На самом деле, мне нравилась только ты,
Мой идеал и моё мерило.
Во всех моих женщинах были твои черты,
И это с ними меня мирило.
Пока ты там, покорна своим страстям,
Порхаешь между Орсе и Прадо,
Я, можно сказать, собрал тебя по частям -
Звучит ужасно, но это правда.
Одна курноса, другая с родинкой на спине,
Третья умеет всё принимать как данность.
Одна не чает души в себе, другая во мне -
Вместе больше не попадалось.
Одна как ты, с лица отдувает прядь,
Другая вечно ключи теряет.
А что, я ни разу не мог в одно это всё собрать?
Так Бог ошибок не повторяет.
И даже твоя душа, до которой ты Допустила меня раза три через все препоны,
Осталась тут, воплотясь во все живые цветы
И все неисправные телефоны.
А ты боялась, что я тут буду скучать,
Подмены сам себе предлагая.
А ливни, а цены, а эти шахиды, а Роспечать?
Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая.
Дмитрий Быков
Мост.
На одном берегу Окуджаву поют и любуются вешним закатом.
На другом берегу подзатыльник дают и охотно ругаются матом.
На одном берегу сочиняют стихи, по заоблачным высям витают,
На другом берегу совершают грехи и почти ничего не читают.
На другом берегу зашибают деньгу и бахвалятся друг перед другом,
И поют, и кричат… а на том берегу наблюдают с брезгливым испугом.
Я стою, упираясь руками в бока, в берега упираясь ногами,
Я стою. Берега разделяет река, я как мост меж ее берегами.
Я как мост меж двумя берегами врагов и не знаю труда окаянней.
Я считаю, что нет никаких берегов, а один островок в океане.
Так стою, невозможное соединя, и во мне несовместное слито,
Потому что с рожденья пугали меня неприязненным словом «элита»,
Потому что я с детства боялся всего, потому что мне сил не хватало,
Потому что на том берегу большинство, а на этом достаточно мало…
И не то чтобы там, на одном берегу, были так уж совсем бездуховны,
И не то чтобы тут, на другом берегу, были так уж совсем безгреховны,
Но когда на одном утопают в снегу, на другом наслаждаются летом,
И совсем непонятно на том берегу то, что проще простого на этом.
Первый берег всегда от второго вдали, и увы, это факт непреложный.
Первый берег корят за отрыв от земли - той, заречной, противоположной.
И когда меня вовсе уверили в том, - а теперь понимаю, что лгали,
Я шагнул через реку убогим мостом и застыл над ее берегами,
И все дальше и дальше мои берега, и стоять мне недолго, пожалуй,
И во мне непредвиденно видят врага те, что пели со мной Окуджаву…
Одного я и вовсе понять не могу и со страху в лице изменяюсь, -
Что с презрением глядят на другом берегу,
Как шатаюсь я, как наклоняюсь, Как руками машу, и сгибаюсь в дугу,
И держусь на последнем пределе…
А когда я стоял на своем берегу, так почти с уваженьем глядели!..
Выйдешь в ночь - заблудиться не сложно,
Потому что на улице снежно,
Потому что за окнами вьюжно.
Я люблю тебя больше, чем можно,
Я люблю тебя больше, чем нежно,
Я люблю тебя больше, чем нужно.
Так люблю - и сгораю бездымно,
Без печали, без горького слова,
И надеюсь, что это взаимно,
Что само по себе и не ново.
На самом деле.
На самом деле, мне нравилась только ты,
Мой идеал и моё мерило.
Во всех моих женщинах были твои черты,
И это с ними меня мирило.
Пока ты там, покорна своим страстям,
Порхаешь между Орсе и Прадо,
Я, можно сказать, собрал тебя по частям -
Звучит ужасно, но это правда.
Одна курноса, другая с родинкой на спине,
Третья умеет всё принимать как данность.
Одна не чает души в себе, другая во мне -
Вместе больше не попадалось.
Одна как ты, с лица отдувает прядь,
Другая вечно ключи теряет.
А что, я ни разу не мог в одно это всё собрать?
Так Бог ошибок не повторяет.
И даже твоя душа, до которой ты Допустила меня раза три через все препоны,
Осталась тут, воплотясь во все живые цветы
И все неисправные телефоны.
