Нет, не пылиться ему фразами на книжных полках.
И даже в памяти чьей-то не осесть.
А на душе тепло, как будто в печке,
пусть даже за окошком холода:
бежит моя Собачка-Человечка,
в зубах игрушка — мягкая сова.
Бежит, глаза горят! И хвост виляет.
Сову бросает в ноги: «На, играй!»
И даже если мир не идеален,
здесь, дома, абсолютный идеал —
Собачка-Человечка лучшевсехна,
любима безусловно и легко.
И, если есть сова, в квартире лето,
всем ливням разоктябистым назло.
И пусть грязны прогулистые лапы,
её не обнимать никак нельзя!
Какое счастье — дом, где есть собака,
Собачка-Человечка-Егоза.
Прощальный вальс, кружение листвы…
Она объята рыжим пламенем, осенним…
В пожаре том сгорят её следы,
Изчезнут прочь… в кружении последнем…
Огонь, в котором нет тепла,
Он буд-то тлен, давно остывший,
И стон холодного огня,
Мне как мотив, повсюду слышен…
Прервут мелодию прохладные дожди…
В прохладе той лишь неба отраженье…
Оно прекрасно, как глаза твои…
Прошу не уходи, в последнее круженье…
…Чернилами, по капельке из вены,..
Сочится то, что больше не вернешь. -
…Мы, в многоточьях, были откровенны…
Но, все мечты, слезами смоет дождь…
Он,.скачет с крыш,.врываясь, в купол неба…
.Его взрывая,.ликами грозы,.
…И к черту все, сомнения и требы !
…Забыты все, прощанья на крови…
…Блеснет минором, жаркий плен объятий…
…Стекая, дрожью страсти, меж колен…
…Не удержать, отбросив, сны и платье…
…В потоке, — бесконечности измен…
… Чернилами, по капельке из вены …
…Сочится жизнь, на белые листы!..
…Соприкасаясь, с вечностью нетленной…
… Уходим мы… Сжигая все мосты!..
— Вовочка, кто разбил окно?
— Я, но виноват Изя.
— Как так?
— Ну я запустил камнем в его наглую рожу, а он пригнулся.
Во всё, что верится с трудом,
к тому стремится разум,
но к теме подойдя с умом,
всё станет пофигу и сразу.
***
Что казалось непоколебимым,
давно сломало прежние устои
и тотчас стало нелюбимым,
но прежние устои снова строим.
***
Поэтов в Интернете пруд пруди,
рифмуют все кому не лень,
поскольку получают за труды,
лишь виртуальный трудодень.
Как хорошо побыть наедине с собой,
Налить зелёный чай жасмина с мятой
И ломтик шоколада чёрный и густой,
Слегка подтаявший в фольге измятой.
Спокойно сесть и посмотреть на небеса,
Послушать птичий гомон или ветер,
Увидеть, как рождается багряная заря,
Поверить в то, что чудеса живут на свете.
Без суеты, без спешки, без забот
Прислушаться к родному зову сердца.
И пусть мечта моя кружИтся и плывёт
В потоке безмятежности инерций.
Почувствовать до кончиков ногтей
Душистость чая, горечь шоколада,
Понять, что мир вокруг прекрасней и нежней,
А наша жизнь лишь лунная соната.
Где всё смешалось в музыке страстей —
Любви, надежды, горести и веры…
Наш путь — мозаика красок света и теней,
И нам неведомы, увы, его размеры.
Попробовать унять волнения души
И постараться просто наслаждаться,
И слушать ночью, как ликуют соловьи,
А утром в солнце ярком искупаться.
Побыть хоть иногда собой. Живой.
Без суеты, без спешки, беззаботной,
И чай попить наедине сама с собою…
И наконец- то стать совсем свободной.
Безликая, она забыла счет обличий:
Подсказывает роль любовнику в бреду,
И коршуна влечет над нивами к добыче,
И гидре маленькой дает дышать в пруду.
В пустыне выжженной встает былинкой смелой,
В ничтожной капельке селит безмерный мир,
Рождает каждый миг, вплетает тело в тело
И семена существ проносит чрез эфир!
От грозных пирамид и гордых библиотек
До гор, воздвигнутых из ракушек морских,
От криков дикаря, метнувшего свой дротик,
До черного червя, который мудро тих, —
Сверкает жизнь везде, грохочет жизнь повсюду!
Бросаюсь в глубь веков, — она горит на дне…
Бегу на высь времен, — она кричит мне: буду!
Она над всем, что есть; она — во всем, во мне!
О братья: человек! бацилла! тигр! гвоздика!
И жители иных, непознанных планет!
И духи тайные, не кажущие лика!
Мы все — лишь беглый блеск на вечном море лет!
1907
Опять ревизия в захламленной душе,
Ну, сколько раз я зарекалась — всё на свалку:
Обиды старые пылятся в стеллаже,
Поблекли синие чернила на шпаргалках.
Нелепые фантазии лежат рядком
И фантики пылятся от былых страданий,
Там слёз девичьих сизо-синий ком
И облака несбывшихся мечтаний.
Штук пятьдесят, наверно, розовых очков,
Всего одна корона для принцессы,
В коробке жестяной немного грёз и снов,
Затоптаны углы, где пробегали бесы.
Так много мокрых носовых платков —
Давно пора их выкинуть в корзину —
Тоски зелёной пара- тройка пузырьков
За год прокисли, превратившись в тину.
Ох, сколько чуши, дыма без огня
И платье для какой- то новой роли —
На солнце выгорели все его цвета.
Кареты остов в узком коридоре.
