На теле шрам можно закрыть тату;
В душе дыру стянуть суровой, грубой ниткой;
Жизнь заново начать;
Опять - не ту…
Используя попытку за попыткой!
Ко всем замкам ключей не подберешь
И очень нудно подбирать отмычки…
Гораздо проще - взять и отойти;
И в бочку с порохом закинуть маленькую спичку…
Человеку нужен человек,
В горе нужен, в радости и просто…
Он не может коротать свой век,
Словно в океане голый остров.
А душа нуждается в душе,
Чтобы рядом трепетно дышала,
Чтобы нашу совесть вопрошала
На крутом, житейском вираже.
И любовь не может без любви,
Чувство без ответа тает льдинкой.
Рядом, иль на краешке земли,
Где-то есть вторая половинка!
Человеку нужен человек.
А душа нуждается в душе.
А любовь не может без любви…
Эти истины вовек ценны!
Если мальчик больше не ставит девочке классы на фото, значит у него новая симпатия.
Человеку нужен человек..
в горе нужен, в радости и просто..
Он не может коротать свой век,
словно в океане голый остров.
Человеку нужен человек..
А душа нуждается в душе,
что бы рядом трепетно дышала,
что бы нашу совесть вопрошала
на крутом, житейском вираже.
А душа нуждается в душе..
И любовь не может без любви,
чувство без ответа тает льдинкой.
Рядом иль на краешке земли
отыщи вторую половинку,
Ведь любовь не может без любви..
Человеку нужен человек.
А душа нуждается в душе.
И любовь не может без любви..
Человеку нужен человек,
Чтобы пить с ним горьковатый кофе,
Оставаться рядом на ночлег,
Интересоваться о здоровье. Чтобы улыбаться просто так,
Чтоб на сердце стало потеплее,
Чтобы волноваться: «Там сквозняк!
Надевай-ка тапочки скорее».Человеку нужен человек,
Позвонить ему, послушать голос:
«А у нас сегодня выпал снег.
Как ты без меня там? Беспокоюсь!»
Чтобы был приятель, друг, сосед, И еще сопящая под боком,
Без которой счастья в жизни нет,
Без которой очень одиноко…
Человеку нужен человек,
Чтобы пить с ним горьковатый кофе,
Оставаться рядом на ночлег,
Интересоваться о здоровье. Чтобы улыбаться просто так,
Чтоб на сердце стало потеплее,
Чтобы волноваться: «Там сквозняк!
Надевай-ка тапочки скорее».Человеку нужен человек,
Позвонить ему, послушать голос:
«А у нас сегодня выпал снег.
Как ты без меня там? Беспокоюсь!»
Чтобы был приятель, друг, сосед, И еще сопящая под боком,
Без которой счастья в жизни нет,
Без которой очень одиноко…
Он был на вид какой-то… плюшевый, что ли. Пухленький такой, годков несколько за 60, в домашней полосатой пижаме и таких же штанах, с аккуратной бородкой, розовыми, из-за частой склеротической паутинки на них, щечками и мягким, жирным голоском, ласковыми близорукими глазами за толстыми стеклами очков.
Его в нашей шестиместной палате называли Профессором - как оказалось, он кандидат геолого-минералогических наук. Профессор, как и все мы здесь, лечился от атеросклероза сосудов нижних конечностей. Он лежал у окна, нашей громогласной компании, играющей в свободное от процедур время в «тыщу» и травящей анекдоты. Профессор вроде не чурался нас и иногда даже вставлял свои «пять копеек» в наши умные беседы про политику, в виде реплик или вопросов, но и почти всегда находился как бы в полосе отчуждения.
Профессор без конца говорил по мобильнику - то сам звонил, то ему звонили. И поскольку он говорил своим бархатным тенорком достаточно громко, то поневоле все, кто находился в это время в палате, становились невольными свидетелями этих разговоров. Он общался преимущественно с женой и своей дочерью и докладывал, что уже сделал и что делает в эту минуту.
- Да, Зая!.. Спал хорошо, жду вот капельницу… Котлеточку я уже съел. А что колбаска? Может пропасть? Ладно, Зая, съем. В обед что буду есть? Хм, пока не знаю… Что, лапшичку с курочкой? Ну ладно, ладно, Зая, неси…
Почти ничего больничного Профессор не ел - любящие жена и дочь (обе похожие, полные, с валкой походкой) то вместе, то по переменке приносили ему судки с домашним харчем. Общий холодильник в палате чуть не на половину был забит его продуктами - в кастрюльках, судочках, контейнерах, пакетиках. Его женщины обязательно проверяли, как он уничтожает приносимые ими передачи. И всегда ругали за то, что плохо ест. И Профессор все время что-то хлебал, жевал, грыз.
