«Боги моих предков запрещают мне лишать любого из родственников возможности свернуть себе шею ради благого дела, будь у него такое желание.»
Я выяснил, что только старший конюх и старший сопровождающий конюх, жившие в Поссете, работали в конюшне больше трех месяцев, рядовых же конюхов хватало на два, максимум два с половинй месяца, потом им становилось ясно: такая собачья жизнь не окупается даже шестнадцати фунтами в неделю.,.
Я слышал, какой нищете и убогости живут конюхи в некоторых конюшнях, знал я также, что многие лучшего и не заслуживают. Мне рассказывали о конюхах, которые топили печку ножками стульев, потому что им было лень идти на улицу за углем, а другие складывали грязные тарелки в унитаз и дергали за цепочку-так они мыли посуду… Но даже если считать, что Хамбер нанимал только самых последних отщепенцев-все равно, люди у него жили в чудовищных условиях.
Узкая жилая комната находилась прямо над денниками лошадей. Естественно, наверх доносилось цоканье копыт и перезвон цепей, а сквозь щели в полу можно было заглянуть в денники. Через эти щели наверх проникал запах стухшей соломы, врывался ледяной ветер. Потолка как такового у комнаты не было-просто балка перекрытия и черепица крыши, вместо двери-лестница и отверстие в полу. Стекло в единственном маленьком оконце было выбито, и раму заклеили плотной коричневой бумагой, которая закрывала свет, но пропускала холод…
Указания здесь давал Хамбер, он и следил за их выполнением. Это был настоящий тиран, причем ужас наводило не высокое качество работы, которое он требовал, а ее количество… Если Хамбер видел, что кто-то пытается сачковать, он посылал его на какую-нибудь противную работу и с едкой миной скрежетал, что раз он платит больше, так извольте больше работать…
До поступления к Хамберу я часто ломал голову: почему находятся дураки, которые платят гонорар этому стабильно неудачливому тренеру? Теперь я начал понимать, в чем дело. Во-первых, удивляла сама конюшня…, благодаря конюхам, не знавшим послеобеденного отдыха, конюшня была аккуратной и ухоженной. Иногда в конюшню приезжали владельцы лошадей, и Хамбер держался с ними авторитетно и уверенно, брал он, как я выяснил, меньше других тренеров, поэтому клиентов у него хватало. Кроме того, помимо скаковых лошадей в конюшне находились и охотничьи лошади, и Хамбер получал большие суммы на их содержание, прокорм и объездку без необходимости тренировать их.
«Этот котик, даже падая с пятого этажа, встанет на лапы.»
-…Итак, жизнь становится скучной… Разве мало молодежных и танцевальных вечеров?
Ромуальд скривился.
-Вы хотите сказать-общественных мероприятий по заранее разработанной программе? Сегодня каждый молодой человек ищет занятий и развлечений, соответствующих его интеллекту;только где их найдешь… Для вас, старшего поколения, все намного проще. Вы живете по составленной программе. Все известно, все предусмотрено-что будет завтра, послезавтра, месяц, год спустя. И вам даже в голову не приходит, что такая жизнь ужасно скучна!
-Но разве лекции в университете не запланированы? Так же, как и наша работа…
-Лекции, семинары-конечно.И это облегчает жизнь. Кто-то за тебя все выдумал, приготовил, даже в рот вложил, остается только проглотить. Но когда приходит свободный час…
- Следовательно, общественные мероприятия все же нужны?
Ромуальд поморщился.
-Наверно, никто из нас не способен уже самостоятельно думать и придумывать,-неожиданно завершил он свое размышление.-У меня вечером свидание с Даной. В кино, театрах, кафе, на всяких вечерах мы уже побывали. Что еще можно выдумать?"
«Исчадие ада-это существо, полное страхов и комплексов.»