А ты боялась, что я тут буду скучать,
Подмены сам себе предлагая.
А ливни, а цены, а эти шахиды, а Роспечать?
Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая.
В сапогах, в потертой блузе,
С бодуна, во всей красе,
Шел мужик по кукурузе,
По несжатой полосе.
Пиджачок торчал кургузо,
Из цигарки шел дымок…
Думал: «Вот же! Кукуруза!»
Думать дальше он не мог.
Вдруг зарявкали моторы,
Подошел комбайнов строй,
А в комбайне - тот, который!
А в соседнем - тот, второй!
В куртках фирменной расцветки,
В окруженье поселян,
И в руках у них ракетки,
И у каждого волан.
Неприступный, как гостайна,
И стремительный, как вжик,
Путин вышел из комбайна!
Путин! Тут и сел мужик.
Вышел, солнцем осиянен,
Наступил в родную слизь…
-- Что, трясешься, россиянин?
Это правильно, трясись…
Увидавши пред собой их,
Поселянин заблажил:
-- Как же вас сюда… обоих?!
Чем я это заслужил?!
Неожиданно доступен -
Вербовать-то он мастак, --
-- Да не бойсь! - промолвил Путин.
-- Мы с Димоном просто так.
Просто нынче за обедом,
Доедая эскалоп,
Мы подумали с Медведом -
Замутить еще чего б?
Все мы делали, чего там,
Забавляя всю страну:
Управляли самолетом,
Погружались в глубину,
Нежной дружбы не таили,
Пели рок,
Коров доили,
Твиттер, свитер, «Макинтош»,
Лыжи, танцы, все что хошь!
И при звоне чашек чайных
Был ответ произнесен:
Мы ни разу на комбайнах
Не играли в бадминтон!
Ни в России, ни в Союзе
Так не делали, скажи?
И при этом - в кукурузе!
Ведь смешней же, чем во ржи!
Совершенно оболванен
От таких серьезных тем,
Тихо ахнул поселянин:
«Вот же круто! А зачем?»
Путин скушал эту дерзость
И ответил не по лжи:
-- А чего еще тут делать?
Ну не править же, скажи!
И мужик, напрягши память,
Так и брякнул королям:
-- Правда, лучше вам не править.
Лучше так вот… по полям…
Чтоб ракетки, и воланы,
И комбайн для куражу…
А какие ваши планы?
Я хоть бабе расскажу!
И с усмешкою, как ангел,
Он сказал: «Примерно так:
То ль на лыжах в акваланге,
То ли в танке на журфак».
Что тут скажешь, что предложишь,
Лежа в страхе на стогу?
-- Как ты так без литра можешь?!
-- Да уж, -- молвил он, -- могу.
В Киеве перевернули новую страницу:
посадили пани Юлю в смрадную темницу.
Криминальный Янукович, равнодушный к праву!
Знали мы, что ты готовишь наглую расправу.
Всю Европу растревожишь, рейтинг свой изгадишь
- но ведь ясно: если можешь, все равно посадишь.
Пани Юля так и знала все об этом цикле:
вам, таким, победы мало - вы топтать привыкли!
Где ж понять совкорожденным рыцарства науку,
научиться побежденным протягивать руку!
Прежде хоть щадили даму люди правил старых…
Как-то встретишь ты Обаму с Юлею на нарах?!
Плачут хлопцы и юницы в Виннице и в Ницце:
сидит девица в темнице, и коса в темнице…
А в России увидали - и довольно квакнут:
начиналось на Майдане - кончилось вот так вот.
Но не празднуй, Янукович, легкую победу!
Не копи себе сокровищ к тайному побегу.
Время мчится, точно пуля, с ним никто не сладит,
- помни, выйдет пани Юля и тебя посадит.
Будет править самовластно и тоталитарно -
хоть сейчас она несчастна, но всегда коварна.
Я уже и на Майдане, либерал-ботаник,
понимал, что эта пани далеко не пряник.
Ведь не век тебе, как ныне, быть козырной масти
- надоест же Украине блатота у власти!
Юля - пани непростая и сравнить-то не с кем,
а за ней такая стая, что куда донецким.
И когда взлетит высоко, стоит захотеть ей,
и взамен второго срока ты получишь третий.
