Есть рифмы в мире сём:
Разъединишь - и дрогнет.
Гомер, ты был слепцом.
Ночь - на буграх надбровных.
Ночь - твой рапсодов плащ,
Ночь - на очах - завесой.
Разъединил ли б зрящ
Елену с Ахиллесом?
Елена. Ахиллес.
Звук назови созвучней.
Да, хаосу вразрез
Построен на созвучьях
Мир, и, разъединен,
Мстит (на согласьях строен!)
Неверностями жен
Мстит - и горящей Троей!
Рапсод, ты был слепцом:
Клад рассорил, как рухлядь.
Есть рифмы - в мире том
Подобранные. Рухнет
Сей - разведешь. Что нужд
В рифме? Елена, старься!
…Ахеи лучший муж!
Сладостнейшая Спарты!
Лишь шорохом древес
Миртовых, сном кифары:
«Елена: Ахиллес:
Разрозненная пара».
У меня в Москве - купола горят!
У меня в Москве - колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят, -
В них царицы спят, и цари.
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Легче дышится - чем на всей земле!
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Я молюсь тебе - до зари.
И проходишь ты над своей Невой
О ту пору, как над рекой-Москвой
Я стою с опущенной головой,
И слипаются фонари.
Всей бессонницей я тебя люблю!
Всей бессонницей я тебе внемлю!
О ту пору, как по всему Кремлю
Просыпаются звонари.
Но моя река - да с твоей рекой,
Но моя рука - да с твоей рукой
Не сойдутся. Радость моя, доколь
Не догонит заря - зари.
И опять я уезжаю
От печалей и забот.
Люди поезд провожают,
Поезд тронется вот-вот.
Я стою, курю печально
В мельтешении вокзальном,
И дурит меня прощально
Предосеннее тепло.
Гордым этаким задирой
Я смотрю, как пассажиры
Делят мир, подняв над миром
Электронное табло.
Лица, лица, лица, лица,
То ли вправду, то ли мнится -
И грузинская певица,
И измученный волгарь,
Кто грустя, а кто с усмешкой,
С чемоданами и спешкой,
Мимо, мимо - немцы с чешкой
И компании болгар.
Звон вокзальных полутонов,
Блики, скрытые в тени.
Тусклым светом от вагонов
Отражаются огни.
И мелькают кости четок,
Связки рыбы, блеск оберток,
То нетвердый подбородок,
То безумные глаза.
Муравьями деловыми,
Полусонными, глухими
Люди скачут, а над ними -
Глыбой каменной вокзал.
Здесь и я, как соглядатай,
Был приставлен к жизни клятой.
Уезжаю, виноватый,
Раз уж надпись мне зажглась.
И носильщик в грязной форме,
Вроде пьян, а вроде в норме,
Так проехал по платформе,
Что платформа затряслась.
Отправленье, отпеванье
Прогудело на басах,
И захлюпало прощанье
В поцелуях и слезах.
Мне осталось отвернуться,
От прощанья отмахнуться,
И отбыть, и не вернуться,
Замереть, войдя в вагон.
Только вдруг - как привиденье
Показалось на мгновенье
И в толпу внесло смятенье,
Опустившись на перрон.
Эта женщина дурная,
Неземная и босая,
Подошла ко мне, мерцая,
И меня пробила дрожь.
Утерял я глянец лоска
И сказал я зло и жестко:
«Здравствуй, Муза-вертихвостка,
Что хорошего несешь?
Руки голы, губы сжаты,
Взгляды трудно оторвать…
Проводить меня пришла ты,
Или хочешь задержать?
Только это все не нужно,
Слишком долго и недужно.
Я по просеке окружной
Мчал туда, где твой был лик,
С вожделеньями прощался,
Истощался, сокращался,
Но почти не умещался
В узких рамках часа пик.
Для тебя я был пиратом,
Сумасбродом, дипломатом,
Ты дразнила плагиатом,
И метался я в душе,
Сочинял каскады шума,
Сто сюжетов пел угрюмо -
Только их не я придумал,
Их придумал Бомарше.
