БЕНЯ ГОВОРИТ СМАЧНО
Коль к фраеру доверия уж нет,
А он упорно докучает Вам вопросом,
Послушайте Япончика совет:
Попробуйте его на Тартаковском.
У мужика, большого эконома,
Хозяина зажиточного дома,
Собака нанялась и двор стеречь,
И хлебы печь,
И сверх того полоть и поливать рассаду.
Какой же выдумал он вздор, -
Читатель говорит, - тут нет ни складу,
Ни ладу.
Пускай бы стеречи уж двор;
Да видано ль, чтоб где собаки хлеб пекали
Или рассаду поливали?
Читатель! Я бы был не прав кругом,
Когда сказал бы: «да», - да дело здесь не в том,
А в том, что наш Барбос за все за это взялся,
И вымолвил себе он плату за троих;
Барбосу хорошо: что нужды до других.
Хозяин между тем на ярмарку собрался,
Поехал, погулял - приехал и назад,
Посмотрит - жизни стал не рад,
И рвет, и мечет он с досады:
Ни хлеба дома, ни рассады.
А сверх того к нему на двор
Залез и клеть его обкрал начисто вор.
Вот на Барбоса тут посыпалось руганье;
Но у него на все готово оправданье:
Он за рассадою печь хлеб никак не мог;
Рассадник оттого лишь только не удался,
Что, сторожа вокруг двора, он стал без ног;
А вора он затем не устерег,
Что хлебы печь тогда сбирался.
А верным быть
ни другу, ни жене,
Но самому себе
как высшей сути
Трудней,
чем пасть геройски на войне.
И этому не научились люди.
Да, легко живет, наверно, тот,
Кто всерьез не любит никого.
Тот, кто никому не отдает
Ни души, ни сердца своего.
У него - ни дружбы, ни любви,
Ибо втайне безразличны все.
Мчит он, как по гладкому шоссе,
С равнодушным холодком в крови.
И, ничьей бедой не зажжено,
Сердце ровно и спокойно бьется,
А вот мне так в мире не живется,
Мне, видать, такого не дано.
Вот расстанусь с другом и тоскую,
Сам пишу и жду, чтоб вспомнил он.
Встречу подлость - бурно протестую,
Ну, буквально лезу на рожон!
Мне плевать на злобную спесивость,
Пусть хоть завтра вздернут на суку!
Не могу терпеть несправедливость
И смотреть на подлость не могу!
Видимо, и в прошлом, и теперь
Дал мне бог привязчивое сердце,
И для дружбы я не то что дверцу,
А вовсю распахиваю дверь!
Впрочем, дружба - ладно. Чаще проще:
Где-нибудь на отдыхе порой
Свел знакомство на прогулке в роще
С доброю компанией живой.
Встретились и раз, и пять, и восемь,
Подружились, мыслями зажглись,
Но уже трубит разлуку осень,
Что поделать? Жизнь - ведь это жизнь!
Люди разлетелись. И друг друга,
Может, и не будут вспоминать.
Только мне разлука - злая вьюга,
Не терплю ни рвать, ни забывать.
А порой, глядишь, и так случится:
В поезде соседи по вагону
Едут. И покуда поезд мчится,
Все в купе успели
подружиться
По дорожно-доброму закону.
А закон тот вечно обостряет
Чувства теплоты и доброты.
И уже знаком со всеми ты,
И тебя все превосходно знают.
Поверяют искренно и тихо
Ворох тайн соседям, как друзьям.
И за чаем или кружкой пива
Чуть не душу делят пополам.
И по тем же взбалмошным законам
(Так порой устроен человек) -
Не успели выйти из вагона,
Как друг друга в городских трезвонах
Позабыли чуть ли не на век!
Вот и мне бы жить позабывая,
Сколько раз ведь получал урок!
Я ж, как прежде, к людям прикипаю
И сижу, и глупо ожидаю
Кем-нибудь обещанный звонок.
А любви безжалостные муки?!
Ведь сказать по правде, сколько раз
Лгали мне слова и лгали руки.
Лгали взгляды преданнейших глаз!
Кажется, и понял, и измерил
Много душ и множество дорог,
Все равно: при лжи не лицемерил
И, подчас, по-идиотски верил
И привыкнуть к лжи никак не мог.
