Сижу под окном в песочнице,
А мама готовит обед,
Домой уходить не хочется,
И бабушка рядом, и дед.
Мы весело так хохочем,
И солнце со всех сторон.
Вчерашней весенней ночью
Такой мне приснился сон…
Вкус какао заменил ядреный кофе,
Холодок пломбира - горячий шоколад,
И теперь, на кухне мамы, бабушка готовит
Вместо торта сдобного фруктовый мармелад.
Тапочки в прихожей сильно постарели,
Поседел, когда-то очень рыжий, кот,
И часы, что со стены всегда смотрели,
Почему-то насовсем остановили ход.
В тайнике, под дряхлым подоконником,
Все лежит запрятанный дневник,
И машинка красная с зеленым гномиком
Спрятались от глаз в горе из книг.
Детство убежало, пятками сверкая,
Возвращаясь вновь улыбками детей,
Брешь из лет заполнит жизнь другая:
Но не сладкой ваты, а со вкусом кренделей.
Маленькая Лиза рассказывает сказку, а мама «прислушивается»: «…и побежал Зайка по полю, и начал собирать ягоды, грибы, пироги…» Мама удивленно: «Пироги???» - Лиза невозмутимо: «Ну да! Там почему-то валялись пироги!»
В нашем городе, когда-то была шахта. За Ракитянкой. В детстве я туда ходил. В школе от кого-то узнал, что есть на шахте стеклянные сигареты, в которые если подышать, то из тебя выйдет весь никотин. На тот момент я не курил, но перед этой историей немного баловался за сараями сигаретами. Вот и решил, схожу, найду эти сигареты, прочищу лёгкие. Глупо? А тогда эта идея казалось замечательной. Один я не мог пойти за Ракитянку, я был не с этого района, а мы тогда дрались район на район. Собрал я тринадцать человек, и пошли мы по железной дороге за Ракитянку. Час шли. Пришли вечером и обомлели. Нашему взору открылся вид, как будто здесь фильмы про войну снимают. Мы не имели чёткого представления, что такое шахта? Большинство из нас сходились во мнении, что это огромная дыра в низ, в которой ледяной холод пробирает до мозга и костей. А тьма не только вокруг тебя, она везде. В каждой клеточке твоего тела. Ещё немного, и она завладеет твоим разумом. Душа уже заняла стартовую позицию, в любую секунду готова выпрыгнуть из твоего тела, и пуститься прочь по ухабам от этого безумного места.
В тот день мы не нашли стеклянных сигарет. Зато таких дел наворотили, пока нашли эту шахту, что стыдно было там ещё показываться. А шахта это выглядела совсем не примечательна, возможно, потому-то наша детская яркая фантазия надеялась на нечто большее - Сказочное. Когда мы её наконец-то нашли, мы сразу не поняли, что это. Это был деревянный коридор, который вёл в гору. Когда мы туда вошли, там было немного холодно и сыро. Больше всего поразили маленькие вагончики. Мы их облазили, как могли, но покататься нам на них так и не удалось. В этот момент откуда-то явилась какая-то старушенция. Она будто бы материализовалась из воздуха. Сухая карга, с белым платком на башке. Аля-Божий одуванчик. Какое-то время мы тупо таращились друг на друга. Карга на тринадцать оглаедов облепившие вагоны. Оглаеды на каргу. И когда она раскрыла свой беззубый рот (поверьте, так одуванчики не ругаются), мы дали дёру. Спустя два дня я зашёл после школы за своим лучшим другом, и предложил вновь туда сходить. Вдвоём. Мы поехали на этот раз на автобусе, чтобы успеть застать шахтёров на работе, да и весеннюю слякоть месить по железной дороге не хотелось. Нам было страшно туда возвращаться после наших «подвигов». Но так было нужно. Когда мы увидели шахтёров, таких здоровых дядек в своих комбинезонах и касках с фонариками, нам они показались динозаврами. Скорее травоядными, нежели хищными. Ведь они на нас не набросились, как мы этого ожидали. Мы попросили прощения за себя и за друзей. Объяснили, что мы здесь искали. Самый здоровый дядька с суровым лицом слушал нас внимательно, а после хмыкнул, зашёл в каморку, которая находилась перед входом в деревянный коридор, что вёл в шахту, и вынес нам эти сигареты. Он сказал, что это конечно не сигареты, а специальные трубочки, чтобы дышать на случай завала. Вроде я так тогда это понял. Да мы собственно уже его и не слушали, после того как увидели в его большущих ручищах наш трофей. Затем он предложил прокатнуть нас на вагонетках. Только если мы пообещаем, больше никогда сюда не возвращаются. Мы сдержали своё слово. Вагонетки были как маленькие электрички. Было интересно видеть таких огромных дядек на таких крошечных вагончиках. В общем, впечатлений в тот день была масса. Домой мы вернулись - Героями.