Я себя закинул к звездам,
Но оттуда уронил…
А теперь все то, что создал,
Я почти похоронил.
Муза, видишь: строчек тонны
По пути с лихим уклоном
Я в вагоне похоронном
Отправляю багажом.
Так убери же ты, нахалка,
Свои руки с катафалка,
Неужель тебе не жалко,
Что я проклят и смешон?..»
Тут задвигались колеса -
На меня взглянули косо,
Не докончил я вопроса,
Так как тронулся состав…
Чуть отъехавши, однако,
Соскочил я в бездну мрака,
И вернулся, - и заплакал,
Милой Музы не застав…
Под одним небом, на Земном Шаре мы с тобой жили,
где в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
где стоял воздух - голубой, горный, в ледяных звездах,
где цвели ветви, где птенцы жили в травяных гнездах.
На Земном Шаре под одним небом мы с тобой были,
и, делясь хлебом, из одной чашки мы с тобой пили.
Помнишь день мрака, когда гул взрыва расколол счастье
чернотой трещин - жизнь на два мира, мир на две части?
И легла пропасть поперек дома, через стол с хлебом,
разделив стены, что росли рядом, грозовым небом…
Вот плывут рядом две больших глыбы, исходя паром,
а они были, да, одним домом, да, Земным Шаром…
Но на двух глыбах тоже жить можно, и живут люди,
лишь во сне помня о Земном Шаре, о былом чуде, -
там в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
под одним небом на одном свете мы с тобой жили.
Там, где песочные часы
Крошат песок за веком век,
Там, где раскрашивают сны
Чуть влажной кисточкой для век, -
Прядь, отведенная со лба,
Внезапно вскинутая бровь…
Вот так кончаются слова,
И начинается любовь.
Да, нас любили не за то,
За что обычно любят нас,
Да, не за то, что как не ври
Себе, а всё ласкает слух
И тешит глаз…
Джаз, заведенный в пять утра
На старой газовой плите…
Такая старая игра,
А каждый раз не по себе.
Там, где случается весна
По двадцать восемь раз на дню,
Там, где легко сходить с ума,
Когда весь мир идет ко дну, -
Взгляд, уходящий в ночь, и вновь
Прядь, отведенная со лба…
Вот так кончается любовь,
И начинаются слова.
Если я буду жива, я тебя отыщу
и коня тебе подарю -- будь смелым!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и меч тебе подарю -- будь сильным!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и отдам тебе все, чем владею -- будь щедрым!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и убью тебя -- будь навеки со мной!
Если я буду жива, я выращу сад
и цветы везде посажу -- любуйся!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и в дом к себе приведу -- царствуй!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и скажу тебе, что люблю -- смейся!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и убью тебя -- будь навеки со мной!
Если я буду жива… А буду ль жива?
Мне страшно об этом молчать и думать.
Страшно ночью заснуть, а если засну --
пробуждением сон испугать -- страшно.
Страшно о счастье мечтать: вдруг не сбудется,
о былом я боюсь вспоминать -- повторится ль?
Если останусь жива -- то забуду тебя.
Пропади навсегда, наважденье!
На траве зеленой лета
стану петь тебе я песни,
и ромашек тихий лепет
мне поможет рассказать,
как трудна была дорога
через годы, через беды,
как мерещилась повсюду
глаз печальных бирюза.
Неужели не заметишь,
не услышишь, не поймешь;
иль подумаешь, что ветер
все это шепчет?
Я могла бы петь и громче,
да боюсь -- услышат птицы,
разнесут молву по свету,
наболтают, оболгут.
Лучше пусть тебе приснится
эта песня летней ночью,
как пою ее тихонько
на ромашковом лугу.
Неужели не очнешься,
не поверишь, не вздохнешь;
иль подумаешь, что просто
всякое снится?
Пусть тогда и я увижу
летней ночью сон чудесный,
будто ты поешь мне тихо,
как ты без меня устал…
Пусть звенит, как ключик, песня,
и не громче, и не тише,
только я б тогда хотела
спать всегда…
У любой реки целых два конца,
а моя - не в счет,
ведь моя река вдаль издалека
по кольцу течет.
