Игорь Иртеньев. Поэт
Женщины носят чулки и колготки,
И равнодушны к вопросам культуры.
Двадцать процентов из них- идиотки,
Тридцать процентов- набитые дуры.
Сорок процентов из них психопатки,
В сумме нам это дает девяносто.
Десять процентов имеем в остатке,
Да и из этих-то выбрать непросто.
Тамара Панферова
Тридцать процентов — набитые дуры.
Сорок процентов из них психопатки,
В сумме нам это дает девяносто.
Десять процентов имеем в остатке,
Да и из этих-то выбрать не просто.
Тамара Панферова. *Oтвет Иртеньеву*
Носят мужчины усы и бородки,
И обсуждают проблемы любые.
Двадцать процентов из них — голубые.
Сорок процентов — любители водки.
Тридцать процентов из них — импотенты,
У десяти — с головой не в порядке.
В сумме нам это дает сто процентов,
И ничего не имеем в остатке.
Эрнст. Ответ Иртеньеву и Панферовой*
Сорок процентов из тех, что в колготках
Неравнодушны к любителям водки.
Любят порой голубых психопатки,
Правда у них с головой не в порядке.
Дуры всегда импотентов жалели
А идиоток придурки хотели.
В сумме, конечно же, нас — сто процентов:
Дур, идиоток, козлов, импотентов…
Виктор Бичев — ответ всем троим:
Сорок процентов из женщин артистки,
С ними иметь надо крепкие нервы.
Десять процентов из них феминистки,
А половина — обычные стервы.
Что ж предпринять мужикам при бородках,
Если проценты тут вышли такие?
Что-то из двух: иль довериться водке,
Или всем скопом пойти в голубые.
.
Ты говоришь, что Бога нет.
А кто ж, по-твоему, тогда
Врубил весь этот белый свет
Однажды раз и навсегда?
Кто отделил его от тьмы,
А следом небо от земли,
Да так, что лучшие умы
Руками только развели?
Кто населил его людьми
И тварью разною живой?
Кто обзавел нас, черт возьми,
Взаимной тягой половой?
Когда бы не она, тоской
Была бы жизнь полным-полна.
И что тогда бы род людской
С рассвета делал до темна?
Читал бы книжки, скажешь ты,
Но там лишь мертвые слова
И куча всякой мутаты,
От коей пухнет голова.
Отдался б вольному труду?
Искал разгадку бытия?
Поверить в эту ерунду
Младенец может, но не я.
А я лишь в тезисе одном
Не разуверился пока:
Каким бы ни был наш геном,
А заодно и ДНК,
Иной нам доли не стяжать,
Чем та, которая дана,
И род свой надо продолжать,
Пускай и грош ему цена.
Нельзя его нам прерывать,
Насколько он бы ни был плох…
Короче, граждане, — в кровать!
И дай вам Бог, и дай вам Бог!
* * *
Трудно тем на свете очень,
У кого сосед маньяк,
Всю дорогу озабочен —
Где, когда, кого и как.
Тем живется много проще,
У кого сосед енот,
И мозги он прополощет,
И рубашку простирнет.
У кого сосед японец,
Тем легко на свете жить,
Можно запросто червонец
У японца одолжить.
У кого сосед Каспаров,
Тем не жизнь, а благодать,
Ведь с Каспаровым на пару
Можно партию сгонять.
Лучше всех тому живется,
У кого майор сосед,
Если вдруг война начнется,
Всех убьет, майора — нет.
1992
Чтобы написать стихотворение,
Кроме авторучки и листа,
Требуется также вдохновение,
Без него не выйдет ни черта.
Вдохновенье — штука ненадежная,
Есть оно — валяй себе строчи,
Не пришло, что вещь вполне возможная, —
И хана, хоть лбом об стол стучи.
..
Атос, Портос и Арамис
Однажды в баню собрались.
Они туда по вторникам ходили.
Атос принес с собой насос,
Портос — шампуня для волос,
А Арамис — мочалку (де Тревиля).
Стоял погожий банный день.
У Нотр-Дам цвела сирень,
А в Лувре тихо музыка играла.
И надо ж было в этот час
Случиться вдруг у банных касс
Гвардейцам господина кардинала.
Отвесив вежливый поклон,
Сказал гвардейцам дю Валлон,
Известный всем под именем Портоса:
— Я рад приветствовать вас здесь,
Но нам в парилку всем не влезть,
Там, господа, не хватит места просто.