Однажды, перед самым Новым Годом моя Мама подарила мне мини лыжи. Их так называли потому, что они были маленькими, чуть больше ступней. Я тогда очень обрадовался, на нашей улице все мальчишки катались на таких, и я хотел кататься вместе с ними.
Я тут же их одел, и выскочил во двор, чтобы покататься со своими друзьями. Но сразу мне этого сделать не удалось.
Увидев, как я то и дело падаю на ровном месте, мои друзья тут же принялись надо мной подшучивать. Я тогда немного обиделся, хотя и понимал, что эти шутки, всего-навсего, были дружескими, но обиды я не показал.
Оценив всё же мои намерения непременно научиться кататься, мальчишки решили мне помочь. Хотя если честно, то пользы от этого было мало. Они кружили вокруг меня показывая, чему научились, забыв показать с чего начинали. А после того как им наскучило смотреть на мою неуклюжесть, ускользнули на другой двор, напротив которого царственно возвышалась огромная гора с длинным ухабистым спуском. Который тянулся вдоль различных гаражей, и заканчивался возле подъездов одного из домов, где летом так любили собираться наши скромные бабушки. А мне ничего другого не оставалось, как учиться в гордом одиночестве. Но я этим был немного даже доволен.
Спустя две недели поздно вечером я так же одиноко катился к своему подъезду собираясь идти домой, как вдруг мне безумно захотелось оказаться на той большой горе, где так весело все проводили время и которую мысленно я называл зимним муравейником.
Отбросив всю накопившуюся усталость прошедшего дня, скользя по хрустящему снегу, я отправился навстречу своим желаниям.
Я катался, я падал, я смеялся. Я чувствовал приближение Нового Года, как никогда раньше. Моё сердце переполняло воодушевление, от которого оно так и стремилось выбиться птицей из груди. Я ощущал то волшебство, которым был наполнен весь этот мир. Я ощущал приближение сказочного Деда Мороза, который мчался по небу на своих запряженных оленями санях, оставляя позади вихрь снежных звёзд.
Раньше было легче.
Раньше было детство.
Мне лет десять. Хулиган, хулиганом. Но не злобный, как сейчас, а просто пытливый. Сколько было познано и узнано нового после фразы: «А что будет, если…»
Горка и ванная утварь. Корыто. Чугунное, тяжеленное. Мы, пока его тащили с пацанами со свалки, чуть дикобраза не родили. Но дотащили. Заволокли на вершину обледенелой горки и сели думать. Думать было об чем, в частности, как управлять этим монстром. Отличник Дима робко предположил, что вставленная в сливную дырку палка вполне может послужить рулем. Ну, в крайнем случае, тормозом.
Димино предложение было вполне рационализаторским и отдавало новизной в области рулежки, и поэтому, после недолгих обсуждений, в ходе которых идея была принята без доработок, наступило время ее внедрения. Внедряли мы недолго, но качественно. С той же свалки был притащен здоровый лом, который и стал тем самым рулем.
Затем была небольшая драка за право быть первым испытателем, в которой победил Вадик, заплатив за это оторванным ухом на заячьей шапке. Глядя на ухо, Вадик очень дальновидно, флегматичным тоном, изрек про «немереных размеров пилюль от матушки» и принялся усаживаться на перевернутую ванну. Правда, сначала мы планировали ехать внутри корыта, но, как оказалось, таким макаром по льду оно скользит, как бульдозер по асфальту, а вот перевернутое, своими гладкими бортиками катится, как Плющенко по льду…
Суровый Вадик, с лицом мартышки, впервые запускаемой в космос, уселся на перевернутую ванну, как на лошадь, и воткнул ломик в слив. «Поехали!» - явно насмотревшись кинохроники, махнул он рукой.