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой,
разорви кольцо,
чтобы у реки было сто начал,
тысяча концов;
чтобы белый снег в жаркий летний день
падал, не лежал;
чтобы солнца луч, как струна певуч,
под рукой дрожал.
На любой вопрос у тебя ответ,
мой вопрос не в счет.
Я спрошу тебя: «Жажда ль не томит,
солнце ль не печет?»
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой,
тучу пригони,
чтобы хлынул дождь, остудил виски,
жажду утолил;
чтобы белый снег в жаркий летний день
падал, не лежал;
чтобы солнца луч, как струна певуч,
под рукой дрожал.
У любой любви целых две руки,
у моей - одна,
чтобы не смогла разделить любовь -
лишь тебе она.
Синий ветер мой, вдруг задуй, запой,
и умчимся вдаль…
Ну, а если нет, мой далекий свет, -
сотню рук мне дай.
Чтобы у реки было по руке
в каждом из начал;
чтобы разорвать, расколоть, разбить
горе и печаль;
чтобы белый снег в жаркий летний день
падал, не лежал;
чтобы солнца луч, как струна певуч,
под рукой дрожал.
Поверь мне, в таверне ни ромом, ни зельем,
Поддельным весельем беды не залить.
Не надо уюта - добраться б до шлюпа,
Пассат захватить…
Как странно, нежданно шальным ураганом
Нас вместе с Леграном прибило волной.
И пьем мы в таверне среди подлой черни
Одну за одной…
В полночную одурь вплетается говор,
Пиастр и доллар на мокрой доске,
И в черные лица хохочет певица,
И плачет сквозь смех…
Мы пьяны с Леграном, моим капитаном,
Прощай, Мэри-Анна, прощай и прости.
Из этой лагуны усталые шхуны
Не могут уйти…
*******************************************
Я знаю, что в мае шторма утихают.
Я всё понимаю: солгать - не убить…
Из тихой лагуны не хочешь ты шхуну
свою уводить.
Зачем же, мой нежный, в лазури безбрежной
ты парус свой снежный на алый сменил,
мечтой невозможной так неосторожно
меня поманил?..
Наверно, в Каперне, в знакомой таверне,
хихикая скверно, уже говорят:
«Ну что, Мери-Анна, твой Грей долгожданный
не хочет назад?»
Туманом иль спьяну, иль звуком обманут -
зовусь Мери-Анной, а ищешь Ассоль, -
но звонкое имя придумано Грином.
Иль в имени всё?
Не плачу, а значит надежды не трачу,
отчаянье прячу, но зла не таю.
Прощай, капитан мой! Ты пропил с Леграном
улыбку мою…
Я попросил Её рассказать мне о радости, а Она просто улыбнулась мне…
я попросил Её рассказать мне о Любви, а Она просто обняла меня…
я попросил Её рассказать мне о счастье, а Она просто рассмеялась…
я попросил Её рассказать мне о Боге, а Она просто закрыла мне глаза ладонями…
я попросил Её рассказать мне, где живут Радость, Счастье, Любовь и Бог, а Она просто протянула мне зеркало…
я попросил Её рассказать мне в чём смысл жизни,
и тогда Она просто исчезла…
и тогда я снова попросил Её рассказать мне о Любви…
Виной-вино? Или простуда?
Иль грешных губ кривой изгиб?
И скачет сердца амплитуда,
Едва дышу. И ты убит.
Сентябрь дождлив и неуместен,
Мешает думать и гореть.
И как-то горько, что не вместе,
И хочется себя жалеть.
Виной-любовь? Не надо, право,
Забудь, заправь, не простудись.
Тебе-налево, мне-направо,
Ты в этой осени держись.
Я дал разъехаться домашним,
Все близкие давно в разброде,
И одиночеством всегдашним
Полно всё в сердце и природе.
И вот я здесь с тобой в сторожке.
В лесу безлюдно и пустынно.
Как в песне, стежки и дорожки
Позаросли наполовину.
Теперь на нас одних с печалью
Глядят бревенчатые стены.