Не сойти Украйне с круга из-за этой пары.
Так и будете друг друга упекать на нары.
Пожениться бы вам, дети, не мотать бы срок бы -
против вас никто на свете устоять не смог бы;
но никто не верит ныне в пользу коммутаций.
Все равно что Украине с Русью побрататься.
Вот и понял я случайно, слава тебе Боже,
почему у вас Украйна - не Россия все же.
И от вас, дивя планету, лучшие съезжают,
и у вас свободы нету, а врагов сажают,
понимающих лажают, дураков ласкают…
Но у нас, когда сажают, то не выпускают.
И у нас бы Тимошенко сделала карьеру,
подольстившись хорошенько к нашему премьеру, и резвилась бы, как серна, и цвела, как вишня,
- но у нас бы если села, то уже б не вышла.
Если ж кто у нас и выйдет - никого не сОдит,
потому что плохо видит и почти не ходит.
Впрочем, Бог располагает, помнит дебит-кредит:
русский долго запрягает, да уж как поедет!
Зашумит, заколобродит - и за две недели
одновременно выходят все, кто здесь сидели.
Радость с гибельным оттенком, с запахом пожара
- ибо вместе с их застенком рухнет вся держава.
Накренятся все оплоты, упразднятся боги
- тут уж не свести бы счеты, унести бы ноги,
ибо всех - отнюдь не тайна - ждет большая дуля.
Нет, Россия - не Украйна.
Возвращайся, Юля.
Что вы жадно глядите на Джобса,
Повторяя несчастному вслед,
Что Господь на России обжегся
И в Отечестве гениев нет?
И в России случаются жизни-с,
Что на досках почета висят.
Ты успешно построил бы бизнес,
Замочив человек пятьдесят.
А айподы твои и айфоны
Не родились бы вовсе на свет:
Где лежат под ногой миллионы -
Там нужды в технологиях нет.
В назиданье Америке жалкой,
Ты бы имидж менял на глазах:
Бизнесмен с комсомольской закалкой -
Автомат - «АвтоВАЗ» - автозак…
Но не все же погрязло в прохвостах!
Допускаю, что полуживым
Ты бы мог уцелеть в девяностых
И с баблом подошел к нулевым.
И тогда, не особо речисты,
Чтоб иллюзий никто не питал,
Петербургские новочекисты
Распилили бы твой капитал.
За айподы твои и айфоны
Наскребли б на тебя матерьял,
Ты топтал бы российские зоны,
Шил перчатки и тапки терял.
И коллеги бы тоже сидели,
Если б нравом ты был гонорист,
Как умерший на той же неделе
Изувеченный в тюрьмах юрист.
Но допустим, что участь юриста
Миновала судьбу твою, Джобс,
Потому что ты смог сговориться
С большей частью начальственных жоп-с.
И тогда свой насыщенный век ты Проводил бы в полезных делах:
Олимпийские строил объекты
И Чечне помогал, как Аллах.
А айподы твои и айфоны
Внешним видом пугали врага:
Каждый весил бы около тонны
И солярки бы жрал до фига.
Просиял бы на каждом билборде
Белозубый и смуглый овал.
Тебя Лебедев бил бы по морде,
А Полонский бы в суд подавал.
Но потом бы властям надоело
Наблюдать твой стремительный рост:
Ты возглавил бы «Правое дело»,
И тебе прищемили бы хвост.
А айподы твои и айфоны
От дельца, разоренного в дым,
Селигерские пропагандоны
Раздавали б козлам молодым.
Все нам кажется, что мы.
Недостаточно любимы.
Наши бедные умы
В этом непоколебимы.
И ни музыка, ни стих
Этой грусти не избудет,
Ибо больше нас самих
Нас любить никто не будет.
Далеко, в селе Еруда,
Весь в рутине мирных дел,
Жил уехавший отсюда
Дядя Степа-мильярдер.
Эту кличку часто слыша
От своих односельчан,
Он хоть был по ходу Миша,
Но на это не серчал.
.
Дядя Степа был успешен.
Честный труд его питал.
Был до кризиса окэшен
Дяди степин капитал.
Все любили дядю Степу
За красу его и стать,
Целовали только в попу -
Выше было не достать.
.