- Эээ, погоди! - прервал запуск отличник Дима, - Там еще второй может сесть!
И опять димино предложение не нашло возражений. Вторым пилотом, без споров и криков, был избран я. Во-первых, потому, что это именно я оторвал ухо у вадиковой шапки, а во-вторых, я уже уселся на ванну и пригрозил: кто попытается претендовать на мое место, тому я космический руль, временно превратив его в шпагу, затолкаю в организм по самую гарду.
- Ну, поехали! - второй раз скомандовал Вадик. Пацаны только пристроились к корыту, чтобы столкнуть его с горки, как…
- Э, а ну стой, шпана малолетняя! - мужик появился внезапно, и старт был отложен. - Вы тут че? А, катаетесь! - догадался он, дыша на нас праздником проводов зимы, с которого и шел.
- Ну-ка, скидай свое тело отсель! - почти вежливо попросил он меня. - Я поеду!
Выбора у меня не было, тем более, с той же стороны подваливала его компания из трех таких же дышащих невкусной водкой кренделей.
- Петро, а слабо тебе сесть вперед? - кто-то из тройки грамотно надавил на «слабо» злому дяде, - А то пацана вперед усадил и прячется за него…
- Слабо?! - Петро одним движением перекинул Вадика за спину, тем самым показав, что он мужик настоящий, а не какой-нибудь картонный.
- Ну, чо стоите? - приподняв лом, торчащий в сливе, обернулся умный Петро, - Толкайте!
И только отличник Дима, глядя, как корыто заскользило вниз, пророчески прошептал: «Да-а, Боливару не увезти двоих…»
Ванна - штука тяжелая. А если она еще и хорошо скользит, то она еще и монстр. То, что они прошли точку невозврата, первым догадался Петя. Вадик безмятежно сидел позади него и крутил улыбающейся головой, как турист во время экскурсии, а вот Петя уже потихоньку начинал обделывать свои штаны.
- Как?! Как ее тормози-и-и-ить?! - донесся до зрителей интересный вопрос.
Вадик повернул голову, посмотрел в спину мужика и, постучав по ней согнутым пальцем, что-то сказал.
Снежные вихри закручивались за несущейся вниз ванной, Вадик по-прежнему дарил свою улыбку на все стороны, а мужик, следуя вадиной подсказке, приподнял лом и, ухнув, всадил его в сливную дыру. Мы затаили дыхание, особенно его затаил Дима. Как автор теории прогрессивного руления, он с трепетом ожидал подтверждения своим выкладкам.
Подтверждения не случилось. «Ну, что, бывает…» - меланхолично вздохнул отличник Дима и вдруг как-то резко заторопился домой, когда лом, воткнутый на полном ходу в землю, вдруг превратился в стремительную катапульту, с конца которой, тоненько попискивая, вдруг отделился человек Петро и ушел по гипотенузе куда-то вверх. «Икар хренов,» - не оборачиваясь пробубнил стремительно удаляющийся домой Дима…
Я сомневаюсь, что мужик Петя успел сообразить, почему он только что втыкал лом с надежной на лучшее, а теперь летит альбатросом впереди чугунной шаланды, причем намного быстрее ее.
Все когда-то заканчивается. Что-то заканчивается хорошо, что-то плохо, а вот наша горка заканчивалась домом, который стоял на бетонных сваях. До сваи, подтверждая, что лететь всегда быстрее, чем ехать, первым добрался Икар, летящий первым классом. С легким, почти неслышным хрюком он впечатался в железобетон и некрасивым калачиком прилег у его подножья. Вторым, кто поцелует сваю, должен был стать Вадик. Но он за секунду до контакта прекратил крутить лицом и удивляться, куда делся пассажир, и, осознав перспективы, на ходу спрыгнул с этого Титаника. Никем не управляемая посудина, в полной тишине, стремительно подкралась к начинающему подниматься Пете, тактично улыбаясь сливом и грациозно помахивая ломом, и быстро, элегантно и со знанием дела пришвартовала его обратно к свае.
