Когда попробуют вас унизить —
можно Рузвельта вспомнить. Он почему стал президентом и почему его женщины любили, несмотря на то, что он в инвалидном кресле ездил? Он полиомиелитом переболел во взрослом возрасте — и ноги у него отнялись. А потом и руки стали отниматься. Все, конец. Но он руки смог разработать. А ноги — к ним крепились железные пластины по 6 килограммов каждая. И только тогда он мог стоять, шатаясь, держась за костыли. Ходить не мог, конечно.
И вот однажды Рузвельта вызвали на съезд партии — его завистник настоял, чтобы Рузвельт непременно приехал. Он хотел унизить политика при всех. Чтобы все увидели слабого хилого инвалида в коляске; скрип-скрип колесики! Смотрите, какой хилый калека претендует на что-то! Рузвельт приехал. А потом подозвал сыновей и прошагал через весь зал. Он за плечи сыновей держался стальной хваткой. И совершил огромное нечеловеческое усилие — встал и пошёл. На неходячих ногах, отмерших, парализованных — через весь зал. Смог. И сыновья его преданно поддерживали. Вместо унижения получился триумф. Вот так и надо стараться, когда унизить хотят. Надо приложить одно нечеловеческое усилие и пойти. Может, потом он упал. И стонал от боли. Но унизить себя не дал. Потому и стал президентом; и женщины вились вокруг его инвалидной коляски — вот ответ. Не давайте себя унизить на людях. Надо найти силы встать и пройти через зал…
Загляни человеку в глаза и больше ничего не надо. Пустоту ничем не скроешь, а глубину не спрячешь даже при сильном желании. Смотришь насквозь и приписываешь ему авансом те добродетели, которые немного проявляются в нем, но забываешь, что тебя об этом не просили. Еще забываешь, что этот аванс дорого стоит, его не потянут в одиночку и поверхносность непробиваема. Такая мелкая лужа, в которой ищешь океан, но вместо соленой воды — привкус болота и горечи. Выплевываешь и идешь дальше. Клянешься, что убьешь в себе эти вечные поиски человеческого там, где его нет, но. это неубиваемо. Проходит время и эта лужа растет, в ней даже начинает отражаться небо, но уже без тебя. Ты смотришь со стороны и видишь, что в то время, видимо, твое присутствие было необходимо и твоя роль в жизни этого человека была именно такой: «донести, что он может отражать то самое небо». На душе становится легче и одновременно в нее же летит новый камень, он обростает цветами, но тяжесть не проходит. Тяжесть от того, что, видимо, твое предназначение в жизни других людей — показать и отойти. Ты научишься мириться с этим спустя годы, но сердце все равно будет греть надежда, что где-то в этом огромном мире, среди миллиардов людей есть тот, кто такой же, как и ты, кто предназначен только для тебя. И однажды он ворвется в твою жизнь, сядет тихо на пороге твоего дома и скажет: «Все уйдут, а я останусь. Вот увидишь. Твой океан».
Человек, не нашедший себя, похож на одинокого странника с завязанными глазами, стоящего на вершине горы с бумерангом в руках. Он бросает его наугад, по очереди на все четыре стороны света в надежде, что одна из этих попыток принесет ему в руки то, что он давно искал.
С каждым новым разом такой «кидок» становится все больнее и больнее, то что возвращается бьет по лбу, рукам, сердцу и душе. Каждая следующая попытка подкашивает веру, силу и убежденность в своих действиях, но приходит опыт и закаляется дух. Учится видеть в темноте, чувствовать все, что происходит вокруг, выживать там, где невозможно выжить, устоять там, где уходит из-под ног земля.
Пока не услышит голос случайного прохожего:
«Сними повязку с глаз, а то убьешь себя, идиот»
______________________________________________
Ирония жизни в том, что практически каждый из нас напоминает этого самого странника, «полюбившего» игру с бумерангом.
Только изрядно побитыми до нас доходит: чтобы не получать так часто по лбу, — нужно вовремя открывать глаза.
