Графиня Фикельмон, по-видимому, очень точно охарактеризовала реакцию Пушкина на распространившуюся клевету: «Пушкин, глубоко оскорбленный, понял, что, как бы он лично ни был уверен и убежден в невинности своей жены, она была виновна в глазах общества, в особенности того общества, которому его имя дорого и ценно. Большой свет видел все и мог считать, что само поведение Дантеса было верным доказательством невинности госпожи Пушкиной, но десяток других петербургских кругов, гораздо более значительных в его глазах, потому что там были его друзья, его сотрудники, и, наконец, его читатели, считали ее виновной и бросали в нее каменья».
Положение Пушкина было особенно мучительным потому, что он в эти дни оказался как никогда одинок. В самых близких ему домах не только принимали Дантеса, но и осуждали поэта за нетерпимость. Александр Карамзин, описывая позднее преддуэльные события, говорил: «Без сомнения, Пушкин должен был страдать, когда при нем я дружески жал руку Дантесу, значит, я тоже помогал разрывать его благородное сердце, которое так страдало, когда он видел, что враг его встал совсем чистым из грязи, куда он его бросил».
Вот что рассказала
Рассказ Вяземской
Перед нами редчайший случай почти полного совпадения двух мемуарных свидетельств. Княгиня Вяземская и Александрина независимо друг от друга рассказали об этом свидании одно и то же. По-видимому, в памяти обеих женщин этот эпизод запечатлелся так отчетливо потому, что он был неким кульминационным моментом в развитии событий и повлек за собою тягчайшие последствия.
Обе они начинают свой рассказ совершенно одинаково, сообщая о том, что эта встреча наедине с Дантесом оказалась для H. H. Пушкиной полной неожиданностью, что она была подстроена Идалией (здесь налицо чуть ли не словесные совпадения). Для обеих женщин роль Идалии была очевидна, и они не могли ей простить ее вероломства до конца своих дней.
Александр Карамзин впоследствии сообщил, что во время болезни Дантеса: «Старик Геккерн (посол Нидерландов) сказал госпоже Пушкиной, что он (Дантес) умирает из-за нее, заклинал ее спасти его сына.». По словам Вяземского, Геккерн побуждал Наталью Николаевну «изменить своему долгу».
Каковы были непосредственные мотивы, толкнувшие Геккерна (дипломата!) на этот шаг, сказать нелегко. По-видимому, он вел двойную игру. Геккерн выполнял поручение своего приемного сына, который сделал его своим конфидентом, и в то же время с тайным злорадством заставлял краснеть и трепетать от его намеков женщину, которую он ненавидел.
Молодая женщина не сумела дать отпор опытному интригану и, принужденная выслушивать его вкрадчивые речи, оказалась в очень неловком положении. В какую бы форму ни облек барон свои двусмысленные предложения, разговор этот, несомненно, глубоко задел Наталью Николаевну.
В 1850-е годы
Опять с работы пьяный папа,
Домой с товарищем пришёл.
И вещи взял с собой из шкафа,
Всё, что он ценного нашёл.
Сын, перепуганный приходом,
Успел присесть за старый стол.
Ему всего четыре года,
Он лучше места не нашёл.
И от чего так сердце бьётся?
В испуге бедная душа.
Вот-вот от страха разорвётся -
Сидит мальчишка чуть дыша.
Шаги тяжёлые смолкали…
Сын взглядом папу проводил.
Из-за стола не вылезая…
Но Ваня папочку любил.
Так с папой хочется побегать,
С ним в игры шумные играть.
И страха этого не ведать…
Молиться стал сынок опять:
«Пусть больше папка пить не будет,
Ты, Боже, папу возврати.
Пусть зло и пьянку позабудет,
Его Ты, Господи, прости».
Вот дверь тихонько заскрипела,
С работы мамочка пришла.
На шкаф открытый посмотрела,
Сынка прижала, обняла.
Всё поняла, здесь слов не нужно:
С дружками папа приходил.
Со всех углов кричали нужды -
Отец все вещи их пропил.