Мужики в палате смотрели на него как на… ну, пусть будет чудака, - снисходительно и даже с некоторой жалостью: «Вот народится же такое!». Хотя подозреваю, что таким подкаблучником Профессора сделали его же женщины. И похоже, его это нисколько не угнетало.
Однажды с ним случилось… ну, нечто. Я лежал через койку от Профессора, у выхода. И вдруг мое обоняние ощутило мерзкий запашок.
Тянуло от окна, под которым похрапывал дремлющий после очередного перекуса Профессор. Закрутили носами и остальные мужики. Окно в палату было приоткрыто, и я подумал, что вонь идет с улицы - может, ассенизаторская машина откачивает септик где-то поблизости от больницы.
Подошел к окну и тут же понял, источник амбре - вот он, Профессор.
Он и сам уже вынырнул из своей послеобеденной дремы и, сидя, какое-то время растерянно озирался по сторонам. Потом встал, вытащил из прикроватной тумбочки большой, набитый чем-то пакет, снял с изголовья кровати полотенце и поспешно похромал (в палате, кстати, все были хромые, а кто уже и безногий) к выходу из палаты, распространяя невообразимую вонь.
А то, что именно он был источником этого амбре, свидетельствовали его отвисшие сзади и промокшие штаны с большим темным пятном. Такое же пятно осталось на его постели.
- Обосрался наш профессор! - выдал свое резюме под общий хохот кто-то из сопалатников. - Обожрался и обосрался…
Но обсуждать эту околотуалетную тему было некогда: сдерживая дыхание, мы один за другим повыскакивали из палаты. И вскоре в ней, громко чертыхаясь, орудовала санитарка. В резиновых перчатках и с маской на лице он меняла постель Профессора.
В палату мы вернулись, только когда она была достаточно проветрена. Вскоре на свою койку, как ни в чем не бывало, вернулся и он сам, уже в других штанах. Зазвонил его мобильник, и Профессор - видимо, продолжая начатый вне палаты разговор, - бодро отчитался:
- Да, Зая, трусики (он так и сказал: «трусики»!) заменил, брюки тоже, постирался… Да, постель свежая… Да все у меня хорошо, Зая, не переживай! А? Нет, ничего не болит… Скоро обедать будем… Борщик? Ну, как хочешь, можешь принести…
Мужики в палате ошарашенно переглядывались: так Профессор жене уже доложил, что обделался? Вот они, высокие, доверительные отношения, которых нам, мужланам, явно было не понять…
Трудно писать о людях, за плечами которых жизнь, хоть и большая, но наполненная одним трудом с раннего утра и до позднего вечера. Трудно потому, что невыгодный как будто это материал, невыигрышный: ведь ничего в жизни таких людей выдающегося, кроме вытягивающей жилы работы да всяческих лишений, не было.
И пусть «светлое будущее», ради которого они шли на такие жертвы, стало уже при их жизни не той действительностью, к которой они так стремились, напряженный труд этого поколения не пропал даром. Несмотря на потрясающие страну катаклизмы, она продолжает оставаться одной из величайших держав мира. И пребудет ею всегда, пока будут у нее такие люди, как героиня нашего сегодняшнего рассказа старая эвенийка Е.В. Чимиркан.
В этом году Екатерине Васильевне исполняется восемьдесят. Из них шестьдесят шесть она отдала труду. Родилась Катя в семье охотника и рыбака Василия Ксенофонтовича Каплина в Катангском районе Иркутской области. Семья была большая - десять человек с родителями. Катя была старшей из детей и потому рано, с четырнадцати лет, начала работать в Ербогаченской коммуне.
Сначала рыбачила, заготавливала корма, став постарше, работала дояркой. В те предвоенные годы жилось сравнительно неплохо.
- Что ты, паря, у меня разве только крыльев не было - такой я была быстрой да непоседливой, - так вспоминает о своем девичестве Екатерина Васильевна. Кстати, в это верится очень охотно, так как и сейчас, в свои восемьдесят лет, бабушка Чимиркан (так ее зовут односельчане) весела, словоохотлива, работяща. Вот только живости у нее поубавилось - годы сделали свое дело.