Не хвалю себя и не ругаю,
Только быть другим не научусь.
Все равно, встречаясь, - доверяю,
Все равно душою прикипаю
И ужасно трудно расстаюсь!..
Ну, а если б маг или святой
Вдруг сказал мне: - Хочешь, превращу
В существо с удачливой душой,
Сытой и бесстрастно-ледяной? -
Я сказал бы тихо:
- Не хочу…
1993
Печка у меня очень плохая. Вся моя семья завсегда угорает через неё. А чёртов жакт починку производить отказывается. Экономит. Для очередной растраты.
Давеча осматривали эту мою печку. Вьюшки глядели. Ныряли туда вовнутрь головой.
- Нету, - говорят. - Жить можно.
- Товарищи, - говорю, - довольно стыдно такие слова произносить: жить можно. Мы завсегда угораем через вашу печку. Давеча кошка даже угорела. Её тошнило давеча у ведра. А вы говорите - жить можно.
Председатель жакта говорит:
- Тогда, - говорит, - устроим сейчас опыт и посмотрим, угорает ли ваша печка. Ежли мы сейчас после топки угорим - ваше счастье - переложим. Ежли не угорим - извиняемся за отопление.
Затопили мы печку. Расположились вокруг её.
Сидим. Нюхаем.
Так, у вьюшки, сел председатель, так - секретарь Грибоедов, а так, на моей кровати, - казначей.
Вскоре стал, конечно, угар по комнате проноситься.
Председатель понюхал и говорит:
- Нету. Не ощущается. Идёт тёплый дух, и только.
Казначей, жаба, говорит:
- Вполне отличная атмосфера. И нюхать её можно. Голова через это не ослабевает. У меня, - говорит, - в квартире атмосфера хуже воняет, и я, - говорит, - не скулю понапрасну. А тут совершенно дух ровный.
Я говорю:
- Да как же, помилуйте, ровный. Эвон как газ струится.
Председатель говорит:
- Позовите кошку. Ежели кошка будет смирно сидеть, значит, ни хрена нету. Животное завсегда в этом бескорыстно. Это не человек. На неё можно положиться.
Приходит кошка. Садится на кровать. Сидит тихо. И, ясное дело, тихо - она несколько привыкшая.
- Нету, - говорит председатель, - извиняемся.
Вдруг казначей покачнулся на кровати и говорит:
- Мне надо, знаете, спешно идти по делу.
И сам подходит до окна и в щёлку дышит.
И сам стоит зелёный и прямо на ногах качается.
Председатель говорит:
- Сейчас все пойдём.
Я оттянул его от окна.
- Так, - говорю, - нельзя экспертизу строить.
Он говорит:
- Пожалуйста. Могу отойти. Мне ваш воздух вполне полезный. Натуральный воздух, годный для здоровья. Ремонта я вам не могу делать. Печка нормальная.
А через полчаса, когда этого самого председателя ложили на носилки и затем задвигали носилки в каретку скорой помощи, я с ним разговорился.
Я говорю:
- Ну, как?
- Да нет, - говорит, - не будет ремонта. Жить можно.
Так и не починили.
Ну что ж делать? Привыкаю. Человек не блоха - ко всему может привыкнуть.
1928
Всю ночь у пушек пролежали
Мы без палаток, без огней,
Штыки вострили да шептали
Молитву родины своей.
Шумела буря до рассвета;
Я, голову подняв с лафета,
Товарищу сказал:
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика как песнь свободы».
Но, вспоминая прежни годы,
Товарищ не слыхал.
Пробили зорю барабаны,
Восток туманный побелел,
И от врагов удар нежданый
На батарею прилетел.
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали»
И мы погибнуть обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в бородинский бой.
Что Чесма, Римник и Полтава?
Я вспомня леденею весь,
Там души волновала слава,
Отчаяние было здесь.
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Гром грянул, завизжали пули,
Перекрестился я.
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Душа от мщения тряслася,
И пуля смерти понеслася
Из моего ружья.
Марш, марш! пошли вперед, и боле
Уж я не помню ничего.
Шесть раз мы уступали поле
Врагу и брали у него.
Носились знамена как тени,
Я спорил о могильной сени,
В дыму огонь блестел.
На пушки конница летала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Живые с мертвыми сравнялись.
И ночь холодная пришла,
И тех, которые остались,
Густою тьмою развела.