Слеза со щёк худых скатилась,
Сидели вместе сын и мать.
Молилась женщина, молилась,
К Тому, Кто может всех понять.
Под Рождество был случай этот,
И мама деньги сберегла.
Чтобы сынок ходил одетым,
Ещё работу в дом взяла.
Трудилась, рук не покладая.
Купила валенки сынку.
Чтоб бегал он резвясь, играя,
Чтоб снег не страшен был ему.
Безмерно рад подарку Ваня:
Пойдёт на горки и каток…
Ещё пойдёт он на собранье,
На праздник Бога - Рождество.
И ноги Вани, словно в печке,
Счастливым мальчик засыпал.
И снился лунный диск над речкой,
И снег, что как алмаз, сверкал.
Но вдруг с луной случилось чудо:
Упала с неба, словно мяч.
Проснулся мальчик от испуга -
То папа в дом пришёл опять.
А мама Вани - на работе,
Один мальчишка в доме был.
Искал отец с дружком в комоде,
То, что ещё он не пропил.
Мальчонка тихо шевельнулся,
И вот отец увидел вдруг:
С обновкой спал сынок Ванюша,
Её не выпустив из рук.
И у ребёнка взял папаша,
Скорее валеночки те…
Сынок от ужаса заплакал,
Как быть ему в такой беде?
Готово сердце разорваться -
Конец пришёл его мечтам.
Он закричал: «Верни их, папа!»
Но сыну тот не отвечал.
Бежал за папой долго-долго,
По снегу маленький сынок…
А снег впивался, как иголки,
Его босых касаясь ног.
Нашла его в снегу соседка,
Устал, наплакался, уснул.
Шептал во сне: «О, папа, где ты?
Тебя я, папочка, люблю…
В больнице мама на коленях,
За сына просит день и ночь.
Летят, летят её моленья,
Ей может лишь Господь помочь.
Врачи спасти пытались сына,
Но нужно ножки отрезать…
Гангрена - страшная картина,
И снова плачет, плачет мать…
Отец узнал, сказали люди,
О том, что сын его больной…
В душе вдруг что-то совесть будит,
Он взял у пьянки выходной.
И поспешил в больницу к Ване,
Под мышкой валенки несёт…
А на душе как-будто камень,
И что-то там, на дне гнетёт.
В палату входит: «Вот, сыночек,
Вернул я валенки твои…
Я принесу всё, что захочешь,
Ты папу, Ванечка, прости.
С тобой пойдём кататься с горок,
На лыжах вместе побежим.
Ты поправляйся, век наш долог,
Тобой я буду дорожить".
А Ваня плачет: «Папа, ножки,
Не ходят больше у меня…
Бежал, бежал я по дорожке,
Кричал, искал и звал тебя».
Отец не может больше слушать,
В слезах колени преклонил…
Зажал свои руками уши,
И Бога в первый раз молил:
«Меня прости, прости, а сыну
Ты ноги, Боже, сохрани…
Мои возьми, пусть я погибну,
Меня, не Ваню, накажи…
Так плакал, каялся пред Богом,
Склонилась рядом с мужем мать…
Простить его, просила Бога,
Для Вани чудо ниспослать.
И Бог чудес услышал маму,
Приняв молитву в небеса…
И Ване вдруг полегче стало,
Он даже сам чуть-чуть привстал.
Собрался утром, очень рано,
Большой консилиум врачей.
Решил, что нужно мальчугана,
Спасать, и резать поскорей.
Врачи пришли в палату к Ване,
И сняли толстые бинты…
Смутилось, было, их сознанье,
Поверить долго не могли.
Бог исцелил у Вани ножки,
И пятен тёмных не видать…
А он врачам: «Я по дорожке,
Хочу и бегать и скакать».
Бог исцелил, от счастья мама,
Теперь уже была в слезах…
А папа там, в палате прямо,
У всех молился на глазах…
В день воскресный, в день морозный,
Рядом с папой сын шагал.
Провожали их берёзы,
Лучик солнца провожал.
Ваня в валеночках новых,
И ему не страшен снег.