Испытания начались в войну. Тогда Катя Каплина была уже замужем за Никитой Увачаном, отцом троих ее детей. Жили они на фактории Илимпея (по названию одноименной реки, притока Нижней Тунгуски). Муж, как и многие охотники и рыбаки фактории, едва ли ни с первых дней Великой Отечественной ушел на фронт. Оставшиеся женщины, старики да дети работали не покладая рук, чтобы приблизить час Победы. Екатерина гнула спину, можно сказать, за троих: была дояркой, кроме того умудрялась еще и заниматься рыбной ловлей для колхоза.
- Как успевала? А все очень просто, паря, - рассказывает Екатерина Васильевна. - Возвращаюсь с работы к девяти вечера, кормлю детей, закрываю их и ухожу. Неводили до четырех-пяти утра почти босиком - резиновых сапог-бродней в то время и в глаза не видывали. Ловили окуня, сига, белорыбицу, солили ее в бочках и отправляли государству…
Мало того, Катя Каплина выходила еще и на покос. В обеденный перерыв все женщины садились перекусить чего-нибудь, а она эти краткие минуты отдыха использовала на то, чтобы переплыть речку на лодке да покормить сидящих взаперти детей. А по-другому нельзя - время было такое: все для фронта, все для победы. Вот и не уберегла ребятишек - в один год угасли они один за другим.
Пусть эта правда режет слух, но это - правда.
Не дождалась Катя и мужа - за девять дней до окончательной победы погиб солдат Никита Увачан, подорвался на мине в далекой Германии. И осталась она одна.
Но жизнь шла своим чередом. Катерина была еще молодой, полной сил, и как ни велика была боль утрат, доживать век одной ей не хотелось. Так она стала женой Егора Максимовича Чимиркана, работающего председателем колхоза, а затем исполкома сельсовета. Дети пошли один за другим, и жизнь молодой женщины наполнилась конкретным смыслом: вырастить всех, воспитать как надо.
Шестерых детей подняла она на ноги вместе с мужем. Жили они в это время в селе Кислокан Илимпийского района Эвенкии, потом перебрались в Юкту. Екатерина везде продолжала оставаться неутомимой труженицей, разрываясь между детьми и работой. Ее руки были нужны везде: доила коров, была техничкой в рыбкоопе, затем в школе.
Тридцать лет назад подошло время уходить на заслуженный отдых. От пенсии Екатерина Васильевна, разумеется, не отказалась, но работу не оставила. И все эти тридцать лет, по осень прошлого года включительно, она бессменно была техничкой Юктинской школы.
Живет Екатерина Васильевна с сыном Егором, известным не только в совхозе, но и в округе штатным охотником, и дочерью Ниной, библиотекарем. Дома очень чисто, уютно. Мы пьем с Екатериной Васильевной чай на кухне, неторопливо беседуем.
- Болею я, паря, - жалуется Екатерина Васильевна. - Руки, ноги сводит судорогой, особенно ночами. Голова тоже болит-давление ли, чо ли…
Да, уж, тут заболеешь - вся жизнь в трудах и хлопотах, рыбалка босиком да доение коров вручную, бесконечная стирка. Руки-ноги натружены за десятилетия, вот теперь все это и сказывается. Но что удивительно - ни разу Екатерина Васильевна в больницу не обращалась, все некогда было. Даже когда ноги начали отказывать, все равно потихоньку добредала она до школы - работа ждала. И в то же время из-за больных ног вот уже больше десяти лет не бывала она на другом конце маленькой вроде фактории Юкта - просто не дошла бы. По той же причине Екатерина Васильевна уже давно не ходит смотреть весной, как вскрывается Тунгуска, хотя это одно из любимых ее зрелищ. А вот на работу, тем не менее, ходить продолжала, благо, что школа рядом.
Кому-то такая самоотверженность может показать-ся непонятной, ненужной. Может, денег не хватает бабушке Чимиркан на жизнь? Так нет, пенсия у нее хоть и не роскошная, но больше ста рублей. Да и дети, с которыми живет, хорошо зарабатывают, особенно сын-охотник. Секрет тут прост: такие люди, как Екатерина Васильевна, без работы уже не могут. Она и по хозяйству-то дома хлопотала больше всех. Еще до недавних пор держала корову (кстати, сейчас в Юкте на частных подворьях нет ни одной буренушки - обленились люди, считает Екатерина Васильевна), а парничок во дворе у нее есть и сейчас, огурцы выращивает бабка. Плохо разве, если летом, когда в местном магазине хоть шаром покати, ежедневно срываешь прямо с грядки к столу по несколько огурчиков?
