как тяжело на душе, что хочется кричать в пустоту,
верните мне смысл жизни, оживите его.
но в ответ тишина…
не вернуть назад прошлое…
не вернуть человека назад…
он ушёл…
он ушёл на всегда…
- А знаешь что? Выметайся из моей жизни прочь!
Я разрешаю тебе обняться в последний раз.
Спуститься с вещами вниз я могу помочь.
И не надо прощальных оскорблений и фраз.
- А знаешь, я уйду! Но не проси вернуться!
Объятий не прошу, дистанцию держи.
За мною дверь закрой, можешь и замкнуться.
Алкоголь прогонит горечь из души.
Они расстались. Тихо. Как будто так и надо.
Как будто не любили друг друга никогда.
И не сказав ни слова, и утаив всю правду,
Расстались тихо, мирно, расстались навсегда.
Но у судьбы тогда другие были планы.
Звонок раздался в доме, она трубку сняла.
Прослушав, что сказали, она теперь все знала
И тихо в своем доме до вечера рыдала.
В аварию попал… Как глупо… Кто бы знал…
Лежал в больнице долго и с койки не вставал.
И молча, еле двигаясь, врачу записку дал.
Он из последних сил уже ее писал.
Она пришла в больницу, записку забрала.
Она теперь одно, что от него осталось.
И вот в душе проснулась капелька тепла.
«Я не жалею, зая, что мы с тобой расстались,
Если тебе так легче, то выбор только твой.
И главное, что ты счастливая осталась,
И будь всегда так счастлива, пускай и не со мной»
- А я тебя любила, я это поняла…
Не буду так же счастлива, любимый, без тебя…
Когда-то жил парень - воришка,
А рядом девчонка жила.
Она ему нравилась слишком,
То дочь прокурора была.
Болело сердечко у мамы:
«Сыночек меня пожалей!»
Но парень был очень упрямый,
Он слушал себя и друзей.
Парнишка с девчонкой сдружился
Хотя была дочка мента
Встречались, он крепко влюбился.
Любовь, как огонь и вода.
Однажды ей парень признался,
Что вор и на дело идет
Хотел завязать, отказаться,
Он ждал когда время придет
Она его очень просила,
И слёзы бежали ручьем.
Прощаясь, крестом осенила
И всем по делилась с отцом
Отец нервно выслушал дочку
Парнишке помочь обещал
Но сам решил поставить сдесь точку
И слово своё не сдержал
Парнишку менты порешили
На землю лилась его кровь
И счастья девчонки лешили
Погибла в расцвете любовь
Девчонка умчалась за милым…
Отец их двоих хоронил.
Рыдая у чёрной могилы,
Лишаясь рассудка и сил
Мать долго по сыну страдала
Ночами она не спала
Невестку с сынком навещала
Пока жить на свете могла
Ушли как Ромео с Джульеттой…
Менты разлучить не смогли.
Всегда будут помнить об этом,
Влюбленный грешной земли.
День выдался на редкость теплым.
Эта история произошла в конце месяца; молодой парень стоял в тихом, совершенно спокойном месте, где не было почти никого и ничего, кроме нескольких проходящих мимо людей. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и сфокусировался на шуме ветра, шелестевшего сквозь кроны деревьев, и на тихом журчании не так далеко протекающего ручейка. Он не мог поверить в то, что такое место, как это, могло существовать на самом деле, но он был поистине счастлив, что смог найти его.
Наконец, он сдался и позволил своим мыслям идти одна за другой, пока не останется ничего, кроме причины этих ощущений. Вздохнув, он направился дальше, продолжая свой путь. То, что он искал, находилось и располагалось под тенью большого дерева.
Его взгляд невольно упал вниз.
Нежная элегантность и простота белого камня заставили его остановиться, задуматься и удивиться одновременно. Эта горечь, меланхолия и дикая боль. И его сердце все еще продолжает разрушаться. Он знал об этом. Он знал, что это все слишком хорошо. Ты не можешь выйти, пока не попытаешься, ты не можешь жить, пока не умрёшь.