Я предлагаю вам пока
Махнуть по кружечке пивка
Или по парку погулять немного,
А часиков примерно в пять
Вернетесь вы сюда опять
И парьтесь на здоровье, ради бога.
На что гвардеец де Жюссак,
Красавец в завитых усах,
Всегда подтянут, выбрит и надушен,
Ответил, взявшись за эфес:
— Раз в бане не хватает мест,
Придется, господа, вам мыться в душе.
В ответ на эту речь Атос
Мгновенно выхватил насос,
Портос — шампунь, а Арамис — мочало,
И встав в порядок боевой,
Атаковали вражий строй —
Решительность всегда их отличала!
…
Но в схватке ни один не пал —
По счастью, кто-то прочитал
Висевшее над входом объявленье:
«Сегодня в бане пару нет —
У нас котел не разогрет.
Месье, примите наши извиненья».
Про это дело кардинал
Через миледи разузнал
И принял кардинальное решенье:
Чтоб понапрасну кровь не лить,
Он бани приказал закрыть,
А банщиков казнить для устрашенья.
1979
Игорь Иртеньев.
Женщины носят чулки и колготки,
И равнодушны к вопросам культуры.
Двадцать процентов из них — идиотки,
Тридцать процентов — набитые дуры.
Сорок процентов из них психопатки,
В сумме нам это дает девяносто.
Десять процентов имеем в остатке,
Да и из этих-то выбрать не просто.
Тамара Панферова. @Oтвет (Oтвет) Иртеньеву*
Носят мужчины усы и бородки,
И обсуждают проблемы любые.
Двадцать процентов из них — голубые.
Сорок процентов — любители водки.
Тридцать процентов из них — импотенты,
У десяти — с головой не в порядке.
В сумме нам это дает сто процентов,
И ничего не имеем в остатке.
Эрнст. Ответ Иртеньеву и Панферовой*
Сорок процентов из тех, что в колготках
Неравнодушны к любителям водки.
Любят порой голубых психопатки,
Правда у них с головой не в порядке.
Дуры всегда импотентов жалели
А идиоток придурки хотели.
В сумме, конечно же, нас — сто процентов:
Дур, идиоток, козлов, импотентов…**
* * *
Выхожу один я на дорогу
В старомодном ветхом шушуне,
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
Впрочем, речь пойдет не обо мне.
.
На другом конце родного края,
Где по сопкам прыгают сурки,
В эту ночь решили самураи
Перейти границу у реки.
Три ложноклассических японца —
Хокусай, Басё и Як-Цидрак
Сговорились до восхода солнца
Наших отметелить только так.
Хорошо, что в юбочке из плюша,
Всем известна зренья остротой,
Вышла своевременно Катюша
На высокий на берег крутой.
И направив прямо в сумрак ночи
Тысячу биноклей на оси,
Рявкнула Катюша, что есть мочи:
— Ну-ка брысь отседа, иваси!
И вдогон добавила весомо
Слово, что не сходу вставишь в стих,
Это слово каждому знакомо,
С ним везде находим мы родных.
Я другой страны такой не знаю,
Где оно так распространено.
И упали наземь самураи,
На груди рванувши кимоно.
Поделом поганым самураям,
Не дождется их япона мать.
Вот как мы, примерно, поступаем,
Если враг захочет нас сломать.
1996
Танцуют голые курсанты,
Ни в чем не ведая стыда,
И пусть лютуют обскуранты,
Пусть злобствует ханжей орда,
Я вам завидую, ребята,
И вас в бесстыдстве не виню,
Я тоже молод был когда-то
И танцевал частенько ню.
Как быстро время пролетело,
Сорвавшись словно с тормозов,
Ослаб мой дух, одрябло тело,
И все слабее плоти зов.
Подкралась незаметно старость,
И смерть уже не за горой,
Но и сейчас, как выпью малость,
Танцую на столе порой.
Ответь мне русская природа,
Что исходил я взад-вперед,
Откуда деньги у народа,
Где он, примерно, их берет?
Твои природные богатства,
Договоримся - чур не в счет.
До них так просто не добраться,
А труд не всех к себе влечет.
Но есть же где-то кладовые,
Какой-то схрон секретный есть,
В котором бабки ломовые
Лежат, да столько что не счесть.