Филипп смолоду был очень активен. Активно включился в новую жизнь, активничал с колхозами… Не раскулачивал, правда, но спорил и кричал много-убеждал недоверчивых, волновался. Партийцем он тоже не был, как-то об этом ни разу не зашел разговор с ответственными товарищами, но зато ответственные никогда без Филиппа не обходились: он им от души помогал. Он втайне гордился, что без него никак не могут обойтись. Нравилось накануне выборов, например, обсуждать в сельсовете с приезжими товарищами, как лучше провести выборы: кому доставить урну домой, а кто сам придет, только надо сбегать утром напомнить… А были и такие, что начинали артачиться:"Они мне коня много давали-я просил за дровами?.."Филипп прямо в изумление приходил от таких слов."Да ты что, Егор,-говорил он мужику,-да рази можно сравнивать?! Вот дак раз! Тут политическое дело, а ты с каким-то конем: спутал телятину с…"И носился по селу, доказывал. И ему тоже доказывали, с ним охотно спорили, не обижались на него, а говорили:"Ты им скажи там…"
В три часа, когда почти все парни, как и лошади, подремывали, а остальные после получки рванули на пару часов в Харрогит, когда в конюшне наступил «мертвый час» и только я со щеткой в руках подавал какие-то признаки жизни, в ворота вошла Пэтти Таррен, сделала несколько шагов по бетонным плитам и остановилась около меня.
На ней было прямое зеленое платье из мягкого рельефного твида, от горла до самого низа шел ряд серебряных пуговиц. Каштановые волосы блестящей волной скатывались на плечи, а на лбу их подхватывала широкая зеленая лента. Пушистые ресницы и бледно-розовый рот довершали картину-трудяга конюх не мог и мечтать о таком соблазнительном вторжении в его монотонную жизнь.
-Привет, крошка Дэнни,-сказала она.
-Добрый день, мисс.
-Я увидела тебя из окна,-сообщила она.-Смотрю, такой одинокий, несчастный! Дай, думаю, пойду с ним поболтаю.
-Спасибо, мисс.
-Честно говоря,-призналась она, опуская ресницы,-до вечера в доме никого не будет-все уехали, осталась я в этом каземате одна, а заняться нечем. Вот и решила пойти поболтать с тобой.
-Понятно.
Я стоял, опершись на щетку, и смотрел ей прямо в лицо. Красивое…Только в глазах какое-то странное выражение-слишком, что ли, старое для ее лет.
-Хотела тебе сказать кое-что…Может отойдем сюда, к двери?-Не ожидая ответа, она пошла к сараю для сена и шагнула внутрь. Я прислонил щетку к дверному косяку и вошел следом.
-Да, мисс?-сказал я. В сарае стоял полумрак. Оказалось, пришла она совсем не для того, чтобы точить со мной лясы. Она обвила мою шею руками и приоткрыла рот для поцелуя. Я наклонился
и поцеловал ее. О, она была далеко не девственница, эта дочка Октобера! В поцелуях она знала толк-я чувствовал ее язык и зубы, - а живот ее, ритмично прижимаясь к моему, ходил ходуном. От нее приятно пахло свежим мылом, и запах этот был куда более невинным, чем ее поведение.
-Что ж, раз так хорошо,-хихикнула она, отпустила меня и направилась к тюкам сена, наполовину заполнявшим сарай.
-Иди сюда,-бросила она через плечо и быстро залезла по тюкам на самый верх. Я медленно вскарабкался следом. В метре от меня, откинувшись на спину, лежала Пэтти. Ее широко открытые глаза блестели, рот изогнулся в какой-то загадочной улыбке. Медленно, глядя мне в глаза, она расстегнула одну за другой все серебряные пуговицы до самого низа. Потом легонько повела бедрами, и платье распахнулось. Под ним не было никакой одежды. Я смотрел на ее тело, изящное, с жемчужно-розовым отливом, будившее желание. Она чуть вздрагивала, предвкушая наслаждение. Я перевел взгляд на ее улыбающееся лицо. Темные глаза стали еще больше, и я вдруг разгадал ее улыбку. Это была улыбка алчная, издевательская, а главное-порочная.Я представил себя со стороны, каким выгляжу сейчас в ее глазах,-так же внезапно я открылся себе, когда смотрел в длинное зеркало в лондонском доме Октобера: цыганистый раскрасавчик конюх, плутоватый с виду и всю жизнь провозившийся в грязи. Я понял, почему она улыбалась. Сидя я повернулся к ней спиной-меня охватила злость, мне стало стыдно.
-Оденьтесь,-сказал я.
-Почему?Ты не импотент ли, крошка Дэнни?
Оденьтесь,-повторил я.-Концерт окончен.
Я соскользнул вниз, пересек сарай и, не оборачиваясь, вышел во двор. Там схватил щетку и, ругаясь про себя последними словами, принялся яростно, до боли в руках, скрести попону-хоть как-то отвести душу.
