Скажи, к чему игра? Зачем так водится,
что трудно сделать первый шаг?
Вот говорят — гора с горой не сходится.
А разве мы с тобой не так?
Опять легли дымы на небо синее.
Тоска по встрече всё острей.
Укрылись оба мы за гор гордынею.
Никто не хочет быть добрей.
Я не приду, любя тебя, тщеславную,
И ты не крикнешь мне «Вернись!»,
Ведь каждый мнит себя вершиной главною.
Горе с горою — не сойтись!
Одно лишь видится теперь спасение,
Один лишь чудится мотив:
Придёт великое землетрясение
И горы сблизит, не спросив.
Ну, а пока что я не вижу случая
Закончить наш безмолвный спор.
Томятся две души, друг друга мучая.
А ведь они слабее гор.
Шутить с такой игрой — забава скверная.
Рискуем всей своей судьбой!
Уже гора с горой сошлись, наверное,
Лишь мы не сходимся с тобой.
Если бы у меня была дочь, и спросила совета, как жить, я б, потряхивая благородной сединой и пристукивая клюкой, ответила:
— Живи по совести, девочка моя. И помни: любовь превозмогает всё. Но жаворонки хороши лишь в пироге, а не в постели.
На самом деле, жаворонки — ужасные птички, хуже археоптериксов. Мало того, что они бессовестно счастливы по утрам — этого одного уже хватает для пирога. Так они ж еще пытаются осчастливить сов. И отказываются понимать, что совы по-другому устроены.
Вот была у меня подруга. Звонила мне в 9 утра и жизнерадостно говорила:
— Что, ты еще спишь? Как можно спать в такое время? Сегодня выходной! Посмотри, какое прекрасное утро!
Ни попытки пояснить, что я легла в три ночи, ни бросание трубки не помогали. Она упорно пыталась общаться. Я решила проблему по-своему: позвонила ей в час ночи, и голосом оптимистичной дебилки сказала:
— Что, ты уже спишь? Как можно спать в такую ночь! Завтра же выходной! Посмотри, какая луна! Пойдем прогуляемся.
Почему-то ее не вдохновило мое предложение. Да, я знаю, в час ночи звонить невежливо, а в девять утра, блядь, охуенно вежливо. И это еще одна дискриминация сов.
В юности я наивно полагала, что чувства важнее. Поэтому пыталась пару раз жить с жаворонками. Но побудки в 7 утра для разделения страсти и нежности отбили во мне эту охоту. В 7 утра я могу хотеть только двух вещей: спать или пристрелить того, кто меня разбудил. А вот когда у меня наступал пик активности, жаворонок засыпал. И почему-то я его не будила в 12 ночи для любви. В общем, ничо у нас не вышло, и пусть скажут спасибо, что живы остались.
Это я все к чему? В 9 утра в дверь позвонил сосед, дело у него какое-то было. Увидев меня всклокоченную и в халате, идиотически весело спросил:
— Спишь, что ли?
Я мрачно покивала.
— Нельзя спать в 9. Кто рано встает, тому бог подает! — осчастливили меня афоризмом.
— Вот и вали на паперть, — ответила я и захлопнула дверь.
У жаворонков напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Они вот будят сову, и почему-то думают, сова порадуется.
Так что, поправляя вставную челюсть, я прошамкала бы дочери:
— Конечно, любовь превозмогает все. А нахер это надо? Поверь моему опыту, девочка моя: на свете много красивых, умных, сильных мужчин-сов. И главное, они красивы, умны и сильны в подходящее для тебя время.
Но у меня нет ни дочери, ни клюки, ни вставной челюсти. Только сын, и он сова. Сыну ничо говорить не буду, пусть под него бабы сами подстраиваются, как хотят.)))
Ты большая в любви.
Ты смелая.
Я — робею на каждом шагу.
Я плохого тебе не сделаю,
а хорошее вряд ли смогу.
Все мне кажется,
будто бы по лесу
без тропинки ведешь меня ты.
Мы в дремучих цветах до пояса.
Не пойму я —
что за цветы.
Не годятся все прежние навыки.
Я не знаю,
что делать и как.
Ты устала.
Ты просишься на руки.
Ты уже у меня на руках.
«Видишь,
небо какое синее?
Слышишь,
птицы какие в лесу?
Ну так что же ты?
Ну?
Неси меня!
А куда я тебя понесу?..
Считать, что ты не нравишься только плохим людям — это, конечно же, ошибка. Просто так легче смириться с тем, что кому-то ты можешь не нравиться. Не любишь меня — сам дурак!)
Ты оказалась только человеком,
Таким же, как и все они.
Многозначительно мелким,
Живущим дни.
А мне — пора, у меня есть дело,
Листья надо стелить на травы.
Сердце мое остается белым,
Белым, любовью твоей отравленным.