Спорить было с ним накладно:
Прибрала его рука
«Полюс золото» и «Квадро»,
«Ренессанс» и РБК,
И еще у Степы были
«Оптоган» и ё-мобили.
А еще, дразня бесстыжих
И завистливых людей,
Никогда на горных лыжах
Он не ездил без б… б…
.
Он гремел на всю Европу -
Амстердам, Париж и Канн.
Но внезапно вызвал Степу
Самый главный великан.
Он сказал: «Послушай, Степа!
Воплоти мечтанья в явь!
Предлагаю не для стеба -
„Дело правое“ возглавь.
Без скандалов, без протеста,
Без особенных страстей -
И займи второе место
После партии властей!».
.
- Есть! - воскликнул дядя Степа,
Не боясь великих дел,
И поднялся из окопа,
Где до этого сидел.
И пошли за ним наглядно,
Как знамена, проносясь,
«Полюс золото» и «Квадро»,
РБК и «Ренессанс»,
Поднимая тучи пыли,
Ё-летели ё-мобили,
И, утратить опасаясь
Свой законный миллион,
Следом шел отряд красавиц -
Весь Почетный Легион!
.
Все без шума и без пыли
За достойное лаве
В эту партию вступили
С дядей Степой во главе.
И она легко и честно,
Без особенных идей,
Заняла второе место
По количеству б… б…
ПЬЕСА
.
«- Ты не учел лишь одного! - воскликнула она.
- Я не забыла ничего и вот отомщена.
Припомни взгляды свысока и каждый твой уход,
Припомни, как ждала звонка я ночи напролет,
Припомни мой собачий взгляд всегда тебе во след,
- И то, как я узнала ад за эти десять лет.
Лишь одного ты не учел, не веря до сих пор,
Что жертва станет палачом, перехватив топор.
Пока утехи ты искал в разнузданной гульбе,
Твой лучший друг со мною спал и врал в глаза тебе.
Он ведал, мне благодаря, про каждый твой порог,
И, притворяясь и хитря, вредил тебе, где мог.
Четыре года сводит он на нет твои труды.
Ты опозорен, разорен, но это пол беды.
За унижение свое я пятый год подряд
Тебе по капельке в питье подмешиваю яд.
Мы все устроили хитро, следов отравы нет,
И будет гнить твое нутро еще десяток лет.
Ты здесь останешься, чумной, от ужаса слепой,
Сейчас он явится за мной и заберет с собой.
.
Ревела буря, дождь хлестал и, вторя шуму вод,
Гремел и молнией блистал полночный небосвод.
.
- Ты не учла лишь одного, - промолвил он в ответ,
- Ведь для мужчины ничего святее дружбы нет.
Но это женскому уму вместить не хватит сил.
Он спал с тобою потому, что я его просил.
О, мы натешились вполне, тебе готовя ад:
Он дал противоядье мне, про твой проведав яд.
Но это трюк недорогой, важнее есть дела:
Он для тебя достал другой, и ты его пила.
Так, состраданье истребя, я отомстил жене.
Он ждет за дверью не тебя - явился он ко мне.
Итак, готовься. Близок час. Развязка впереди.
Теперь он, верно, слышит нас - входи, мой друг, входи!
.
Ревела буря, дождь шумел, и ветер выл, как зверь,
И оба белые, как мел, уставились на дверь.
.
- Ты не учел лишь одного, - промолвил друг, входя
(Лицо угрюмое его блестело от дождя).
Я вашу наблюдал войну, оставшись в стороне.
Я не люблю твою жену, но ты противен мне.
Греховно блудное житье, вам нет пути назад:
Противоядие мое усиливало яд.
За то, что я переносил нешуточный урон,
Я завещанье попросил у каждой из сторон.
Условность жалкая, пустяк - и как не удружить:
Ведь ты, удачливый толстяк, надеялся пожить!
Да и жена твоя, любя, дарила мне в ответ,
Все, что украла у тебя за эти десять лет.
Сейчас я вас почти люблю, затем что через час
Я во владение вступлю всем, что украл у вас.
Я подожду, - добавил он,
Загородив проем, - покуда, воя в унисон,
Вы сдохните вдвоем.
.
Ревела буря, дождь плескал, и друг, уже не хмур,
Глазами жадными ласкал ампирный гарнитур.
.