Через некоторое время она неторопливой походкой вышла из сарая (все пуговицы застегнуты), огляделась по сторонам и подошла к луже грязи, где кончались бетонные плиты. Как следует вывозила в ней свои туфли, потом-детская месть-стала на попону, которую я только что вычистил и аккуратно стряхнула всю грязь в ее цент
-Ты еще пожалеешь, крошка Дэнни,-просто сказала она и нетопопливо прошествовала к воротам, а каштановые волосы в такт шагам колыхались над зеленым твидовым плать
ем.
Я снова принялся скрести попону. Зачем я поцеловал ее? Зачем, когда после поцелуя понял, с кем имею дело, полез за ней наверх? Почему не сдержался? Безмозглый, похотливый идиот. Меня охватил какой то нелепый, дурацкий страх.
…-Ну, караульщики,-спросил дядя Ермолай, увидев нас.-.Как ночевали… Все там в порядке? На точке-то…Зерно-то целое?
-Целое.-У Гришки круглые, ясные глаза: смотрит не мигая.-А что…
-Да не были вы там, сукины вы сыны! Вы где-то под суслоном ночевали, а говорите-на точке… Я ж следом за вами пошел туда-думаю, дошли ли они хоть…
-Ну и… мы тоже были. Мы, значит маленько попозже… Мы блудили…
-Где попозже-то?!Я там весь дождь переждал! Я только к свету оттуда уехал. Не было вас там!
-Были…
Дядя Ермолай ошалел… Может быть, мы-в глазах его-тоже на миг подпрыгнули и повисли в воздухе, как вчерашние скирды и кони, отчего-то у него глаза сделались большие и удивленные…
-Не были же, не были-и в глаза врут стоят. Штыбы бы вам околеть, не дожидаясь веку! Штыбы бы вам… Жены злые попались… Обормоты. В глаза врут стоят-хоть бы что! О!.-.Дядя Ермолай повернулся к нам.-Да ты скажи честно: испужались, можеть, не нашли-нет, в глаза смотрют и врут. Обормоты…По пять трудодней снимаю, раз вы такие.
Днем, когда молотили, дядя Ермолай еще раз подошел к нам.
-Гришка, Васьк… сознайтесь:не были на точке? По пять трудодней не сниму… Идите суда. Идите, идите. Вот тут я от дождя прятался.-Показал.И посмотрел на нас с мольбой.-А вы где же прятались… Я же шумел вас, звал!.. Я ее кругом всю обошел скирду-то.А молонья такая резала, что тут не то что людей, иголку на земле найдешь. Где были-то?
-Тут…На току.
-Да где на току-то?!-сорвался дядя Ермолай.-…У-у, обормоты!-Он заискал глазами-чем бы огреть нас.
Мы убежали.
Дядя Ермолай ушел за скирду… Наверно, всплакнул.
…"Кольке дают туфли (он в тапочках), и Колька пляшет… Пляшет он красиво, с остервенением. Враз становится серьезным, несколько даже торжественным… Трехрядка прикипает к рукам, в меру помогает «цыганочке», где надо молчит, работают ноги. Работают четко, точно, сухо пощелкивают об асфальт носочки-каблучки, каблучки-носочки…Опять взвякивает гармонь, и треплется по вспотевшему лбу Кольки льняной мягкий чубарик. Молчат вокруг, будто догадываются: парень выплясывает какую-то свою затаенную горькую боль. В окне на третьем этаже отодвигается край дорогой шторы-Валя смотрит на своего «шута».Она тоже серьезна. Она тоже в плену исступленной, злой «цыганочки».Три года назад этой самой «цыганочкой» Колька «обоял» гордую Валю, больше гордую, чем… Словом, в такие минуты она любит мужа."
«Ты, Катерина, маленько не умеешь жить. А станешь учить вас, вы обижаитись. А чего обижатца? Надо, наоборот, мол, спасибо, мама, что дала добрый совет. Мы тоже када-то росли у отца с матерей, тоже, бывало, не слушались ихного совета, а потом жалели, но было поздно. Ты подскажи своему мужу, чтоб был маленько поразговорчивей, поласковей. А то они… Ты скажи так:"Коля, что ж ты идрена мать, букой-то живешь? Ты сядь, мол, поговори со мной, расскажи чего-нибудю.А то, скажи, спать поврозь буду!»