Жаль, у меня нет пальцев
Глаза твои тронуть негой.
Остается падать белым снегом…
Я приду к Вам, на картах негаданный,
Устаревший, как экс-чемпион.
А Вы будете чем-нибудь заняты
Или думать о чем-то своем.
И меня не узнаете сразу Вы,
И, пока, овладевши собой,
Заслоните ненужными фразами
Пробужденную памятью боль.
Мы вглядимся друг в друга украдкою:
Вот морщинка, которой не знал…
Эту встречу - случайную, краткую -
Каждый втайне из нас ожидал.
Непонятно зачем… Да и надо ли
С ностальгией играть в поддавки?
Время шло, нас ломало, мы падали,
Но вставали, всему вопреки.
Помолчу, закурю… Дым потянется…
Вы вздохнете и скажете: «Что ж,
Все, что в прошлом - пусть там и останется,
Говорят, - от судьбы не уйдешь!»
А потом попрощаюсь и выйду я,
Старомодный, как штабс-капитан…
Только пальцами кто-то невидимый
Сдавит сердце, как полный стакан.
Дверь. С обеих сторон - люди.
Он и она. Двое.
И почти касаясь друг друга грудью,
Разделенные дверью только,
Как мембраной, дрожащей и тонкой,
В то, что можно открыть, не веря,
Полагаясь на чью-то милость,
Разделенные только дверью.
Чуть толкнуть - и она б открылась…
Прокатилось лето кубарем,
Ты стоишь завороженная
Словно тучка, светом утренним
В сером небе освещенная.
Знаю, с мужем ты не дружная, --
Жизнь не ладится, не ладится.
Ах ты, вдовушка замужняя,
Посиди со мной, красавица.
Одари сердечным золотом.
А она смеется: «Где уж нам!»
И сказала: «Вы так молоды!
Вам еще ходить бы к девушкам.
А красивых нынче мало ли…»
И подумал я: «А… много ли?»
Между нами листья падали,
И шумел грустно тополи.
И дрожали губы влажные
Не от страсти, а от холода.
Стало жаль, что мы домашние
И уже не не очень молоды.
Прокатилось лето кубарем…
Н, да…
Уж осень на душу легла
Ковром пожухлым.
Листвою ржавой замела
Костер потухший.
Все перекрасила дома
В цвет увяданья,
Все перепутала слова
Для оправданья.
Не пересекшихся путей
Опустошенность,
И обреченную людей
Разъединенность
В закона ранги возвела,
И увенчала
Венком терновым купола.
И отзвучала
Соната лунная в ночи
Над сонмом буден.
И, догорев, огонь свечи
Вещал: - не будет
Соединения с тобой
В несовпаденье
И открывает мир иной
Свои владенья
Для душ, уставших обретать
Одни потери
И обреченно открывать
Чужому двери.
В своих домах на огонек
Не ждать полночных
Друзей, чей путь был так далек
И труден очень.
Кто к нам приходит с добротой,
Тех гоним прочь мы.
И, опадая вниз листвой
поодиночке,
В кострище общем догорят
Огнепоклонства
Листочек Ты, листочек Я -
Земля и Солнце.
Аэропорт… И скоро самолет
Тебя на крест спасения возьмет,
А мне решать - с тобой ли мне лететь, остаться ли?
И каяться в том, что не совершил?
Останется, коль так и не решил,
Измерить путь свой от греха до святости.
Набатный звон колоколов в ночах -
Со всех икон глаза твои кричат,
И этот крик над пустотою множится.
Скорей решай! Ну что же медлишь ты,
И не предай украдкой прожитых
Немногих дней! Ну что же ты! Ну что же ты!
Нет радости в свиданьях впопыхах,
Нет святости в незнании греха,
Себя спасти возможно, лишь когда покаешься.
И хочется пожить под бубенцы,
Да колется - не спрячешь все концы,
И маешься, и маешься и маешься.
Нет доблести в несении креста,
Коль почести давно в святых местах
Господь воздал паломникам всем поровну,
Свой крест донесшим из последних сил
А я на путь спасенья не ступил -
Сдал в сторону, стал в сторону, пал в сторону.
Как два крыла две стрелки на часах,
Что ж - ангелу пора на небеса,
А ты была, как самый верный путь к спасению…
Я понял суть - не надо половин,
Я полу-лгал, и был полу-любим,
Был страшный суд,
И я приговорен к забвению.
К забвению…
…К забвению…
Небес вероломство и судеб злодейство,
Твое - пенелопство, мое - одиссейство.
Как в давние дни той эпохи троянской,
Пространство - одним, а другим - постоянство.
Душа без души мы, и тело без тела.
Не скажешь: «Пиши мне», - мы в разных системах.
Пространств кривизна там сложна бесконечно,
И встретиться нам невозможно, конечно.