Особенно радуются этому внучата. Конечно, если бы все многочисленное потомство Екатерины Васильевны собрать здесь вместе - каждому от тех пяти-шести огурцов досталось бы только по кусочку. Ведь у бабушки Чимиркан, ни много ни мало, семнадцать внуков да семь правнуков! Ее любят и почитают не только собственные дети и внуки, но и все подрастающее поколение Юкты. Не все Екатерине Васильевне нравится в нынешней молодежи (впрочем, это удел, наверняка, любого уходящего поколения), и она запросто может отчитать любого озорника. Беззлобную ворчню бабушки Чимиркан все принимают как должное: большую жизнь прожила эта женщина, много знает и понимает и никогда попусту ругаться не будет. Слушаются ее подростки и молодые люди постарше еще и потому, что росли на глазах Екатерины Васильевны: их, порой неразумные, шалости она пресекала и в школе.
Уважают ее в Юкте еще и потому, что несколько лет подряд избиралась Е. В. Чимиркан депутатом Илимпийского районного и окружного Советов и в силу своих возможностей отстаивала интересы избирателей. Почитают ее и в округе. Особенно в хороших отношениях она была с Василием Николаевичем Увачаном, который многие годы возглавлял окружную партийную организацию.
- Хороший был человек, - вспоминает Екатерина Васильевна. - Простой, доступный, заботливый.
- Екатерина Васильевна, - говорю, - вот вы всю жизнь работали не покладая рук. Награды за это у вас есть какие-нибудь?
- Ради наград ли, чо ли, я работала? - сердится бабушка Чимиркан. - Надо было - вот и трудилась… Ладно, посмотрю, вроде что-то у меня есть.
Она ушла и вернулась со свертком.
- Вот, это чо такое?
- Неплохо - орден Трудовой Славы.
- Однако это не мой, паря, а дочки. А вот это мое.
Ее награда - медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина». Да еще сколько-то там грамот. Действительно, не ради наград десятилетия трудилась Екатерина Васильевна.
Однако засиделся я - пора и честь знать. Спрашиваю напоследок, нет ли у нее фотографии посвежее, сам- то, к сожалению, не снимаю. Нашлись, да сразу несколько. Оказывается, прошлым летом здесь гостила какая-то ученая экспедиция, вот так же, как и я, приставала к бабушке Чимиркан с расспросами.
Выбрал один снимок и говорю:
- Можно, я на время заберу? А потом пришлю…
- Да забирай насовсем, - щедро машет рукой Екатерина Васильевна. - На што они мне. Постой-ка, паря, а что ты выбрал?
Увидев, что мне понравилась фотография колоритная, на которой бабушка Чимиркан лихо держит на отлете курительную трубку, всполошилась:
- Эту не надо. Не курю я. Сосед рядом сидел на улочке, курил, так эти, ученые-то, уговорили подержать его трубку.
Бабушка Чимиркан не поленилась сходить за ножницами и самолично отстригла себе на снимке руку с трубкой на отлете. Но я не в претензии. Значит, не скоро еще оставит нас Екатерина Васильевна, коль ей не все равно, как предстать перед людьми со страниц газеты. Живи и здравствуй, бабушка Чимиркан, как можно дольше. Ты этого заслужила.
Не трать всю жизнь свою на пустяки
И в полдень не беги за собственною тенью!
Меняет время всё:
И новенькое серебро на медяки;
И сорняки на нужные растенья!
Нет хуже ничего наивной простоты -
Греть руки у костра,
В котором жжёшь мечты!
Так много в жизни тех,
Кто нам готов поплакаться в жилетку;
Кто хочет нам доверить свой большой секрет!
Но - парадокс!
Когда ты сам разбит;
Готов полезть на стенку,
Уже ни одного из них
С тобою рядом нет!
Радость будет полной в присутствии Бога.
Я не люблю ждать. Никого. Ничего. Я люблю максимальную предельную своевременность во всем. Не люблю «на грани», не люблю крайности. К распыляющимся и не способным определиться отношусь никак. Так же как и они никак не способны проявить свою позицию либо принять чью-то либо вообще принять людей… Так и ждём
Любимому человеку не скажешь - извини, я устал. Любимому человеку не скажешь - извини, я голоден. К любимому человеку побежишь в любом состоянии.