Глубоко вздохнув, Аоба посмотрел на розы.
Они сделали это. Он выжил.
Город был спасен. Разум и рассудок людей теперь находятся в безопасности. Тоэ пропал, но.
На секунду, Аоба решил начать говорить как обычно, не считая того, что он не мог этого сделать; он понял, что была, наверное, целая тысяча вещей, о которых он бы хотел сказать, от веры до влечения, до желаний, но слова не приходили ему на ум или на язык. Слова просто застряли поперек горла и отказывались быть услышанными.
Одно сердцебиение.
Почему он здесь, в конце концов? С чего нужно начать? С чего, если там ничего не осталось. Они всегда будут с ним, тогда в чем была причина? Он не знал. Может остановиться перед чем-то, говорить как раньше, не важно, если он подберет слов. До сих пор так больно, хотя, все же лучше, чем совсем ничего.
Иногда надежда была единственной, за что нужно было держаться.
Порой, он ждал этого; иногда он этого не делал, но это убивало Аобу, признание, что пришло с еще одним молчанием. Это проклятое молчание.
Сколько раз это случалось?
В конце концов, все существа когда-нибудь умирают, но, он предполагал, что важно лишь то, как скоро это произойдет; он никогда не хотел жить так отчаянно, как ему хотелось этого сейчас, с тем человеком, которого встретил, и в кого влюбился.
Он любил его, всем своим сердцем, каждой клеточкой тела, всеми фибрами своей души и ему хотелось, отчаянно хотелось - каждое слово, вздох или шепот.
Сколько прошло времени?
Он оглянулся на розы. Белые и синие
Сей был белым. Не тот белый цвет, что ничего не значит; которого не видно, который не является цветом. Он был всеми ними. Смесь всех цветов. Что-то может изменить все в лучшую сторону. Невинность и чистота.
Два сердцебиения.
Синие розы. Розы Рена. Насыщенный спокойный синий. Ему нравится синий. Но синие розы существуют лишь в фантазиях, их нет в природе, как. Как. Рена? Он был другим, думал Аоба, глядя на маленькие бархатные лепестки, возможно, не настоящий человек, но его чувства, его забота, все время, что они провели вместе, все эти: «Аоба, ты в порядке?» определенно не были ложью. Аоба мог видеть Рена, чувствовать его. Он существовал ради него.
Он существует для него.
Это было уже слишком… Все казалось настолько неправильным, на данный момент, и Аоба чувствовал, что его сердце пытается сломаться и больше никого там не останется, чтобы собрать все кусочки вместе.
Ты не можешь дышать. Не можешь видеть. Не можешь слышать и не можешь чувствовать.
Но ты можешь жить.
В конце концов, всегда, он спасал его. Он пожертвовал собой, чтобы Аоба был в безопасности, был счастливым, это было несправедливо… Но все же, он не собирался тратить впустую его жизнь, так что он пообещал себе, что он будет делать ту часть времени, что ему подарили. Продолжать жить.
Я хочу посвятить ее тебе, эту песню расставания. В этот миг, я хочу рассказать тебе…
«Спасибо»: поизносит Аоба, мягко улыбаясь. «За все».
Я буду твоим воспоминанием…
Он не осознает, как долго он сидит там, перед пустым надгробием. Он провел этот вечер, смотря на горизонт, ожидая заката. Скоро наступит ночь.
Как только он начал уходить прочь, Аоба позволил упасть единственной слезе, в надежде на мечтания; и для них, а именно, для него, кого больше нет.
Я нахожусь в синем цвете. Вечном синем.
