Грусть не будет длиться вечно
Грустью в воздухе осталась
Человеческая речь.
Броня в стороне валялась,
Затупился острый меч.
Раньше мог ответить резко
Словом колким меж бровей,
А теперь мне просто мерзко
Ранить им других людей.
Бронь была подругой верной -
От ударов берегла.
Стала вдруг она запретной -
Слишком ноша тяжела.
Грустью в воздухе осталась
Человеческая речь.
Что-то важное сломалось,
Раз из рта сочится желчь.
В самом корне надломилось,
Разъедает изнутри -
Иллюзорное приснилось,
Грозно велит: «Не буди !»
Потому и грустью полный,
Не в обиде дело, нет.
Один - спящий, другой - сонный…
Некому увидеть свет.
А бывает, что прорвётся
Голос смелый из толпы -
С болью, кровью изольётся,
Но сойдёт с большой тропы.
Таковым пою я песни,
Таковым пишу стихи,
С таковыми интересней,
С таковыми по пути.
Грусть не будет длиться вечно,
Ей придётся уступить…
Всяко чувство скоротечно
Не под знаменем любви.
Акварель
Нежданно, ярко, неизбежно,
Из пустоты возникло чувство,
Пытаясь захватить мятежно
Гладь разума - цена искусства.
Чувств всполохи горят, как спички -
Уже их нет, а только были…
Ждут, чтобы мы, дав дань привычке,
Своим вниманьем их продлили.
Моменты радости, иль грусти,
Любви огонь, иль гнева вспышки -
Что мы прогоним, а что впустим?
Что нужно нам, а что излишки?
Пока пытаешься причины
Найти невзгод на свою долю,
То можно с грустью до кончины
Прожить, изматываясь болью.
Недолго и продлится радость
Наедине сама с собою.
Ведь то, что породило сладость,
Должно быть видимо тобою.
Для злости важно в боль поверить,
Для ненависти - в жажду мести.
Итог подобных суеверий -
Потеря счастья ради чести.
Любовь ведь тоже угасает,
Без тёплых слов и нежных мыслей.
Тому навек лишь выпадает,
Кто без неё себя не мыслит.
Не время чувства разрушает,
Не расстоянья им помеха,
А воля наша выбирает,
Что нам тюрьма, а что - утеха.
Любые чувства - это краски,
Природа коих иллюзорна,
Но нам без них не сделать сказки
Из своей жизни беспризорной.
убьём наших детей.
тех, что выросли. и тех, что должны вырасти,
тех, что не смогли родиться
и даже не просили их рожать.
/те, что успели родиться раньше -
уже состарились./
тех, которых мы узнавали по линиям ладоней,
которых мы не любили,
которых мы не ненавидели
и… даже любили,
которые обвинили нас в том, что не взошло солнце,
которые не могли ходить в школу,
которые не нашли пути,
не нашли своего уголка земли,
которые превратились в убийц,
превратились в воров,
превратились в блудниц.
побыстрее убьём своих детей!
проведём острым металлом по нежным шеям
и вздохнём с облегчением.
возьмём и вздохнём с облегчением!
вздохнём и полностью выдохнем:
ночной сон без сновидений,
беспричинную усталость…
словно топя в прошлом белые корабли,
словно склонив ресницы…
на той стороне бараки и курдянка
с прижатым к грязной груди младенцем,
она таскает с собой грусть, завёрнутую в пёстрые тряпки…
«Педро! Дональдо!
Дональдо, Педро, Педро»…
тащит. кричит.
«мы» же, ускоряя шаг,
идём домой
и с улыбкой приносим нашим детям
цветные дороги, смешавшиеся с бытовой мелочью.
так, словно жевательная резинка - это чужая родина,
так, словно это обжигающее озеро слёз и есть единственная родина,
заменившая некупленную жвачку,
родина, которая, скрывая своё прошлое,
никак не оставит нас в покое.
приди, родина, закинь сети
в глаза этих голодных детей.
в похожем на болото озере рыбы
цепляются хребтами за водные растения.
приди, родина, не жалей нас, предайся
ненависти. как легко беречь себя
среди проблесков раскаяния…
а касательно глобальных бед:
мы оправдаем время, которое изменило
не тебя, нет, -
это мы превратились в опасных зверей.
а время замерло, не двигается с места:
наверно, вода скопилась в ногах,
чтобы мы могли рассмотреть весну,
но…
мне стало холодно.
ну, давай, родина, выкрасим улицы юной кровью,
нарисуем кровавые круги вместо солнц.
.
теперь уже можно всё сблевать:
ночи, проведённые у изголовья,
опоздания на работу,
деньги, трепетно собираемые на подарок ко дню рождения,
карты, проглоченные банкоматами,
билеты в кино,
мусорные бункеры, привязанные к электричеству,
противозачаточные таблетки,
любовь, побрезговавшую шалашом,
ориентированную на политику историю,
дружеские подножки,
приключения девочки и двух морей…
словно наша родина - жевательная резинка,
приклеившаяся к желудку.