В вестибюле больницы прямо на полу, под разбитым окном, сидел человек в
пижаме и, удовлетворенно морщась, вел щепотью поперек лица. Будто чесался.
Лишь когда хлынула неожиданная темная кровь, я осознал, что он режет себя
бритвой.
Главный врач ногой запахнул мешающую дверь:
- Встретимся на том свете, если только господь бог удосужится вновь
создать наши растерзанные души. Честно говоря, я не представляю, из чего
он будет их воссоздавать, — материала почти не осталось. Ну да господь бог
умелец не из последних.
Он быстро перешагивал через расстеленные на полу матрацы.
- Значит, вы отказываетесь выполнить предписание правительства? - на
ходу спросил Бьеклин, и вокруг его глаз, под тонкой кожей, собралось
множество мелких костей, как у ископаемой рыбы.
- У меня всего два исправных вертолета, — ответил врач. — Полетят те,
кого еще можно спасти. Ваш оператор будет отправлен с первой же колонной
грузовиков, — все, что я могу обещать.
- Где начальник гарнизона? — сухо спросил Бьеклин.
- Убит.
- А его заместитель?
- Убит.
- Вы сорвали операцию чрезвычайной важности, - сказал Бьеклин. - Я
отстраняю вас от должности, вы предстанете перед судом по обвинению в
государственной измене.
Главный врач поймал за рукав черноволосого подростка, который, как
мантию, волоча за собой халат, извлекал изо рта длинные тягучие слюни, -
сильно оттянул ему оба нижних века и заглянул в красноватый мох под ними.
- Белки уже зеленеют, — пробормотал он. — Не будьте идиотами, господа.
У меня здесь восемьсот человек, половина из них хлебнула газа. Им грозит
сумасшествие. Если они узнают, кто вы и откуда, то вас расстреляют
немедленно, без суда. Я даю вам двадцать минут для беседы с оператором.
Потом отправляется первая походная колонна. Можете сопровождать его, если
хотите. В сущности, он безнадежен, уже началась деформация психики, он
больше не существует как личность. Кстати, я советую вам принять пару
таблеток тиранина — для профилактики.
- А тирании помогает?
- Нет, — сказал врач.
Коридор был забит. Лежали в проходах. Мужчины и женщины ворочались,
стонали, жевали бутерброды, спали, разговаривали, плакали, сидели
оцепенев. В воздухе стоял плотный гомон. Чумазые ребятишки лазали через
изломанные теснотой фигуры. Я смотрел вниз, стараясь не наступить
кому-нибудь на руку. За два часа до нашего прибытия взорвалась вторая
батарея газгольдеров и пламя погасить не удалось. Метеорологическая
обстановка была совсем не такая, как об этом докладывал полковник. Ветер
понес облако прямо на городок. Санитарная служба успела сбросить несколько
ловушек с водяным паром, но их оказалось недостаточно. «Безумный Ганс»,
перекрутившись бечевой, пронзил казармы. Солдаты, как по тревоге,
расхватали оружие. Сначала они обстреляли административный корпус, а
потом, выкатив малокалиберную пушку, зажгли здание электростанции.
Захваченный пленный бессвязно твердил о десанте ящероподобных марсиан в
чешуе и с хвостами. Марсианами они, вероятно, считали всех штатских.
Полчаса назад патрули автоматчиков начали методичное прочесывание улиц.
Добровольцы из технического персонала завода пока сдерживают их. Хуже
всего то, что солдаты отрезали подходы к зоне пожара, - огонь никто не
тушит, под угрозой взрыва третья батарея газгольдеров. Тогда не спастись
никому.
— Я спрашиваю: где сейчас директор?
- Директор вас не примет, — нехотя сказал врач. — Директор сейчас пишет
докладную записку во Всемирную организацию здравоохранения; просит, чтобы,
учитывая его прежние заслуги, ему бы выдавали бесплатно каждый день четыре
ящика мороженого и две тысячи восемьсот шестьдесят один сахарный леденец.
Именно так — две тысячи восемьсот шестьдесят один. Он все рассчитал, этого
ему хватит.
Протяжный, леденящий кровь, голодный и жестокий, зимний волчий вой
стремительно разодрал здание - ворвался в крохотную палату и дико
заметался среди нас, будто в поисках жертвы.
Врач посмотрел на дверь.
- Это как раз директор. Наверное, ему отказали в просьбе…
Заканчивайте допрос, господа, у меня больше нет для вас времени.
— Насколько я понял, было предупреждение об аварии, — сдавленно сказал
врач.
- Тише, — ответил Бьеклин.
Мы шли по копошащемуся коридору.
- И это непохоже на бред, — сказал врач.
- Тише, — ответил Бьеклин.
- А магнитофонная запись дежурства уничтожена при пожаре…
- Обратитесь в госдепартамент. Я не уполномочен обсуждать с вами сугубо
секретные сведения, — высокомерно сказал Бьеклин.
- Так это правда? — врач неожиданно повернулся и взял его за выпирающий
кадык. — Вы ведь американец? Да? И база находится под эгидой правительства
Соединенных Штатов? Да? Значит, испытание оружия в полевых условиях? Да? А
мы для вас — подопытные кролики…
Он кричал и плакал одновременно.
- Пустите меня, — двигая плоскими костями лица, косясь на обожженные,
перебинтованные, розово-лишайные, стриженые, бугорчатые головы, вдруг
повернувшиеся к ним, прошипел Бьеклин. — Вы же знаете, что я не решаю
такие вопросы…
- Ну и сволочи! — сказал врач. Вошел в кабинет и вытер блестящие злые
глаза. — По-настоящему, вас следовало бы отдать сейчас этим людям, которых
вы погубили, — сказал он. — Бог мне простит… Отправляйтесь с первой же
колонной, чтобы больше вас здесь не было… Не вы решаете, вы не решаете,
потому что решаете не вы, ибо решение всех решений есть решение самого
себя…
Он отодрал руки от лица и испуганно посмотрел на них, а потом медленно,
перед зеркалом, оттянул себе нижние веки. Я вдруг заметил, что белки глаз
у него мутно-зеленые.
- А вы знаете, господа, откуда произошло название - «Безумный Ганс»?
Изобретатель этого милого продукта Ханс-Иогель Моргентау сошел с ума,
случайно вдохнув его. Вот откуда название…
- Успокойтесь, доктор, — холодно сказал Бьеклин, - возьмите себя в
руки, примите таблетку тиранина…
- Я почему-то думал, что у меня еще есть время, — вяло сказал врач. -
Идите вы к черту со своим тиранином. Бог мне простит…
Он отдернул штору на окне, раскрыл широкие рамы, втянул ноздрями мокрый
белый туман, пахнущий свежими огурцами, забрался на подоконник и, прежде
чем я успел вымолвить хоть слово, тряпичной куклой перевалился вниз.
- Ну и ну, — сказал Бьеклин, осторожно нагибаясь. — А вон, слышите? -
вертолет. Наверное, за нами.
Я не стал смотреть. Все-таки это был четырнадцатый этаж.
У человека могут быть положительные качества:
он не пьет, не курит. Ведет здоровый образ жизни и даже мяса не ест. Не пьет чай и кофе, — только отвары из целебных трав. Разбирается в искусстве отлично. Интересуется философией и политикой. В прошлом был на войне и даже награду имеет. Предан своему делу. Трудолюбив. Энергичен. И плохо относится к супружеским изменам. Высоко ценит верность и преданность. Материально обеспечен. Ну и что? Таким был Гитлер. Он так и заполнил бы анкету на сайте знакомств, но знакомиться с ним вряд ли нормальная дама захотела бы. Многие маньяки и злодеи так и написали бы о себе.
Палач Сансон был воспитанным и богобоязненным человеком. Очень вежливым. Благопристойным. И к жертвам относился уважительно: когда вез Шарлотту Корде на плаху, все советовал ей сесть на середину скамейки — чтобы не очень укачало. Он тысячи запытал до смерти и убил — но личной неприязни ни к кому не испытывал. Тихо извинялся, когда пытал. И советовал подвинуться на середину скамейки… А потом даже книгу написал о своих встречах со знаменитыми людьми — он их много повстречал. И для каждого эта встреча была последней. В книге он особенно напирал на то, что надо быть добрым и вежливым. И богобоязненным. Наш Пушкин, правда, горячо протестовал против издания книги палача в России — но сам Пушкин вел себя плохо. Выпивал, курил, на дуэлях дрался и увлекался красотками. В отличие от Сансона.