Народ, который там бывает
Им тоже счета не ведет,
Карманы ими набивает,
А после в тумбочку кладет,
А после достает оттуда,
И сам себе дает взаймы.
«Экономическое чудо» -
Так это называем мы.
В чем состоит естественный отбор?
В том, что закон его суров и непреложен.
Вот, скажем, Сечин может класть на нас прибор,
А скажем, мы на Сечина не можем.
Он к вам не явится, я знаю это твердо.
К чему надежд пустых бессмысленный обман,
Он не войдет в ваш жалкий суд походкой лорда
Не преклонит пред вами гордый стан.
Когда б вы знали, из какого сора
Он рос ни в чем, не ведая стыда,
То осознали бы размах того прибора,
Что положил на нас он раз и навсегда.
Но верю я, что даже сам великий Сечин
При всем своем могуществе не вечен,
И лишь один вопрос меня тревожит.
Кто после Сечина на нас его положит?
Меж президентом и народом
Проходит линия одна,
Причем буквально с каждым годом
Прямей становится она.
О, эта линия прямая,
О, долгожданный мастер-класс,
Когда страна глухонемая
Вдруг обретает слух и глас.
И взором лидера ласкает,
И слово ловит на лету,
И ощущенье возникает
Приятной свежести во рту.
Эффект инъекции подкожной
Недолговечен, но пока
И невозможное возможно,
И жизнь становится легка.
Она прекрасна без извилин,
Так просто, по себе сама.
…Народ мой вовсе не дебилен,
Но слишком линия пряма.
Вот он на кухню вновь крадется ночью,
Вот в холодильник лезет, словно тать.
ОН ХОЧЕТ ЕСТЬ. И нет на свете мочи,
Что на пути его могла бы встать.
…И вновь мученья разума больного,
И вновь к котлете тянется рука.
Прекрасней нету едока дневного,
Печальней нет ночного едока.
Мой бедный друг, уж мы не те с тобою,
Как юности мечтанья далеки.
Кто были мы? Полночные ковбои.
А стали кто? Ночные едоки.
Я знаю заповедные места,
Где вкусу изощренному наградой
Такая обитает красота,
Что, как сказал поэт, хоть стой, хоть падай.
В той ставшей уж классической строфе,
С какой он обратился как-то к Богу.
…Я там бывал еще не в галифе,
Но в дедовском кашне на босу ногу.
На пень любой, на каждый минерал,
На каждой дольней лозы прозябанье -
На все я с изумлением взирал,
Ничто не оставляя без вниманья,
Включая и славян старинный спор -
Кто больше сможет выпить без закуски.
Но красоту не видел я в упор,
Поскольку плохо говорю по-русски,
В котором я не смыслю ни черта,
Или сказать изящней - ни бельмеса.
А если так, то что есть красота,
Как не продукт сгорания прогресса?
Когда родился я на свет,
Не помню от кого,
Мне было очень мало лет,
Точней, ни одного.
Я был беспомощен и мал,
Дрожал, как студень, весь
И, хоть убей, не понимал,
Зачем я нужен здесь.
Больное детство проплелось,
Как нищенка в пыли,
Но дать ответ на тот вопрос
Мне люди не смогли.
Вот так, умом и телом слаб,
Живу я с той поры -
Ни бог, ни червь, ни царь, ни раб,
А просто - хрен с горы.
1988
Смешались нынче времена
За праздничным столом,
Идет Столетняя война,
Татары под Орлом.
Какая ель, какая ель
В Кремле под Новый год!
Такой не видывал досель
Видавший все народ.
На ней усиленный наряд
Из пулеметных лент,
Висит матрос, висит солдат,
Висит интеллигент.
Метет, метет по всей земле
Железная метла,
Играет Ленин на пиле,
Чудны его дела.
Его аршином не понять
И не объять умом,
Он сам себе отец и мать
В лице своем одном.
В ночи печатая шаги,
Проходит через двор
До глаз закутан в плащ пурги
Лубянский командор.
Железный лях, а может Лех,
Руси Первочекист,
Он принял грех за нас за всех,
Но сам остался чист.
Подводит к елке Дед Мороз
Снегурочку-Каплан,
Он в белом венчике из роз,
Она прошла Афган.
В носу бензольное кольцо,
Во лбу звезда горит,
Ее недетское лицо
О многом говорит…