«Педро! Дональдо!
Дональдо, Педро, Педро»…
перебьём наших сытых детей!
переполним их желудки
печеньем,
чипсами,
эмульгаторами,
а потом перебьём…
хотя бы не умрут от голода.
kato Javakhishvili
Перевод Анны Григ
У пери - точка вместо уст, бог дал ей чудо чуд - уста.
Дивятся люди на нее: да полно, есть ли тут уста!
Мессия сшил своей иглой ее сладкоречивый рот, -
Лишь вздохи смерти, подступив, раскроют и сомкнут уста.
Все розы замерли в саду пред розоликою моей:
Открыли для молитв о ней, а не для нег и смут уста.
Не удивляйтесь, что она то ранит словом, то - живит:
Как у Мессии, нежен рот, но злые речи льют уста.
Окружье твоего лица напоминает солнца круг:
Нет точки циркуля на нем, искать - напрасный труд - уста.
Послушай шепот уст моих - слова их только о тебе,
Но жизнь покинуть срок придет - и вздохом изойдут уста.
Большую чашу, кравчий, дай! На мне как будто сотни уст, -
От лютой жажды исцелит ведь лишь такой сосуд уста!
Послушай, хочешь уберечь ты тайну сердца своего, -
Не подражай бутонам роз: пусть губ не разомкнут уста!
ЛАНДЫШИ
О ландыш, отчего так радуешь ты взоры?
Другие есть цветы роскошней и пышней,
И ярче краски в них, и веселей узоры, -
Но прелести в них нет таинственной твоей.
В чём тайна чар твоих? Что ты душе вещаешь?
Чем манишь так к себе и сердце веселишь?
Иль радостей былых ты призрак воскрешаешь!
Или блаженство нам грядущее сулишь?
Не знаю. Но меня твоё благоуханье,
Как винная струя, и греет и пьянит,
Как музыка, оно стесняет мне дыханье
И, как огонь любви, питает жар ланит.
Много ума не надо, чтобы написать стих, а вот не выпустить в свет плохой стих на это нужны крепкая воля и ум.
Захлопнулась дверь… и затихли твои шаги
Звук одиночества напрочь мне режет слух
В голове одна только мысль: Скорей беги!
Всё равно он к мОльбам моим и слеп и глух
И поселилась в душе у меня печаль
Как бы её мне взять, да и выгнать вон
А за окном лютует вовсю февраль
Ну почему, как воздух, мне нужен ОН?
Как известно, набор рифмующихся слов в любом языке ограничен. Таким образом, рано или поздно любая рифма будет избита, затёрта до дыр, станет считаться банальной и перейдёт в разряд штампов.
Отсюда вывод - поэзия как вид литературы обречена. Это лишь дело времени.
Пьешь изредка вино - мальчишкою слывешь,
И грешником слывешь, когда ты часто пьешь.
Кто должен пить вино? Бродяга, шах, мудрец.
Ты не из этих трех? Не пей: ты пропадешь!
Когда к невеждам ты идешь высокомерным,
Средь ложных мудрецов явись ослом примерным,
Ослиных черт у них такое изобилье,
Что тот, кто не осел, у них слывет неверным.
Прекрасный стих подобен смычку, проводимому по звучным фибрам нашего существа. Не свои - наши мысли заставляет поэт петь внутри нас. Он восхитительно пробуждает у нас в душе нашу любовь и нашу скорбь. Он кудесник. Понимая его, мы становимся поэтами, как он.
Меня часто люди предавали,
Я к чувствам стал слепым…
Всегда и все не понимали,
С детства был другим.
Я потерял надежды, веру,
Потерял любовь, мечты.
Я взял себе в свою манеру -
Держаться граней пустоты.
Моя душа слилась всецело
С тёмной бездной и пустой.
Что-то вдруг окаменело.
Я стал будто не живой.
Ты так смело смотришь в душу,
Не замечая пустоты.
Я стремлюсь мосты разрушить,
Ты строишь новые мосты.
И сердце с разумом сдаётся,
Твоим глазам, твоим мирам.
И в душе как будто вьётся,
Чувство сродное богам.
Вот потому поэтам крылья редко Бог даёт -
Он точно знает, что чуть что, и сразу мы - в полёт.
Включен автопилот, и пофиг возраст, рост и вес.
…И каждый раз поэты камнем падают с небес.
/zulnora/
Париж на качелях будущего
На теле больше нет морщин
Секунда танцует на Монмартре
Шпион продает балерин
Такси вселенной
Летят в паутину Мулин Руж
Скользит по клавишам фортепиано
Парижанка в стеклянном манто
Голубая кошка на кителе идола
На Монмартре танцор летающих UFO