Но в час, когда пью за чужими столами,
Я вижу в краю твоем светлое пламя.
В минуты такие - особенно грубы,
Там - руки мужские, здесь - женские губы.
…
Я парус, спеша, поднимаю с рассветом.
Земля моя шар, - я не знаю об этом,
Тобой не опознан, плыву я куда-то
В мерцании звездном и скрипе каната.
Ax, волн водопады! Ах, глупость и робость!
Взлетает и падает мокрая лопасть,
От сердца до сердца - бездонная пропасть,
Мое одиссейство, твоя пенелопость.
Был в июле снег, был в апреле май,
И не надо сказку считать виной.
У тебя в душе весна, у меня зима,
Что бело для тебя, для меня черно.
Нас волшебник, видно, заколдовал:
Не понять друг друга нам, как назло.
Мы с тобой, как в королевстве кривых зеркал,
Что черно для тебя, для меня бело.
Нам с тобою трудно, когда легко,
Если близко мы, все равно вдали.
Мы с тобой, как в далекой стране дураков,
Собираем не то, что посеяли.
Никому не жаль снега талого,
Стало черным белое по весне.
Ты конечно же была, как всегда, права,
Но от этого только грустнее мне.
Помнишь, как оно бывало? Все горело, все светилось,
Утром солнце как вставало, так до ночи не садилось.
А когда оно садилось, ты звонила мне и пела:
«Приходи, мол, сделай милость, расскажи, что солнце село…»
И бежал я, спотыкаясь, и хмелел от поцелуя,
И обратно брел, шатаясь, напевая «аллилуйя».
Шел к приятелю и к другу, с корабля на бал, и с бала -
На корабль, и так по кругу, без конца и без начала.
На секунды рассыпаясь, как на искры фейерверка,
Жизнь текла, переливаясь, как цыганская венгерка.
Круг за кругом, честь по чести, ни почетно, ни позорно…
Но в одном прекрасном месте оказался круг разорван.
И в лицо мне черный ветер загудел, нещадно дуя.
А я даже не ответил, напевая «аллилуйя».
Сквозь немыслимую вьюгу, через жуткую поземку,
Я летел себе по кругу и не знал, что он разомкнут.
Лишь у самого разрыва я неладное заметил
И воскликнул: «Что за диво!», но движенья не замедлил.
Я недоброе почуял, и бессмысленно, но грозно
Прошептал я «аллилуйя», да уж это было поздно.
Те всемирные теченья, те всесильные потоки,
Что диктуют направленья и указывают сроки,
Управляя каждым шагом, повели меня, погнали
Фантастическим зигзагом по неведомой спирали.
И до нынешнего часа, до последнего предела
Я на круг не возвращался, но я помню, как ты пела.
И уж если возвращенье совершить судьба заставит,
Пусть меня мое мгновенье у дверей твоих застанет.
Неприкаянный и лишний, окажусь я у истока.
И пускай тогда Всевышний приберет меня до срока.
А покуда ветер встречный все безумствует, лютуя,
Аллилуйя, свет мой млечный!
Аллилуйя, аллилуйя…
Клялась ты - до гроба
Быть милой моей.
Опомнившись, оба
Мы стали умней.
Опомнившись, оба
Мы поняли вдруг,
Что счастья до гроба
Не будет, мой друг.
Колеблется лебедь
На пламени вод.
Однако к земле ведь
И он уплывет.
И вновь одиноко
Заблещет вода,
И глянет ей в око
Ночная звезда.
Пожалуйста, возьми меня с собой ночью в море.
Я знаю камни, у которых по ночам много рыбы.
Мы на старую удочку твою фонарь подвесим
Большую рыбу будем у воды острогой бить.
Мы подождем, пока начнется отлив,
И поплывем в далекий пролив.
В проливе мы станем у подводных камней,
Зажжем фонарь и будем рыб ловить.
Пожалуйста, возьми меня с собой ночью в море.
Я постараюсь в лодке сидеть тихо очень,
Я буду помогать тебе грести, если нужно…
И, может, наконец, мне повезёт этой ночью.
И я увижу большую креветку под водой.
Она, как древняя галера, нам встретится в пути.
Все десять её ног будут весело грести.
Пожалуйста, возьми меня с собой.
Пожалуйста, возьми меня с собой ночью в море,
Ведь ты же сам хотел мне показать своё море.
Но только сам об этом мне скажи и сам вспомни,
Я не хочу упрашивать тебя, с тобой спорить.
А завтра я уезжаю в далёкие края,
Там моря нет, там только два маленьких ручья,
Где ни креветок, ни рыб, ни водорослей нет,
И больше моря не увижу я.
Ну неужели и сегодня не возьмёшь?
Ну неужели ты всё на свете позабыл?
Из снов моих большую креветку украдёшь?
Ведь ты же раньше очень добрым был.