Он не учел лишь одного, - и в том его вина,
- Что длань сильнее, чем его, над ним занесена,
Что я, как автор, не хочу с таким мириться злом,
И не позволю палачу вселиться в этот дом.
Я все решил. Я сделал так - и всяк меня поймет,
- Что и супруга и толстяк таили свой расчет.
Им был обоим ни к чему свидетель темных дел.
Они давали яд ему, а он недоглядел.
Ему хватило бы вполне для многолетних мук,
Того, что в водке и вине ему давал супруг,
А то, что грешная жена ему всыпала в чай,
Могла бы среднего слона угробить невзначай.
Он сам с утра не чуял ног и лыка не вязал,
И будет их последний вздох синхронен. Я сказал.
.
Три трупа предо мной лежат. Троим не повезло.
Я наблюдаю, горд и рад, наказанное зло.
Ведь я у всех - и поделом - раскаянье исторг,
И в реве бури за окном мне слышится восторг!
Однако, худшее из зол мрачит мое чело:
Я сам чего-то не учел…
Но не пойму, чего.
Вновь повеял реформы запах, вновь рыбалка в мутной воде: ликвидацией всех пузатых озаботились в МВД. Эта мера многих заденет. Я не верю, я долго жил. Неужель, как Ленина с денег, уберут с полиции жир? Умоляю вас ради Бога я: затопчите эти ростки! Это ж, собственно, то немногое, что смотрелось в них по-людски!
Никому не в радость полиция, не подарок - незваный коп, но уж лучше пусть круглолицая, с милой пухлостью рож и поп! Полагаю, что коп подобный возвращает душе уют. Если толстый, то, может, добрый. Может быть, не сразу убьют. Я хочу спросить Нургалиева: разве так защищают честь? С виду робот. А оголи его - тоже, может, живое есть?
И еще спрошу Нургалиева: в аттестации нет вреда, вот он, толстый, а удали его - и куда он пойдет тогда? Оказавшись в глубоком дауне и в критической полосе, что затеют? Пойдут куда они? Если в банды, вешайтесь все. Вы себя ощутите маленькими и обиженными слегка, если встретят с такими навыками вас в подъезде три толстяка.
И вообще, Россия, скажи мне - извини за вопрос под дых, - почему ты не любишь жирных, но приветствуешь голубых? В блоге высказал Коля Троицкий гей-параду скромное нет, и куда он теперь устроится, получивши волчий билет? Мимолетно тоску развеяв, он сегодня и сам не рад. А ведь толстые лучше геев - и не ходят на жир-парад! Что ж одно меньшинство в избытке, а другое угнетено? Ведь и толстые любят пытки и подпольные казино!
Я хотел бы закончить тостом. Я хочу, для блага элит, Нургалиева видеть толстым, да и всех, кто сейчас рулит. Колобками в цивильном платьице, шаровиднее всех планет…
Был бы шанс, что они укатятся.
А сегодня и шанса нет!
ХОТЯ ЗА ГРОБОМ НЕТУ НИЧЕГО…
Хотя за гробом нету ничего,
Мир без меня я видел, и его
Представить проще мне, чем мир со мною:
Зачем я тут - не знаю и сейчас.
А чтобы погрузиться в мир без нас,
Довольно встречи с первою женою
Или с любой, с кем мы делили кров,
На счет лупили дачных комаров,
В осенней Ялте лето догоняли,
Глотали незаслуженный упрек,
Бродили вдоль, лежали поперек
И разбежались по диагонали.
Все изменилось, вплоть до цвета глаз.
Какой-то муж, ничем не хуже нас,
И все, что полагается при муже, -
Привычка, тапки, тачка, огород,
Сначала дочь, потом наоборот, -
А если мужа нет, так даже хуже.
На той стене теперь висит Мане.
Вот этой чашки не было при мне.
Из этой вазы я вкушал повидло.
Где стол был яств - не гроб, но гардероб.
На месте сквера строят небоскреб.
Фонтана слез в окрестностях не видно.
Да, спору нет, в иные времена
Я завопил бы: прежняя жена,
Любовница, рубашка, дом с трубою!
Как смеешь ты, как не взорвешься ты От ширящейся, ватной пустоты,
Что заполнял я некогда собою!
Зато теперь я думаю: и пусть.