А Кузьмина-Караваева, Мать Мария, вообще курила сигары. И водилась с нищими и бродягами. С евреями водилась — носила в гетто продукты во время оккупации. И помогала бежать… Психолог Колберг был преступником: он нарушал закон и вывозил тайно евреев в Палестину во время войны. И тоже имел неприятные привычки. А богобоязненным не был. Ну что поделаешь — преступник!
И вот одни люди ведут правильную жизнь и излагают правильные мысли. Но от них бежать надо. Или в сумасшедший дом посадить, как минимум. А другие — ведут не всегда правильную жизнь. И даже нарушают закон, который первые люди установили. Но я лично лучше со вторыми в жизни встречусь. Много раз, всегда, каждый день. Плохие привычки можно победить. Можно простить. А плохую душу переделать невозможно. Палач остается палачом в любом случае.
Благодаря кому-то
случилось хорошее. Решилась проблема — благодаря кому-то. Так надо быть благодарным, не так ли? Одна семья взяла девочку из детдома, потому что своих детей не было. И — о, чудо! — жена оказалась в положении. Так бывает. Причем быстро все так случилось! А девочку они отдали обратно. Она была больная и вредная. Она могла, предположим, повредить будущему малышу. Вот и отдали. Пусть кто-нибудь другой эту Варю возьмёт — там очередь за детьми!
Ну, а потом эта женщина родила нежизнеспособного ребёнка. Такое несчастье случилось. И больше детей точно не будет. И здоровья тоже. Поэтому муж ушёл от неё. Пусть ее кто-нибудь другой возьмёт…
Или взяли собаку для ребёнка. Врач посоветовал. Ребёнок не разговаривал и плохо развивался. И собачка помогла! Через полгода дитя заговорило и вообще стало весёлым и крепким. Но собака линяла. И вообще — никуда не уехать, гулять с ней надо, кормить… Хлопотно. И миссия выполнена ведь? Собаку отдали в приют. А ребёнок не только разговаривать перестал, а заболел неизлечимой болезнью. С припадками. Подробности писать не буду, но теперь хлопот действительно много. И расходов.
А в Греции считалось, что если врач вылечил пациента благодаря милости Асклепия, а пациент потом плохо к врачу отнёсся и неблагодарность проявил — Асклепий вернёт болезнь обратно. Возьмите, мол, это ваше. Нам чужого не надо!
И вот это слово «благодаря», — вот его забывать не надо. Благодарить не обязательно. Но и в приют сдавать не надо того, благодаря кому… Иначе все вернётся и снова станет как было. Фильм промотается к началу, вот и все…
«Это психологический барьер!», —
так говорят, когда внутреннее состояние мешает осуществить нужное действие. Но все сложнее и глубже с позиции философии, а не психологии. Одна женщина не могла родить. Они уже пять лет прожили с мужем, а детей не было. Молодая женщина очень страдала. Она была бесплодна. И все усилия врачей были тщетны. Женщина мучилась и плакала, особенно после встречи с подругами, которые задавали вопросы о детях. От зависти и дурного воспитания; эта женщина хорошо жила в браке и была обеспечена. И карьера у неё шла отлично. И выглядела она прекрасно. Как не спросить: «когда ждёте пополнения?», как не выразить своё мнение о том, что дети — это самое главное?.. И вот Таня решилась на серьёзное медицинское вмешательство. Она в глубине души боялась, что муж ее бросит — посчитает неполноценной. И она плакала по ночам… А потом сказала мужу, что кое на что решилась. На операцию, скажем так. И сделает все, чтобы у них был ребёнок, как у всех нормальных людей! А Саша ей ответил: мол, ребёнок — это хорошо. Я люблю детей. Но больше всех на свете я люблю тебя! Я на тебе не из-за детей женился. Ты мне нужна больше жизни. Ты, а не ребёнок, которого я буду рад иметь — но не ценой