Когда мы выгорим, высохнем, станем пустыми и ломкими, как тростник,
ты будешь врать мне, что я всё ещё красива. А я буду верить, чёрт с ним.
Когда уголь станет золой, иссякнет сангрия, остынет вишнёвый пирог,
мы сядем в саду и будем смотреть, как вскрывают деревянный порог
легионы молодых клёнов, как ветшает наш дом остовом затонувшего корабля, как внуки топают по дорожкам с карманами, полными миндаля…
Когда праправнуки оборвут последние фонарики физалиса в цветнике,
мы с тобой станем легче линий на пальцах, тоньше кости на виске.
С нас сойдут все оболочки, одна за другой, останется одно
остекленелое, сочащееся на срезе сиянием, нервное волокно,
прошитое насквозь корнями древ, укрытое дёрном — теплейшим из одеял.
И я-волокно, я-нерв всё ещё буду помнить, как ты меня обнимал…
Когда рухнет последний столетний клён, с юга на север, а, может быть,
с востока на запад здесь ляжет дорога: ухабы-столбы…
Дорогу, извиваясь, пересечёт другая, потом ещё одна, и ещё одна.
Паук-перекрёсток будет плести паутину из асфальта и железнодорожного полотна,
пока однажды утром солнце ошарашенно не упрётся лбом
в здание вокзала, а оно будет, как водится, с голубями да с витражным стеклом…
Когда здесь будут прощаться, встречаться, греть сумочки на коленях, как щенят,
пить водку и кофе с цикорием, мять носовые платки, когда будут менять
сим-карты, валюту, билеты, жизнь — одну на другую, — мы с тобой
будем слушать песню колёс (чем не сердца стук?). А когда, Бог ты мой,
кто-то возьмёт да придумает воздушные поезда, воздушные колеи, воздушный порт, — наш вокзал растерзают бурьян и терновник — до самых костей и аорт…
И когда ещё каких-нибудь пару вечностей спустя, когда Гольфстрим
станет горной рекой, Гималаи уйдут под воду, а Луна расколется на куски…
Когда на то самое место, где наша дочь пару вечностей назад рисовала мелом кота, —
примяв бруснику, опустится инопланетное судно… И даже тогда,
когда на тёплую обшивку корабля слетятся погреться земные жуки, —
я буду с тобой рядом, ты только представь, на расстоянии вытянутой руки.
Касаясь кожею сафьяна,
поддавшись нежности, запрету,
я поняла, что постоянно
мы будем там, где будет лето,
под тихий бриз, под шум волны
мы, раздеваясь и наглея,
растопим все земные льды,
зальем закатами аллеи,
в порыве страсти и огня,
который жжет лихую стать,
войди апрельским сном в меня,
чтоб я могла всегда летать.
Ольга Тиманова «ВСЕГДА»
Иногда мне кажется, что «всегда» — это выдуманная функция, не имеющая отношения к реальной жизни.
Всегда ли говорят так, как говорят?
- Другого дня не будет.
- Всегда будет.
Если дело не в этом
и дело не в том…
То нетрудно понять,
что дело либо ни в чем,
Либо вообще непонятно в чем же тут дело.
Надо жить не прошлым или будущим, а ВСЕГДА!
Скандальный мужик всегда опускается так низко, как ворон…
Свеча, волнующе горит…
Огонь ее священен!
Он робок и дрожит его язык.
То разгорается, то медлен…
С мольбой… на Благо… свечи жжем
И просим лишь терпения…
И пусть горит свечи огонь
В нас радостью в Крещение!
Все омываются водой…
Всем крепкого здоровья!
И пусть в душе живет Любовь
На Счастье и везение!
Меня ломает без конца
Тупая боль в районе сердца
Где я храню тебя всегда,
И даже, если мы не вместе…
«Чего-то не хватает…» - наше всё.))
Я буду любить тебя.
Я буду любить всегда.
Касаться любимых щёк.
И чтоб ты просил «Еще…»
Я буду дыханием тёплым
Чтоб не был ты… одиноким.
Ресницы твои целовать,
От губ твоих замирать.
Я буду всегда с тобой
Любимый, желанный, родной.
Любовь с тобой наша бессмертна.
Устойчива и неизменна
Я не люблю слово «всегда». Оно лживое и лицемерное, способное разбить миллионы сердец. Лучше пообещай, что будешь со мной сегодня, до утра или до вечера. Обещай это каждый день. Я обязательно поверю и обниму так отчаянно, как будто завтра не настанет.
«Нет никого ближе»
Закрой глаза.
Почувствуй меня в своем сердце.
Ты видишь меня?
Я всегда с тобой вместе…
Даже, если не рядом,
В другой стране, городе, месте.
Любите, цените и доверяйте,
Ошибки мелкие прощайте!
И помните: всегда, везде и всюду
Любовь была, есть и будет…
2.03.2016г.