Лелея ностальгическую грусть,
Не рву волос и не впадаю в траур.
Вот эта баба с табором семьи
И эта жизнь - могли бы быть мои.
Не знаю, есть ли Бог, но он не фраер.
Любя их не такими, как теперь,
Я взял, что мог. Любовь моя, поверь -
Я мучаюсь мучением особым
И все еще мусолю каждый час.
Коль вы без нас - как эта жизнь без нас,
То мы без вас - как ваша жизнь за гробом.
Во мне ты за троллейбусом бежишь,
При месячных от радости визжишь,
Швыряешь морю мелкую монету,
Читаешь, ноешь, гробишь жизнь мою, -
Такой ты, верно, будешь и в раю.
Тем более, что рая тоже нету.
На самом деле мне нравилась только ты,
мой идеал и мое мерило.
Во всех моих женщинах были твои
черты, и это с ними меня мирило.
Пока ты там, покорна своим страстям, летаешь
между Орсе и Прадо, - я, можно сказать, собрал
тебя по частям. Звучит ужасно, но это правда.
Одна курноса, другая с родинкой на спине, третья
умеет все принимать как данность. Одна не чает
души в себе, другая - во мне (вместе больше не попадалось).
Одна, как ты, со лба отдувает прядь, другая вечно
ключи теряет, а что я ни разу не мог в одно все это
собрать - так Бог ошибок не повторяет.
И даже твоя душа, до которой ты допустила меня
раза три через все препоны, - осталась тут,
воплотившись во все живые цветы и все неисправные телефоны.
А ты боялась, что я тут буду скучать, подачки сам
себе предлагая. А ливни, а цены, а эти шахиды,
а роспечать? Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая.
(Дмитрий Быков)
Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,
Прячь свою скрипку, в прихожей разыскивай шляпку.
Ветер по лужам бежит и апрельскую крутит
Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.
Счастья не будет. Винить никого не пристало:
Влажная глина застыла и формою стала,
Стебель твердеет, стволом становясь лучевидным -
Нам ли с тобой ужасаться вещам очевидным?
Будет тревожно, восторженно, сладко, свободно,
Будет томительно, радостно - все, что угодно, -
Счастья не будет. Оставь ожиданья подросткам,
Нынешний возраст подобен гаданию с воском:
Жаркий, в воде застывает, и плачет гадалка.
Миг между жизнью и смертью - умрешь, и не жалко -
Больше не будет единственным нашим соблазном.
Сделался разум стоглазым. Беда несогласным:
Будут метаться, за грань порываться без толку…
Жизнь наша будет подглядывать в каждую щелку.
Воск затвердел, не давая прямого ответа.
Счастья не будет. Да, может, и к лучшему это.
Вольному воля. Один предается восторгам
Эроса. Кто-то политикой, кто-то Востоком
Тщится заполнить пустоты. Никто не осудит.
Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не будет.
Век наш вошел в колею, равнодушный к расчетам.
Мы-то не станем просить послаблений, а что там
Бьется, трепещет, не зная, не видя предела, -
Страх ли, надежда ли - наше интимное дело.
Щебень щебечет, и чавкает грязь под стопою.
Чет или нечет - не нам обижаться с тобою.
Желтый трамвай дребезжанием улицу будит.
Пахнет весной, мое солнышко. Счастья не будет.
На самом деле мне нравилась только ты,
мой идеал и мое мерило.
Во всех моих женщинах были твои черты,
и это с ними меня мирило.
Пока ты там, покорна своим страстям,
летаешь между Орсе и Прадо, -
я, можно сказать, собрал тебя по частям.
Звучит ужасно, но это правда.
Одна курноса, другая с родинкой на спине,
третья умеет все принимать как данность.
Одна не чает души в себе, другая - во мне
(вместе больше не попадалось).
Одна, как ты, со лба отдувает прядь,
другая вечно ключи теряет,
а что я ни разу не мог в одно все это собрать -
так Бог ошибок не повторяет.
И даже твоя душа, до которой ты допустила меня раза три через все препоны, -
осталась тут, воплотившись во все живые цветы
и все неисправные телефоны.
А ты боялась, что я тут буду скучать,
подачки сам себе предлагая.
А ливни, а цены, а эти шахиды, а роспечать?
Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая.