Даже если вам очень хочется отомстить какому-то человеку за причиненную вам боль, поверьте: значительно выгоднее справиться с этим желанием, чем осуществлять его.
Работа на кого-то - это всегда работа для кого-то.
Астрологи в целом хорошие люди, и, к счастью, они, как правило, более чем уклончивы в своих ответах - «вполне вероятно…», «есть такая возможность…», «при условии, что…», «это никогда нельзя сказать наверняка…», «мы должны понимать, что это только пятьдесят на пятьдесят…» Но вопрос не в том, что они говорят, а в том - кто их слушает.
Если у человека все замечательно, ну или нормально, если у него нет каких-то серьезных сомнений, опасений и так далее, то, вполне возможно, он адекватно воспримет все сделанные астрологом оговорки. Но если он не в той форме, чтобы можно было сказать: адекватность выше всяких похвал! - то ситуация в корне меняется. Человек слышит то, что хочет услышать, а иногда - то, чего очень боится, причем не осознанно, а напротив - тайно. Мы же во многом не способны сами себе признаться, замалчиваем - мол, это так, ерунда, не сейчас, можно не думать. И тут астрологический прогноз зачастую играет роль некоего детонатора, катализирует наши желания или страхи, и - пошло - поехало.
По правде сказать, я не знаю, что и хуже - страхи или желания. В любом случае это заставляет человека концентрировать и направлять свой взгляд, свои мысли по определенной траектории. Та ли это дорожка?.. Большой вопрос! Но после того как мысли потекли в этом наугад выбранном направлении, ответить на него уже невозможно. В общем, на глазах появляются шоры, а и без того суженное сознание сужается еще сильнее.
Улучшит ли это состояние человека? Даст ли ему какую-то фактическую опору? Выведет ли из стресса? На секунду - другую - возможно, и то - не факт, может и обратный эффект быть. Но главное - что потом? А потом уж точно ничего хорошего не предвидится. И теперь вопрос - обращаться к сверхъестественному или попытаться посмотреть правде в глаза, как бы тяжело ни было? Имеет смысл, мне кажется, признаться себе в очевидном: отношения хороши только в том случае, если они без «колдовства» сделаны, своими руками, а нехороших отношений - нам не надо, даже если они вроде бы и кажутся нам сейчас высшей ценностью и наипервейшим приоритетом.
Беседа моих внуков, 5 и 8 лет соответственно.
- Ты молодец!
- А почему?
- Ты знаешь на какую ногу надевать одежду…
- А ну-ка, запахни!.. Распахни!.. Еще раз запахни!.. Повернись! Обратно! Где покупал такой плащ? Громче! Ага, ясно. Ну, все, все, пошел отсюда, извращенец!