твоего здоровья. Если для твоего здоровья это опасно, если это тяжело и больно — не надо рисковать, пожалуйста. Просто будь со мной, и все. В крайнем случае, можно взять малыша из детдома. Все малыши хорошие! И Таня испытала огромное облегчение; светлую радость. Ушло страшное напряжение, которое ее мучило и отнимало силы. Она изо всех сил обняла мужа! И тоже сказала, что любит… А через год у них родился упитанный младенец; просто родился — и все. Исчезло напряжение, исчез барьер. Он иногда исчезает вместе с тревогой, напряжением, страстным маниакальным желанием достичь чего-то важного и получить нужное, страстно желанное…
И надо спокойнее относиться к цели. Не сдаст экзамен ребёнок — ну, нехорошо. Потом сдаст. Меньше любить мы его не будем, ведь так? Не заработает большие деньги муж — ну, потом заработает, не в этот раз повезёт. Главное, что мы его любим. Не получим пока высокую должность — потом получим или обойдёмся пока. Это не испортит нам жизнь и не лишит самоуважения… Иногда достаточно перестать концентрироваться на вожделенной цели — и обстоятельства сложатся в нашу пользу. Исчезнет барьер. Может, не психологический; просто невидимое препятствие исчезнет с жизненного пути. И через некоторое время желаемое будет получено.
Упрямство —
признак слабоволия. Нет внутреннего стержня у упрямца. Нет хребта, так сказать. Вот он и нарастил панцирь, словно броненосец или черепаха. Упрямыми становятся те, кого подавляли в детстве — слишком воспитывали, слишком требовали, слишком критиковали… Это детская защитная реакция такая. Упорство и настойчивость — это способность достигать цели, несмотря ни на что. А упрямство — отвержение требований других людей. Упрямец делает «ушки-неслушки», сознательно не слышит смысла обращённых к нему требований. Набор раздражающих звуков слышит, а смысл отрицает. И упрямые люди очень легко попадают под влияние того, кто ничего не требует, а ведёт льстивые речи и потакает. А потом — хлоп! — и разбивает ракушку о камень. И лакомится содержимым. Или омара кидает в кипяток — внутри вкусное мясо, и сопротивления — ноль! Потому упрямцы в опасности всегда. Требования разумные они отрицают изо всех сил. Нет! — и все тут. Не слышат они требований и голос разума. А чужих сладкоречивых сирен слышат отлично, ведь требований нет… С упрямством надо работать. Недаром упрямство называют ещё «бесом противоречия». Иногда, как ни странно, обучение пластике и танцам, которые делают тело гибким, помогают «размягчить» панцирь, такой бесполезный и тяжёлый. Тяжело упрямому человеку, который ошибочно считает себя упорным; и с ним ещё тяжелее… Но хвалиться точно нечем: упрямыми бывают именно слабовольные люди.
Если бы вы знали,
как меняется ваше лицо, когда вы говорите о том, кого любите. О ребенке, о бабушке, о дедушке, о родителе, о любимом человеке. Даже о собачке или о котике. Все напряжение проходит, все морщинки разглаживаются, а из глаз струится мягкий свет. А на губах — аттическая полуулыбка. И такой свет любви вас преображает, — вы становитесь необычайно красивым. Необычайно добрым. Нежным. И немножко этой светлой энергии любви передается другим. В эти минуты на вас можно любоваться или портрет писать. Чудесные это и краткие мгновения посреди суеты и тревог жизни. Надо почаще вспоминать тех, кого мы любим. К кому искренне привязаны. Кто наполняет наше сердце… И все будут красивее и красивее. Нежнее и добрее. Милосерднее друг к другу — любовь делает нас милосерднее. А всего-то и надо — поговорить с человеком о том, кого он любит. Чтобы он вспомнил. И наполнился светом. И наполнил других.
«Это мелочь! Пустяк!
