Что ты вбиваешь в искусство, таким оно и становится. Если ты одержим бесами, они будут кричать в каждом твоем куплете. Если ты продираешься сквозь грязь жизни к свету, это тоже отражается в твоем творчестве.
Автобус крайний ушёл, сгорели все фонари.
Ночь завалилась в кювет, накрыла время собой.
Старухи платят боевые тем, кто погиб у зари.
Их давно рядом нет, их давно рядом нет,
Их давно рядом нет.
А я ввязался в бой, а я ввязался в бой.
Смерть разносила цветы, собака грелась у ног.
Я для собаки Бог, но раб своей наготы.
Следы ушедших героев размыл весенний прибой.
Их давно рядом нет, их давно рядом нет,
Их давно рядом нет.
.
А я ввязался в бой, а я ввязался в бой.
.
Я весь - скрученный нерв, моя глотка - бикфордов шнур,
Которая рвется от натиска сфер, тех, что я развернул.
Я - поэт заходящего дня, слишком многого не люблю.
Если ты, судьба, оскорбишь меня я просто тебя убью!
Я - пастырь, я - красный волк, дрессировке не поддаюсь.
Пасу беззубых словечек полк и, конечно, на них женюсь.
Я, я - электрический стул слишком долго не посидишь.
Я Вселенной вчера между глаз звезданул, подняв свой земной престиж.
А я ввязался в бой, а я ввязался в бой.
Я ведь живой человек, я падал тысячи раз.
В сотни глоток, сотней воспет, я снова встаю сейчас.
Я обожаю красивую жизнь и нашу великую грязь.
Кого трясёт, тот может пойти, кто трус - из телеги вылазь.
Я называю плохое - «д**ьмом», а хорошее - «красотой».
И если что не разрежу умом, распакую своей душой.
К чёрту слёзы, от них тоска, наше время не терпит соплей.
Посмотри, старина, на любого щенка,
Он резвее тебя и злей, он резвее тебя и злей.
Умирали пацаны страшно,
Умирали пацаны просто,
И не каждый был снаружи прекрасный,
И не все были высокого роста,
А я им пел рок-н-рольные песни,
Говорил им - все будет нормально,
Я кричал им, что мы все вместе,
Да как-то слышалось это банально,
Но когда на меня смотрели
Эти пыльные глаза человечьи
Не по-птичьи, да не по-овечьи,
По-людски они меня грели
Чем ближе к смерти, тем чище люди
Чем дальше в тыл, тем жирней генералы
Здесь я видел что может быть будет
С Москвой, Украиной, Уралом.
Восемнадцать лет - это не много
Когда бродишь по Тверской и без денег,
И не мало когда сердце встало
А от страны тебе - пластмассовый веник
Страна поет им рок’н’рольные песни,
Говорит - все будет нормально
Страна кричит им, что мы все вместе,
Да звучит это как-то банально…
Умирали пацаны страшно,
Умирали пацаны просто
И не каждый был снаружи прекрасным,
И не все были высокого роста…
Что мне расскажет спящий проводник?
Пустые, дребезжащие стаканы
На столике купейном у окна,
Несущегося мимо станции, вспорхнувшей в темноте.
Мента, курящего в кулак
заснеженной пустыни, точнее - глубины.
Где, как нетрезвый, глупый ученик,
стыдливо вывернув карманы, -
мир наш пред Господом поник.
Когда со мною встретится она - веселая, без грима,
проявятся ли строчки на листе
бумаги, что я комкал и таскал
в башке своей, как в мусорной корзине,
поверив благородной пантомиме - ее безмолвной красоте?
Когда минуты станут длинными руками
неотвратимой смерти,
чем время будем мерить мы?
Во что сыграем с ветром, облаками - одни среди зимы?
Что мне расскажет Родина моя
с плывущими кусками на экране
Любви замерзшей, вьюгой февраля,
в пустой и темной пропасти зрачка
по расширяющейся звездной пилораме?
С водой технической, прокисшей в кране,
в разбитом шприце тощего торчка,
что в туалете просыпается, зевая,
и смотрит на поля.