И батареи замолчали,
И барабаны застучали,
Противник отступил:
Но день достался нам дороже! -
В душе сказав: помилуй боже!
На труп застывший, как на ложе,
Я голову склонил.
И крепко, крепко наши спали
Отчизны в роковую ночь.
Мои товарищи, вы пали!
Но этим не могли помочь. -
Однако же в преданьях славы
Все громче Римника, Полтавы
Гремит Бородино.
Скорей обманет глас порочный,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
Изгладится оно.
ИЗ КЛАССИКИ
Нагайки, шашки, водка с пивом иль вино,
Кривляние шутов на карнавале,
А что «грядущее иль пусто, иль темно»,
То классики России предсказали.
Время, когда можно было курить в аудиториях,
Пепел оставляя университетским уборщицам,
Ничего не мыслящим в дыме и огне тем более -
Навсегда прикипело к истории…
Мы остались студентами, на жизнь влюблёнными
В Твою поэзию и себя (не более)…
Мой Иосиф, сжимая руку потерям выпавшим,
Я с Тобой на «ты», и на «вы» с агонией -
По любви и нежности, по тоске и радости,
По тому, что вечность прощает странности.
Всё ничто, кроме безучастности…
Расскажи мне, как отдаются данности,
Как стирают в пыль всё, что было прожито,
И к чему идти, если тропы сожжены?
Я варю индийский и колумбийский кофе
В центре Кишинёва,
Я счастливей многих.
Все вокруг поэты, а моя Басманова
Бередит границы, начиная заново -
Моих строк очерченность и путей направленность,
Она знает замысел и не дарит радости…
МОЛЬЕР
Чтоб жизнь доподлинно узнать,
Вино сарказма пригубить,
Мольера стоит прочитать,
Но лучше наизусть учить.
Увы, умытая Россия
Страна рабов, страна работ
И вы, согнуты волей выи
И ты, им проданный народ
Быть может, в подполе лабаза
Укроюсь от твоих путей,
И ненавидящего глаза,
И опостылевших речей
КЛАССИКА
Без музыки на свете скучно -
Мотивы сложные, простые,
Но жанры, всё ж, отметить нужно:
Есть классика и остальные.
С ребятами, с девчонками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте-А в чем -твоя
Работа? Окопать
Канавами желательно
Болото.» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
-Ну хорошо. Рубили мы,
а немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ним возить,
Ну словом спохватились мы,
Как уж дорогу сделали,
Чтоб немец нас поймал!
Всех пристальней, всех радостней
Прослушал Гришу Пров:
Осклабился, товарищам
Сказал победным голосом:
«Мотайте-ка на ус!»…
Пошло, толпой подхвачено,
о крепи слово верное
Трепаться: «Нет змеи-
Не будет и змеенышей!»…
Дьячок рыдал над Гришею:
«Создаст же бог головушку!
Недаром порывается
В Москву, в новорситет!»…
«Не надо мне ни серебра
Ни золота, а дай господь,
Чтоб землякам моим
И каждому крестьянину
Жилось вольготно-весело
На всей святой Руси!" -
Зардевшись, словно девушка,
Сказал из сердца самого
Григорий и ушел.
«Удалась мне песенка-молвил Гриша, прыгая: -
Горячо сказалася правда в ней великая!
Завтра же спою ее вахлачкам-не все же им
Песни петь унылые… Помогай, о боже им!
Как с игры да с беганья щеки разгораются,
Так с хорошей песенки духом поднимаются
Бедные, забитые…» Прочитав торжественно
Брата песню новую (брат сказал: «божественно!»)
Гриша спать попробовал. Спалося, не спалося,
Краше прежней песенка в полусне слагалася;
Быть бы нашим странникам под родною крышею,
Если б знать могли они, что творится с Гришею.
Слышал он в груди своей силы необъятные,
Услаждали слух его звуки благодатные,
Звуки лучезарные гимна благородного-
Пел он воплощение счастия народного!..
1863−1877
- Когда человеку семнадцать, он знает все.
Если ему двадцать семь и он по-прежнему знает всё, значит, ему все ещё семнадцать.
КЛАССИКА
Без музыки на свете скучно -
Мотивы сложные, простые,
Но жанры, всё ж, отметить нужно:
Есть классика и остальные.