Из-за остановившейся ванны раздались мелодичные маты, вслед за которыми появился Петя. Ошалело оглядевшись и заметив нас, он навел утраченную резкость и, как-то скособочившись, причем одновременно на обе стороны, поковылял к нам.
- Это писец! - кто-то вспомнил милого зверька. Нам бы рвануть в разные стороны, но мы почему-то стояли и смотрели, как к нам приближается возмездие.
Возмездие доковыляло до зрителей, посмотрело на молчащих мужиков, посмотрело на нас, причем таким взором, что писец замаячил совсем уж близко. И тут Петя заржал. Ржал он громко и самозабвенно, и этот ржач очень походил на крики обезьяны-ревуна. Он периодически морщился и, хватаясь то за ногу, то за бок, то за голову, издавал различной тональности звуки. В процессе ржания он успел обхватать всего себя, и я понял, что у мужика Петро не осталось ни одного нетронутого чугуниной места. Он всхлипывал, заикался, что-то мычал, показывая пальцем то на нас, то на грустно пришвартованную к свае ванну, отчего у всех закралось подозрение, что больше всего ему досталось куда-то по голове. Но нет, мужик гоготал вполне искренне…
Я даже не знаю, как его на самом деле зовут, но после этого случая, когда мы его встречали на улице, он всегда здоровался первым и начинал как-то странно похрюкивать. То ли смеялся, то ли молился.
В детстве я не любила ездить на автобусах и очень боялась даже. Когда мама спрашивала: «Почему?» Я отвечала: «Потому что он с толстой попкой»
Детство - это когда есть-то всего сто рублей, но чувствуешь себя самым богатым человеком на Земле.
Тем дождём
Ночами к сердцу подступает дрожь, и прихотливо неслучайна память.
…уютно сеет бесконечный дождь, бурлит река, облизывая камни. И папин голос: «Светка, не сиди, иди к костру, застудишься, малышка». Но магия изменчивой воды не отпускает. Я пою чуть слышно, как чукча, ни о чём и обо всём. Мир шелестит, журчит и подпевает, и я звучу с пространством в унисон, промокшая, счастливая, живая…
Безумствуют циклоны за окном, коварный март не отпускает зиму.
А я беззвучно плачу тем дождём. И счастье жить - как в детстве нестерпимо.
А знаете, счастье - на самом-то деле -
Содержит в себе удивительно мало:
В нем лето, река, одуванчик, качели
И бабушка - чтоб подтыкать одеяло.
Качели, река, одуванчик и лето…
Всё просто.
Не верите - можно проверить.
Но только условие: лет вам при этом
Должно быть… ну, самое большее, девять.
А можно: сугробы, снежки и салазки.
И маму - чтоб мокрую куртку снимала.
И папу - чтоб на ночь рассказывал сказки…
Вы видите, как удивительно мало…
Говорят, что в детстве человек смотрит снизу вверх (в астрономию),
в среднем возрасте вперёд (в гастрономию),
а в пожилом вниз (в агрономию).
Значит, чтобы почувствовать себя ребенком, достаточно просто посмотреть вверх - в небеса.
Они такие же как в детстве - и жизнь кажется бесконечной.
В детстве окрыляло яркое солнце и стаканчик мороженого, а не любовь, которая имеет свойство испепелять и уносить наши сердца по ветру…
Так хочется вернуться в детство,
Чтоб вновь увидеть маму молодой,
Чтобы весёлым, звонким смехом,
Частенько нарушать её покой…
Водить её - за ручку - на прогулки
И в парк на карусели - покатать.
И в цирк, чтоб ей, забыв о грусти,
С весёлым клоуном похохотать…
И только в детстве мы могли открыто
Мечты заветные маме рассказать,
С ней поделиться детскими заботами,
Их с лёгкостью могла она решать.
Ведь, повзрослев, мы понимаем ясно -
Не повернуть нам время вспять,
Цените каждые мгновенья рядом с мамой,
Их может время у нас безжалостно отнять…
Главное - это желание жить.
Если оно есть, то в любом возрасте мы дети,
счастливые в своем сегодня и сейчас.