- Слушай, а может, есть какое зелье приворотное? Вот так чтобы - двое выпили и на всю жизнь без нервотрёпки и скандалов?
- Есть!
- Да ну?!
- Соль называется. И у этой соли три вкуса: горе, нужда, разлука.
- Ну ты прям философ, Борис Хаимович.
- Да нет, какая философия? Проза жизни. Просто, понимаешь, когда выбираешь себе человека, извини, не на одну ночь, а на всю жизнь, то важно понять - вот в случае чего сможет ли этот человек с тобой эту соль съесть?
Нередко самый трудный бой, бой за гармонию с собой.
За все в этой жизни нужно платить:
За что-то по чуть;
За что-то сполна…
Лишь тот, кто осмелится взять и рискнуть,
Поднимет бокалы и выпьет вина!
Ах, как не хочется, чтоб довелось ходить,
Скрипя с паркетом старым унисоном,
А из желающих со мной поговорить
Остались лишь Альцгеймер с Паркинсоном!
Но выход есть, практически находка:
Своих мужчин придется попросить,
Когда я стану старой идиоткой…
Меня во сне тихонько придушить.
Что скажу я тебе - ты не слушай
Я ведь так, несерьёзно скажу.
Просто я свою бедную душу
На ладони твои положу…
- Старшие умнее нас … Вероятно, бури, которые они прошли, как-то особенно развили их мозг … только наш народ так привык к постоянному беспокойству, что, как высшего блага, желает на ночь друг другу «спокойной» ночи. А при разлуке говорит «прощай», то есть прости мне всё, что я сделал тебе худого. А при встрече говорит «здравствуй», то есть желает здоровья…
Отбрыкался от добра, нахлебаешься дерьма!
Всегда есть истина и ложь.
И, как их не меняй местами,
одну из них ты проклянёшь,
когда другая правдой станет.
Сегодня истина - одно.
А ведь вчера - совсем другое.
А завтра? - будет ли дано
оставить прежнее в покое?
В одном уверен: всякий раз
не будет полного единства
лишь потому, что ложь у нас
всегда есть собственное свинство,
а правда - праведность в те дни,
когда царит ее идея!
И как их не переверни,
на обороте - лик злодея…
Еще вчера сегодня было завтра…
А завтра превратится во вчера…
Уходит наше время безвозвратно…
А ты сегодня счастлива была.
Спеша иметь, мы забываем «быть»…
И в суматошной веренице будней
Теряем это счастье - просто жить…
Не понимая, что второй не будет
Заправлю нить забот в иглу потерь.
И крепко ей сошью свои разрывы.
Пошла по швам душа от новостей,
Ветров судьбы не выдержав порывы.
Заботами заштопаю сейчас.
Узлы из дел каркасом станут жестким.
Потерям преподам я мастер-класс,
Как справится с проблемой, бьющей хлестко.
Не дам себя накрыть волной тоски!
С отчаяньем борюсь почти на равных.
И лишь обида, бьющая в виски,
Прессует методично и бесправно.
Потери можно все же пережить,
Пусть швы в душе оставят спайки боли,
Есть шанс их постепенно исцелить
Вернувшейся негаданно любовью…
Устала я. Иду на дно
И нету мне спасения.
Хоть силы есть, идей полно…
Мешают мне сомнения
Если тебе не ответили на сообщение, это ещё не значит, что тебе не ответили.
На днях моему братишке Рашиту, самому младшему из троих братьев (сестренка Роза замкнула ряд детей наших родителей) исполнится 60.
Просто не верится, не монтируется как-то эта цифра и мой озорной, веселый брат. Впрочем, это всегда так бывает, когда у тебя есть младший брат (посередке у нас был еще и Ринат, но увы, сейчас его нет среди нас), он для тебя, старшего, всегда остается пацаненком.
Я рано покинул родительский дом, когда братья мои совсем еще были мальчишками. И на три года исчез из родных краев: год работал на бетонном заводе на Урале, потом два года служил в армии. Но пока мы были вместе, конечно же, как старший брат, я опекал младших, заступался за них в случае необходимости (но надо признать, такой необходимости практически не было - не помню случая, чтобы кто-то обидел на улице моих младших братьев).
Однако на правах, же старшего, мог и наказать кого-то из них, обидеть - что тоже было крайне редко, мы жили очень дружно). Но однажды я ненароком обидел Рашитку, да так, что сам же на себя за него и обиделся. А произошло это так.