Не обращайте внимания на такую ерунду!», — так ответят, если рассказать другим, из-за чего вам плохо. Ведь в глубине души каждый догадывается, из-за чего он страдает и теряет силы. Но и отлично знает, что это мелочь. В сущности, пустяк, о котором не стоит думать. Надо просто забыть и внимания не обращать. Подумаешь, сказали обидное, оскорбительное. Относятся недоброжелательно. Обделили чем-то; несправедливо поступили. Посмотрели уничижительно и прошипели в спину дурное. Написали гадость… Проявили симпатию к другому, заставили ревновать. Это мелочь! Но рыбья кость в горле — тоже мелочь. Или гвоздик в ботинке — пустяк. А энцефалитный клещ — мелкое насекомое… Юнг наблюдал, как человек в тяжёлой болезни с высокой температурой и лихорадкой мгновенно исцелился, когда рассказал, что случилось. Исповедался. Рассказал, его выслушали и поняли — и кость вышла. Клещ исчез. И человек стал здоровым снова — просто потому, что смог рассказать тому, кто понял. И не стал говорить: вы же разумный человек! Вы же понимаете, что это ерунда! Это не могло стать причиной ваших страданий и болезни! Могло. Ещё как могло. Тому, кто болеет и страдает, виднее, что стало причиной и что его мучает. Но так мало тех, кто поймёт и поддержит. А уж потом, достав гвоздик или косточку, покажет и скажет — глядите, из-за какого пустяка вы чуть не погибли! Пуля тоже всего лишь кусочек свинца. Маленький и смертоносный пустяк…
Дневник жизни.
Однажды в молодости я с друзьями криминалистами справляла весь день и всю ночь день рождения, юбилейную дату друга патологоанатома.
Проснувшись, я спросила у своих друзей: — Где я?
В ответ услышала: — В морге!
Самое интересное, что я проснулась одна, в кабинете для отдыха врача. Где всё было
стерильно, как и везде, но тусклый свет, светло серо-синие стены навевали какое-то чувство, что находишься в другом измерении. Проснувшись, я вышла из кабинета и пошла искать людей, шла по длинному коридору и толкала все двери подряд. Обрадовалась, когда нашла своих друзей спящими вповалку на столах, кушетках, и самое смешное — всех в белых халатах. Наш друг-врач, а он был глав. врачом криминального морга, увёз нас ночью к себе на работу, так как не хотел с нами расставаться, и всех уложил спать, выдав халаты, одеял там не было…
Незабываемое впечатление. Но ни один покойник нас не побеспокоил…
В душе живут желания и каждый день их рождается много, от смешных и капризных, до тайных и серьёзных. И есть такие, которыми живёшь, и надеешься, что они будут каждый день осуществляться, и это желания сердца.
Остаться светлой, любящей, изящной, женственной, страстной, доброжелательной, человечной до конца своей жизни, к миру, к Вселенной — вот это мои сокровенные, сердечные желания…
Временами человек ведёт себя
совершенно нормально. Алкоголик приходит трезвым несколько дней подряд. Токсичный родственник готов оказать помощь и выслушать. Даже поддержать. Агрессивный муж мягок и добр с женой и детьми; совершенно нормальный и даже хороший человек! И это вводит в заблуждение — вот эти периоды хорошего поведения. И можно снова токсичному человеку рассказать всю свою подноготную, положиться на него, душу открыть, понадеяться на доброту и порядочность… И совершенно зря. Потому что токсичное поведение снова начинается; «лепертуарчик не меняется», как Аверченко писал. По сути токсичный человек остался прежним. А вы купились и обманулись! Все правильно. Эти периоды «хорошего поведения» — приманка. Иначе вы бы давно ушли из отношений. Это раз. И два: вполне это нормальный человек. Не психически больной. Как видите, когда ему надо, он вполне может руководить своими действиями. И оправдывать его «психическими отклонениями» нет смысла — когда он хочет, он может сдерживаться и вести себя хорошо. А сумасшедший — не может этого делать. Так что токсичный человек умышленно токсичен. И умышленно, сознательно так себя ведет, извлекая выгоды. Не надо обманываться периодами затишья — они только подчеркивают умысел и осознанность зла. Исключение только подтверждает правило, к сожалению.