Не страшны ему сугробы,
И его счастливей нет.
И ликует сердце Вани:
Папа рядом с ним идёт.
Ходит папа на собранье,
Не ругается, не пьёт.
Говорит о том, что пьяниц,
Бог прощает, любит их.
Проповедник папа Вани,
Всем о Боге говорит.
В день воскресный солнце светит,
Купол неба в вышине.
Хорошо, когда на свете,
Дети счастливы вполне!
Жил в Советском я Союзе,
Видел горе изнутри
Этой всей большой «планеты»,
Но к такому, что б прийти!
Все бегут, куда не знают,
Только чтоб себя спасти.
И, при этом, всё бросают,
Мародёрствуя в пути.
Скоро Мир весь пошатнется
От миграции земной,
Человек тогда проснется
Когда будет сыт бедой.
А с бедой он разберется -
Литься будет кровь рекой.
Мир твореньем ужаснется!
Кто-то ж был тому виной!
.
Я придумывал мир,
задыхаясь в желудке окопа,
догрызая паёк не сумевшего выжить бойца.
Я искал этот мир
сквозь огонь и небесную копоть,
сквозь смертельную тьму и горячие брызги свинца.
Я придумывал мир.
Он казался родным и знакомым:
вот мой солнечный сад, я к антоновке руки тяну
и шагаю… в обрыв -
мне сказали: я вышел из комы,
чтобы жить и кормить человеческим мясом войну.
Я придумывал мир -
благодатный, цветной, многоликий:
коноплянки свистят, васильки приютились во ржи,
пахнет зрелой травой, молоком и поспевшей клубникой…
но свербящая боль возвращала в реальную жизнь.
Я придумывал мир
посреди погибающих будней,
в самом мерзком аду, где святой и безбожник равны,
где живые мертвы…
Но никто похоронен не будет,
потому что сгниет в животе ненасытной войны.
Я придумывал мир -
затерявшийся, тихий и ясный.
Я когда-то в нём жил и когда-нибудь снова вернусь.
Я не умер вчера, потому что до смерти боялся
навсегда позабыть деревенской антоновки вкус.
Совместное прошлое рушится,
а частное прошлое - строится.
И грифы, и вороны кружатся…
И черт в предвкушении молится.
Смертельно больные куражатся,
ныряя в ловушку с миазмами.
В горячке все истинной кажется,
Агонии спазмы - оргазмами…
Когда штурвал в руках у алкаша,
когда не ясно - судно иль суднО,
страна, скуляще завистью скрипя,
идет на скалы, риф, на мель - на дно.
Иногда ночью как проснешься, аж подбросит - так хочется, так хочется кого-нибудь процитировать, ну просто хоть криком кричи. Но, неожиданно вспомнишь, что ничего не вспомнишь, и расстроенный и успокоенный вновь засыпаешь.
Им бы жить и жить, а они ушли!
Их полет забрал, не пуская ввысь!
Как страдаем мы, не простить себя,
Что они все там… а мы каемся…
Кто-то скажет вдруг: «самолет не тот»
Годы пролетят, а летит пилот.
Страх и боль в сердцах, смерть всех забрала
Как глаза блестят!!! не вернуть назад…
Не поверить нам, что их нет в живых,
А ещё вчера улыбались ВЫ!
Отвечали текст: «VIBER», телефон
Ждали вновь вестей: Как Ваш самолет?!
От улыбок смех и усталость есть,
Но от отпуска не осталось здесь.
Как счастливые сели в самолет.
Детки плакала… но от счастья ж всё!!!
Как прощались Вы взглядом с островом
И везли с собой всё хорошее!
Стюардессы Вам улыбаются,
Как вести себя - распинаются.
Но когда внутри, всё вокруг гремит!!!
И сердца стучат и истошный крик!!!
Кто бы вспомнил там, что к ним движется!!!
И что самолет не задержится…
С какой скоростью, без шасси летит
И к земле людей, огибая высь…
Капитан в слезах и пилот второй…
Экипаж летит!!! не к земле родной…
Люди верили, что их всех спасут!