Страж у дороги - пухлый снеговик,
смотрящий зорко черными углями
на сползший в яму старый грузовик,
и тусклый мат, и полный жизни крик.
Заливисто сверкает детвора,
лишенная абстрактного мышления,
мир символов нелепых разрушая,
ни с чем чужим взгляд этот не мешая,
сметает нас, как мусор со двора.
Что мне расскажет нищая старуха
на злом перроне, с полным котелком
картошки сваренной -
назойливая муха,
под хамством мокнущая, как под кипятком?
За поездом устало семенит -
глазами, полными разлуки и труда,
руками, верными прощению и ласке.
- Сынки, еда… - чуть слышно говорит, -
кому, сыночки, деточки, - беда.
Что мне расскажут эти города:
Многоэтажки, склады, чьи-то норы,
Одушевленные граффити гаражи
и серые бетонные заборы?
Унылая, неверная среда
всех дней недели, ловит поезда,
что до смерти ей надоели.
Окраин грязных этого покоя
никто не ценит, верится с трудом,
что столько поколений есть в крови сего надоя.
Но там, где третий, рядом ещё двое,
и свечкой теплятся церквушка и роддом.
Куда они все едут? Что влечет
нас всех в пространствах этих дальних,
что в этих городах суицидальных
где точно всё и всё так любит счёт?
Там всё конечно, кроме пустяков,
что вечностью особенно любимы.
И хочется простить мне остряков,
в пространство бросивших:
«НЕТ, НЕ РАБЫ МЫ!»
Юрий Шевчук. группа ДДТ.
И представил я:
Город наводнился вдруг веселыми людьми,
Вышли все под дождь, хором что-то пели, и плясали, черт возьми,
Позабыв простыть и опасность после с осложнением заболеть,
Люди под дождем как салют встречали гром,
Весенний, первый гром!!!
Дождь, звонкой пеленой наполнил небо майский дождь.
Гром, прогремел по крышам, распугал всех кошек гром.
Я открыл окно, и веселый ветер разметал все на столе -
Глупые стихи, что писал я в душной и унылой пустоте.
Грянул майский гром и веселье бурною, пьянящею волной
Окатило: «Эй, вставай-ка и попрыгай вслед за мной.
Выходи во двор и по лужам бегай хоть до самого утра.
Посмотри как носится смешная и святая детвора.»
Капли на лице - это просто дождь, а может плачу это я.
Дождь очистил все и душа захлюпав, вдруг размокла у меня.
Потекла ручьем прочь из дома к солнечным некошеным лугам.
Превратившись в парус, с ветром полетела к неизведанным, мирам.
И представил я: город наводнился вдруг веселыми людьми.
Вышли все под дождь, хором что-то пели, и плясали, черт возьми.
Позабыв про стыд и опасность после с осложненьем заболеть,
Люди под дождем, как салют, встречали гром - весенний первый гром.
© группа ДДТ
«Белая река» (Агидель)
Недавно его встретил я Он мне родня по юности
Смотрели ухмылялися
Да стукали в две рюмочки
Ну как живешь не спрашивай
Всем миром правит добрая
Хорошая чуть вздорная
Но мне уже не страшная
Белая река капли о былом
Ах река-рука поведи крылом
Я тону и мне в этих пустяках
Ты рюмка на столе ты небо на руках
А помнишь эту песенку
Что запевали с детства мы В подъезде да на лесенке
Стояли наши стороны
И свет окном разбавленный
Был нам милее солнышка
И ветерок отравленный
Хватали мы из горлышка
Белая река капли о былом
Ах река-рука поведи крылом
Я тону и мне в этих пустяках
Ты рюмка на столе ты небо на руках
И к миру где все поровну
Судьба мела нас веником
А мы смотрели в сторону
И было все до фени нам
И в этой вечной осени
Сидим с тобой два голых тополя
А смерть считает до семи
И утирает сопли нам
Белая река капли о былом
Ах река-рука поведи крылом
Я тону и мне в этих пустяках
Ты рюмка на столе ты небо на руках
Белая река капли о былом
Ах река-рука поведи крылом
Я тону и мне в этих пустяках
Ты рюмка на столе ты небо на руках
РОДИНА
Боже, сколько лет я иду, но не сделал и шаг.