Я только вернулся из армии в родное село Пятерыжск, устроился на работу и в свободное время нередко предавался своему любимому занятию - рыбалке. Вот так однажды июньским погожим деньком в свой законный выходной - воскресенье, я сидел в лодке на озере Долгом, отплыв подальше от купального места Красненький песочек, где с утра до вечера любила плескаться пятерыжская детвора.
Облюбовав уютный тюпик (уголок озера), я привязал лодочную цепь за собранные в кучку камыши, наживил пару жерлиц на щуку (чебачков наловил с утра пораньше недалеко от Красненького) и закинул удочку в оконце между кувшинками, где, сверкая серебряными боками, неспешно плавали в зеленоватой водной толще сороги.
Закурив, я не спускал глаз с перьевого поплавка, пока что недвижно замершего на зеркальной водной глади. Здесь мог клюнуть не только чебак, но и окушок, а то и крутотбокий, цвета темной бронзы линь. При этом надо было следить и за жерлицами - щук в Долгом всегда было много и любая из них могла вот-вот схватить медленно плавающего среди водорослей живца.
Впрочем, если бы я даже визуально прозевал щучью хватку, я бы ее услышал: мои внушительные поплавки, выструганные из белого пенопласта, резко уходили под воду с довольно громким характерным звуком; «Буппп!», что означало - щука схватила живца и удирает с ним куда поглубже.
Погода, повторюсь, была замечательная: ослепительно сияло солнце в безоблачном небе, было пока еще не очень жарко, безветренно, так что даже «маралки» - темно-коричневые цилиндрообразные кисточки рогоза, - слегка колыхались лишь под тяжестью стрекоз, иногда усаживающихся на них, трепеща своими прозрачными слюдяными крылышками.
Со стороны Красненького песочка доносились радостные детские крики, визги и смех, всплески воды купающихся детей. Я тоже обязательно искупаюсь там, но после рыбалки, это не ранее, чем через два-три часа, уже в самую жару. А пока…
Чу, поплавок на моей удочке часто-часто заклевал, а потом плавно поехал вбок. Я быстро, но неспешно потянул удилище кверху и на себя. На крючке трепыхалась приличная сорога с оранжевыми хвостом и плавниками. Снял ее и плюхнул в ведро, где уже темнели спинки пары десятков чебачков (он же - сорога) и окушков, выловленных еще с утра пораньше у Караталова куста.
Поправил червя и снова закинул удочку. И поплавок тут же юркнул в глубину. Когда вытаскивал улов, удилище аж изогнулось. Окунь, и довольно крупный! А за спиной послышалось: «Буппп!». Я мгновенно обернулся - толстое удилище жерлицы ползло по носу лодки, вслед за стремительно удаляющимся под водой размытым силуэтом белого поплавка. Щука!
Я успел ухватить за конец удилища и стал медленно подтягивать к лодке отчаянно сопротивляющуюся хищницу.
- Щас я тебя все равно выворочу! - бормотал я пересохшими от волнения губами. Сердце же мое бухало в груди кузнечным молотом. - Никуда ты не денешься, голубушка!
Но эта тварь рванула в самую гущу кувшинок, и желтые их цветки, вздрагивая, исчезали под водой, влекомые натянутой до звона леской. В конце концов, щука там запуталась и я шлепнулся на жесткое сиденье лодки, когда из воды в обрамлении брызг и болтая обрывками светло-зеленых стеблей кувшинок, вылетел мой пустой тройник. Сошла…
- Сошла, тварь! - в отчаянии заорал я на все озеро. Кажется, даже детишки притихли от моего рева там, на Красненьком. И в это же время я услышал странные шлепающие звуки. Посмотрел в ту строну, откуда они доносились, и увидел, что ко мне приближается чья-то лохматая голова в плавательной маске.
Пловец шумно загребал воду загорелыми руками и добавлял себе ходу ногами в блестящих черных ластах. Это был Рашит. Было ему в ту пору лет пятнадцать, и он уже был ростом, да и фактурой, с меня, хотя я уже отслужил в армии (витаминов мне, что ли, не хватало в детстве?). И потому волны от него шли довольно заметные.
