Нет, я не знаю ее… вот эту, меня, из прошлого…
это не я… совсем никакого сходства.
стоила дорого, а продавалась дешево.
если сравнить — отличий сто пять найдется.
Просто жила, как все, кто совсем несчастные:
дым сигаретный мешала в стакане с водкой…
после того, как в этом уже не участвую,
я называю ее бесчувственной идиоткой.
Это сейчас… а раньше… печаль-тоска…
эта мадам жила не совсем по совести
ее улыбку сменил циничный и злой оскал.
после того, как лавиной поперли горести
Сколько она намотала кругов в аду…
сколько скелетов засунула в шкаф-купе…
сколько она не тем говорила «жду!»…
сколько перепила японских «блатных» саке.
Сколько она… нет смысла перечислять…
В общем, хлебнула… не буду писать чего.
Бог им судья, кто шепчет ей в спину «блядь»,
так же, как тем, кто кличет «черной вдовой».
Я от нее не открещиваюсь, но мне
хочется эту даму стереть из памяти,
чтобы забыть о том, что случилось с ней,
новую жизнь начав на другом фундаменте.
Больно дышать. Больно смотреть на свет.
Больно сминать пальцами простыню.
Радость моя, с кем ты ещё в родстве?
Радость моя, я тебя не виню.
Небо моё, пыльное без дождя,
Саваном пеленает мою печаль.
Радость моя, как же я без тебя?
Радость моя, лучше не отвечай.
Солнце моё, можешь — согрей всех,
Сердце моё, хочешь — лети вскачь.
Больно дышать, больно смотреть на свет.
Я ухожу. Радость моя, не плачь.
Мне больно, больно, больно, очень больно!
Зачем? Зачем так больно делать мне?
Ну, не молчи, пожалуйста, довольно!
Не нужно больше больно делать мне…
Такую боль несёт твоё молчанье,
И сердце так изранено стучит…
В душе живёт всего одно желанье:
«Пусть он напишет или позвонит!»
Мне больно, больно, больно, очень больно!
Зачем? Зачем так больно делать мне?
Ну, хватит! Ну, пожалуйста, довольно!
Не нужно больше больно делать мне…
Достаточно твоей бывает фразы,
Когда ты вдруг молчание прервёшь,
Чтоб сердце, вдруг ожив, забилось сразу,
Чтоб мир стал снова весел и пригож!
А вот сейчас мне больно, очень больно!
Зачем, зачем так больно делать мне?
Ну, не молчи, пожалуйста, довольно!
Не нужно больше больно делать мне…
Ну не молчи и отзовись скорее!
Звонком, письмом иль словом отзовись!
Твоё письмо, твой голос так согреют,
Что сердце оживёт и застучит.
О, Господи! Мне больно, очень больно!
Зачем, зачем так больно делать мне?
Ну, хватит! Ну, пожалуйста, довольно!
Не нужно больше больно делать мне…
Смотри, природа снова оживает,
Теплом согрета, после зимних вьюг.
Лишь сердце моё тихо умирает,
Пока не разорвёшь молчанья круг…
Тепло и свет кругом, а мне так больно!
Мне очень больно, очень больно мне!
Ну, отзовись! Ну, не молчи, довольно!
Пожалуйста, не делай больно мне…
Очень больно, когда предают,
Но не телом, а всею душой.
Очень больно, когда тебе врут
И смеются в тот час над тобой.
Тело — это душевный приют
И его оболочка земная…
Очень больно, когда предают,
В одиночестве жить оставляя.
Очень больно, когда предают
Твои чувства под ноги бросая.
Не тебя уж любимой зовут.
Тебя топчут, пощады не зная.
Очень больно, когда предают.
Сердце вмиг из души вырывают.
Когда в чистую душу плюют,
А она вся в слезах умирает.
Не предайте любовь! Не предайте!
Без нее, как на свете вам жить!
И любимых своих не теряйте!
Нет страшнее греха, чем убить!
Я прошу: Не делайте мне больно!
Я так устала от обид.
Пусть даже ненароком, пусть невольно,
Душа от этого ведь меньше не болит!
Я умоляю вас: Не делайте мне больно!
Не оставляйте вы душевных ран!