Незавидна участь тех,
на кого возложили надежды — обязанности, на которые мы не подписывались. А их возложили тяжким грузом. Повесили долг. Ветеринар заметил, что если собаку или кошку берут не из любви или жалости, а для того, чтобы одиночество скрасить — животные болеют. Или заводят их, чтобы деньги зарабатывать. Или чтобы развлечь ребёнка… А ребёнка тоже заводят, чтобы одиночество скрасить. Чтобы он прислуживал, знал, что должен подать в старости стакан воды, что должен радовать успехами и примерным поведением — для этого его и завели! Это несчастный ребёнок будет. Должник с рождения. Или замуж выходят, чтобы муж обеспечивал и нёс все тяготы жизни на себе. Или женятся, чтобы жена оправдала надежды и была идеальной спутницей и хозяйкой. Или красавицей, чтобы все завидовали. И постоянно напоминают о долге: ты должен! Ты должна! Ты меня разочаровал! Я в тебе обманулась! Ах, вот ты какой! Ах, вот вы какая! Какая есть, как Ахматова сказала резко. Люди — не зверушки, чтобы их для удовольствия и развлечения заводить. И скрашивать ими одиночество. Люди сначала будут стараться оправдать надежды — а потом заболеют. Или сбегут. Сбегают гораздо чаще, кстати. И не возвращаются к тому, кто требовал соответствовать своим фантазиям. Мы такие, какие есть. И не должны нести отвественность за мечты другого человека. За его требования и ожидания. И скрашивать чьё-то одиночество не должны собой — не для этого мы на свет родились. Уж какие есть…
«Простить можно все!
А забыть — никогда!», — так одна девочка сказала в начальной школе еще. Такая была аккуратная девочка в отглаженном фартучке, с кружевными белоснежными манжетами. На костылях. У нее ножка была сломана — ее сначала били, травили, обзывали за то, что она аккуратная, отличница и говорит, как я сейчас понимаю, словно статусами из «Одноклассников». А потом ее толкнули с лестницы. Школа была в старинном здании. Девочка упала и ножку сломала. И не плакала, только сильно побледнела и оправила плиссированную юбочку — чтобы прилично лежать. А потом пришла в школу через несколько дней. Было собрание пионерское; тех, кто толкнул, стыдили и заставляли извиняться. Они просили прощения: испугались. Вот она обидчикам и ответила этими словами: «простить можно все. А забыть — никогда!». Потом ее родители в другую школу перевели. И я уехала из того города. А фразу запомнила. Действительно так. Все можно простить. Измену. Клевету. Оскорбление умышленное. Удар. Воровство. Можно приложить усилие и простить. И даже дальше общаться с человеком или жить вместе. Ведь все прощено. И снова все по-прежнему между нами: все эти дружеские шутки и объятия, чашечка чаю вечером, интересное кино, прогулки и какие-то дела. Звонки и сообщения. Дни рождения и просто праздники за общим столом. Как хорошо все простить! Великодушно простить навсегда и снова быть вместе. Этому и учат — простите. Приложите усилия и, если дорог человек, простите его и снова будьте вместе! Все дело в памяти. Ее никуда не денешь; ее не сотрешь. И тот, кто причинил боль — он с этой болью ассоциируется навсегда, если обожгло сильно. Сильно током ударило. Кость сломалась и теперь вот — костыли, на которых далеко не уйдешь. И, возможно, на всю жизнь останутся хромота и боль, которые будет напоминать о том, что случилось. И, если удар был силен, если мы покатились с лестницы и ногу сломали — никогда отношения не будут прежними. Это следует помнить тем, кто надеется на прощение. Кто прощения попросил. Кто раскаялся. И мы, конечно, простили. Но когда-нибудь мы от них перейдем в другую школу — когда возможность будет. В этой мы выучили горький урок. И научились прощать. Может быть, научимся и забывать. В новой школе, подальше от тех, кто толкнул нас с лестницы…