Когда ты был рядом, мне казалось, что в лесу было так много народу. Ты всегда так шумел, когда мы встречались, Коноэ. Я ни когда не забуду твоей блистательной улыбки во все тридцать два зуба. Хотя признаюсь, мне казалось, что их даже больше… особенно когда ты играючи кусал меня за мои кошачьи уши. Помнишь? Я постоянно тебя ругал за это, скрывая настоящие чувства… А теперь… Что теперь?!
Ночью, когда звезды
Освещают мою комнату,
Я сижу один и Говорю с луной.
Пытаюсь вернуть тебя
В надежде, что ты где-то там,
На другой стороне,
Тоже говоришь со мной.
Или я просто идиот,
Который сидит один
И разговаривает с луной?
Да, я настоящий идиот! КРЕТИН! Ты сколькому научил меня, хоть и я стал твоим наставником. Настоящим учителем был - ты! Благодаря тебе, Коноэ, я научился ценить жизнь… научился беречь дорогих мне людей, кто бы это ни был… я научился сдерживаться, чтобы не убивать людей только потому, что приспичило. А в конце концов, малыш… ты научил меня… любви… Рядом с тобой я даже этому научился, представляешь? А полюбил. Одного мерзкого, но очень милого кота. Нет, котенка. Я до сих пор виню себя за то, что оставил тебя одного в лесу. А ведь из-за такого пустяка я психанул и ушел. Рядом с тобой я ни когда не мог быть хладнокровным, хоть ты и жаловался, что я не обращаю на тебя ни какого внимания. Поверь… обращаю до сих пор, но моему терпению тоже есть предел. Я не могу сдержать эти соленые крупинки, бегущие по моим щекам. Я уже долго чувствую их вкус и на своих губах. А запах крови. Твоей крови. Меня сводит с ума…
Они говорят,
Что я свихнулся,
Да, я сошел с ума,
Но они не знают того,
Что знаю я,
Потому что когда
Садится солнце,
Кто-то отвечает мне,
Да,
Мне отвечают…
Коноэ, помнишь, мы постоянно сидели с тобой на ветках дуба и обнимаясь смотрели на красивую луну. Когда ты ее видел, твои ореховые глаза просто сияли, а я хоть и не подавал виду, радовался за тебя. Раньше мне просто хватало того, что ты был рядом. Но мне хотелось большего. Я хотел не только твою душу, но и тело. На твой день рождения я так и не сдержался, но шоком для меня было то, что ты даже не противился мне. Я прикасался к твоим чувствительным местам, а ты невольно вздрагивал и издавал тихие поскуливания, которые меня только заводили. А когда я переходил на грубости - кусал твою нежную кожу, царапал до крови… Это уже сильно заводило тебя. И через некоторое время мы чувствуем как соединяемся воедино. Тебе жарко и в глазах некий страх, но я прижал тебя к себе, и ты просил продолжать, хоть я и причинял тебе несколько минут боли - это все сменилось неземным блаженством. Милый мой, я и мечтать не мог, что это произойдет с нами. Я всегда был к тебе холоден и только ночью согревался в твоих объятиях и вел себя так нежно.
Нравился ли я тебе? Нравлюсь ли сейчас, когда ты умираешь у меня на руках? Мне тяжело тебя терять. Впервые так тяжело на сердце. Я хочу снова прикасаться к твоему теплому телу, чтобы мы нежились в постели и наслаждались каждым мгновением друг друга.
Сейчас, сижу с тобой на камнях. У тебя переломаны ребра и глубокая рана в животе. Я понимаю, что это все. Конец. Коноэ… не плачь пожалуйста… Черт, я не лучше. Веду себя как девка.
Через пару часов будет восход солнца. И ты уже не будешь дышать, но я встречу тебя еще… обязательно встречу… потому что я…
Люблю тебя, Коноэ …
Надеюсь, что ты где-то там,
На другой стороне,
Тоже разговариваешь со мной.
Или же я просто идиот,
Который сидит один
И разговаривает с луной?
