Болезненная привязанность непременно сопровождает все истории об отчаянной любви. Все начинается, когда предмет обожания дарит тебе головокружительную, галлюциногенную дозу чувства, о котором ты не смела и помышлять, - это может быть, к примеру, эмоциональный коктейль из неземной любви и ошеломляющего восторга. Вскоре без интенсивного внимания уже не обойтись, и тяга превращается в голодную одержимость наркомана. Когда наркотик отнимают, человек заболевает, сходит с ума, испытывает эмоциональное опустошение (не говоря уж о ненависти к дилеру, который подсадил тебя на эту дрянь, а теперь отказывается давать ее бесплатно, хотя ты точно знаешь, что она спрятана где-то рядом, ведь раньше тебе ее давали просто так). Следующий этап: ты сидишь в углу, исхудав и дрожа, готов продать душу и ограбить соседей, лишь бы еще раз испытать тот кайф. Тем временем предмет обожания начинает испытывать к тебе отвращение. Он смотрит на тебя так, будто видит в первый раз, - этот взгляд уж никак не может быть обращен к той, к кому он когда-то питал возвышенные чувства. И самое смешное, разве он в этом виноват? Посмотри на себя. Ты превратилась в жалкую развалину, саму себя не узнать.
Конечно, я мягкий и пушистый. Я же кот. Притом кот неглупый.
Некрасивым девушкам туго приходится. Мне их иногда до того жалко, что я даже смотреть на них не могу. Особенно когда они сидят с каким-нибудь шизиком, который рассказывает им про свой идиотский футбол.
«- …Мы ничего не хотим помнить. Мы говорим: довольно, повернитесь к прошлому задом! Кто там у меня за спиной? Венера Милосская? А что - ее можно кушать? Или она способствует ращению волос! Я не понимаю, для чего мне нужна эта каменная туша? Но искусство, искусство, брр! Вам все еще нравится щекотать себя этим понятием? Глядите по сторонам, вперед, под ноги. У вас на ногах американские башмаки! Да здравствуют американские башмаки! Вот искусство: красный автомобиль, гуттаперчевая шина, пуд бензину и сто верст в час. Это возбуждает меня пожирать пространство. Вот искусство: афиша в шестнадцать аршин, и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре. Это - портной, художник, гений сегодняшнего дня! Я хочу пожирать жизнь, а вы меня потчуете сахарной водицей для страдающих половым бессилием…»
Моя боль - это только моя боль. Она никогда и никого не интересовала, так всегда было и так всегда будет. Она останется только со мной.
Честолюбие любящих мужей не имеет границ.
- Чтобы родить, надо найти производителя, а на горизонте пусто.
Нам чудится, что мы живем, а нас, может, давно похоронили, но мы ничего не помним. Мы суетимся тут, хлещемся… Как перевертыши. И не понимаем, что нас нет, что это кто-то собрал наши грехи и страсти, чтобы посмотреть, какими мы были.
ЭЗОП. Что может быть лучше языка? Язык объединяет нас. Без языка мы ничего бы не моги выразить. Язык является ключом науки, орудием правды и разума. С помощью языка строятся города, с помощью языка мы выражаем нашу любовь. Языком преподают, убеждаю, наставляют, молятся, объясняют, поют, описываю, доказывают, утверждаю. Языком произнося «мать», и «любимая», и «бог». Языком мы говорим «да». Язык приказывает войскам добиться победы. Языком мы восхваляем поэзию Гомера. Язык создает мир Эсхила слово Демосфена. От оды поэты до учения философа, вся Греция, от края до края создана языком, прекрасным и ясным, языком греков, который будет звучать в веках.
Язык, господин мой, это самое наихудшее, что есть в мире. Язык это источник всех интриг. Это начало всех кляуз, язык это мать всех споров.
Используют язык плохие поэты, которые утомляют нас на площади; прибегают к языку философы, не умеющие мыслить. Язык лжет, скрывает, извращает, язык хулит, оскорбляет, трусливо прячется, язык попрошайничает, проклинает, распускает слюни, язык выражает ярость, клевещет, продает, язык обольщает, язык выдает, язык развращает. Языком мы говорим «умри», говорим «каналья» и «раб». Вот почему язык, Ксанф, это самое худшее, из всего, что мы знаем!
КСАНФ Что ты скажешь о женщинах, Эзоп?
ЭЗОП. Для меня существуют только два рода женщин: те, которые
заставляют страдать нас и те, что страдают из-за нас. Из тех, которые
страдают из-за нас, я знаю только одну.
КСАНФ (истерически смеется). Эзоп, ты заставил страдать женщину?
Расскажи, расскажи, кто она!
ЭЗОП (простодушно). Моя мать.
КЛЕЯ. Ты в самом деле хочешь быть свободным? Так пользуйся же случаем - беги!
ЭЗОП. Нет… Ходить под страхом быть пойманным - не свобода. Свобода - это не тайна. Свободу не прячут. Все должны знать, что люди свободны… Знать и уважать это.
КЛЕЯ. Беги! Я скажу Ксанфу, что я освободила тебя.
ЭЗОП. Ксанф накажет тебя… А если я буду испытывать угрызения совести за свою свободу, я никогда не почувствую себя свободным.
КЛЕЯ. Как ты наивен!
ЭЗОП. Волк встретил хорошо откормленную собаку в ошейнике и спросил ее: «Кто тебя так хорошо кормит?» - «Мой хозяин, охотник», - ответила собака. «Да избавят меня боги от такой судьбы», - воскликнул волк, - «я предпочитаю голод ошейнику».
Когда мы возвращались, Ксанф велел, чтобы каждый раб нес на себе поклажу. Все стремились захватить тюк поменьше - с тканями, с посудой, со статуэтками. Я же выбрал самый большой: огромную корзину с хлебом. Тогда все смеялись надо мной, даже эфиоп. Но в первый же день люди вынуждены были есть хлеб, то же и во второй день… и в третий. Прошло немного времени и я нес пустую корзину, а остальные стонали под тяжестью своих тюков.
Эзоп:
Боги всегда прощают людям. Для того мы и создаем их. Подумай только: кто бы прощал нас, если бы не было богов?