…Вообще он давненько приглядывался к шляпе… Хотелось купить… Но…Не то что денег не было, а не решался. Засмеют деревенские: они нигде не бывали, шляпа им в диковинку…
На жену Анатолия шляпа произвела сильное впечатление: она стала квакать (смеяться)и проявлять признаки тупого психоза…
-Она ж тебе не идет. Получилось знаешь что: на тыкву надели ночной горшок. Кто ты такой, что шляпу напялил? Как тебе не стыдно? Тебе, если по-честному-то, не слесарем даже, а навоз вон на поля вывозить, а ты-шляпу…
-Смеется тот, кто смеется последний.
С этими словами Анатолий вышел из дома… Не терпелось показать шляпу пошире, возможно даже позволить кому-нибудь подержать в руках-у кого руки чистые…
По-разному оценили шляпу: кто посмеялся, кто сказал, что хорошо, глаза от солнышка закрывает… Кто и вовсе промолчал-шляпа и шляпа, не гнездо же сорочье на голове. И только один…
Его-то собственно, и хотел видеть Анатолий. Он-это учитель литературы… Однажды они с ним повздорили. Анатолий и еще двое подрядились в школе провести заново электропроводку (старая от известки испортилась, облезла).Анатолий проводил как раз в учительской, когда этот маленький попросил:
-А один конец вот сюда спустите: здесь будет настольная лампа.
-Никаких настольных ламп,-ответствовал Анатолий.-Как было, так и будет-по старой ведем…
(Учитель)взял конец провода, присоединил к общей линии и умело спустил его к столу. И привернул розетку.
Анатолий не глядел, как он работает, делал свое дело. А когда учитель, довольный, вышел из учительской, Анатолий вывернул розетку и отсоединил конец. Тогда они и повздорили…
Учитель сидел на коряжке, смотрел на поплавок. На шаги оглянулся, поздоровался, скорей машинально… Отвернулся к своему поплавку. Потом опять оглянулся…
-А я смотрю: тень какая-то странная на воде образовалась… Что такое, думаю? И невдомек мне, что это-шляпа…Вам не хочется скинуть туфли, снять рубашку-и так пройтись по селу… Я один так и не осмелюсь… Будем говорить о чем-нибудь, ни на кого не будем обращать внимания-и пройдемся. А вы даже можете в шляпе…
Триша погрузилась в свою любимую грезу. Она сняла бейсболку «Ред сокс» и посмотрела на размашистую роспись на козырьке. Роспись эта помогала Трише настроиться на нужную волну. Роспись Тома Гордона. Брату нравился Мо Вонг. Мамик больше благоволила к Номару Гарчапарре, а вот у нее и отца любимым игроком «Ред сокс"был Том Гордон. В «Ред сокс» Том Гордон был финишером: выходил на поле в восьмом или девятом иннинге, когда матч близился к концу, а «сокс» вели в счете. В такой ситуации тренеры отдавали предпочтение питчеру, которому доверяли на все сто процентов. Отец Триши восхищался Томом Гордоном за то, что тот никогда не терял самообладания…
Со своей подругой Пепси Робишо поделилась она мыслью о том, что Том Гордон «очень даже симпатичный».А Монье-Болонье, отбросив осторожность и всякий стыд, призналась, что второго такого красавца, как Номер 36, на свете нет и, если бы он коснулся ее руки, она бы лишилась чувств. А если бы поцеловал, пусть даже и в щечку, то скорее всего умерла.
Чудик поспешил сойти с крыльца… А дальше не знал, что делать. Опять ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось:ну, теперь все, зачем же жить? И хотелось куда-нибудь уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.
На земле весь род людской
Чтит один кумир священный,
Он царит над всей вселенной,
Тот кумир-телец златой!
В умилении сердечном
Прославляя истукан
Люди разных каст и стран
Пляшут в круге бесконечном
Окружая пьедестал,
Окружая пьедестал!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Этот идол золотой
Волю неба презирает,
Насмехаясь изменяет
Он небес закон святой!
В угожденье богу злата
Край на край встает войной;
И людская кровь рекой
По клинку течет булата!
Люди гибнут за металл,
Люди гибнут за металл!
Сатана там правит бал!
Там правит бал!
Сатана там правит бал!
Там правит бал!
Сатана там правит бал!
Там правит бал!