Ты мой кумир, ты идеален был со мной, ты дал мне почувствовать себя желанной женщиной, любимой женой, ты носил меня на руках, ты сделал меня счастливой, сделал матерью наших принцесс, в них я вижу тебя, я буду радоваться с ними за их успехи вдвойне (за тебя и за себя). Свою любовь которая предназначается тебе - я вложу в них. Я сделала выводы, тебя аллах послал чтобы я испытала счастье, жаль что оно было недолгим, но я рада что ты мой, теперь я буду жить этими воспоминаниями, ты на всегда мой, я с тобой, все те минуты, часы, дни и года что мы были вместе всегда со мной, спасибо что был всегда ко мне добр, ласков, внимателен, что ты дал мне почувствовать что такое счастье, что такое мама, что такое любимая женщина. Теперь я буду этим жить, жить воспоминаниями о нашем счастье - ты идеальный муж, мужчина, папа. А главное, ты в моем сердце. Жаным, мне тяжело, у меня все есть кроме тебя и это очень-очень тяжело, но я сделаю все чтобы ты гордился мною, в благодарность за то счастье что ты мне подарил. Я люблю тебя, жаным, как я люблю тебя… люблю… Прошу будь ангелом-хранителем для наших девочек, пусть их жизнь будет в 1000 раз лучше, пусть они испытают счастье в 1000 раз больше и дольше нас. Я не о чем не жалею раз уж так случилось, и, если меня спросят готова ли я снова пройти этот путь - я соглашусь, я соглашусь снова быть с тобой счастливой. Я вспоминаю все, все до мелочей, каждый миг, шаг, день - все так дорого, я жадно радуюсь этому счастью, мне есть что вспомнить, ты всегда был моим, и я твоей, ты дал мне это чувствовать, может быть ты подсознательно знал, что у нас мало времени??? и, баловал меня??? ты каждую минуту делал меня счастливой… я благодарна… эти слезы… их не унять и они не кончаются черт… я так люблю тебя, люблю, люблю, как же мне хочется быть рядом с тобой…
Все говорят, что время лечит-
неправда-это знаю я.
Уж год прошел с последней встречи-
мне так же плохо без тебя.
Как будто было все вчера-
боль, слезы и непониманье
что в жизни больше нет тебя-
остались лишь воспоминанье.
Так тяжко вспоминать те дни,
когда с тобою были вместе-
я так хочу чтобы они
остановились бы на месте.
чтоб были только я и ты
и больше ничего не надо-
осуществились бы мечты,
но смерть взяла свою награду…
Вернуться б снова в эти дни-
но жизнь не делится на части.
Cпасибо что ты в жизни был-
я точно знаю что такое счастье.
Ты хотел мне купить целый мир
Называл королевой своей
Ты ценил во мне все и любил
Говорил что я буду навеки твоей.
Ты готов для меня был на все
Говорил мне такие слова
Ты в замен не просил ничего
Для меня обещал сотворить чудеса.
Мне было с тобой так легко
Ты меня понимал с одного только взгляда…
Я люблю тебя и мне, все равно
что тебя больше нет. И не будет рядом.
Уже время прошло, а я все не поверю
Что тебя больше нет, что осталась одна.
Чувства в сердце я сберегу
И любовь сохраню навсегда
И тебе я клянусь, я тебя не забуду
Ты меня так берег, что забыл про себя
Любимый, тебе обещаю
Наша любовь не умрет.Никогда.
