Нет - легче мне сражаться с Годуновым
Или хитрить с придворным езуитом,
Чем с женщиной - черт с ними; мочи нет.
И путает, и вьется, и ползет,
Скользит из рук, шипит, грозит и жалит.
Змея! змея! - Недаром я дрожал.
Она меня чуть-чуть не погубила.
О любви
Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
Настоящая любовь начинается там, где ничего не ждут взамен.
Любить - это не значит смотреть друг на друга, любить - значит вместе смотреть в одном направлении.
Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом - смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру…
«Люди забираются в скорые поезда, но они сами не понимают, чего они ищут, - сказал Маленький принц, - поэтому они не знают покоя, бросаются то в одну сторону, а то в другую… И все напрасно… Глаза слепы. Искать надо сердцем».
Не смешивай любовь с жаждой завладеть, которая приносит столько мучений. Вопреки общепринятому мнению, любовь не причиняет мук. Мучает инстинкт собственности.
Любимый цветок - это в первую очередь отказ от всех остальных цветов.
Если ты любишь без надежды на взаимность, молчи о своей любви. В тишине она сделается плодоносной.
Разлука научит тебя любить по-настоящему.
- Приходит она, этта, ко мне поутру, -- говорил старший младшему, - раным-ранешенько, вся разодетая. «И что ты, говорю, передо мной лимонничаешь, чего ты передо мной, говорю, апельсинничаешь?» - «Я хочу, говорит, Тит Васильич, отныне, впредь в полной вашей воле состоять». Так вот оно как! А уж как разодета: журнал, просто журнал!
- А что это, дядьшка, журнал? - спросил молодой. Он, очевидно, поучался у «дядьшки».
- А журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за границы, с тем то есь, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол всё больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне всё, да и мало!
- И чего-чего в ефтом Питере нет! -- с увлечением крикнул младший, - окромя отца-матери, всё есть!
- Окромя ефтова, братец ты мой, всё находится, -- наставительно порешил старший.
- Когда ты пришел, у тебя что-то было приколото к пиджаку. Свастика у тебя была. Ведь правда, была?
Оскар схватился за лацкан - свастики не оказалось.
- Ты опять выкинул одну из своих штучек? - спросил Оскар. - Колдуешь?
- Так всегда бывает со свастикой, - философски заметил Алоиз. - То она есть, то её нет - смотря по надобности.
- А вы нашли здесь, что искали?
- Видишь ли, Маша, в чем парадокс… Находишь только тогда, когда не знаешь, чего ищешь. А понимаешь, что нашел, чаще всего только тогда, когда уже потерял.
---
Тут в комнате раздался рев, и вскоре Тата вбежала в кухню с куклой. У куклы из плеч торчали ноги, а вместо ног были руки.
- Папа! Папа… - захлебывалась Тата. - Это Будкин вчера сломал…
- О господи! - воскликнул Служкин, взял куклу, быстро оборвал перепутанные конечности и ввинтил их на свое место. - На, держи, не плачь. Будкин придет - мы с ним то же самое сделаем.
---
Всему, что они могут дать, эти люди Запада, - их технике, их логике, можно научиться. А чему не научишься - это восточной силе видения, святости Востока. Народ и Бог, человек и Бог едины. Но это незримый Бог: Его нельзя увидеть, вере в Него нельзя научить.
- Мэри, давайте вы!
- Боюсь, - прокричала американка.
Штирлиц хмыкнул.
- Все женщины боятся первого раза, а потом за уши не оттащишь, -
Юлиан Семенов. Экспансия-III (роман)1984 год.
Искусство заканчивается тогда, когда дальнейшее усовершенствование начинает портить вещь.
Свернувшись калачиком, думаю, как, оказывается, хрупка человеческая психика. Еще вчера казалось, что вокруг меня заборчик неуязвимости, а только поковырялись в нем профессиональными острыми пальцами, знающими, где найти точечки побольнее, и, нате пожалуйста, сегодня у меня хандра!
Абсурд присущ, увы, далеко не только моей жизни. Он мешает жить всем, мы стараемся его не замечать. Мы просто хотим быть счастливыми, чувствовать свободу, любить людей, радоваться жизни, которая нам дана.
Жизнь посылает искушения, испытания и лекарства, главное - способность отличать первое от второго и третьего.
Я как-то смешался, стал глядеть ей на ноги. Ноги для меня - первое дело. Это первое, что я увидел, когда родился. Но тогда я пытался вылезти. С тех пор я стремлюсь в обратную сторону, но без большого успеха.
***
В дверь постучали. Пять раз, быстро, громко, настойчиво. Я всегда определяю по стуку. Определю, что стук плохой, - не открываю.
Этот был наполовину плохой.
***
Жизнь изнашивает человека, изнашивает до дыр.
---------
Всю ночь ему казалось, что где-то рядом бродит… медведь? Пожалуй, что именно медведь, он ходил на медведей на Камчатке… Нет, не с ружьем, конечно, с фотоаппаратом. Но рядом были товарищи со стволами, он слушал их рассказы, что медведь - если он жрет ягоды или просто стоит себе и смотрит куда-то периферийным зрением, у медведей суженным, - не опасен. Но если он приседает, вздымая верхние лапы, то через мгновение кинется. И тогда лишь крупнокалиберная пуля, и не одна, может его остановить… иначе все, останутся одни клочки. В ту ночь ему казалось, что вокруг их жизни ходит медведь, а может, зверь уже присел и вздыбился, и как только Она или Он откроют двери квартиры, он разорвет в клочки их жизнь. Вообще-то ощущение, что вокруг их жизни кто-то хищно бродит, стало для него уже привычным.
Юность тревожна, все сложно-страшно, все страшно сложно, все неизведанно-неизвестно, что ждать и как жить. Жить-ждать, жуть-муть будущего, мысли-муки, грусть, как гроздь. Гроздья ожидания свисают и манят, не указывая пути, они, созрев, падают на землю, и все становится ясно, а если их срывают до времени, тогда на черенках сомнения-червоточинки, а стоило ли? Ошибки, сожаления, отчаяние, уже ушедшее, но исполнить задуманное отчаянно надо. Это молодость.
А понимание, что ошибок не бывает и сожаления напрасны, приходит поздно, хотя почему, собственно, поздно? Оно всегда приходит, когда приходит, и больше не уходит, оно тихонько ходит, в тебе неслышно бродит, как бродит вино молодое, расставаясь с тревогой юности, когда гроздья были неспелы.