Уж в этой жизни настрадалась я довольно:
Прошла чрез ложь и слёзы, и обман.
Я вас прошу: Не делайте мне больно!
Уж нету сил предательство терпеть!
Не посыпайте раны мои солью!
От равнодушия не дайте умереть!
Ведь я обычный человек, быть может странный.
Вот только грубости совсем не выношу
И ненавижу лицемерие с обманом…
Вот только больно мне не делайте!!! Прошу…
`
Да, это больно. Да, это очень больно. Это костры французов в первопрестольной,
это с церквей летящие колокольни, над Хиросимой — ядерная зима.
Да, это страшно. Да, это очень страшно. Это сегодняшний день обогнал вчерашний, так в заключенных стреляет дозорный с башни, чтобы проверить, не сломан ли автомат.
Да, это жутко. Да, это очень жутко. Так в остановку на скорости мчит маршрутка,
это не черный юмор, а злая шутка, кем-то сто раз просчитанная в ночи.
Это тяжелый, в спину летящий камень, как сопромат в обложке от Мураками, это как «no comment» и «no coming».
Это слова.
Пожалуйста, помолчи.
Просто сейчас я встану, вдохну три раза, /глаза б не смотрели, да чувствую третьим глазом/, я удалю все лишние сны и фразы, чтобы по жизни — весело, налегке.
Дворцы и соборы сеткой опять закрою, а то, что разрушено — вылечим и отстроим, у нас — исторически — просто страна героев, нам не в новинку — замки да на песке.
Как на экзамене: ты провалился — выбыл, сам виноват — наделал, дурак, ошибок, да, а еще я хотела сказать спасибо за пресловутое «как закалялась сталь».
Это цинично, неправильно, как обычно, это лисички над волнами держат спички,
море горит — так странно и так привычно, что надоело…
Пожалуйста, перестань.
Папуль, а я сегодня плакала.
В гостях была подруга-тишина.
Когда слеза на строки капала,
Кольнуло больно - в мире я одна.
Папуль, воспоминания колючие
Царапают сердечко мне опять,
Ведь от меня ушли самые лучшие
И мне вас просто негде больше взять.
Папуль, мой дом закрыт, я не впускаю
Ни с теплотой, ни с верой, ни с добром.
Просто научена и, к сожаленью, знаю
Как больно от предательства потом.
Папуль, а за окном декабрь. Холодно.
В камине лишь остывшая зола.
Лежат снега под звездным пологом…
Я все тепло по капле раздала.
Папуль, а я сегодня плакала,
Но все равно не тает в сердце лёд.
Душа обрывками дней ярких перелатана,
И я не верю в сказку «Всё пройдёт».
я проезжаю каждый день одним маршрутом,
детдомовцев всегда ведут, там, к школе утром,
и вот сейчас я еду вновь, в сей день весенний,
гляжу на деток, что гуськом… и нет сомнений,
что мысленно всегда прошу одно у БОГА-
пускай исчезнуть детдома и к ним дороги…
«Знаешь что? Мир без тебя не перестанет вертеться!
Но…
С тобой он ярче».
Ты… не сжалился надо мной…
Зря молила…
Беконечен стон… беспощаден шаг…
в пропасть… Силы
на исходе… и тают … как вешний снег…
Тихо плачу…
Хоть последний твой выстрел был…
на удачу…
Мой безжалостный человек…
но любимый…
То ли миг прошел… то ли век…
Мимо… мимо…
Не осталось ничуть тепла…
Замерзаю…
Тело в клочья… и ввысь Душа…
улетает…
Больно…
Бокал с иллюзиями пуст,
И обволакивает грусть
Пустое сердце…
Больно…
Нет ни надежды, ни любви,
Ни веры, ни огня вдали,
Ни новой дверцы…
Страшно…
Закрыты старые пути,
И нужно новыми идти,
Но где взять силы?
Страшно…
Своих желаний я страшусь,
Своих же страхов я боюсь,
Душа остыла…
В клочья
Рвёт душу ветер ледяной,
Я знаю, рядом ты со мной,
Но мне - не надо…
Прочь, прочь…
И вместо честного «Люблю!»,
«Изыди!» - тихо говорю,
Моя награда…
Осколок жизни
Держу в пылающей руке,
За горизонтом, вдалеке
Его я брошу.