Мы брать преград не обещали,
Мы будем гибнуть откровенно.
Мы сядем в час и встанем в третьем,
Я с книгою, ты с вышиваньем,
И на рассвете не заметим,
Как целоваться перестанем.
Еще пышней и бесшабашней
Шумите, осыпайтесь, листья,
И чашу горечи вчерашней
Сегодняшней тоской превысьте.
Привязанность, влеченье, прелесть!
Рассеемся в сентябрьском шуме!
Заройся вся в осенний шелест!
Замри или ополоумей!
Ты так же сбрасываешь платье,
Как роща сбрасывает листья,
Когда ты падаешь в объятье
В халате с шелковою кистью.
Ты - благо гибельного шага,
Когда житье тошней недуга,
А корень красоты - отвага,
И это тянет нас друг к другу.
Любимые дни недели - с тобой в постели.
Как пазл: так различаться, чтобы совпасть.
Мы стали в итоге теми, кого хотели.
Все партии - шахи и маты, все карты - в масть.
Простая условность - сегодня мы безусловны:
Уснули в июне, проспали до сентября.
Я не волшебник, я химик любви и слова:
Тебя превращаю в стихи,
а стихи - в тебя.
.
Я устал стучаться башкой о стену, сотрясая серое вещество. Ты прости, тебе я нашёл замену, это всё же лучше, чем ничего. Мы не обсуждаем размеры, рифмы, ни к чему анапест, хорей, пеон. Для неё важнее на газ тарифы и цена на новый седьмой iPhone. Не искал. Случайно. Рукой нашарил. И сорвался вниз, как во тьму с моста. И пускай она как воздушный шарик - под рукой упруга, внутри пуста. Так намного проще, намного легче, и пускай цинично, но как-то так. Я не верю в тезис, что время лечит. Лечит только полная пустота. А её достаточно (аномально), как в ученье Дзен, как в стихах Басё. И пускай всё выглядит аморально, но меня устраивает и всё.
Мы уже, конечно, давно не дети, пусть слегка увял первозданный лоск, пусть порою бесят её соцсети, но зато она не выносит мозг, не возводит стен, не жуёт резину, но всегда красива, всегда нежна. А когда война - прикрывает спину и, как фея, рядом - когда нужна. Не впадает в гнев, не ломает руки, не кричит истошно, срываясь в хрип. У неё пять тысяч друзей в Фейсбуке, только я один - и король, и VIP. Ей плевать - обложки, стихи, платёжки, лишь бы только рядом - плечо к плечу. Я ласкаю тело роскошной кошки, предвкушая влажное: «Я хочууу…» И, срываясь в омут желаний плотских фейерверком звёзд, звоном тетивы, я прощу ей грех непризнанья бродских, как и всяких прочих, прощу, увы…
В общем, как-то так. Не зову, не плачу. Неисповедимы Его пути.
Я - за горизонт. А тебе - удачи!
Это я прощаюсь с тобой… прости…
Уходила Любовь. Но искала причины,
Для того, чтоб остаться. На риск свой и страх.
Всё металась: то к Женщине, или к Мужчине.
Только пусто в их душах. И пусто в глазах.
Потихонечку дверь за собою закрыла.
И брела наугад. В темноте. Без огней.
Всё на что-то надеялась. И не спешила.
Только так и не вспомнили двое о ней.
Затерялись следы в переулках холодных.
И растаял в тумане её силуэт.
И Любовь стала сказкой. Увы, прошлогодней.
Будет сниться и помниться им много лет.
В летний день ветерком Её плечи обнимет,
Заплутает дыханьем в Её волосах.
С губ сорвётся уже позабытое имя,
И напомнят о прошлом слезинки в глазах.
В суете Ему некогда и оглянуться.
Но Она вдруг решит в Его сон заглянуть.
И впервые Он так не захочет проснуться!
Чтоб Она не ушла. Чтоб Её не спугнуть.
Часто рубим сплеча. Стало проще расстаться.
Губим чувства свои. Рвём тончайшую нить.
Уходила Любовь… но хотела остаться…
Так теперь и живут - не вернуть… не забыть…