Но остался лишь в памяти приют…
Скорбь людей, родных… Всё о Вас друзья!
Борт в котором ВЫ!!! Навсегда в сердцах!
В мире бывают две трагедии:
1) не получить желаемое, 2) получить желаемое.
Второе- хуже.
Личная трагедия ищет чужую вину.
Я не знаю тебя, малышка,
Как же так?
Почему?
Зачем?
Спать заставила яркая вспышка
И укрыла в вечности тлен.
Этот тлен пусть видит весь мир:
Видит русский, еврей, гринго.
А тебе не пить рыбий жир, не взрослеть
И не ждать бинго.
Ты теперь ветер и вьюга.
Ты песок, снег, ели шишка.
Ты найди себе доброго друга.
Ты прости нас, прости, малышка.
Карикатуры французского сатирического еженедельника Charlie Hebdo о трагедии Российского самолета в Египте, это неуважение к погибшим людям… Ничего святого не осталось у европейцев, им лишь бы поглумиться над горем… ни жалости, ни сочувствия… Такое ощущение что человечность ушла в прошлый век, ну ничего, вам еще аукнется, высмеивание чужого несчастья… БОГ ВСЕ ВИДИТ…
(D) Сложно говорить о живых, когда мертв, но горазде труднее понять свою смерть, будучи еще живым…
Мгновение, и ты в полете криков, слез, страха и дикого желания жить…
Когда твоя жизнь, ровно стоит 3 минут…
Когда жизнь не стоит ничего…
Лишь запись, говорит о той трагедии, когда помочь ничем нельзя…
Лишь маленький ребенок, облокотившийся на стекло, прощается с рассветом и его закат, как толика всей боли в наших сердцах…
Не говорите никогда плохо о тех, кто жить хотел и живите сейчас, пока живется…
Смерть, как переход в состояние покоя, а жизнь, как постоянный бег от нее.
Delfik 2015 г.
Пора домой, окончен отпуск
Счастливый, с дружною семьёй.
На трапе самолёта фото,
И подпись - «Мы летим домой!»
А дома ждут, а дома дождик,
Не простудиться б нам с тобой -
А дома холодно, но всё же -
Как здорово - лететь домой!
Смеясь, проходит пара мимо
Несут дочурку на руках
«Ну что, домой летим, Дарина?
Сейчас мы будем в облаках!»
Малютка радостно смеётся,
Ей кажется прекрасным мир
И сердце маленькое бьётся:
Она здесь - главный пассажир!
И вдруг - толчок. И вдруг - тревога
Ну что могло случиться тут? -
Им оставалось жить немного,
Чуть меньше десяти минут.
Чуть меньше… Как же это много,
Когда не изменить никак,
Когда одна лишь - вниз - дорога,
Когда приходит липкий страх.
Как в западне, в железной клетке
Так долго падать с высоты!
Кричат испуганные детки,
«Спаси нас, мама, что же ты!»
«Всё хорошо, закройте глазки!» -
Пытались мамы скрыть тоску,
И хвостик кислородной маски
Стучал упорно по виску.
«Пропал с радаров рейс на Питер!» -
Прошло по лентам новостей.
«Прошу, прошу, его найдите!» -
Кричали сотни соцсетей. -
А в Пулково упорно ждали
Своих детей, отцов и мам.
«Рейс отчего-то задержали…
Ну что у них такое там?»
«Смотрите, рейс с табло убрали!»
«Да что ж такое, вот беда?»
А в новостях нам сообщали,
Что рейс не сядет никогда.
Они взлетели, словно птицы,
Унёс их в небеса корабль,
что никогда не приземлится,
И бесконечен их октябрь…
СЕГОДНЯ СЛЕЗЫ У НАС НА ГЛАЗАХ! ТРАГЕДИЯ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЧУЖОЙ! СКОРБИМ РОССИЯ МЫ С ТОБОЙ! Всем погибшим царствия небесного! Родным и близким - пережить это горе и найти силы жить дальше! Самые искренние соболезнования…