Плохо без тебя, родной… очень…Почти каждый день ты мне снишься, смотришь на меня своими добрыми глазами и улыбаешься… Господи, как это больно осознавать, что с тобой рядом больше нет человека, который подарил тебе счастье… А вы знаете. что такое счастье??? Просто знать, что твой любимый рядом, что он жив, что с ним всё хорошо… пусть вы даже и не вместе!!! Но нет… любимого больше нет, и ты больше не полюбишь никого так кроме него… того, кто подарил тебе свободу и счастье…, того, кто был смыслом твоей жизни…
Особенно больно смотреть на его фото на мраморном памятнике и понимать, что он больше никогда не подойдет к тебе, не обнимет, ни поцелует, и не скажет «Девочка моя, любимая»…Да он не такой как все был… Хотя почему был… он есть, он жив… В МОЕМ СЕРДЦЕ!!! И никогда не умрет!!! Он не такой как все… он ласковый, нежный, никогда не скажет грубого слова девушке, а уж тем более никогда не поднимет на неё руку… Он лучше выйдет на улицу, успокоится или ударит дерево или забор, чем позволит себе поднять руку на девушку!!!
Порой пересматривая твои фото, сидишь и думаешь…"почему Бог забрал тебя? Тебя такого родного и любимого всеми?!?"И слеза непроизвольно катится по твоей щеке… Ты не хочешь плакать, потому что знаешь, что он не любит когда плачут девушки, но ничего не можешь с собой поделать!!! Да, ты мне снишься почти каждую ночь… снишься, смотришь и улыбаешься…, а я плачу… плачу во сне… от безисходности ситуации…
Мальчик мой, я до сих пор поминутно помню день и час нашей встречи, помню как ты забыл на пляже расческу для своей собаки…, а на следующий день позвонил и пришёл!!! Помню всё!!! Да прости меня, что я тебе тогда сделала «больно»!!!Я не понимала тогда, что ты значишь для меня!!! Я знаю, что ты всё это слышишь, знаешь и понимаешь…, но не можешь сделать так, чтобы я не плакала при первой мысли о тебе!!! Ты был бы недоволен, что слёзы катятся из моих глаз… прости за это!!! Прости, за то, что не сказала тебе самого главного!!! Возможно ты тогда был жив!!! Ты всегда говорил, что моя гордость меня погубит, но я не знала, что она будет действовать так!!! Мне очень тебя не хватает, родной!!! Если бы можно было вернуть время назад, я бы тогда всё сказала, а не молчала, я бы постаралась помешать этой проклятой «дуре с косой» забрать тебя у нас, если бы только это было возможно… ПРОСТИ, ЛЮБИМЫЙ, ЗА ВСЕ!!!
Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен…
О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался… Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: «Ты -
молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе». Я,
как собачка, бегала за ними… Стояла часами под дверью. Просила-умоляла…
И тогда они: «Черт с тобой! Ты - ненормальная». Утром перед восьмью часами,
когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: «Беги!». На час
сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала…
Пока я с ним… Этого не делали… Но, когда уходила, его
фотографировали… Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю
его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу:
«Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не покинула наверху шва,
«. Любой шовчик -
это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь
нужно, зовут меня. И они фотографировали… Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое… Все
любимое… Если бы я могла их туда не пустить! Если бы…
Выйду из палаты в коридор… И иду на стенку, на диван, потому что я их не вижу. Говорю дежурной медсестре: «Он умирает». - Она мне отвечает: «А что
ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста.
Ты сидишь возле реактора». Все мое… Все любимое.
Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт… Стены скоблили,
взорвали паркет и вынесли… Столярку.
Дальше… Последнее… Помню вспышками… Обрыв…
Ночь сижу возле него на стульчике… В восемь утра: «Васенька, я пойду.
Я немножко отдохну». Откроет и закроет глаза - отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так
все болело, как уже стучит санитарка: «Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!»
А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: «Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу». В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю
Правика… С Витей они были друзья… Мы дружили семьями… За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там
красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни… Такие мы счастливые!
Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: «Как он там?»