Гербарий «прынцев» сохнет на стене,
А от коней былых одни подковы.
Лишь тени призраков гуляют в тишине…
Разбор завалов для мечтаний новых.
В лицо мне веет ветер нежащий,
На тучах алый блеск погас,
И вновь, как в верное прибежище,
Вступаю я в вечерний час.
Вот кто-то, с ласковым пристрастием,
Со всех сторон протянет тьму,
И я упьюсь недолгим счастием:
Быть без людей, быть одному!
Женщинам всегда нечего надеть. И это нечего занимает у тебя 91% шкафа, 97% тумбочек и 52% ящика для обуви
Не торопите события.
Все происходит в предназначенный этому момент!
Порой неожиданный…)
Убежать, улететь от тебя альбатросом,
спутать все, не запомнить где верх, а где низ…
улететь навсегда в промежуток меж небом и плёсом
и болтаться с дождем и не выпавшим снегом без виз…
Бабушка плакала… Ее кота, ее любимого Тимки не было дома уже третьи сутки. И Гриша, даже не переодеваясь с дороги, отправился на его поиски. Деревня и все ее окрестности были знакомы ему с самого детства, он часто отдыхал тут летом.
Кота он обнаружил далеко от дома, обойдя все, даже малозаметные тропинки, ведущие от деревни. Кот сидел, спрятавшись за толстым стволом старого дерева, привязанный за ствол старой коряги.
Скорее даже не привязанный, а прикрученный за хвост куском тонкой проволоки. А передние лапы, чтобы он не сопротивлялся, были просунуты под ошейник у него на шее.
Заметив Гришу, Тимка неловко заскакал на месте, тоненько пища от страха. Юноша, ласково разговаривая с ним, осторожно приближался. Наконец кот узнал его, хоть они и не виделись целый год. Тим радостно потянулся к Грише.
Парень сорвал ошейник и отбросил его далеко в сторону, с трудом отцепил глубоко впившуюся в хвост кота проволоку. Тимка сам забрался ему в руки, необычно тоненьким голоском (для такого крупного кота), жалуясь ему.
Когда радость бабушки от встречи с Тимкой улеглась, Гриша устроил ей допрос. Оказалось, в деревне все думают, что его бабуля, бывший член партии и ветеран труда — колдунья. С чего это взяли, не понятно, но относятся к ней в деревне предвзято. А когда она завела черного кота Тимку — сомнения у жителей деревни отпали.
Но до недавнего времени ее просто обходили стороной, а тут к соседям приехали внуки, два мальчика — погодки. Вот они то и начали ее травлю. То дрова по двору разбросают, грядки потопчут, воду на колонке перекроют. Недавно стекла на окнах побили, а теперь вот и Тимке досталось…
Гриша сжал кулаки и не слушая бабушкиных причитаний рванул к выходу. С пацанами явно разговаривать было бесполезно и он решил надавить на родителей.
Родители слушали его с усмешкой. Подумаешь грядки, подумаешь кот… Ладно. Парень пошел тяжелой артиллерией:
— Я удивляюсь вашей глупости… Считаете бабулю ведьмой и делайте ей гадости… Про семейные проклятия что-нибудь слышали, или хотя бы про банальную порчу?
Улыбка сползла с лица наглых мужчины и женщины. Они беспокойством переглянулись. Гриша удалился, он был уверен, что на бабушкин двор больше никто не зайдет.
Проходя через их двор он краем глаза заметил собаку на цепи… вроде ничего странного, но что-то заставило его подойти поближе. От увиденного его захлестнула ярость.
Некрупный дворовой пес был у ужасном состоянии… Кто-то, а скорее всего это были все те же пацаны, строительным степлером пробили нос собаки и несколько крупных скоб «красовались», крепко впившиеся в нежный коричневый нос собачки. Лопоухие ушки были побриты и проколоты дыроколом. В аккуратные круглые дырочки были вставлены веревочки с маленьким колокольчиками.
Разглядывать подробнее Гриша не стал. Собаку он отвязал сразу же… Милый песик испуганно жался к стенке будки, а поняв, что издеваться над ним не собираются, весело заскакал вокруг, звеня колокольчиками. Эти колокольчики, вместе с бережно вынутыми скобами тут же полетели в навозную кучу, сваленную у забора.
Гриша не понимал, как же так можно? Он вернулся за колокольчиками, взял их через носовой платок и вернулся в дом. Соседи, наблюдавшие за ним в окно, успели закрыть дверь, но он выбил ее одним ударом ноги.
С женщиной связываться на стал, а скрутив мужчину, засунул вонючие колокольчики ему в штаны. Уже стоя на выходе, он сказал им:
— Если вы помните, моя бабушка колдунья. И я вам обещаю, что в следующей жизни вы будете собакой и кошкой. А жить будете у своих внуков. Так что как вы детей воспитаете, так потом и будете жить. В любви и ласке или же в ежедневных мучениях. Вам выбирать…
С радостно скачущей собачкой Гриша возвращался в бабушкин дом. Теперь он точно знал, что воспитанием детей в этом доме теперь займутся плотно. Не из любви к животным и людям, а из страха предсказания Гриши. Но пусть хотя бы так, неизвестно, сколько еще могло пострадать от их детей, которые под защитой таких родителей чувствуют себя в полной безопасности.
Дома было тихо, только тикали большие часы на стене. А его бабушка — «ведьма», с Тимкой на коленях, стучала по клавишам ноутбука, переписываясь с подругой в Контакте.
Трещал бюджет, налоги гнулись, в деревни газ не поступал…
Фискальные органы ждут, пока украденное не достигнет ощутимых размеров.