Я не капризна,
Не от упрямства я бегу -
Принять тебя я не могу,
А ты - хороший.
Чужого
Я не хочу у жизни брать,
Я отступлю, привыкла ждать…
Дождусь ли снова?
Такого
Простого счастья одного,
Не краденого, своего,
Как ты, родного.
Я ускользаю…
А ты - огонь в моей судьбе,
Я буду помнить о зиме
Снежной…
Снег тает…
И уношу в своей душе,
В строке, в судьбе, в карандаше
Нежность.
Иногда нам чистить душу
Надо. Рвать слои, не рыться.
Иногда и ДОМ разрушить
Нужно, чтобы вновь родиться.
…
Рррраз! Снимаю первый. «Больно?»
«Ничего, вполне терпимо.»
…Бисером сверкали волны.
Пьяная луна светила.
ДВА! «Ну что?» «Давай-ка резче!»
-Эпилятор отдыхает -
Напридуманные встречи,
Разгоравшееся пламя…
ТРИ! «Подруга! Аккуратно!
Это же живая мякоть!»
И - внушая многократно -
Только… только - Ай! - не плакать.
Оп! ЧЕТЫРЕ! Где вы, силы?
Я смогу, сдержусь, сумею…
…Питерский вокзал постылый,
Эрмитажа галлерея…
ПЯТЬ! «Ну, хватит!» Жилы рвутся,
Все теперь не-по-пра-ви-мо…
Ну, смеются… Пусть смеются!
Мимо-мимо-мимо-мимо…
ШЕСТЬ! «Я дальше не готова!
Больше не хочу! Не буду.»
Покатилось с небосклона
Мое Солнце… Темень всюду…
СЕМЬ! «О, Боже, где ты мама?
Я не выдержу! Сломаюсь!
Это сон», - твержу упрямо,
Но никак не просыпаюсь.
ВОСЕМЬ! Лучше б я рожала
Еще раз, в ужасных муках.
Сжала сердце. Крепко сжала.
МИР НЕ МОЖЕТ ТАК ВОТ РУХНУТЬ!
Девять… Слой последний самый…
Я не плачу… Умираю…
Я хочу быть рядом с мамой…
Будет жизнь… Совсем другая…
Всё больно - и любить, и не любить,
И вечность на мгновения дробить,
С которыми приходится прощаться,
Так как они не в силах возвращаться.
Всё больно - и встречать, и провожать,
И за руку любимого держать,
Боясь, что он вот-вот отпустит руку
И превратит свидание в разлуку.
Петрович сидел на лавочке около дома и улыбался. Он улыбался всему вокруг. Не жаркому, но тёплому лету. Сочной зелёной траве. Дружным всходам на своих немногочисленных (на сколько хватило сил) грядках. Зелёным пока ещё яблочкам и грушам в нежно шелестящей листве.
Пчёлам и шмелям, гудящим в цветах давно запущенной, но всё ещё не сдающейся под натиском травы, клумбы. Голубые глаза старика, цвета знойного летнего неба, излучали тёплый свет любви к миру, спокойствия, внутренней доброты.
Маленький мохнатый комочек тихонько шёл по дорожке вдоль дач, в надежде, что ему перепадёт немного еды от сердобольных старушек -дачниц.Он уже привык быть один. Научился прятаться от злых людей, собак и более сильных взрослых сородичей. Сначала у него была семья. Настоящая, человеческая. Они забрали его у мамы-кошки к себе в дом. Вкусно кормили играли. А однажды взяли с собой на дачу. Как же там было здорово! Он гонялся за мухами и бабочками, охотился на травинки. А потом они уехали. А он остался.Один.Но он не унывал. Ведь на других дачах тоже были люди. Скоро он понял, что не ко всем можно заходить в гости, хоть ты такой милый и пушистый. Поэтому стал каждый раз осторожно искать «своих"людей.Вот.Человек.Сидит на лавочке.Улыбается.Он выглядит таким тёплым…» Мяу!"