- «Пятнадцать минут назад умер». Как? Я всю ночь у него. Только на три часа
отлучилась! Стала у окна и кричала: «Почему? За что?» Смотрела на небо и кричала… На всю гостиницу… Ко мне боялись подойти… Опомнилась:
напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы… Он лежал еще в барокамере, не увезли… Последние слова его: «Люся! Люсенька!» - «Только
отошла. Сейчас прибежит», - успокоила медсестра. Вздохнул и затих…
Уже я от него не оторвалась… Шла с ним до гроба… Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет… Этот пакет… В морге спросили:
«Хотите, мы покажем вам, во что его оденем». Хочу! Одели в парадную форму,
фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому
что ноги распухли… Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли,
целого тела уже не было… Все - рана… В больнице последние два дня…
Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло…
Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот… Захлебывался своими
внутренностями… Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него
выгребаю… Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить…
Это все такое родное… Такое любимое… Ни один размер обуви невозможно
было натянуть… Положили в гроб босого…
На моих глазах… В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали… И этот мешок уже положили в деревянный гроб… А гроб еще одним
мешком обвязали… Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка… И уже все
это поместили в цинковый гроб… Втиснули… Одна фуражка наверху
осталась…
Съехались все… Его родители, мои родители… Купили в Москве черные
платки… Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же,
что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень
радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ
подписать… Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его
убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже
государственные люди… Принадлежат государству.
Сели в катафалк… Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией… По рации передают: «Ждите наших приказаний! Ждите!» Два или три
часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся…
По рации: «На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные
корреспонденты. Еще подождите». Родители молчат… Платок у мамы черный… Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: «Почему моего мужа надо
прятать? Он - кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?» Мама:
«Тихо, тихо, дочечка». Гладит меня по голове… Полковник передает:
«Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика». На кладбище нас
окружили солдаты… Шли под конвоем… И гроб несли… Никого не пустили…
Одни мы были… Засыпали моментально. «Быстро! Быстро!» - командовал офицер.
Даже не дали гроб обнять… И - сразу в автобусы… Все крадком…
Мгновенно купили и принесли обратные билеты… На следующий день. Все
время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал
даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже
даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все
полотенца, все простыни… Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок.
Наверное, сожгли… За гостиницу мы сами заплатили… За четырнадцать
суток…
Клиника лучевой болезни - четырнадцать суток… За четырнадцать суток
человек умирает…
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое
суток… Приехала «Скорая помощь». «Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она
проснется. Это такой страшный сон».
Мне было двадцать три года…
Я помню сон… Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. «Бабушка, почему у нас елка? Ведь
сейчас лето?» - «Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет». А он вырос
среди леса. Я помню сон. - Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу
девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает
ее под потолок, и они смеются… А я смотрю на них и думаю, что счастье -
это так просто. Я сню… Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем…
Просил, наверное, чтобы я не плакала… Давал знак. Оттуда… Сверху…
(Затихает надолго.)
Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала - на кладбище. К нему!
И там на кладбище у меня начались схватки… Только я с ним заговорила…
Вызвали «Скорую»… Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она
меня еще тогда предупредила: «Рожать приезжай к нам». На две недели раньше
срока родила…
Мне показали… Девочка… «Наташенька, - позвала я. - Папа назвал тебя
Наташенькой». На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз
печени… В печени - двадцать восемь рентген… Врожденный порок сердца…
Через четыре часа сказали, что девочка умерла… И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать
для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала
его, а теперь еще хочет… Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним…
(Молчит.)
Все не те слова вам говорю… Не такие… Нельзя мне кричать после
инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие… Но скажу… Еще никто
не знает… Когда я не отдала им мою девочку… Нашу девочку… Тогда они
принесли мне деревянную коробочку: «Она - там». Я посмотрела… Ее запеленали… Она в пеленочках… И тогда я заплакала: «Положите ее у его
ног. Скажите, что это наша Наташенька».
Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко… Там только его имя…
Она же была без имени, без ничего… Только душа… Душу я там и похоронила…
Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один - ему, второй - на уголок
кладу ей. Ползаю у могилы на коленках… Всегда на коленках… (Бессвязно).