Боже, сколько дней я ищу то, что вечно со мной,
Сколько лет я жую вместо хлеба сырую любовь,
Сколько жизни в висок мне плюет
Вороненым стволом долгожданная да-a-аль !
Черные фары у соседних ворот,
Люки, наручники, порванный рот.
Сколько раз, покатившись, моя голова
С переполненной плахи летела сюда, где
Родина.
Еду я на родину,
Пусть кричат - уродина,
А она нам нравится,
Хоть и не красавица,
К сволочи доверчива,
Ну, а к нам - тра-ля-ля-ля…
Боже,
сколько правды в глазах государственных шлюх !
Боже,
сколько веры в руках отставных палачей !
Ты не дай им опять закатать рукава,
Ты не дай им опять закатать рукава
Суетливых ночей.
Черные фары у соседних ворот,
Люки, наручники, порванный рот.
Сколько раз, покатившись, моя голова
С переполненной плахи летела сюда, где
Родина. Еду я на родину,
Пусть кричат - уродина,
А она нам нравится,
Спящая красавица,
К сволочи доверчива,
Ну, а к нам…
Из-под черных рубах рвется красный петух,
Из-под добрых царей льется в рты мармелад.
Никогда этот мир не вмещал в себе двух
Был нам богом отец, ну, а чертом
Родина. Еду я на родину,
Пусть кричат - уродина,
А она нам нравится,
Спящая красавица,
К сволочи доверчива,
Ну, а к нам
© группа «ДДТ»
«Блюз»
Была суббота, лил дождик проливной.
Над городом нависли тучи.
А я лежал, плюя на потолок,
Работа эта шла благополучно.
А на стене портреты кинозвезд
Висели, как иконы надо мной.
И от дождя их кинозвездные глаза
Покрылись серой, серой пеленой.
Я снова грезил, и мой старенький диван
Поднял на встречу ветрам паруса.
И заскользил по призрачным морям.
Опять со мной творились чудеса.
И со стены ожившая звезда
Сошла ко мне, призывно улыбаясь.
Кричу - «люблю!», а кинозвездные глаза
В ответ мне соблазнительно смеялись.
- Жизнь хороша, - шептала мне звезда
С обложки разноцветного журнала.
- Люби меня, чего тебе еще?
Что хочешь ты, ведь этого немало!
Осень. Небо. Хлебы в снеге.
Чистота голодных глаз…
Лето-вето на телеге
Укатилося от нас.
Лета нету. Как кометы
Блещут листья на ветру.
Осень - крики без ответа.
Осень - вера в тишину.
Скоро вьюги и метели,
Скоро смерть заговорит.
Только ели, еле-еле,
Зеленея, греют вид…
Ещё один поэт погиб - изжога доконала…
Конкретных губ кривой изгиб,
Закрыты веки-жала двух глаз и руки
На груди покоятся прохладной…
Вдова от горя бегуди забыла снять, да ладно!
Всё под платком, река и пыль,
Фальшивый крик кларнета,
А над рекой горит ковыль. «Жаль песня недопета!» -
Сказал над гробом друг-артист. Привычный к мизонценам
Поп был дороден и басист. Подсчитывали цены
Администраторы могил. Жара в виски стучала.
Поэт запах. Что было сил, вдова запричитала…
«Пора закапывать!» - сказал рабочий и ломом тихо
Подал знак. Поп спел финал, закапывали лихо.
Потом был стол, и звон, и гул, вдова тихонько ела,
И кто-то вскоре хохотнул, сжимая чьё-то тело…
Поп успокаивал, любя, вдову, мол, «Все там будем!
Но твоего богатыря, поэта не забудем!»
И предложил артист допеть поэтом недопетое -
И грянул хор, взревела медь про радостное лето!
«Любовь - странная вещь, она порхает вне времени,
и всегда мимо нас, когда так этого хочется.
Без любви мы - усталость последнего дня творения.
Между прошлым и будущим наши тела полощутся»