Аквалангистское снаряжение он выдавил из родителей, и был уже не один такой в деревне «ихтиандр» - в 70-е годы сельчане, ставшие жить несравненно лучше, чем в 50−60-е, уже могли позволить себе покупать своим детям даже мотоциклы. Потом и у нас появился «Восход», папка взял вроде бы как себе, но рассекал на нем, понятное дело, Рашит, пока средний наш братан Ринат учился в «фазане» в Павлодаре.
Но сейчас братишка мой был не на мотоцикле, а в маске и в ластах. Пришел купаться с утра, разглядел с Красненького меня, торчащего в лодке и иногда вскакивающего и зачем-то подпрыгивающего, и решил навестить.
Плыл он довольно быстро, и вот уже от его рассекающего воду тела к моей лодке побежали пусть и невысокие, но волны, заплюхались о деревянные борта. Заплясали разволновавшиеся поплавки удочки и второй жерлицы. Черт, так он же мне всю рыбу распугает! А ведь только-только клев наладился…
- Ты зачем сюда плывешь? - довольно неприветливо осведомился я у торчащей из воды патлатой головы со сдвинутой на лоб маской.
- Так это… Посидеть хочу у тебя в лодке. А хочешь, рыбу тебе подгоню?
И Рашит снова захлопал по воде руками и ластами, распугивая остатки рыбы.
- Ты че делаешь, ихтиандр чертов? - зашипел я вне себя. - А ну греби отсюда! Всю рыбалку мне испортил!
- Ну ладно, ладно, - пожал в воде мокрыми плечами братишка. - Рыбачь. А я тогда поплыл обратно.
Он сказал это вроде бы равнодушно и вновь надвинул на лицо маску. И я тогда, раздраженный, не сразу понял, что под маской этой скрылась мимолетная тень обиды на его лице. Рашит поплыл обратно к Красненькому песочку, подставляя солнцу уже обожженную до малиновой красноты спину.
А я, успокоившись, наживил пустую жерлицу, с которой только что сошла ну просто огроменная щука. Затем перезакинул удочку и снова уставился на поплавок, тихо покачивающийся на постепенно успокаивающейся водной глади Долгого. И скоро распуганная было рыба вновь вернулась к моей лодке (вообще-то не моей - я обычно заимствовал их то у одного, то у другого из пятерыжских рыбаков, промышляющих сетками и вентерями на озере), и я стал с азартом таскать чебачков и окуней, а время от времени - и щук.
А Рашит уже уплыл обратно на Красненький песочек и я, различая издалека в общем гомоне купающихся детей его голос и смех, с запоздалым раскаянием подумал, что зря прогнал брата. Ведь он проплыл ко мне, ни много ни мало, метров двести только в один конец, а потом столько же обратно, когда я его турнул от лодки.
Парнишка наверняка устал - это было понятно по его тяжелому дыханию, и надо было пустить его в лодку, пусть бы посидел рядом со мной, отдохнул, поймал пару чебачков, а потом уж плыл бы себе обратно. А я же нет - охваченный рыбачьим азартом и раздраженный тем, что он своим плеском распугает всю рыбу в округе, без всякой жалости прогнал его. И так мне стало стыдно там, в лодке, что я даже закряхтел от досады и настучал себе по голове кулаком.
Но схватившая живца очередная щука тут же прогнала из моей головы все мысли, кроме одной: не упустить, вытащить в лодку очередную разбойницу.
С годами это чувство вины перед братом вроде бы сгладилось. Но как только мы встречались с Рашитом (а происходило это довольно редко, порой раз в несколько лет, поскольку судьба разбросала нас в разные стороны от родного дома), это чувство вспыхивало снова.
И однажды я не выдержал и попросил у Рашита прощения, напомнив суть инцидента.
- О чем ты, брат? - удивился Рашит. - Я уже давно забыл. И мне не за что тебе прощать. Забудь!
Но по его довольным глазам я понял: он тоже помнил, зараза, но молчал. И вот простил…
Есть отрезки времени, в которые нам с кем-то хорошо. Три минуты. Два дня. Пять лет. Вся жизнь.
Жизнь - это дождь. Сплошной дождь. Иногда он моросит мелкими капельками, иногда переходит в ливень. В жизни каждого бывает человек с зонтом. Он приходит неожиданно и дарит солнце, укрывает от всего плохого. Важно его не потерять - человека с зонтом, который приходит только раз…