Я ее убила… Я… Она… Спасла… Моя девочка меня спасла, она приняла
весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая
маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла… Но я любила их двоих…
Разве… Разве можно убить любовью? Такой любовью… Почему это рядом?
Любовь и смерть… Вместе… Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках… (Надолго затихает).
…В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто
с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей
мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну - везде он…
Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года… Сню
сон… Мы идем с ним, а он идет босиком… «Почему ты всегда необутый?» -
«Да потому, что у меня ничего нет». Пошла в церковь… Батюшка меня научил:
«Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб.
Написать записку - что это ему». Я так и сделала… Приехала в Москву и сразу - в церковь. В Москве я к нему ближе… Он там лежит, на Митинском
кладбище… Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать.
Спрашивает: «А ведомо тебе, как это делать надо?» Еще раз объяснил…
Как
раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. «А записку ты написала?» - «Да, написала, но не указала,
на каком кладбище он лежит». - «Там они все в одном мире. Найдут его».
У меня никакого желания к жизни не было. Ночью стою у окна, смотрю на небо: «Васенька, что мне делать? Я не хочу без тебя жить». Днем иду мимо
детского садика, стану и стою… Глядела бы и глядела на детей… Я сходила
с ума! И стала ночью просить: «Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть
одна. Не выдержу дальше. Васенька!!» А в другой раз так попрошу: «Васенька,
мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребеночка».
Мне было двадцать пять лет…
Я нашла мужчину… Я все ему открыла. Всю правду - что у меня одна
любовь, на всю жизнь… Я все ему открыла… Мы встречались, но я никогда
его в дом к себе не звала, в дом не могла… Там - Вася…
Работала я кондитером… Леплю торт, а слезы катятся… Я не плачу, а слезы катятся… Единственное, о чем девочек просила: «Не жалейте меня.
Будете жалеть, я уйду». Я хотела быть, как все…
Принесли мне Васин орден… Красного цвета… Я смотреть на него долго
не могла… Слезы катятся…
…Родила мальчика. Андрей… Андрейка… Подруги останавливали: «Тебе
нельзя рожать», и врачи пугали: «Ваш организм не выдержит». Потом… Потом
они сказали, что он будет без ручки… Без правой ручки… Аппарат
показывал… «Ну, и что? - думала я. - Научу писать его левой ручкой». А родился нормальный… красивый мальчик… Учится уже в школе, учится на одни
пятерки. Теперь у меня есть кто-то, кем я дышу и живу. Свет в моей жизни. Он прекрасно все понимает: «Мамочка, если я уеду к бабушке, на два дня, ты дышать сможешь?» Не смогу! Боюсь на день с ним разлучиться. Мы шли по улице… И я, чувствую, падаю… Тогда меня разбил первый инсульт… Там, на улице… «Мамочка, тебе водички дать». - «Нет, ты стой возле меня. Никуда не уходи». И хватанула его за руку. Дальше не помню… Открыла глаза в больнице… Но так его хватанула, что врачи еле разжали мои пальцы. У него
рука долго была синяя. Теперь выходим из дома: «Мамочка, только не хватай
меня за руку. Я никуда от тебя не уйду». Он тоже болеет: две недели в школе,
две дома с врачом. Вот так и живем. Боимся друг за друга. А в каждом углу
Вася. Его фотографии… Ночью с ним говорю и говорю… Бывает, меня во сне
попросит: «Покажи нашего ребеночка». Мы с Андрейкой приходим… А он приводит за руку дочку… Всегда с дочкой… Играет только с ней…
Так я и живу… Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше… (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая
улица, ее так и называют - чернобыльская. Всю свою жизнь эти люди на станции
проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию
обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания,
инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что
реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто
умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу - шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили… Что видели… О смерти люди не хотят слушать. О страшном…
Но я вам рассказывала о любви… Как я любила…
«Автор: Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарника Василия Игнатенко