«Ох, старый дурак, опять задремал на улице!"-подумал Петрович подхватившись от какого-то звука."Мяу!"-раздалось снова. Старик увидел чёрно-белого, мохнатенького котёнка -подростка."Ах ты мой хороший, наверное кушать хочешь? Иди ко мне!"-обрадовался старик и наклонился, чтобы взять зверька. Котёнок сразу залез к Петровичу на руки и замурчал. Потом они вместе пообедали, нашли уютное кресло, в которое был постелен старый плед ."Ну вот, это твоё место. Тебе нравится? А ещё, я дам тебе имя. Меня вот зовут Иван Петрович, но всё больше Петровичем кличут. А ты у нас будешь…"-старик задумался и посмотрел внимательно на котёнка,-Кузьма!Согласен?"Котёнок довольно замурлыкал. Впереди их ждало ещё немало дней лета и осени, полных тепла, любви и мурчания.
Они оба и не заметили, как всё чаще погода одаривала то дождём, то холодным ветром. И вот однажды…"Собирайся быстрей давай! Мне ждать некогда!"-бубнела племянница Петровича, подгоняя старика, который спешно, насколько это может делать девяностолетний старик, собирал свои нехитрые пожитки. Ну вот. Последняя сумка .Там яблочки для внучат. Петрович подхватил на руки подбежавшего к нему Кузьму и пошёл к машине.
«Это ещё что! А ну выкинь это чучело блохастое! Мало мне одного дармоеда!"-разбушевалась племянница."Сейчас.Подожди,"-сухо сказал Петрович, словно задохнувшись от странного сувства… Он зашёл с Кузьмой за домик и расплакался."Ты прости меня… Я там сам на птичьих правах… Как моя Тонечка то померла, так они продали мою квартиру и забрали меня к себе… Поначалу вроде хорошо было… А теперь мне там места нет. Не серчай уж на меня… Может найдёшь себе тут ещё кого-тут деревня вон рядом. Прости…Петрович поцеловал кота, поставил на землю и зашагал не оглядываясь…
Всегда улыбчивый старик стал вдруг хмурым и угрюмым. Он всё больше молчал и часами просиживал у окна… После нового года у него случился инфаркт. Он надолго попал в больницу. Санитарочкам и сестричкам очень понравился голубоглазый спокойный старик. Они подбадривали его, часто разговаривали и шутили с ним, называли «завидным кавалером», и вот… Петрович вдруг снова стал улыбаться. Весной, хоть и был он ещё слаб, настоял, чтобы его отвезли на дачу, сказал, что на свежем воздухе быстрее окрепнет. Ну родня, конечно не противилась, правда надежды у них были совсем другие…
Ну вот. Наконец то один. Петрович вдохнул свежий весенний воздух, в котором витал медовый аромат одуванчиков, который смешивался с нежным запахом цветущих деревьев. И вдруг раздалось…"Мяу! «Неужели…Кузьма! Грязный, подросший, тощий. Живой!Старик подхватил на руки и прижал к себе ничуть не сопротивляющегося кота. Они оба словно родились заново. На эту маленькую жизнь от весны до осени…
Время за тихими хлопотами по даче, частыми посиделками и разговорами Петровича и Кузьмы, пролетело незаметно. Вот опять старик хлопочет собираясь в город. На пару минут он замешкался за домом."Ну, ты держись тут! Я оставил открытым окошко в подвал. Там тебе немного еды и воды. Ещё зёрен рассыпал, авось какая полёвка позарится. Но ты лучше на зиму то в деревню… А весной приходи! Я весной приеду! Обязательно приеду!"-шептал старик сидя на лавочке и обнимая прильнувшего к нему кота. Потом он решительно встал и зашагал к машине, чтобы кот не увидел навернувшиеся слёзы. А кот не стал его провожать, чтобы старик не расстроился, увидев, как у друга странно заблестели глаза и по кошачьему носу покатилась крупная слеза… Они оба не хотели разрушить то хрупкое, что даст им дожить до следующей весны…
Я знаю, что это камни, завернутые в шелк:
В меня их кидаешь нежно и кажется хорошо…
Но боль ведь приходит не сразу,
И шепчется «Уходи»…
Я знаю, что эти камни теперь у меня в груди.
Я вижу все эти грани, завернутые в шелка:
Ну, разве ударят больно слова легче поплавка?
Но как же царапают душу, когда я снимаю ткань,
Все эти «невинные шутки»…
Не тронь меня больше… не рань…